"Чисто убийственная магия" - читать интересную книгу автора (Глиори Деби)

НЕМНОГО СЕМЕЙНОЙ ИСТОРИИ

Лучано Стрега-Борджиа завтракал в одиночестве. Он сидел, окруженный таким количеством кофейников, розеток с абрикосовым джемом, подносов с нарезанной ветчиной и круассанов, что всего этого хватило бы, чтобы прокормить небольшую армию. Это, однако, не умаляло того факта, что его левая лодыжка была прикована цепью к столу, а рядом с тарелкой лежал документ, требующий его подписи. Глядя на кипарисы, отражавшиеся в озере, синьор задавался вопросом, увидит ли он когда-нибудь вновь свою жену и детей. Аппетит окончательно покинул его при воспоминании о том утре, когда он несколько недель назад в бешенстве выбежал из Стрега-Шлосса.

Все началось с перебранки за завтраком.

Он спустился на кухню, где его семья сидела за трапезой. Стол уже был залит молоком. Дэмп хныкала, а Титу с Пандорой выглядели мрачнее обычного. Во главе стола его верная жена красавица синьора Стрега-Борджиа уткнулась носом в местную газету. Мари Бэн, чернее тучи, стоя у плиты, расправлялась с целой миской взбитых яиц.

Увидев отца, Дэмп воздела руки к небу, запустив при этом тарелку с кашей вскачь по столу, а затем и по полу. Малышка запрыгала в своем детском стульчике, отчего все, стоявшее на столе, начало ритмично подскакивать в унисон. Кофе и апельсиновый сок выплескивались из чашек и стаканов. Пакеты с корнфлексом опрокинулись, исторгнув содержимое на стол.

Пребывая в святом неведении о творившемся вокруг бедламе, синьора Стрега-Борджиа помешала в кофейной чашке кончиком карандаша и, облизнув его, обвела в газете кружком какое-то объявление.

Синьор Стрега-Борджиа сел за стол. В качестве приветствия Дэмп запустила в него чашкой. Мари Бэн поставила перед ним тарелку обугленной яичницы.

— Пап, у меня небольшие проблемы, — заявил Титус.

— Это мягко сказано, — ухмыльнулась Пандора, посыпая сахаром хлопья в тарелке, прилегающие районы стола, колени и пол.

— Пап, — продолжил Титус, игнорируя сестру, — ты помнишь, что разрешил мне загрузить «Смерть и разрушение II» на твой компьютер?

— Титус, известно ли тебе, что ты неизлечимый зануда? — перебила его Пандора. — Единственное, на что ты способен, это говорить о компьютерах с того самого момента, когда утром открываешь глаза и до…

— Заткнись, Пан, — сказал Титус. — Перебивать невежливо.

— Еще менее вежливо доставать всех и каждого, — промычала Пандора с полным ртом «Рисовых хрустиков». С каждым ее словом несколько рисовых хрустиков снежинками падали на пол.

Дэмп, учуяв своим младенческим барометром надвигающийся шторм, тоскливо завыла.

— В общем, проблема в том… Пап? Пап? Ты слушаешь?

— ААААРГХ! — зарычал синьор Стрега-Борджиа.

— Ты чем-то недоволен, дорогой? — спросила синьора Стрега-Борджиа, роняя газету в созданную совместными усилиями молочную лужу.

— С МЕНЯ ДОВОЛЬНО, ЧТО Я НЕДОВОЛЕН! - нелогично заорал синьор Стрега-Борджиа.

Дэмп заревела всерьез.

— Пап, послушай, мне правда очень жаль, что я сломал твой компьютер, но это не моя вина, — выпалил Титус.

Синьор Стрега-Борджиа так резко вскочил на ноги, что его стул опрокинулся.

— Я сыт по горло! — рявкнул он на семью. — Я устал жить в свинарнике. — Он махнул рукой в сторону стола. — Мне надоело питаться свиным пойлом, — он запустил тарелку в стену. — И кроме того, вы все сидите у меня в печенках.

Семья в смятении уставилась на него. На заднем плане Мари Бэн скорчилась над разбитой тарелкой, стараясь сделаться незаметной. У нее над головой медленно сползала по стене подгорелая яичница.

— Что ж… — произнесла синьора Стрега-Борджиа ледяным тоном, — ты ведь знаешь, что делать, не так ли?

— Мам… — предупреждающе начала Пандора.

— Пап, — с мольбой прошептал Титус. — Папа…

— Мамочке и папочке необходимо немного поговорить, дорогие, — продолжала синьора Стрега-Борджиа все тем же ледяным голосом. — Почему бы вам не пойти наверх, пока мы решим наши проблемы? — Она припечатала свои слова широкой улыбкой. К сожалению, отметил про себя Титус, глаз улыбка не затронула.

— Пожалуйста, не ссорьтесь, — попросил он.

— Пожалуйста, идите наверх. Немедленно. И захватите ребенка, — сказала синьора Стрега-Борджиа, вставая и распахивая дверь кухни.

В молчании, полном неразрешимых вопросов, дети зашагали прочь из кухни, сопровождаемые Мари Бэн, которая неодобрительно сопела, прикладывая фартук к глазам. Звук их шагов замер в глубине дома, погрузив синьора Стрега-Борджиа и его супругу в гнетущую тишину.

В отдалении пробили часы.

— Итак… — сказала синьора Стрега-Борджиа, садясь за стол и внимательно разглядывая свои ногти.

— Мне лучше уйти, — выдавил ее муж, надеясь, что ему не придется этого делать.

