Глава первая Как дошел я до жизни такой?

Хотя по настоящему эта глава должна называться не иначе, как:

Что же за место я выбрал, чтобы спрятаться?

Когда дверь в подвал с жутким скрипом отворилась, я вдруг четко осознал, что спрятаться тут было не лучшей идеей. Причем самому-то мне сначала хотелось укрыться на чердаке — там и барахла побольше, да и сундук бабкин есть с двойным дном, она еще полвека назад прятала в нем этого, как его, ч-черт… А, неважно, все равно не вспомню, тем более сейчас, когда обстоятельства никак не располагают к воспоминаниям, даже таким приятным, как нахождение на дне сундука останков оставшегося неизвестным гражданина.

Дернул же черт послушаться старуху — и вот результат! Волосатая лапа налогового инспектора уже вовсю шарила по пыльным полкам, отпугивая тараканов и пауков, сама похожая на страшного мохнатого тарантула, а не менее волосатая физиономия водила маленькими крысиными глазками из стороны в сторону. И, как вы считаете, кого она высматривала? Отнюдь не банки с вареньем, которых, надо признаться, здесь вовсе и нету. В отличие от вашего покорного слуги.

Сверху донеслись гневные вопли старухи. Что-то о справедливости и уважении к семейным ценностям в виде ковра, который посмели осквернить своими отвратительно дорогими ботинищами. По всей видимости, у моей лучшей половины были сейчас проблемы с еще одним инспектором. А мне все же лучше подумать, как скрыться от первого.

Судя по всему, вряд ли мне это удастся. Как ни вжимался я между бочек с квашеной капустой, мохнатый "тарантул" все равно умудрился вцепиться в мою левую ногу! И еще как — не вырвешься. Что тут говорить — многолетняя практика. Инспектор издал торжествующий рев, словно поймал не злостного неплательщика, а по крайней мере сбежавшего от справедливого, но, к сожалению, чрезмерно строгого суда людоеда-президента Норвегии! (Насколько я помнил, в Норвегии к политическим преступникам применялась чрезвычайно антигуманная мера наказания — повешение через утопление. В смысле, негодяев кидали в воду с моста с длинной веревкой на шее — даже если умеет плавать, наверняка удавится.)

Хотя мне-то какое дело до глупых людоедов-норвежцев? Я должен думать о своем собственном спасении! Мои руки в панике нащупали на полке трехлитровую банку с огурцами, воздели ее над головой, точно кубок победителя Уимблдума, и опустили ее на голову инспектора. Дальше, как и полагается в подобных случаях, банка раскололась, и огурцы, словно пойманные рыбы, запрыгали, трепыхаясь в агонии, по полу. Сам же инспектор трепыхаться не стал, а вполне прилично и благородно осел на пол, аккуратно устроившись между мной и бочками. Правда, кое-что непристойное он себе позволил, а именно — хрюкнул. Чтобы его хоть как-то утешить, я тоже хрюкнул — но мой хрюк вышел куда более радостным, чем инспекторский.

Надо признаться, не всегда попадаются противники с таким мягким черепом. Когда месяца два назад пришлось вышвыривать из окна электрика, требовавшего уплатить долг за свет, пришлось попотеть побольше. Я лупил его по башке медным тазом для варки варенья, а он, глупый, еще спорил со мной, верещал, что без денег не уйдет, цеплялся за подоконник, как скалолаз за узенький выступ. Когда таз совсем погнулся и почти потерял свои варочные свойства, я по-хорошему попросил у старухи ее старую скалку, но она наотрез отказала. И это при том, что у нее есть новая, с ручками-свинчатками! Что ж, пришлось довершать дело своими силами, тем более что на мой верный ледоруб за всю жизнь еще никто не смел покуситься.

Вдруг я насторожился. У меня появилось ощущение, что на меня кто-то пристально смотрит. Зыркнув на инспектора, я убедился, что глаза у того закрыты. Тогда откуда это странное чувство?

Лихорадочный поток мыслей застопорило то, что я услышал доносящийся сверху, из кухни, приглушенный вопрос второго инспектора: "Чего вы хочете скалкой, куда вы хочете скалкой?", который спустя мгновение перешел в точно такой же задумчивый хрюк, какой я слышал пару минут назад. Что за свиньи, подумалось мне, а еще представители самой налоговой из всех инспекций… И еще вот что подумалось: а моя-то еще в форме!

