"Болид" - читать интересную книгу автора (Верн Жюль)
Глава вторая, в которой читатель попадает в дом мистера Дина Форсайта и знакомится с его племянником Фрэнсисом Гордоном и горничной Митс
— Митс… Митс!
— Господин Фрэнсис?
— Куда же подевался дядя Дин?
— Вот уж не знаю, господин Фрэнсис!
— Может, он заболел?
— Нет, насколько мне известно, но если так будет продолжаться, то наверняка заболеет!
Такими вот вопросами и ответами обменивались молодой, двадцатитрехлетний, человек и старая, шестидесятипятилетняя, женщина в столовой дома по Элизабет-стрит в том самом городе Уэйстоне, где только что был заключен самый оригинальный брак на американский манер.
Этот дом по Элизабет-стрит принадлежал мистеру Дину Форсайту. Ему было пятьдесят пять лет, и он выглядел на свои годы. У Дина Форсайта была большая голова, растрепанные волосы, маленькие глазки, прятавшиеся за очками с очень толстыми стеклами, слегка сутулые плечи, мощная шея, дважды охваченная галстуком, который поднимался до самого подбородка. Он носил мятый широкий редингот,[11] болтавшийся жилет с никогда не застегивавшимися нижними пуговицами, слишком короткие брюки, едва закрывавшие чересчур широкие туфли, колпак с кисточками, спускавшимися назад на седеющую шевелюру. Его морщинистое лицо было гладко выбрито, а не заканчивалось обычной для обитателей Северной Америки острой бородкой.
Таков был мистер Дин Форсайт, о котором говорили его племянник Фрэнсис Гордон и Митс, старая служанка, утром 3 ноября.[12]
Лишившись родителей в раннем возрасте, Фрэнсис Гордон был воспитан мистером Дином Форсайтом, братом своей матери. Хотя ему должно было перейти от дяди некоторое состояние, он не считал это причиной, чтобы предаваться безделью. Точно такого же мнения придерживался и мистер Форсайт. Племянник изучал гуманитарные науки и окончил знаменитый […][13] университет. Затем освоил право и теперь занимался адвокатской практикой в Уэйстоне, где у вдов, сирот и всех нуждающихся не было более решительного защитника. Он досконально знал все приговоры и постановления и без запинок произносил речи мягким, проникновенным голосом. Коллеги по профессии, и молодые и старые, уважали его. И он сумел не нажить себе ни одного врага. Красивый лицом, наделенный от природы прекрасными русыми волосами, выразительными черными красивыми глазами, элегантными манерами, остроумием без малейшей язвительной нотки, любезный без подобострастия, проявлявший достаточно ловкости в различных видах спорта, которыми страстно увлекалось американское провинциальное общество, он просто не мог не войти в избранный круг молодых людей города и не влюбиться в очаровательную Дженни Хадлсон, дочь доктора Хадлсона и его жены, урожденной Флоры Клэриш.
Но пока слишком рано привлекать внимание к этой юной особе. Еще не наступило время, когда она должна выйти на сцену. К тому же приличествует познакомиться с ней, когда она будет находиться в кругу своей семьи. А такой момент уже не за горами. Впрочем, нам следует проявлять последовательность в изложении этой истории, требующей величайшей точности.
Что касается Фрэнсиса Гордона, то добавим, что он обитал в доме на Элизабет-стрит и собирался его покинуть, несомненно, лишь в день бракосочетания с мисс Дженни. Но мы опять оставим мисс Дженни Хадлсон в покое. Скажем только, что добрейшая Митс была наперсницей племянника своего хозяина и баловала его, словно сына, вернее, словно внука, ведь бабушки, как известно, побили все рекорды материнской нежности.
Митс, образцовая служанка, каких теперь и не сыщешь, принадлежала к ушедшей в прошлое породе, соединявшей в себе свойства одновременно собаки и кошки: собаки — поскольку была привязана к хозяину, а кошки — поскольку привязалась к дому. Как нетрудно догадаться, миссис Митс без обиняков говорила с мистером Дином Форсайтом. Если он оказывался неправым, она выкладывала ему все начистоту. Если он не хотел признаваться в своих ошибках, то ему оставалось только одно: уйти из комнаты, вернуться в кабинет и запереть дверь на двойной замок.