— Как тебе будет угодно, — сказала синьора Стрега-Борджиа, извлекая газету из молочной лужи. Ее руки тряслись, в глазах стояли слезы, но она спрятала лицо за промокшей бумагой. Именно это напускное равнодушие и ее холодное нежелание удерживать его, заставили синьора Стрега-Борджиа принять решение.

— Не жди меня к ужину, — сообщил он, разглядывая ее затылок. Этим словам не удалось пробить ледяной панцирь, которым она окружила себя. — И завтра тоже, — добавил он от двери.

— Всего хорошего, — сказала ему супруга из-за газеты, не показывая залитого слезами лица. — Запри за собой ворота…

Так, с глубоко уязвленным самолюбием, синьор Стрега-Борджиа шагнул из своей жизни, оставляя жену и семейство. С этого мгновения все и покатилось под откос.

Блуждая по дороге, он свернул не туда и оказался в незнакомом месте. Время ланча уже давно прошло, и он проголодался. Плечи пиджака промокли, брюки были забрызганы грязью, а в животе непрерывно бурчало.

Когда блестящий черный «Мерседес» остановился рядом с ним, его волосы самым жалким образом облепили череп, и он чувствовал, что ниже падать уже некуда. Когда дверь со стороны пассажирского сиденья распахнулась, он даже представить себе не мог, как глубоко будет его падение.

Голоса за окном вернули его к действительности. В свете раннего итальянского утра синьор Стрега-Борджиа увидел, как Пронто укладывает футляр от скрипки в багажник большой черной машины.

— Не беспокойтесь, маэстро, — обратился Пронто к кому-то, находившемуся вне поля зрения синьора Стрега-Борджиа. — Пора им послушать музыку. От моей игры ни один не устоит на ногах.

Наливая себе очередную чашку кофе, синьор Стрега-Борджиа размышлял над последней фразой. Неужели Пронто такой талантливый музыкант, что его музыка буквально сбивает с ног? Или же речь шла о том, что его мастерство скрипача заставит публику встать на колени от восхищения?

Медленно проведя пальцем по горлу, Пронто забрался на заднее сиденье, и машина тронулась с места, мягко шурша шинами по гравию и отбрасывая затемненными стеклами солнечные блики на гладкий фасад Палаццо. Один из таких бликов, коснувшись лица синьора Стрега-Борджиа, заставил его содрогнуться от внезапного понимания. Скорее всего, это не имеет никакого отношения к музыке, осознал он, чувствуя, как ноги становятся ватными, а сердце стремится выпрыгнуть из грудной клетки. Что, если Пронто отправился на мокрое дело? В Стрега-Шлосс!

Заслышав стук входной двери и звук приближающихся шагов, синьор Стрега-Борджиа осушил чашку кофе и схватил документ, лежавший перед его нетронутым завтраком. Документ оказался завещанием. Точнее, его завещанием. Не веря своим глазам, синьор Стрега-Борджиа прочитал, что, будучи опекуном своего сына Титуса, он решил внести в это самое завещание несколько изменений… Схватившись за горло, синьор Стрега-Борджиа пробежал глазами документ:

После долгих раздумий… поскольку крупная сумма денег может оказать пагубное влияние… Титу с слишком молод, чтобы унаследовать… Я, Лучано Стрега-Борджиа, будучи в здравом уме… настоящим поручаю… в случае моей смерти… собираюсь оставить все, чем я владею…

— НИКОГДА! — выкрикнул он как раз в тот момент, когда волосатые ноздри сводного брата появились, по своему обыкновению, на три секунды раньше его остальной части.

— Никогда? — переспросил дон Люцифер, небрежно постукивая по рукоятке пистолета, имевшего весьма злодейский вид.

— Эээ, да, хм, я как раз хотел сказать, что никогда не пил такого прекрасного… хмм, ээ… — Слова Лучано повисли в тишине.

Глаза братьев сошлись над пистолетом.

— Когда подпишешь этот документ, — сказал дон Люцифер, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся, — взгляни на мой компьютер. Он подцепил какой-то вирус, который устроил хаос в системе.

— Люцифер, неужели ты думаешь, что я такая уж размазня? Просто какой-то студень, с которым ты можешь делать все, что захочешь?

Дон Люцифер бесстрастно посмотрел на брата.

— Ага, — процедил он, с легким щелчком снимая пистолет с предохранителя, охваченный радостью при мысли о том, что обитатели Стрега-Шлосса вскоре будут мертвы, независимо от того, как поступит этот студень в облике его сводного братца. — Не дури, Лучано. Распишись над пунктирной линией, спускайся вниз и разберись с моим компьютером, или не далее как сегодня к вечеру твой драгоценный сынок станет жертвой несчастного случая, который закончится его безвременной кончиной. Гарантированно. Поэтому делай, что тебе говорят, и не трать больше попусту мое время.

«В конце концов, это всего лишь деньги», — говорил себе синьор Стрега-Борджиа, подписывая в пользу брата и свою коллекцию марок, и банковский счет, и наследство Титуса, и, самое важное — Стрега-Шлосс, свой дом. Мысль об отчаянной уязвимости родового гнезда перед лицом вторжения головорезов мафии заставила его пожалеть о том, что он не установил более современную охранную систему, ограничившись лишь мифическими чудищами в подземелье.

Образ обожаемой семьи, которой грозила опасность со стороны злобного итальянца со скрипкой, заставил его разрыдаться.

— Не причиняй им вреда, Люцифер… ПОЖАЛУЙСТА! Я все сделаю, но только не впутывай в это мою семью, умоляю тебя, пожааааааалуйста… — Содрогаясь от рыданий, несчастный пленник рухнул на ковер, сознавая, что и впрямь представляет собой самый настоящий студень.