Оставив поверженного соленьем служителя закона валяться на полу, я вскарабкался по лестнице на кухню и помог старухе оттащить второго инспектора в подвал, к первому. Точнее, дотащили мы его только до двери в подвал, а дальше он уже отправился своим ходом — кубарем по лестнице. Звук приземления был не слишком гулкий, так что я сделал единственно верный вывод — разлученные инспектора воссоединились.

Об их здоровье я ничуть не беспокоился. Оклемаются, куда ж им деваться? Посидят часок-другой в обществе банок, подавят пауканов, попугают злобными криками крысюков, а там, глядишь, и выйдут досрочно, за хорошее поведение. Надеюсь, у них хватит ума не приняться за старое. Впрочем, ледоруб и скалка у нас всегда под рукой. Своим приходом чертовы инспектора застали меня врасплох, а вернее — за дегустацией собственноручно изготовленного винца. А что общего у скалки и винца? Верно. Ничего.

Пока мы со старухой пили чай, смотрели телек и перебрасывались бородатыми шутками, из подвала не донеслось ни звука. Не отреагировали слуги закона и в тот момент, когда я на полную громкость врубил своих любимых "Синих Крохоборов". И даже тогда, когда я протанцевал у них над головами летку-енку, изо всех сил топая сапогами и бойко подпрыгивая. А уж когда моя перешница уронила на пол чайник (ей-богу, совершенно случайно!), и кипяток, весело журча, потек сквозь щели в полу в подвал, я немного забеспокоился. Нормальные люди, даже если они и служат в налоговой полиции, всегда на этом месте начинают орать нецензурщину. Тут же царила полная тишина. Я посмотрел на старуху. Она в ответ вопросительно подняла брови.

— Ну? — наконец подал голос я. — Что делать будем?

— Не знаю, — пожала плечами жена. — Тебе лучше знать. Ты же их тазом отоварил.

— Во-первых, тазом — это в прошлый раз. Во-вторых, не "их", а "его", — разозлился я. — Одного, то есть. Другого ты сама обработала.

— Не надо обобщать, — сварливо сказала старуха.

— И кипяточком тоже ты отлакировала, — заметил я.

Старуха только фыркнула.

— Прошу знакомиться — моя половина, — проворчал я. — Понадейся на такую — при первой же возможности продаст не за понюх табаку.

— Не гунди, — отрезала старуха. — Иди лучше погляди, как они там. Никогда ведь еще такого не было.

Вот в этом супружница было права. Чтобы инспектор откидывал коньки сразу после того, как его спустят с лестницы, пусть даже с подвальной — такого и вправду еще не случалось. Какие-то хлипкие мародеры на этот раз нам попались. Нет, за нанесение увечий должностным лицам полагался солидный штраф, но мы и так никогда ни за что не платили. А если убийство?..

Я почувствовал, как волосы на затылке медленно встают дыбом, а по спине начинает свой печальный и торжественный путь целая похоронная процессия мурашек.

— Отопри-ка подвал, — сказал я внезапно севшим голосом.

Старуха принялась возиться с замком, а в моей голове опять со скрипом заворочались, словно бражка в бочке, тысячи мыслей. Не очень приятных, надо сказать. В основном они касались моей дальнейшей судьбы. Воображение угодливо рисовало мне широкий песчаный брег необитаемого острова, и мою утлую фигуру, понуро ползущую в сторону заходящего солнца. А огромные баалозавры уже парят надо мной, испуская противные вопли всеми тремя глотками одновременно. Разошедшееся воображение даже показало мне, как одна из тварей резко пикирует и с диким хохотом вцепляется мне в…

Я непроизвольно почесал указанное место и, так как не являлся ни пессимистом, ни оптимистом, отбросил гнетущие мысли подальше в темный уголок, одновременно пытаясь разработать план дальнейших действий. Итак, допустим положительное развитие событий: оба инспектора живы. Сейчас мы спускаемся в подвал, приносим официальные извинения по всей форме и связываем им руки, а затем выводим наружу. После чего…

Нет, я положительно не мог отделаться от ощущения, что за мной кто-то внимательно наблюдает. Не хвалюсь, конечно, но шестое чувство у меня развито почти так же хорошо, как, к примеру, у фроггов, которые, как известно, живут исключительно за счет своих древних инстинктов. Я резко развернулся, но никого не обнаружил. Кроме старухи, которая, неодобрительно глядя, протягивала мне моток веревки. Я взял его, после чего прихватил верный инструмент и, бурча себе под нос песенку: "Вот это для мужчин — тесак и ледоруб!", начал спускаться в подвал.