Впрочем, мистеру Дину Форсайту не приходилось опасаться, что там он будет пребывать в одиночестве. Он всегда мог рассчитывать на помощь одного довольно важного персонажа, который также старался уклониться от упреков и увещеваний добрейшей Митс.
Тем человеком был Омикрон, которого, безусловно, прозвали бы Омегой, если бы он не был столь маленького роста.[14] Он перестал расти в пятнадцать лет, достигнув к этому возрасту четырех футов шести дюймов.[15] Под своим подлинным именем — Том Уиф — он, как раз в тот момент, когда перестал расти, поступил в дом мистера Дина Форсайта в качестве молодого слуги, а поскольку нынче ему уже перевалило за пятьдесят, то можно сделать вывод, что он находился на службе у дяди Фрэнсиса Гордона в течение тридцати пяти лет.
Впрочем, следует непременно пояснить, в чем заключались его обязанности на протяжении столь долгих лет: он помогал мистеру Дину Форсайту в работе, к которой питал почти такую же страсть, как и его хозяин.
Следовательно, мистер Дин Форсайт работал?
Да. Как любитель. Но, как станет ясно в дальнейшем, с необыкновенным рвением, усиленным неистовством.
Чем же он занимался? Медициной, правом, наукой, литературой, искусством, бизнесом, как многие другие граждане свободной Америки?
Ничего подобного! Вернее, наукой-то наукой, но определенной наукой — астрономией, однако не той, что требует точных расчетов, связанных с положением небесных тел. Нет, он стремился лишь открыть новую планету или новую звезду. Ничто или почти ничто из происходившего на поверхности земного шара, казалось, не вызывало у него интереса. Он обитал в бесконечном пространстве. Но поскольку там он не мог ни позавтракать, ни пообедать, то ему приходилось по меньшей мере дважды в день спускаться на землю. В то самое утро он заставил себя ждать, чем и было обусловлено ворчание добрейшей Митс, ходившей вокруг стола.
— Он так и не придет? — повторяла она.
— А где Омикрон? — спросил Фрэнсис Гордон.
— Он всегда находится только там, где хозяин! — ответила служанка. — Но у меня не хватает ног, — именно так она выразилась, — чтобы взобраться на его насест.
Насест, о котором шла речь, представлял собой не что иное, как башню, верхняя галерея которой возвышалась футов на двадцать над крышей дома. Если называть вещи своими именами, то это была настоящая обсерватория. Внизу галереи находилась круглая комната с четырьмя окнами, обращенными на четыре стороны света. Там вращались опирающиеся на подставки зрительные трубы[16] и довольно мощные телескопы. И если их окуляры были как новенькие, то вовсе не потому, что ими мало пользовались. Скорее, следовало опасаться, как бы мистер Дин Форсайт и Омикрон не испортили себе зрение, пристально вглядываясь в стекла оптических приборов.
Именно в этой комнате они проводили большую часть дня и ночи, правда, сменяя друг друга от захода до восхода солнца. Они смотрели, наблюдали, углублялись в межзвездное пространство. Их не оставляла надежда на какое-нибудь открытие, которому будет присвоено имя Дина Форсайта. Когда небо было ясным, всё шло более или менее хорошо. Но отнюдь не всегда стояла такая погода на 37-й параллели, проходящей через штат Виргиния. Сколько же в их края устремлялось облаков: перистых, кучевых, дождевых![17] Безусловно, намного больше, чем требовалось хозяину и его слуге. Сколько горьких сетований они выслушали друг от друга, сколько угроз послали небесному своду, по которому легкий ветерок предательски гнал клочья пара!
В эти нескончаемые прискорбные часы, когда не было ни малейшей возможности вести наблюдения, астроном-любитель повторял, яростно теребя свою и без того взлохмаченную шевелюру:
— Кто знает, может, в этот самый момент новая звезда появилась в поле зрения моего объектива? Кто знает, не упускаю ли я возможности заметить, как пролетает мимо второй спутник Земли… или спутник, обращающийся вокруг Луны?.. Кто знает, не мчится ли поверх этих проклятых туч какой-нибудь метеор,[18] болид,[19] астероид?[20]
— Вполне возможно, — отвечал Омикрон. — Вернее, точно, хозяин. Утром, когда небо ненадолго прояснилось… мне почудилось…
— Мне тоже, Омикрон.
