"Товарищ Богдан" - читать интересную книгу автора (Раевский Борис Маркович)1. Господин НеизвестныйВо владимирской тюрьме в первый же день Бабушкина привели к начальнику. — Значит, господин Неизвестный? — сказал тот, с любопытством оглядывая нового арестанта. — Имя, фамилию — забыл? Откуда родом — забыл? Где живешь — забыл? — Все забыл, — подтвердил Бабушкин. И чуть усмехнулся, одними глазами: — У меня, ваше благородие, с детства память хилая! Ух, как взорвался после такой же фразы жандарм, арестовавший его в Покрове! Но у начальника владимирской тюрьмы нервы, очевидно, были покрепче. — Ничего, голубок! Мы тебе память вправим, — бодро пообещал он. — У нас на сей счет — профессора!.. Бабушкина провели в соседнюю комнату. Заставили раздеться. Тюремщик, невысокий, толстенький, сел за стол и на листе бумаги сверху крупно написал: «Приметы господина Неизвестного». Другой тюремщик, помоложе, с усиками, подошел к Бабушкину и, обмеряя его рулеткой, как портной, стал диктовать: — Рост два аршина четыре вершка, длина ног — аршин с вершком, длина рук — четырнадцать вершков с половиною, телосложение среднее… Толстяк за столом быстро записывал. — Форма головы, — продолжал усатый, — удлиненная. Форма ушных раковин — правильная; цвет волос — русый, прическа — косой пробор с левой стороны; глубина глазных впадин — в норме, цвет глаз — серо-голубой… Он диктовал долго. Как дотошный ветеринар о лошади, описал подробно все «статьи» Ивана Васильевича. Указал, что усы — широкие, без подусников, бороду бреет, очков не носит; нос — прямой, переносица с небольшим выступом… «Ишь ты! — Бабушкин с удивлением ощупал пальцами свой нос. — И впрямь выступ…» А тюремщик диктовал дальше. Сообщил, что господин Неизвестный имеет привычку щуриться, заставил Бабушкина пройтись по камере и отметил, что походка у господина Неизвестного «тихая, спокойная» и весь он производит «обманчивое впечатление человека кроткого». Потом толстяк провел черту и записал: «Особые приметы». Жирно подчеркнул эти слова красным карандашом. «Значит, чем я отличаюсь от других людей? — подумал Бабушкин. — Интересно, чем же?» Усатый внимательно оглядел Бабушкина и продиктовал: — Первое: припухлые, красноватые веки… «Так, — подумал Иван Васильевич. — И тут мне купеческое наследство подпортило». Да, с детства, с тех пор, как он чуть не ослеп, работая в лавке у купца, — слишком тяжелые ящики и бочки таскал на голове, они «на мозг давили», сказал врач, — с тех пор на всю жизнь сохранились у Бабушкина воспаленные веки. И очень мешали ему. Слишком уж заметно… Усатый тюремщик заставил Бабушкина открыть рот и продиктовал: — Второе: сломан нижний левый крайний коренной зуб. Потом на Бабушкина нацелил свой аппарат маленький суетливый старичок фотограф. Снял его и в профиль и анфас. «Одну бы карточку матери послать, — подумал Бабушкин. — Все бы толк!» Как сокрушалась мать, когда они виделись последний раз! Уговаривала хоть сфотографироваться. Чтоб портрет на память остался. Ивану Васильевичу очень хотелось тогда хоть чем-то порадовать мать. Ведь так редко он видит ее. И так мало хорошего в ее жизни. Все стирает белье на чужих кухнях. Но он отвел глаза. «Нет, — сказал матери. — И не проси…» Фотографироваться подпольщику нельзя. Суровы законы конспирации. Фотография может попасть в руки сыщиков, облегчит им поиски… Бабушкина увели в камеру. Но перед тем начальник тюрьмы сказал ему: — Вы у нас в «неизвестных» долго не походите! Сделаем известным! На всю Россию! Начальник велел напечатать триста листков с «приметами» господина Неизвестного и шестьсот фотографий его: триста — в профиль и триста — анфас. На каждый листок с приметами наклеили по две фотографии и в конвертах со строгой надписью «совершенно конфиденциально» разослали по всей России. Способ давно проверенный. В каком-либо из городов таинственного арестанта опознают. И по инструкции сразу сообщат во владимирскую тюрьму, кто этот «господин Неизвестный». «Да, — подумал Бабушкин. — Не удастся мне долго морочить головы тюремщикам». Так оно и вышло. Дежурный в екатеринославской охранке, получив запечатанный сургучом секретный пакет и взглянув на фотографию, чуть не подпрыгнул на стуле от радости. Так вот где беглец! А они-то искали его и в Смоленске, и в Питере, и в Москве. Тотчас была отстукана телеграмма: «Неизвестный» — это «особо важный государственный преступник» Бабушкин. Начальник владимирской тюрьмы приказал привести его к себе. — Так-с! — улыбаясь, сказал начальник. — Всегда приятно, когда неизвестное становится известным. В этом и заключается познание мира. Не так ли… — и, торжествуя, добавил: — Господин Бабушкин?! Иван Васильевич промолчал. — А мне даже жаль с вами расставаться, — любезно продолжал начальник. — Крайне редко в нашей глуши бывают «особо важные». Все больше мелюзга, шушера всякая. — Мне тоже жаль расставаться, — в тон ему любезно ответил Бабушкин. — Я уже обмозговал план побега из вашей симпатичной тюрьмы — и вот… — он развел руками. Начальник побагровел. Но сдержался. Не обругал, не затопал ногами. Позвал тюремщика. — Отправить в Екатеринослав. По месту надзора. И усилить конвой. Да-с, — повернулся начальник к Бабушкину, — два года назад вам удалось оттуда улизнуть. Но теперь не выйдет! Дудки! |
||||
|