Ух, до чего холодный пол! Я это почувствовал даже через подошву валенок. Интересно, буквально пару часов назад я был здесь и ничуть не замерз. А сейчас прямо ледник, хоть вараньи туши развешивай. Хотя… Парочка туш там и так имеется, не протухнут, ежели что.

Я сделал пару шагов к выключателю, протянул руку… и ухватил пальцами чье-то упругое тело. Инспектор? Не похоже. Но кулаки сразу зачесались. Я сделал шаг назад, чтобы удобнее было размахиваться, но тело уже ускользнуло, как будто его резко дернули назад. Я замер с поднятой ногой, не зная, куда наносить удар. Что за несчастья преследуют мой скромный подвал? Сначала пополнение в виде двух бесчувственных (в прямом и переносном смысле) налоговых инспекторов, а теперь вообще какие-то духи привиденческие! Бред.

Единственный источник света — ослепительно-белый квадрат вверху — закрыла тень. Ну как же, старуха решила проверить, почему ее благоверный молчит и не включает лампочку. Спасибо, конечно, за заботу, но в подвале стало совсем темно, хоть глаз выколи.

— Все равно ничего не получится, — сказал голос сверху. — Там лампочка перегорела. Вот тебе фонарик, лови!

Я бестолково зашарил руками, но ничего поймать не смог. Зато услышал легкий шорох, после чего увесистая ручка фонарика стукнула меня по лбу. От неожиданности я отшатнулся, при этом зацепил ногой что-то лежащее на полу, и с грохотом свалился рядом.

— Мягкой посадки, — пожелала мне издевательским голосом старуха. — Про лампочку я тебе вторую неделю твержу — давно надо было вкрутить, давно надо было вкрутить. Давно надо было вкрутить.

Но я ее уже не слушал. Я ощупывал то, за что зацепился ногами. До чего не люблю мужчин в форме, но этот мне стал просто очень симпатичен. Инспектор. Живой. Он охал и пытался хотя бы сесть. Ф-фу, гора с плеч. Значит, дело за малым — в смысле, найти второго малого, после чего попытаться оживить и его. Для этого я готов был получить по мозгам хоть десятью фонариками!

Протянув руку в другую сторону, я нащупал пластмассовую ручку фонарика и нажал на кнопку. Яркий пронзительный свет заставил меня зажмуриться, а когда я все же открыл глаза, то обнаружил, что в моем многострадальном подвале находится чертова толпа народа!

Кроме меня и инспекторов (живы были оба, второй, подлец, просто заснул и похрапывал под возящимся и отчаянно пытавшимся встать коллегой), в наличии были еще три человека, неведомым образом поместившиеся в аккурат между бочками с капустой и полкой, набитой банками с консервированными ананасами. Не сочтете меня занудой, если я немного собью темп и попробую описать вам этих троих? Уверяю, их внешний вид наведет вас на размышления, как навели меня.

Итак, первый был вроде как скелетом, закутанным в темный плащ, свисающий до пола. Его угловатый череп не сделал бы чести никакому антропологическому музею — надбровные дуги подвели — однако на нем имелись бульдожья челюсть и тонкие испанские усики, напомнившие мне о коварных конкистадорах, истребивших под корень несчастных ацтеков. Нечто в глазах Невероятно Отощавшего Человека подсказывало мне, что, если бы не досадное происшествие, заставившее его заглянуть в мой подвал, скелет бы с удовольствием отправился добивать бедолаг-индейцев.

Второй и третий были похожи как две шоколадки. Конечно, они не были коричневого цвета, да и блестящей обертки на них тоже не наблюдалось. Не знаю, почему сравнил их с шоколадками, должно быть, сладкого захотелось. На них были абсолютно одинаковые пиджаки с синим отливом, галстуки с золотой искрой, и вся прочая одежда, включая непонятную обувь с длинными заостренными носами. Одинаково же блестели их почти лысые головы и пистолеты, одновременно возникшие в их левых руках.

— Я, конечно, извиняюсь, что помешал вашему, так сказать, интеллектуальному развлечению, — произнес скелет, почти не ляская зубами. — Но у меня для вас есть небольшое, но очень ответственное поручение.