— Нам обоим, хозяин, нам обоим…
— Я! Я, конечно, заметил первым! — заявил мистер Дин Форсайт.
— Несомненно, — согласился Омикрон, утвердительно наклонив голову. — Мне показалось, что это был… что это должен был быть…
— Я утверждаю, — твердо сказал Дин Форсайт, — что это был метеор, двигавшийся с северо-востока на юго-запад.
— Да, хозяин, почти в направлении Солнца…
— Это направление кажущееся, Омикрон!
— Безусловно, кажущееся.
— Это произошло в семь часов тридцать семь минут двадцать секунд…
— Двадцать секунд, — повторил Омикрон, — как я сразу же засек по нашим башенным часам…
— И с тех пор он больше не появлялся! — закричал мистер Дин Форсайт, грозя небу кулаком.
— Нет, хозяин, тучи… тучи… тучи, которые наползли с запада — юго-запада. Не знаю, увидим ли мы за целый день хоть маленький кусочек синевы!..
— Это все нарочно подстроено, — ответил Дин Форсайт. — Начинаю думать, что такое случается только со мной!
— И со мной тоже! — прошептал Омикрон, считавший, что его вклад в труды хозяина составляет по меньшей мере половину.
По правде говоря, все жители Уэйстона имели точно такое же право жаловаться на густые тучи, которые придавали городу печальный вид. Сияет солнце или нет — это для всех.
Впрочем, совсем нетрудно представить себе, в какое скверное настроение приходил Дин Форсайт, когда на город спускался туман, один из тех самых туманов, которые не рассеиваются двое суток подряд. Во время облачности еще можно различить какой-нибудь астероид, если он проносится близ поверхности земного шара. Но справиться с густой пеленой тумана, когда человеческие существа и в десяти шагах ничего не видят, не в состоянии даже самые мощные телескопы, самые совершенные зрительные трубы. В Уэйстоне такие туманы были далеко не редкостью, хотя город омывался прозрачными водами Потомака, а не мутными водами Темзы.
Но что же ранним утром того дня, когда небо еще было чистым, заметили или будто бы заметили, хозяин и его слуга? Это был болид удлиненной формы, летевший так стремительно, что они не смогли определить его скорость. Итак, как мы уже говорили, болид перемещался с северо-востока на юго-запад. Но, поскольку расстояние между землей и болидом должно было измеряться изрядным количеством лье, за ним можно было бы следить в течение нескольких часов, припав к окулярам зрительных труб, если бы столь несвоевременный туман не помешал наблюдениям!
И тогда, как из рога изобилия, посыпались неизбежные сожаления, вызванные неудачей. Появится ли вновь этот болид на горизонте Уэйстона? Представится ли возможность определить его параметры — размер, вес и природу? Не обнаружит ли его в другой точке неба какой-нибудь более удачливый астроном? Будет ли Дин Форсайт, не слишком много времени проведший у телескопа, иметь право присвоить открытию свое имя? Не отдадут ли позднее честь этого открытия одному из тех ученых Старого или Нового Света, которые проводят всё время в поисках метеоров между зенитом и горизонтом своих обсерваторий?
И оба прильнули к окнам, выходящим на восток. Они больше не разговаривали. Дин Форсайт шарил взглядом по широкому горизонту, ограниченному с этой стороны причудливым рельефом Серборских холмов, поверх которых свежий ветер гнал сероватые тучи, разорванные в нескольких местах. Омикрон встал на цыпочки, пытаясь увеличить поле зрения, которое ограничивал его низенький рост. Хозяин скрестил руки, упершись сжатыми кулаками в грудь. Слуга скрюченными пальцами стучал по подоконнику. Совсем рядом пролетали птицы, издававшие пронзительные крики. Казалось, они издеваются над хозяином и слугой, которых природа человеческих существ удерживала на поверхности земли!.. Ах! Если бы они могли отправиться вслед за птицами, то в несколько прыжков пересекли бы слой густого тумана и, вероятно, увидели бы астероид,[21] продолжавший свой полет среди сверкающих солнечных лучей.
В это мгновение в дверь постучали.
Поглощенные своими мыслями, Дин Форсайт и Омикрон ничего не слышали.
Затем дверь распахнулась, и на пороге появился Фрэнсис Гордон.
Дин Форсайт и Омикрон даже не обернулись.
