"Схватка" - читать интересную книгу автора (Левин Юрий Абрамович)
Левин Юрий Абрамович
Схватка: повесть
Аннотация издательства: Автор — член Союза российских писателей, лауреат литературной премии имени Н.И.Кузнецова, ветеран Великой Отечественной войны. Свой боевой путь начал в сентябре 1941 года. В качестве военного корреспондента прошел по фронтовым дорогам от Ржева и Сталинграда до Берлина. Свой последний боевой репортаж для газеты 3-й ударной армии «Фронтовик» написал у стен рейхстага, над которым реяло Знамя Победы. Полковник в отставке.
5
Бойцы, вытянувшись в длинную шеренгу, осторожно шаркая в темноте по дощатому настилу, молча поднимались на палубу какого-то странного парохода, слегка качавшегося на волжской воде.
— Смелее! Смелее! — услышал Усольцев рядом чей-то тонкий голосок и чертыхнулся оттого, что споткнулся о какую-то железяку.
— Повыше ноги! Не шаркать! — не унимался все тот же голосок.
— Эй, командир-пискля, укажи-ка лучше на что присесть, — вырвалось из шеренги.
— На собственное мягкое место, — отпарировал голосок.
— Прекратить разговоры! — вмешался сиплый бас, и на палубе стало тихо. — Немец рядом, а вы «присесть»...
— Как величают эту посудину? На разных плавал, но такой крейсер впервые вижу.
— «Гаситель». А я его капитан.
— «Гаситель»? — переспросил Иванов.
— Так, пожарный пароход «Гаситель». Эта посудина, как вы, товарищ боец, выразились, побывала в таких переплетах, что не дай бог вам подобное пережить. «Гаситель» весь в ранах, в его теле и поныне торчат сотни осколков... Работы «Гасителю» хватает: тушим пожары на Волге, возим раненых с правого берега на левый, а сейчас вас доставим в Сталинград. Понятно?
— Ну пальнул по фрицеву самолету, — сказал Гена и замолк.
— Ну и что же? — допытывался Усольцев.
— Утонул.
— Кто?
— Эх, Генка, — произнес капитан. — Стрельнул метко, а толком рассказать не можешь. Придется мне тебя выручать... Было так. Мы стояли у берега. Видим, на Волге поднялась кутерьма: три немецких самолета накинулись на катер «Надежный», на корме которого сразу загорелись ящики с боеприпасами. Мы пошли на выручку. А самолеты кружат и кидают бомбы. Наш матрос ударил по стервятнику из пулемета. Дал несколько очередей и упал. Я крикнул: «К пулемету!». Гена тут как тут: схватил гашетку и стал строчить. И удачно — самолет вспыхнул и как шел на нас, так и спикировал в Волгу, утонул стервятник... Все это многие видели с берега.
Когда мы подплыли к нему, к нам подошла группа командиров. Среди них был и сам командарм. «Кто стрелял по немцу?» — спросил он и показал на небо. Я указал на Гену. Чуйков положил юнге руку на плечо и сказал: «Хвалю. Молодец. А как сумел?». Гена по-детски ответил: «Это он сам упал...» Генерал рассмеялся и тут же, обернувшись, попросил у одного из офицеров орден Красной Звезды. Офицер отвинтил орден и передал командарму, который и прикрепил Красную Звезду к бушлату нашего юнги. А офицеру Чуйков сказал: «Тебе я потом верну, а этому пацану нужно сейчас...» Вот и вся история.
— Сколько годков тебе, Генка? — спросил Ободов.
— Тринадцать.
— Елки-моталки, дите, а уже с орденом, — удивился Нечаев.
— Завидуешь? — хихикнул Иванов. Нечаев не ответил, может, оттого, что совсем рядом плюхнулся в Волгу снаряд, за ним — второй и третий...
— Щупают берег, — произнес капитан. — Всем по местам!
Лейтенант Брызгалов скомандовал взводу привести оружие в боевую готовность, быть всем внимательными, не суетиться и не кимарить.
— Отдать чалку, полный вперед! — услышали все команду капитана.
Сталинград коптил небо. Густые клубы дыма накрыли город вдоль всего берега. Копоть и гарь ползли к Волге.