— Интересно, — фыркнул я, — какое это у вас может быть для меня поручение. Я вас не знаю. Да и через подвал, в общем-то, не принято в гости ходить.

— Мы к вам не в гости, а по заданию, — процедил костистый человек.

— Что за задания в моем подвале? — насупился я. — И уберите пушки. Я их не боюсь. В случае чего применю киянку. А рука у меня быстрая, — я вновь вспомнил про индейцев и решил сострить, — и верная.

Скелет подвигал бульдожьей челюстью, после чего несколько грустным голосом сказал:

— Вы получите все необходимые объяснения, когда мы прибудем на базу.

— Как же вы сможете дать мне объяснения, с базы-то, — пожал плечами я. — По телефону?

Человек-бульдог вздохнул.

— Брошу эту работу к чертовой матери, — сказал он в сторону. — Брошу, и все.

— Платят мало? — посочувствовал я.

— Достаточно. Проблема в другом. Слишком много весельчаков развелось в последнее время. Им говоришь, что необходимо проследовать на базу, а они начинают сыпать остротами.

— Я так понял, это в мой огород камешек? — уточнил я.

Скелет ничего не сказал.

— Ну тогда я вас сейчас крупно обрадую, — я демонстративно уселся на бочку с капустой. — Никуда, ребятки, я с вами не проследую, пока не получу все — как вы сказали? — необходимые объяснения прямо здесь и прямо сейчас. Все.

— Ладно, — бульдожья челюсть вновь пришла в движение. — Если вы горите желанием подольше пообщаться с бочкой тухлой капусты — извольте. Парой минут мы располагаем.

— А лично я до пятницы совершенно свободен, — заметил я. — Так что можно не спешить. И капуста вполне приличная, между прочим. Откушать изволите?

— Благодарствуйте, я дома пообедамши, — кротко сказал человек-кость и сделал знак своим напарникам. Они с быстротой молнии ухватили меня за руки и ловко скрутили их за моей же спиной — аж хруст пошел. Я даже не успел пустить в ход киянку.

— Подлецы! — взревел я. — Ка-ак не сты-ыдно! Это частная территория, не имеете права, я могу и буду жаловаться…

— Это не поможет. С того момента, как мы появились здесь, это уже не ваш подвал.

— Ой! А чей же тогда? Уж не ваш ли?

— Нет, не мой. Общий. Точнее, здесь теперь располагается пункт по применению колдовства, чародейства и магии.

— Сокращенно "ПППКЧМ"?

— Сокращенно "Пункт", — отрезал скелет, наклонившись ко мне поближе. — Для начала позвольте представиться…

— Дайте я угадаю. Вас зовут Смерть, а плащ с капюшоном вы сегодня сдали в химчистку, — я нервно захихикал.

Скелет тяжко вздохнул.

— Зовут меня Кащеем. Для вас, конечно, это имя ничего не значит, но позвольте уверить, что там, откуда я родом, это имя заставляет дрожать всех, особенно самых маленьких.

— Кстати насчет "Кащея" — у нас так называется апельсиновый сок в таких, знаете, картонных пакетиках. И отвратительный, надо сказать, сок!

При мысли о соке у меня тяжело заворочался желудок. Попить бы не мешало. И перекусить. Старуха наверняка ужин сгоношила… Что-то давно ее не слышно, встревожился вдруг я. Не случилось ли чего?

Словно прочитав мои мысли, Кашей прищурился и сообщил:

— Вашей супруге мы отправили двойника, точную копию вас. Милый парень, ведет себя соответствующим образом. В настоящее время, — он глянул на часы, — он закончил рассказывать, как выгнал обоих инспекторов с позором, и смотрит с вашей, как вы изволите выражаться, старухой "Чудесную полянку".

— Ага! — завопил я. — Вот вы и попались! Я терпеть не могу это дурацкое шоу! И моя старуха прекрасно об этом знает!

— Возможно, — склонил голову бульдожий Кащей. — Но сейчас она воспринимает это как награду за вкусный ужин. И на седьмом небе от счастья.

— А может ваш супердвойник сделать вот эдак, — и я с невероятным напряжением помахал ушами, при этом лихо подмигнув полтора раза.

Никакой реакции. Что ж, видимо, там, откуда прибыла эта троица, немного туговато со старым, добрым соленым юморком.