Племянник подошел к дяде и легонько тронул его за руку.
Казалось, Дина Форсайта вернули с края света. Не земного, а небесного света, куда он мысленно унесся вслед за метеором.
— Что случилось? — спросил он.
— Дядя, завтрак ждет…
— А, — буркнул Дин Форсайт, — он ждет? Ну, что ж… мы тоже… мы ждем…
— Вы ждете? Чего?
— Чтобы вновь появилось солнце, — заявил Омикрон, а хозяин знаком подтвердил его слова.
— Но, дядя, полагаю, вы не приглашали солнце на завтрак, и поэтому можно сесть за стол без него.
Что было возразить на это? Действительно, если сверкающая звезда не появится в течение всего дня, неужели мистер Дин Форсайт соизволит позавтракать в час, когда все порядочные люди обычно ужинают?
Эти слова оказались решающим доводом, вернувшим мистера Дина Форсайта из грез к реальности. Он прекрасно знал, что такое нетерпеливость добрейшей Митс, и даже боялся ее проявлений. Раз уж она отправила к нему гонца, следовало незамедлительно спуститься вниз.
— Который сейчас час? — спросил Дин Форсайт.
— Одиннадцать часов сорок шесть минут, — ответил Фрэнсис Гордон.
В самом деле, часы показывали одиннадцать часов сорок шесть минут, а обычно дядя и племянник усаживались за стол напротив друг друга ровно в одиннадцать часов.
Точно так же, по обыкновению, им прислуживал Омикрон. Но в тот день по жесту хозяина, который слуга понял без труда, он остался в обсерватории, и если бы солнце вышло из-за туч…
Мистер Дин Форсайт и Фрэнсис Гордон вышли на лестницу и спустились на первый этаж.
Митс была там. Она посмотрела хозяину прямо в лицо, но тот опустил голову.
— Омикрон? — спросила она.
— Он занят наверху, — ответил Фрэнсис Гордон. — Мы обойдемся без него.
— Ладно! — сказала Митс.
Они начали завтракать и раскрывали рты лишь для того, чтобы есть, а не разговаривать. Митс, которая обычно охотно болтала, принося блюда и меняя тарелки, на сей раз не разжимала губ. Такое молчание производило гнетущее впечатление, а принужденность смущала. Поэтому Фрэнсис Гордон, желая положить этому конец, сказал:
— Дядя, вы остались довольны тем, как провели утро?
— Да… Нет… — ответил мистер Дин Форсайт. — Состояние неба не благоприятствовало нам…
— Стало быть, вы набрели на какое-нибудь астрономическое открытие?
— Полагаю, да, Фрэнсис… Но до тех пор, пока я не удостоверюсь, проведя новое наблюдение…
— Так вот что, сэр, — довольно сухо произнесла Митс, — гложет вас целую неделю, до такой степени, что вы больше не покидаете свою башню и встаете по ночам? Да!.. Трижды сегодня ночью… Я слышала!
— Да, моя добрейшая Митс…
— А когда вами овладеет чрезмерная усталость, — продолжала почтенная служанка, — когда вы подорвете свое здоровье, когда схватите жесточайшую простуду, когда будете прикованы в течение нескольких недель к кровати, разве звезды придут за вами ухаживать, а доктор пропишет вам принимать их вместо пилюль?
Учитывая оборот, который принял разговор, Дин Форсайт понял, что лучше не отвечать. Решив не обращать внимания на укоры и упреки Митс, так как не хотел еще больше раздражать ее своими возражениями, он продолжал молча есть, машинально поднимая стакан и растерянно ковыряя в тарелке.
Фрэнсис Гордон попытался продолжить разговор, но на самом деле вышло так, словно он разговаривал сам с собой. Казалось, что дядя, по-прежнему мрачный, не слышал племянника. Когда люди не знают, что сказать, они обычно говорят о вчерашней, сегодняшней или завтрашней погоде. Эта поистине неисчерпаемая тема доступна всем. К тому же вопрос состояния атмосферы должен был вызывать у мистера Дина Форсайта особый интерес. И в тот момент, когда из-за скрывшегося солнца в столовой еще больше стемнело, он поднял голову, посмотрел в окно, выронил из ослабевшей руки вилку и закричал:
— Неужели эти проклятые тучи так и не откроют небо? Неужели начнется проливной дождь?