Бойцы совсем умолкли, прислушиваясь ко всему, что доносилось с правого берега. Усольцеву послышалось, что там кто-то плачет, навзрыд голосит. Еще сильнее напряг слух — тихо, никаких звуков. Показалось... И вдруг пулемет — забил, застучал. Вот только чей — не разобрать.
Не долго стучал этот дятел-пулемет, как возник внезапно, так вмиг и заглох.
Усольцев ощутил на своем плече чью-то руку.
— Это я, — произнес Клим.
— Вот хорошо, а то совсем потерял тебя. Ты как, где примостился?
— У какой-то трубы... Там греет, тепло...
— А Чижик где?
— Здесь... Катюша, иди к нам, — позвал Клим.
Санинструктор Катя Чижова тут же появилась и встала рядом с Усольцевым.
— Ну как, медицина, не продрогла? Сыростью тянет, — Усольцев обнял за плечи Катюшу.
— Нормально... Что-то наш корабль еле ползет...
— И кособочит, — добавил Нечаев.
— Как кособочит? — не понял Усольцев.
— Ну, не напрямую к берегу плывем, а косо...
— Тебя не спросил...
Вдруг воздух наполнился пронзительным шипением, отчего все мгновенно придавились к палубе. Снаряды — один за другим — бешено неслись над «Гасителем» и рвались у берега, где только что вторая рота грузилась на пароход. Взрывы так сотрясали воздух, что и «Гаситель» закачался.
— Началась пляска чертей! — в сердцах произнес капитан. — Спокойно, товарищи бойцы, причал уже рядом. Проскочим...
— Скорей бы, — оживился Нечаев. — А ты, Емельяша, говорил, что они дрыхнут.
Взрывы с каждой минутой все ближе подбирались к «Гасителю». Волны хлестали по бортам и слева, и справа, брызгами доставая бойцов. «Гаситель» еще пуще заплясал.
— Ситуация! — произнес Усольцев. — В тебя бьют, а ты в бездействии...
И, словно в подтверждение, по палубе пронеслась команда ротного:
— Приготовиться к выгрузке!
Зашевелилась рота: бойцы вставали на ноги, поправляли амуницию и вглядывались в берег, с которого по-прежнему тянуло дымом.
Берег стал заветным желанием каждого — и Хафизова, и Клима, и Нечаева, и Усольцева, и ротного Дмитриева. И там, конечно, не рай, но все же под ногами земля, можно и окоп отрыть, если что, и укрыться за каким-нибудь строением, может, не все еще сгорело. Скорей бы уцепиться за берег, тогда и оружие пойдет в ход, и немцу глотку можно будет заткнуть.
Никогда, пожалуй, Емельян не ощущал себя таким беспомощным, как сейчас. Ну что это за война, когда в тебя стреляют, а ты — кролик, мишень... И надо же быть Волге такой широченной: плывешь, плывешь, а берега все нет и нет... Слава Богу, спокойно стало, кажется, утихомирился фриц.
Только было обрадовался Усольцев тишине, как снова зашипело и завыло кругом. Теперь, кажется, не снаряды, а мины шлепались в воду и, видать, здоровенные: вода огромными столбами, похожими на айсберги, поднималась высоко-высоко.
— Ну, артиллерия. Чего молчит? Ударила б по ним — заглохли бы... А может, ее у нас уже... тово...
— Чего «тово»?
— Ну, вся вышла...
Мина разорвала волжскую гладь почти у самого борта, и вода сначала гигантской стеной поднялась над «Гасителем», а затем мощным потоком хлынула на палубу.
— Миша! Мишутка!.. Где ты, сынок? — изо всех сил крикнул Грач.
Зажигин не откликнулся на зов отца. Вода смыла его с палубы и унесла в Волгу.
И не одного его: всю роту раскидало кого куда — одних вышвырнуло за борт «Гасителя», другие, успев уцепиться за шланги и брандспойты, чудом удержались на палубе.
