Я ОБЪЯВЛЯЮ ГОЛОДОВКУ

Конечно, топиться я и не думал. Я отправился в кино. Со вчерашнего дня во всех кинотеатрах шел фильм "Парижские тайны".

По городу были расклеены голубые афиши. С афиш улыбался широкоплечий парень. От его ударов во все стороны разлетались типы с мрачными физиономиями.

Разве можно было не пойти на такой фильм? Легче в школу не пойти…

Кино мне понравилось. Здорово дерется этот маркиз. Надо будет мне потренироваться. Бокс в жизни пригодится.

Занятый такими мыслями, я брел по улице. И ничего не замечал. Вдруг на меня налетел и чуть не сшиб с ног Семка.

— Ты что правила уличного движения нарушаешь? — рассердился я.

— Ты жив? — у Семки дрожали руки, дрожал портфель, а лицо было таким испуганным, будто он только что побывал в пасти у льва и лишь чудом вырвался.

— Интересно, почему я должен умереть? — удивленно спросил я.

— Да нет, конечно, — обрадовался Семка. — Я побегу, скажу ребятам. А то они думают, что ты… — Семка нервно хихикнул, — утопился. Ищут тебя…

— Обожди. — Я схватил Семку за руку. — Ищут, говоришь?

— Да, — торопливо закивал Семка, — уже и дома были. А ты где шатался? В кино сидел?

Я ничего не ответил, потому что я размышлял. Мысли одна за другой появлялись в моей голове, они перебивали друг дружку и не давали сосредоточиться: "А что, если я… Нет, лучше так… А может — наоборот?"

Наконец я решился.

— Ну, прощай, — задумчиво произнес я.

— Ты к-куда? — у Семки задергались губы.

Я молча повернулся и быстро зашагал не в ту сторону, где был мой дом, а в противоположную. Я свернул направо около разноцветного, словно попугай, газетного киоска. И когда я оказался за стеной дома и Семка потерял меня из виду, я припустил со всех ног.

Не знаю, как вы, но я люблю дворы в микрорайонах. Здесь очень легко скрыться от любой погони. Дома все на одно лицо, дворов полно, в общем — ищи-свищи.

В один из таких дворов я и шмыгнул. Из-за стены детсада выглянул. Как я и предполагал, Семка крался за мной. Но мой быстрый рывок сбил его с толку. Семка недоуменно оглядывался, он не мог понять, куда я исчез.

Я, довольный, улыбнулся. Дал подзатыльника малышу, который слишком ко мне приглядывался, и потопал домой.

В нашем районе почти все дома были деревянные. Летом на улицах зеленела трава, а зимой снег заваливал дома по самую макушку. И тогда все жители выходили и расчищали дорожки к колонкам. В общем, как в деревне, хотя всего в двух шагах от шумного, сверкающего проспекта. Только три новых, в семь этажей, дома возвышались над нашим районом. Ночью они были похожи на большие корабли, которые пристали отдохнуть на пару минут и скоро снимутся с якорей.

Я с мамой жил в доме посредине, в 27 "а". А были еще 27 просто и 27 "б".

Осторожно, чтобы меня никто не заметил, я пробрался по лестнице на чердак. На чердаке, за котельной трубой, было наше с Семкой место. О нем никто, кроме нас, не знал. Там я растянулся на старом рыжем диване. Он был такой старый, что даже пружины у него не скрипели.

Надо было обдумать то, что произошло.

Кстати, о чердаках. Раньше, когда мы еще жили в деревянном доме, там был отличный чердак. Мы с Семкой забирались туда во всех случаях, когда надо было обмозговать что-нибудь очень важное и секретное.

Но потом наш дом снесли. Приехал бульдозер, и дома как не бывало, а с ним и чердака. И мы с мамой переехали в этот самый 27 "а", на чердаке которого я сейчас все это вспоминаю.

Помню, мама ходила по нашей квартире, под собой ног не чуя, всплескивала руками, гладила стены, открывала краны. А я стоял мрачный, как скульптура в парке. Ну разве могут быть в таком доме чердаки?