— Честное слово, — заявила Митс, — после трехнедельной засухи это было бы благодатью для земли.
— Земля, земля! — прошипел мистер Дин Форсайт с таким глубоким отвращением, что получил следующий ответ старой служанки:
— Да, земля, сэр. И она стоит неба, с которого вы никогда не хотите спускаться… даже к завтраку.
— Ну, будет, моя добрейшая Митс… — сказал Фрэнсис Гордон, желая ее успокоить.
— Но, — продолжала она тем же тоном, — если дожди не пойдут в конце октября, то когда, я вас спрашиваю, они начнутся?
— Дядя, — сказал племянник, — ведь в самом деле сейчас стоит октябрь.[22] Начало зимы, и с этим приходится считаться! Но зима вовсе не такое уж плохое время года! В сильные холода выдаются сухие деньки при более ясном, чем в летнюю жару, небе… И вы возобновите работу в лучших условиях. Немного терпения, дядя…
— Терпения, Фрэнсис! — возразил мистер Дин Форсайт, и лицо его стало не менее мрачным, чем атмосфера. — Терпения! А если он уйдет так далеко, что его нельзя будет увидеть? А если он больше не покажется на горизонте?
— Он? — вскричала Митс. — Кто «он»?
В этот момент послышался голос Омикрона:
— Хозяин! Хозяин!
— Есть новости?! — воскликнул мистер Дин Форсайт, поспешно отодвигая стул и направляясь к двери.
Яркий луч проник через окно и рассыпал сверкающие искорки по стаканам, бутылкам и сосудам, расставленным на столе.
— Солнце! Солнце! — повторял мистер Дин Форсайт, во весь опор летя вверх по лестнице.
— Ну, вот и умчался! — сказала Митс, присаживаясь на стул. — Как можно?! И ни зима, ни морозы не мешают ему проводить дни и ночи на открытом воздухе! Рискуя подхватить простуду… бронхит… воспаление легких… И все это ради блуждающих звезд!.. Добро еще, если б их можно было взять в руки и собрать коллекцию!..
Так причитала добрейшая Митс, хотя хозяин не мог ее слышать. А если бы и услышал, все слова пропали бы даром.
Задыхаясь от быстрого подъема, мистер Дин Форсайт вошел в обсерваторию. Юго-западный ветер очистил небо и прогнал тучи к востоку. Широкий просвет позволял видеть синеву до самого зенита. Приборы могли без помех обозревать, не позволяя глазу теряться в тумане, свободную от туч часть неба, где и был замечен метеор. Комната буквально утопала в солнечном свете.
— Ну, — спросил мистер Дин Форсайт, — что там?
— Солнце, — ответил Омикрон, — но ненадолго, так как на западе опять появились облака.
— Нельзя терять ни минуты! — воскликнул мистер Дин Форсайт, настраивая зрительную трубу, в то время как его слуга проделывал то же самое с телескопом.
С какой страстью они в течение примерно сорока минут манипулировали приборами! С каким терпением крутили винты, чтобы удержать объективы в надлежащем положении! С каким скрупулезным вниманием ощупывали каждый уголок и закоулок этой части небесной сферы! Именно здесь с таким-то прямым восхождением[23] и таким-то склонением[24] в последний раз и предстал их взору болид. Они были уверены в его координатах.
Ничего… На этом месте ничего не оказалось! Вся открытая часть небосвода, являвшая собой восхитительное поле для прогулок метеора, была пустынна! Ни одной точки, видимой в этом направлении! Ни единого следа, оставленного астероидом!
— Ничего! — выдохнул мистер Дин Форсайт, проводя рукой по глазам, покрасневшим от крови, прилившей к векам.
Конец небесному просвету, и на этот раз уже на весь оставшийся день! Скоро тучи соединятся в однородную грязно-серую массу и прольются мелким дождем. К великому сожалению хозяина и слуги, пришлось отказаться от наблюдений.
И тогда Омикрон сказал:
— Но, сударь, уверены ли мы, что видели его?
— Уверены ли мы в этом?! — закричал мистер Дин Форсайт, воздевая руки к небу. И тоном, в котором одновременно сквозили беспокойство и зависть, добавил: — Не хватает только, чтобы он его тоже заметил… этот Сидни Хадлсон![25]