Усольцев лежал в воде лицом вниз и никак не мог сообразить, где находится. Неужто в Волгу попал?.. Что-то сильно давит сверху, может, водой ко дну прижало... Жутко стало... Уперся руками во что-то твердое: нет, это не похоже на дно — доска под ним. Еще поднатужился — аж спина хрустнула — и чуть-чуть приподнялся. Со спины сползла какая-то глыба. Фу-ты!
Полегчало... Емельян протянул руку к громадине, которая только что лежала на нем, а теперь возвышалась рядом — ну бочка, обыкновенная железная бочка. Надо же, угодил под бочку... Могла и покалечить, а то и прикончить... Но, кажется, цел.
Усольцев уперся руками в бочку и встал на ноги. С него ручьями стекала вода.
— Эй, ребята, кто рядом — откликнись! — выдохнул из себя Емельян.
— Миша утоп! — навзрыд простонал Грач.
— Сам видел? — спросил Усольцев.
— Ничаво ня видел... Рядышком сидели. Дремал Мишутка... И враз не стало... Утоп...
— Не каркай. Плавать может?
— Не знаю...
— Ничего ты не знаешь, а еще отец! — в горячности произнес Емельян и пожалел, что нескладно выразился. Не надо бы так: худо, должно быть, Грачу, сын ведь, поди, Зажигин, и помягче сказал: — Не пропадет Михаил, выплывет.
— Дай Бог, — тихо произнес Грач. Усольцев и Грач кинулись к корме.
— Эй, кто на воде? — крикнул Емельян и прислушался.
Ответа не последовало. «Гаситель» по-прежнему двигался к берегу. Откуда-то сверху, кажется, с капитанского мостика прозвучал голос ротного Дмитриева:
— Командиры взводов, ко мне!
Ободрился Усольцев, чуть полегчало на душе: командир на корабле, значит, будет порядок. И взводный тоже здесь. Вот и хорошо. А медицина где? Что-то Катюши не видать...
— Катя! — тревожно произнес Емельян. — Ты жива?
— Тута мы! — услышал Усольцев голос Клима, доносившийся с носовой части «Гасителя», и, хлюпая по воде, которая все еще заполняла палубу, направился к друзьям.
Катюша и Клим, стоя у борта, кого-то искали на воде.
— Ну, вон, — Катюша указала пальцем. Клим пригляделся и увидел плывущего.
— Кидай ему круг! — торопила Катюша.
— Эй, — крикнул Клим. — Лови!
Круг удачно упал у самой головы плывущего. Катюша, Клим и подошедший Емельян увидели, как пловец, уже порядком обессилевший, ухватился руками за круг и замер на воде.
Тот не шевелился, не подавал никаких признаков жизни.
— Окоченел, — произнес Клим.
Усольцев мгновенно скинул с себя шинель, сдернул сапоги, снял гимнастерку и брюки и, шагнув на кромку борта, кинулся в Волгу. Катюша ойкнула, а Климу стало неловко: почему Емельян, а не он бросился спасать товарища?
Вода холодом обожгла Усольцева, но он так быстро работал руками и ногами, что все тело, находясь в движении, вскоре согрелось и прошла стылость. Приблизившись к замершему пловцу, Емельян спросил:
— Живой?
Ответа не последовало. Усольцев схватил молчавшего за руку, и тот шевельнул ею.
— Держись крепче за круг! — скомандовал Усольцев и, ухватившись одной рукой тоже за круг, поволок Хафизова к «Гасителю». У борта Клим помог Емельяну поднять Асхата на палубу, а Катюша, открыв какой-то маленький пузырек, дала ему понюхать, и Хафизов ожил. Он весь дрожал и мелко-мелко стучал зубами. Емельяна тоже заколотило.
— Где тут каюта? — громко спросила Катюша, надеясь, что кто-то из команды услышит ее.
Подбежал уже знакомый всем Генка-орденоносец.
— Идите за мной.
В каюте, теплой и уютной, все отогрелись и просушились. Хафизов даже задремал, да и Усольцев клевал носом. И не мудрено: ночь ведь еще, самое-то время поспать. Но Емельяна будто кто-то дернул: он вскочил на ноги и начал быстро одеваться.
— Что это мы? Пригрелись и раскисли... А Зажигин где?
— В Волге барахтается... Искать надо...