Тут к нам ворвался Семка. Семка, то есть его родители, тоже получили квартиру в нашем доме.

— Идем, — сказал Семка.

Я неохотно вышел на площадку.

— Чего тебе?

Мой друг произнес только одно слово:

— Чердак.

Мы помчались наверх. Оказалось, что в 27 "а" чердак все-таки был. Огромный и совсем пустой. Только крыша низковата, но тут уж ничего не поделаешь, мы были рады и такому.

Когда я вернулся с чердака, мама не переставая ходила по комнате.

— Я так довольна! Я так рада! — Она обернулась ко мне: — А тебе как? Нравится?

Я улыбнулся:

— Очень.

Вскоре чердак завалили всяким хламом, потому что сараев во дворе не было. Но нам с Семкой удалось отгородить себе местечко за котельной трубой. Когда нас ждала какая-нибудь неприятность, мы забирались сюда. Тут мы были уверены в своей полной безопасности.

— Я так и знал, что ты здесь. — Семкина ликующая физиономия ухмылялась.

Он подкрался так осторожно, что я его не заметил.

— Чего ж ты не притащил с собой весь класс? — зло спросил я.

— Ты не злись, — примирительно сказал Семка. — Есть хочешь?

Он вытянул из прозрачного мешочка все, что принес с собой. Семка был человек щедрый и притащил уйму всякой пищи: кусок сыра, колбасу с белыми горошинами жира и еще горячие, в румяной корочке котлеты. Если откусить, подумал я, корочка наверняка захрустит.

Я проглотил слюну: вспомнил, что не обедал.

— Сколько времени?

— Часов восемь. Да ты ешь, — Семка подвинул к самому моему носу котлеты.

Я гордо помотал головой:

— Я объявляю голодовку.

Семкино лицо вытянулось.

— В знак протеста против бойкота, — добавил я.

Семка глядел на меня с изумлением и восторгом.

— Ну, вот что, — сказал я. — Ты сейчас уйдешь отсюда и, если ты мне друг…

— Но твоя мать беспокоится, наверно, — перебил меня Семка.

— …и если ты мне друг, ты никому не скажешь, где я, — решительно закончил я.

Опечаленный, Семка ушел, и я остался один. Только тут я почувствовал, как мне обидно, что со мной так поступают ребята. Даже разговаривать не хотят, как будто я им враг.

Ну, ладно, я вас проучу. Отвернулись от человека, а человек пошел и утопился.

Я представил, какая заметка появится в газете:

Растроганный, что у меня, оказывается, такая нежная душа, я не заметил, как и заснул. Проснулся оттого, что продрог. Я вскочил и — раз, два, три, четыре — стал делать зарядку. Выглянул в чердачное окошко, — на улице была кромешная темень. Наверное, часа два ночи.

Я спустился с чердака. Долго мялся около своей двери, боясь позвонить.

Мама открыла сразу, как будто она простояла там, за дверью, все время, пока я томился на чердаке. Она схватила меня за руку и втащила в комнату. Я никогда не думал, что мама такая сильная. Потом она начала меня целовать, а слезы ее капали мне на лицо и даже за шиворот.

— Где ты пропадал, бездельник! — закричала мама. — Тут все с ума сходят, а он болтается невесть где. Ребята и Лидия Ивановна раз десять приходили уже. Голоден, наверное, как бездомный пес?

Мама снова стала такой, какой была всегда, — суетливой и озабоченной. Она загремела кастрюльками — принялась разогревать обед. От борща шел такой аппетитный запах, что я решил: "Голодовку надо кончать". Кстати, котлеты у мамы были не хуже Семкиных, так что я ничего не потерял. Только волчий аппетит приобрел.

Поев, я разложил кресло-кровать и растянулся во всю длину. Укрылся одеялом и сразу согрелся.

Все-таки это здорово — спать в своей постели, а не на чердаке.