"Школа Детективов" - читать интересную книгу автора (Байяр Жорж)

2

Ни на большой перемене, ни позже виновник не объявился. И в течение двух последующих недель учитель держался по отношению к третьему классу холодно и отстраненно.

Робер весь кипел. Будучи вожаком класса, он болезненнее, чем остальные, переживал нависшее над ними подозрение. Кроме того, ему очень не нравилось поведение Бавера. Тому удалось привлечь на свою сторону Нибаля, который был его закадычным дружком, и двух крайних полузащитников, Сенезо и Пирамье (последний был больше известен под кличкой Голубь).

Хватит! Больше так продолжаться не может! — воскликнул Робер однажды вечером, собираясь домой. — Завтра утром — сбор команды. В восемь часов, возле графика игр. Слышали, Сенезо, Голубь, Бавер? Если не явитесь, придется проголосовать за ваше исключение. Окончательное! Мы не можем рисковать из-за каких-то троих недоумков…

Выходя этим утром из дома, Робер все вспоминал ухмылку, которой встретил его ультиматум Бавер… Застегнув на молнию куртку из рыжей замши, он прижал локтем книги под мышкой и посмотрел на часы.

«Без десяти восемь. У меня еще есть время. Остальные придут, как всегда, в последний момент».

Накануне шел дождь, и ночью, наверное, тоже. В лужах на улице голубели кусочки чистого неба. Робер вышел из прохладной тени, в которой тонул тротуар, и погрузился в теплое, золотое, слепившее глаза сияние. Он ускорил шаг, хотя в этом не было необходимости: просто хотелось почувствовать, как легко и свободно движутся ноги. Он наподдал ногой камешек, тот с сухим стуком срикошетил от бровки.

«Какие же они идиоты, Бавер и его приятели! Идиоты и шовинисты, — думал он. — Прямо как болельщики „Спор-тинга“ в прошлое воскресенье».

Конечно, он тоже любил, когда команда его коллежа побеждала. Или когда побеждал «Спортинг-клуб», представлявший их город. Но ничто так не выводило его из себя, как поведение местных болельщиков, которые бесновались, топали, махали руками, орали до хрипоты при малейшем промахе их команды или выкрикивали оскорбления в адрес арбитра, когда тот принимал пусть справедливое, но ущемляющее их любимцев решение.

«Ну, каких-то сопливых мальчишек еще можно понять, но эти-то — почти взрослые люди! Разве не очевидно, что Лулу Дюмарбр, хоть и не „коренной“ житель, куда интереснее и приятнее, чем Бавер или Нибаль…И отец у Дюмар-бра — тоже человек симпатичный. Почему же надо считать их чужими?.. Ей-богу, прямо средневековье!»

Он дошел до поворота и свернул в переулок. С двух сторон здесь тянулась живая изгородь из кустов бузины, которую с трудом удерживала ржавая железная проволока.

Казалось, городок еще спит. Лишь солнце ярким серебристо-белым светом заливало крыши домов, над которыми распростерлось удивительно чистое голубое апрельское небо. Через просветы в зарослях бузины Робер видел свежевско-панные гряды, где даже комья земли блестели на солнце гладкими срезами.

Он вышел на улицу Рампар, самую новую и широкую улицу города. Сиреневые тени падали от невысоких домов на желтоватую булыжную мостовую, которую еще не успели заасфальтировать. Невдалеке, метрах в двухстах, возвышалось над окружающими постройками здание коллежа, на четырех этажах которого размещались классы и общежитие.

«Конечно, никто еще не пришел. Не так-то легко вытащить их в такую рань из постели!»

Он не спеша шагал к коллежу, слегка недовольный тем, что друзья его, как видно, вовсе не торопятся на «сбор».

Скрипя ржавыми петлями и со звонким щелчком попадая в зажим, открывались ставни в домах. Из широко распахнутых окон лился запах свежего кофе вперемешку с тихой музыкой и радиорекламой.

Раздалось четыре звонких удара; отзвуки их, прежде чем смолкнуть, долго плыли, вибрируя, над собором. Затем куранты стали отбивать время. Робер машинально считал: «…шесть., семь… восемь…»

Он подошел к коллежу, который, благодаря мелькающим тут и там интернатским ребятам, напоминал просыпающийся муравейник.

Восьмой удар прозвучал как сигнал: улица вдруг очнулась от сонной неподвижности. Откуда-то донесся цокот копыт, грохот железных ободьев по мостовой, потом Робер увидел повозку молочника Валера. Послушная лошадь сама остановилась в начале улицы. Рыжий приземистый человечек в плоской кепке проворно спрыгнул на(тротуар и, держа в руках жестяной бидон, направился к ближайшему дому, протяжно крича:

— Мо-олоко-о! Вот мо-олоко-о!