Однако ж искать Зажигина Усольцеву не пришлось: «Гаситель» подошел к берегу, и была подана команда на выгрузку.
Вторая рота, прижавшись к крутому волжскому берегу, построилась на поверку.
— Нас, кажись, больше было, — шепотом произнес Нечаев.
И Усольцев это заметил: поредел взвод. В затылок Емельяну должен стоять Крюков-Печерников — нет его. Ободов занял его место. И Зажигина нет в строю. Помкомвзвода Антипова тоже не видать.
— А Бабуля где? — шебуршился Нечаев. — В Волгу плюхнулся?
— Кончай, — шикнул Усольцев.
Лейтенант Брызгалов медленно прошагал вдоль строя, каждого бойца потрогал за плечо, как бы убеждаясь, что тот не покалечен и цел, и, возвратившись на правый фланг, где стояла санинструктор Чижова, вполголоса произнес:
— Шестерых нет... Пропали без вести...
Усольцев и раньше слышал — особенно часто, когда лежал в госпитале, — это странное выражение, но, если честно, не представлял себе, как это можно пропасть, да еще без всякой вести, когда рядом люди, твои товарищи и ты на виду. И только сейчас убедился, что такое случается. Куда подевались Зажигин, филолог? Волга поглотила? А кто видел? Никто... Вот, оказывается, откуда происходят пропавшие без вести. Может быть, и его, Усольцева, белорусские подпольщики числят в пропавших без вести, а он живой... Одним словом, кутерьма, неразбериха.
— Товарищ лейтенант, слышите, кто-то стонет, — вырвалось из строя.
— Где?
— У берега. Слышите?
Лейтенант направился к воде, за ним и санинструктор Чижова.
У берега что-то хлюпало, но что именно, понять трудно было — еле-еле занимался рассвет. Взводный с Катюшей ускорили шаг и наткнулись на шевелящегося человека. Катюша припала к нему.
— Ранен? — спросила она.
Боец, услышав женский голос, приподнял голову и еле произнес:
— Ничего... Нормально...
— Зажигин? — лейтенант узнал бойца.
— Я-а...
Взводный подхватил Зажигина под мышки и помог ему встать.
Зажигина колотило: без шинели, до ниточки промокший и обессилевший, он совсем не держался на ногах. Лейтенант посадил его на прибрежный песок, снял сапоги, из которых вылил воду, и, взвалив бойца на плечи, понес к обрыву. Катюша, прихватив сапоги Зажигина, обогнала лейтенанта и первой подбежала к взводу.
Грач выскочил из строя и кинулся навстречу лейтенанту.
— Живой... Мишутка... Выплыл-таки...
Взводный передал Зажигина отцу и велел следовать за ним. Лейтенант пошел вдоль обрыва, надеясь наткнуться на какой-либо блиндаж. Санинструктор не отставала от взводного.
Долго искать землянку не пришлось: обрыв густо был ими усеян.
— Бойца отходить надо, — объяснил Брызгалов, войдя в землянку, у входа в которую при тусклой лампе сидел красноармеец.
— Входите, — сонно ответил боец. — Вона нора... Пока свободно... Устраивайтесь...
Усольцеву на ум пришел почему-то Крюков-Печерников, филолог. Пожалел Емельян, что и он угодил в пропавшие. Дельный мужик, образованный, ему бы детишек учить, людей просвещать, да и во взводе такой человек на вес золота. Не уберегли...
Усольцев подумал: может, филолог где-то в Волге барахтается или даже выплыл, как Зажигин.
И Старикова жаль стало. Как-то спросил его: почему он только бабулю вспоминает, а матушку — никогда? Помрачнел, насупился и не сразу ответил. Спустя время, будто продолжая разговор, сказал: «Не до шуток рыбке, коли крючком под жабру хватают». Видно, судьба крепко его под жабру хватила, коль такая пословица с языка сорвалась. Вот и нынче судьбина снова зло стеганула парня...
— Рота, слушай мою команду...
Оборвались мысли Усольцева. Теперь только команда управляла им и его думами. Повернулся налево и, как все, шагом марш вдоль берега реки на боевой рубеж...