— Ваша жена ни о чем не догадается. Средний срок эксплуатации двойника — пять лет, после чего он тихо скончается во сне, в своей постели.

— В МОЕЙ постели, между прочим! — вскинулся я. — Пять лет, это же надо! И пожить-то толком не успел, на пенсию перейти… Только-только срок годности понизили до сорока пяти лет…

— Это уже вас не касается, — сухо сказал скелет. — Вы сей же момент отправляетесь к господину Колобу. Он и займется вашим дальнейшим образованием и учебой.

— Я что, в школу пойду? — мне стало смешно.

Я представил, как здоровенный, уже изрядно поседевший дядька втискивается за парту, как первоклашка, и начинает, высунув язык от усердия, карябать в тетрадке различные палочки и колбочки.

— Неужели вам не хватило шести лет, проведенных за ленивым разбором простых предложений и зубрежкой четырех правил арифметики? — хмыкнул Кащей.

Его напарники внезапно поддержали его дружным "Гы-гы". Хоть что-то способно их пронять, подумалось мне.

— Вы же сами сказали про образование…

— Я имел в виду основы чародейства. Через три-четыре месяца из вас вполне может выйти неплохой сказочник первого, а то и полуторного разряда.

— Что, простите? Простите, что?

— Ска-зоч-ник, — раздельно произнес Кащей.

— Нет, какого, вы сказали, уровня? Я не разобрал.

— Он издевается, — произнес один из близнецов, слегка повернув голову к скелету.

— Это факт, — поддержал его второй.

— Ни в коем случае, — сказал я с самым простодушным выражением лица.

— Нам пора, — прервал словоизвержение напарников Кащей. — Отправляемся сейчас же. Все объяснения по прибытию на место.

— Все-все?

— Все.

— И нарисуют?

— И нарисуют.

— И выткут на коврике?

— Выткут? Ну, не знаю. Наверное, если будет необходимо… — человек-бульдог наконец-то допетрил, что над ним опять смеются, и смолк.

— А у вас кризис с Кащеями, — поведал я близнецам.

Напрасно. Кризис был и с близнецами, потому что локоть болезненно хрустнул, а в глазах немного потемнело. Ну, сейчас кое-кто у меня получит!

Я изловчился и пнул стоящего справа лысого в коленку. Тот с воплем выпустил мою руку и ухватился за потревоженную конечность. Его коллега попытался усилить захват, но я уже ухватил стоящую на полке банку с огурцами и попытался повторить трюк, в свое время так удививший одного из инспекторов — размахнулся и обрушил емкость на плешивую голову близнеца. Но к моему удивлению, ожидаемого хрюка я не услышал. Банка, что характерно, тоже не разбилась. Зато весь подвал наполнил звучный, сотрясающий стены голос Кащея:

— Мореволнуетсятрифигурынаместезамри!

Банка выскользнула из моих онемевших пальцев и, прокатившись по лысине все еще державшего меня близнеца, грохнулась на пол.

— Как? — спросил выкручивавший мне руку.

— Норма, — откликнулся растирающий колено. — Убить?

— Не стоит, — сказал Кащей, на тонких губах которого скользила усмешка. — Как мне кажется, он осознал.

— Ничего я не осознал, — пропыхтел я. — Отпусти руку, яйцеголовый! Заработаешь!

— Да, я забыл упомянуть, — обронил скелет, полируя длинные острые ногти рукавом плаща. — У вас же еще будет возможность значительно повысить свое благосостояние.

— Где?

— Там, куда мы отправляемся.

— А если я откажусь? — я прищурился. — Если сбегу, как только будет возможность?

— В таком случае мы будем вынуждены изловить вас и отправить Горынычу.

— К-кому?

— Змею Горынычу, а что?

— Нет, ничего, мне просто показалось — к Калинычу.

Честное слово, я сказал первое попавшееся слово, просто чтобы вновь позлить костоеду, но понял, что допустил какой-то промах: близнецы медленно переглянулись и одновременно сдвинули брови.

— Что? — удивленно спросил я.

— А откуда ты знаешь, — спросил свистящим голосом Кащей, — что его Калинычем звать?

— Кого звать?

— Его, — и бульдог указал на близнеца, того, что справа. — Это — Калиныч, а вон тот — Хорь.

— Шеф, — сказал бесцветным голосом Калиныч. — Он уже знает. Распылить на атомы?

— Он не может знать! — Кащей едва не сорвался в крик. — Он не в курсе! Я не мог допустить прокола!