Робер не успел основательно рассмотреть этого человека, который, в куртке и штанах из серого тика, смешно семенил, наклонившись вбок, чтобы уравновесить свою тяжелую ношу. Из переулка вылетел велосипедист; он мчался, отпустив руль, так лихо, что на повороте едва не задел тротуар. С открытым ртом, в куртке, которую трепал ветер, он, вращая педали, в такт мотал головой и плечами. Робер сразу узнал его по пылающей шевелюре.

Эй, Патош! Не спеши так! Ты первый! — закричал он, выходя из тени.

Тот резко затормозил и, скрежетнув по бровке подбитой гвоздями подошвой, спрыгнул со своего металлического коня. Прежде чем ответить, он поморгал своими черными глазками и отдышался, открыв рот. Вид у него был встрепанный — вероятно, от спешки.

Первый?.. Ты что? Все на площади… У Лулу обыск!.. Я приехал предупредить тебя.

Обыск?! Какой еще обыск?.. Робер ничего не понимал, удивленно глядя на Патоша. А тот продолжал:

Там две машины с полицией… Детективов — человек шесть, не считая жандармов!

Но что случилось? Несчастный случай?.. Ты видел Лулу?

Какое там! Туда даже близко не подойдешь!.. Должно быть, что-то серьезное. Мадам Дюмарбр так плачет — на улице слышно… Ну так что? Едешь туда? Лично я возвращаюсь… там такое творится!..

Он развернул велосипед и оседлал его. Робер едва успел вскочить на ранец Патоша, прикрепленный к багажнику двумя резиновыми растяжками. Книги и тетради мешали ему; наконец он запихнул их за пазуху, уцепившись другой рукой за плечо друга. Патош изо всех сил жал на педали, крича что-то через плечо; Робер не мог разобрать его слов.

Он попытался собраться с мыслями… Полиция у Люсьена?.. Что она там делает?.. Нет, трясясь на багажнике и постоянно рискуя свалиться, напрягать мозги было совершенно невозможно. Он оставил бесплодные попытки.

Они въехали на площадь Тьер. Робер сразу увидел толпу зевак, которые, несмотря на раннее утро, стояли двумя группами перед хорошо знакомым ему голубым фасадом. На табличке возле двери белыми эмалевыми буквами значилось:

Два жандарма, с важным видом положив руки на портупею, удерживали послушную толпу на почтительном расстоянии от входа. Издали это показалось Р оберу похожим на сцену из немого кино. То ли боясь жандармов, то ли от смущения, люди переговаривались между собой вполголоса, зато сопровождали слова интенсивной жестикуляцией.

На Патоша и Робера никто не обратил внимания. Лишь когда они остановились у тротуара, группа одноклассников отчаянно замахала руками, зовя их к себе.

Смотри-ка, и Бавер здесь! — заметил Робер.

Еще бы, — процедил Патош. — Небось доволен до смерти, что у Лулу неприятности.

Ну-ну, старик, не спеши с выводами! — поспешил остудить его Робер.

А Бавер отделился от остальных и, протягивая руку, направился к ним; на губах у него застыла лицемерная улыбка.

Бедняга Люсьен, вот уж не повезло ему! Говорят, полиция приехала за его отцом.

Патош взглянул на Робера; в глазах его было написано: «Видишь, я же тебе говорил!»

Эй, Бавер… Думай, что говоришь! — возмущенно воскликнул Робер.

А что такое? Что все говорят, то и я… А все говорят, что он — фальшивомонетчик. Еще бы: у него как-никак типография, ха-ха…

Ухмылку его нельзя было вынести. Робер быстро повернулся к нему спиной и направился к остальным.

Эй, Боб! — закричал Нибаль. — Плохи наши дела! Самое скверное, что эта история приключилась не с кем-нибудь, а именно с беднягой Лулу…

Робер пожал плечами. Нибаль и Бавер — одного поля ягода. Видно было, что Нибаль с трудом скрывает радость, хотя и притворяется, что сочувствует товарищу.

А Лулу-то здесь при чем? — ответил Робер. — Даже если все это правда — хотя ведь никто еще ничего не знает, — Лулу все равно не имеет к этому отношения.

Нибаль ухмыльнулся. Но, увидев глаза Робера, счел за лучшее промолчать. Ища поддержки, он повертел головой, отыскивая Бавера; однако тот уже направлялся к коллежу, раскачивая в руке пачку книг. Чтобы отвлечь от себя внимание и в то же время спасти лицо, Нибаль закричал:

Нам пора, парни! Меон ждет. У вас будет четыре часа, друзья мои, целых четыре часа!

Это было выражение директора: так он назначал наказание за малейшее нарушение правил. Услышав эти слова, ребята, подражая крику павлина, нестройно закричали:

Меон, меон, меон!

Происхождение этой клички было довольно туманным. Лишь одна версия выглядела относительно правдоподобной: много лет назад в коллеже якобы был директор по фамилии

Симеон, а такая фамилия — настоящий клад для мальчишек, которые рады любому поводу поупражняться в остроумии. Прозвище того, давнего директора и получили в наследство его преемники, которые даже не могли на него обижаться: настолько оно не имело смысла и, главное, не содержало в себе насмешки.

Пока третьеклассники шли к коллежу, крик «Меон!» взлетал еще несколько раз.

Робер, которому очень не хотелось уходить, не повидавшись с Лулу, покинул площадь одним из последних. Он слышал, как взрослые переговариваются между собой, осуждая современную молодежь, которая даже в такой печальный момент не может не валять дурака, лишний раз демонстрируя свое легкомыслие. Здесь были все или почти все, кто обладал в городе хоть каким-то весом. Здесь был даже сам майор Шарен; он беседовал с мсье Брюнуа, и их животы не уступали друг другу в объеме, как петлицы — в количестве цветных ленточек.

«Для них, наверно, это вроде кино, — подумал Робер. — Ох и бездельники же они, эти взрослые!..»

Пока Патош ставил свой велосипед под навес возле кухни, Робер присоединился во дворе коллежа к одноклассникам. Те возбужденно рассказывали интернатским подробности происшедшего, гордые, что первыми принесли новость, о которой наверняка будут писать в газетах.

— Ты не поверишь, старик!.. Две машины!.. И это не считая жандармов!

Восклицания сопровождались оживленной жестикуляцией; можно было подумать, что каждый, кто присутствовал при драматических событиях, разыгравшихся нынче утром у дома Дюмарбров, был участником какого-то славного деяния.

Робер отошел в сторону. Ему было неловко; особенно из-за Бавера и Нибаля, которые вели себя вызывающе, порой бросая многозначительные взгляды и на него.

«Бедный Лулу, — думал Робер. — Он, наверно, и не подозревал, что эти двое так его ненавидят».

И еще он думал, что если история про фальшивомонетчиков — не выдумка, то Люсьен Дюмарбр никогда уже не вернется в коллеж. Робера мучила мысль: неужели жители города способны заставить расплачиваться за грехи отца его ни в чем не повинных жену и сына? «Им придется уехать отсюда, это точно!» Он представил щуплую фигуру Дюмарбра в кажущейся слишком большой для него серой блузе, испачканной типографской краской, его редковатые волосы, из-под которых просвечивала бледная кожа… Ему вспомнилась фраза, которую можно прочитать на любой денежной купюре: «За подделку государственных казначейских билетов виновным грозят каторжные работы…» — и настроение у него совсем испортилось. Перед мысленным его взором появился Гюстав Дюмарбр: в полосатой каторжной робе, под присмотром вооруженного до зубов надзирателя, он дробит кувалдой огромные камни…

Чушь какая-то! — пробормотал он себе под нос, пытаясь избавиться от наваждения.

Люсьен Дюмарбр в это утро не пришел в коллеж. Его отсутствие, впрочем, никого не удивило. Учителя тоже приняли факт к сведению.

После уроков Робер не стал тратить время и переубеждать одноклассников, которые снова собрались пойти на площадь, посмотреть, что там происходит. Быстро вернувшись домой, он дождался прихода отца и, улучив момент, задал ему несколько вопросов.

Манье-старший задумался, потом покачал головой.

Трудно сказать что-либо определенное, — сказал он наконец. — Говорят, дыма без огня не бывает, и это, конечно, верно. Но я не люблю пословиц: слишком часто они заменяют людям собственное мнение и приводят к ошибкам… Правда, судебные ошибки у нас случаются все реже. Если уж полиция пришла к выводу, что Дюмарбра надо арестовать, значит, у нее были для этого серьезные основания. Но вообще-то сейчас они могут держать его только двадцать четыре часа — в качестве свидетеля; ну, а если сумеют в этот срок предъявить обвинение, тогда ему грозит предварительное заключение.

Из всего этого Робер понял одно: Гюстав Дюмарбр арестован! К сожалению, Бавер утром говорил правду.

Надо ждать, Робер, — заключил отец. — Больше всего в этой истории жалко жену и детей. У него ведь сын и дочь, так?

Да, папа. Люсьен и Сюзанна. Люсьен в одном классе со мной, а Сюзанна в седьмом, в школе для девочек… Знаешь, Люсьен такой серьезный мальчик! Мсье Лори назначил его своим помощником в лаборатории, готовить материалы для лабораторных работ и опытов. Там была одна история…

Робер прикусил язык. В голове у него мелькнула ужасная мысль, которую он не решился высказать вслух… К счастью, отца позвали в этот момент к телефону, и он не заметил странного замешательства своего сына.