— Правило номер четыре, шеф, — сказал Хорь. — Устранить возможного претендента, если выяснится его причастность к нашему миру, дабы не допустить междумирового коллапса.

Кащей поморщился и выдал несколько бессвязную, но тем не менее понятную тираду, смысл которой сводился к тому, чтобы взять все имеющиеся правила, сложить в старую рубашку, завязать ее узлом и засунуть в прямую кишку трехпалого ленивца. А потом сделал то, что мне со-овсем не понравилось: махнул в мою сторону длиннющим рукавом и отвернулся. Близнецы же синхронно навели на меня дула пистолетов.

— Стоп! Стоп! — заорал я. — Я не могу знать! Я не в курсе! Просто так про Калиныча сказал! В рифму чтобы! В рифму!

— Так ты у нас поэт? — Кащей обернулся. В его глазах вяло всплеснулся интерес.

— Не то чтобы! Но пошутковать-то каждому хочется! Не надо стрелять! Поехали лучше в эту вашу, как ее там…

— Шеф, я бы все же советовал… — начал было Хорь.

— Я не нуждаюсь в ваших советах! — рявкнул бульдог.

— Вот-вот, я бы тоже не принимал во внимание болтовню этих двоих, — доверительно сказал я Кащею. — Вы только в имена их вдумайтесь! Ну что это за имечко для нормального боевика — Хорь! И этот еще… Куда там — Калиныч! Нет, ребята, в этом мире надо слушать только людей с такими именами, как, к примеру, у меня — Глым!

Кащей замер. Затем триумфально поглядел на открывших рты близнецов.

— Глы-ы-ым! — протянул я со смаком. — Ну, как?

— Глым, — сказал Хорь.

— Ага, — кивнул и Калиныч. — Глым. Точно.

— Вот, — поднял палец с остро заточенным ногтем Кащей. — Глым. Как и было предсказано. Глым Харитоныч Чугунков.

— Това-арищи, — протянул я, — вы бы, перед тем, как чужие дома-то с инспекцией посещать, вначале уточнили бы, кто да что в них проживает и чем занимается.

— То есть мы можем быть абсолютно уверены, что вы не имеете ни малейшего понятия о мире под названием Царство-Государство?

— Даль? Почему же. Знаю. Это такой магазин сантехники. И хреновой, надо сказать.

— Что-то, Глым Харитоныч, куда ни кинь, все у вас хреновое, — скривил губы скелет. — И сок, и унитазы с раковинами.

Я лишь развел руками: что ж поделаешь, раз все вокруг так отвратительно.

— Вот вам и дается шанс устраивать все так, как хочется лично вам, — вновь прочитал мои мысли Кащей. — Так как? Вы с нами — или предпочтете новой, не в пример интересной карьере закончить жизнь на грязном полу пропахшего капустой подвала?

— А, да пес с вами, — я махнул рукой.

Кащей довольно склонил череп.

— Тем более, что я всегда смогу сбежать, — закончил я, желая хоть немного почувствовать троицу не в своей тарелке.

— После чего Горыныч сделает с тобой то же, что и с другими строптивцами, — еще немного продлил мою фразу человек-бульдог, сбив весь эффект.

— Он сделает их настоящими патриотами своей страны! — все трое как-то стали выше ростом, обняли друг друга за плечи, сдвинули головы и хором затянули душераздирающую песню. Душераздирающей она была не столько из-за текста, сколько из-за исполнения: при первых же звуках, производимых Кощеем и плешивой парой у меня начали потихоньку плавиться барабанные перепонки. Длилась эта какофония минут шесть, и оставалось только гадать, как этот чудо-вой не услышала моя старуха. Наверное, была чересчур увлечена моим двойником. Ничего, подумал я, двойники на то и нелюди, чтобы их при случае можно было отправить на хутор бабушек ловить, а старуху — верну на законное место. Эта мысль помогла мне смириться с дикими животными звуками.

Когда же торжественная песнь была закончена громогласным криком: "Слава добрым докторам!", я позволил себе испустить слабый вздох облегчения. Все-таки нет ничего приятнее тишины. И нового альбома группы "Синие Крохоборы", конечно же.

— В путь, в путь, — торопливо сказал Кащей. — Засиделись.

Он скинул плащ, и оказалось, что на костях скелета есть еще один, только потоньше, синего цвета и с неаккуратно пришитыми заплатами — видимо, костлявому бульдогу не хватало в жизни женской заботы. Тем временем Кащей достал из кармана сразу две вещицы: небольшую палочку, напоминающую указку, и мятую тряпку неопределенного цвета и назначения. Когда он развернул ее, оказалось, что это шляпа, вернее, колпак с острым верхом. Нацепив его на макушку и воздев палочку, Кощей стал здорово походить на циркового клоуна, готовящегося продемонстрировать, как его собачки умеют считать. В роли собачек я тут же представил Хоря и Калиныча, и чуть не подавился смехом. Кащей строго посмотрел на меня, но ничего не сказал. В мой адрес. А вообще-то сказал, правда, что-то непонятное.

— Фольдаго! — произнес он официальным тоном.

— Это что еще? — поинтересовался я.

— Не сбивайте, — нахмурился скелет, но до объяснения снизошел. — Такое заклятие особенно сильно, если произнести его в полночь, стоя в центре пустыни, повернувшись лицом к Полярной звезде и держа в обеих руках по трехногому таракану, причем тараканы должны быть такими от рождения. Да, и пот, заметьте, должен течь по вашей спине точно перпендикулярно носам ваших ботинок!

Но лично мой пот тек сейчас строго параллельно моему позвоночнику — хоть в подвале и было сыровато. Еще не хватало подцепить тут какую-нибудь пакость вроде бронхита. Вот получат вместо сказочника бронхитника — похохочут!

— Итак, приступим к заклинанию, — предупредил Кащей. Он взмахнул палочкой, произнес несколько сложных слов, прозвучавших, как нечто вроде: "Слепикамнебабкаколобок". И тут…

По подвалу пронеслась струя холодного воздуха. Я бы даже сказал — ледяного. И еще кое-что бы сказал, потому что мгновенно замерз. И громко чихнул.

Фонарик заморгал и погас. Но подвал по-прежнему оставался ярко освещенным. Я оглянулся и увидел, что из каменных стен, вернее, щелей между неровно лежащими булыжниками лился неприятно-голубоватый свет. Все предметы в подвале приобрели самые зловещие формы и очертания. Красные помидоры в банках вдруг показались мне чьими-то злобными глазами, которые упорно подмигивали и вращались в разные стороны. Кащей, произносящий слова заклятья, стал похож на вурдалака, а лысины братьев-разбойников в мерцающем синем свете придали им потрясающее сходство с инопланетянами, чья летающая тарелочка разбилась в прошлый вторник близ столицы, и вскрытие чьих дохлых телец транслировалось в прямом эфире всеми телеканалами.

Кащей тем временем вошел в раж, размахивая палочкой все быстрее и тараторя заклинания. Близнецы неожиданно бухнулись на колени и проворно поползли к бульдожьим ногам, делая мне отчаянные знаки последовать их примеру. Что ж, последовал. А куда деваться? Вдруг, если я останусь на ногах, в иной мир отправится только моя нижняя половина, а верхняя останется здесь истекать кровью? Некрасиво как-то получится, неаккуратно.

Пол у меня под ногами вдруг задрожал. Ледяной вихрь сменился теплым южным ветерком, приятно согревшим заледенелое тело вашего, я надеюсь, уже любимца Глыма. Прямо в уши запели птицы, причем пели не на птичьем, а на вполне понятном мне языке какую-то приятную чушь об алых розах и миллионах, которые кто-то кому-то, видимо, подарил. Успев пожалеть, что не являюсь этим кем-то, сам того не сознавая, я погрузился в волну всевозможных, но очень расслабляющих звуков, полностью отдавшись во власть ветра, который влек меня, кружил в медленном танце, убаюкивал и нашептывал…

А потом я дико расхохотался, потому что увидел Кащея, который, воображая, что производит впечатление грациозной лани, плыл мне навстречу. Мелькали костлявые конечности, череп мотался из стороны в сторону, безгубый рот мычал что-то очень страстное — словом, мой добрый друг был похож на паука-сенокосца, едущего на невидимом трехколесном велосипедике.

Увидев мою реакцию, Кощея скрючило еще больше, он брассом подгреб ко мне и, произнеся какое-то очень веское волшебное слово, как в замедленной съемке треснул концом палочки мне по макушке.

"БУМ!" — раздалось у меня в ушах, мои нервы заорали и упали в обморок, после чего отключился и я.