Глава 4

Город своим малолюдьем производил тягостное впечатление. Он был опустошен и жалок как использованный контрацептив. Редкие прохожие, сонными мухами снующие меж мусорных куч. Еще более редкие машины, торопящиеся исчезнуть с пустынных улиц. Зловещая тишина.

Картазаев вез Закатова и Мошонкина к батискафу.

Закатов ехать отказывался наотрез.

— У меня есть самолет. Мы с дочерью улетим заграницу. В лучшую клинику! Ее вылечат!

Говоря так, он трогательно прижимал руки к груди, бегал вокруг, отчаянно хромая больше обычного. Но не имел права на жалость полковник Картазаев. Так как на все уговоры профессор отвечал отказом, ослепленный отцовскими чувствами, то Картазаев попросту его сломал.

— Ваша дочь совершила убийство! Она сядет в тюрьму! — он сделал вид, что звонил дежурному ФСБ.

И Закатов сдался. Он стоял, убито свесив руки с длинными узловатыми пальцами, и впервые Картазаев понял, какой же он некрасивый. У него наверное никогда не было женщины, которая хотела бы его по-настоящему, а не за деньги и его регалии.

— Я поеду, — не своим глухим голосом проговорил он.

— Вот и отлично! А с вашей дочерью останется Томлева. Вы знаете о ее способностях. Так что все будет в ажуре, — нарочито бодрячком произнес Картазаев, а Рае, которая даже не пыталась возразить, предупредил. — Под твою личную ответственность. Если что с девочкой, лучше сама застрелись.

В ответ она так глянула на него с таким женским всезнанием, что ему стало не по себе.

В порт попали беспрепятственно. Пограничников и след простыл. Шлагбаум был бесстыдно задран к небу.

Повсюду следы панического бегства. Валяются вскрытые ящики. За все время им никто не встретился, порт превратился в пустыню.

Угроза подстерегала с неожиданной стороны. Стоило им углубиться в порт, тишину нарушил усиливающийся шум с моря.

Картазаев поспешил скрыться в узком проходе терминала и заглушил двигатель. Вплотную к берегу проплыла массивная туша эскадренного миноносца. Или он выполнял дежурное патрулирование или дрейфовал неподалеку, а теперь на корабле что-то заподозрили и решили проверить.

В щели между контейнерами просматривалась грациозно продефилировавшая мимо 130-милимметровая носовая артиллерийская установка.400 килограммовый бризантный снаряд это вам не фунт узюма. Способен растворить мишень в десятиметровой воронке.

Дождавшись, пока миноносец удалится, Картазаев завел мотор, но тут же его выключил. Миноносец возвращался. Неужели услышал? Мимо опять проплыли корабельные надстройки.

— Мошонкин! Со мной на разведку! Остальным ждать!

Они выбрались из машины и пошли вдоль контейнерного ряда, следя за идущим параллельным курсом кораблем. Думает он уплывать или нет? Будь надстройка чуть выше, и машину неминуемо бы засекли. Но почему они не уходят?

— Встал! — шепотом сказал Мошонкин.

Тишину нарушали лишь плещущие волны. Послышались голоса. Неужто что-то заподозрили?

— Почуяли что-то, — снова зашептал Мошонкин. — Уходить надо.

— Куда? Как только мотор включим, разнесут вдребезги из носового.

— Машину бросить!

— Пешком далеко не уйдем.

Неожиданно раздалась громкая команда, по палубе забухали шаги, моряки спускали штормтрап.

— Проверить решили! Уходим! — скомандовал Картазаев, но Мошонкин выполнять команду не спешил.

Выпучив глаза, он указывал ему за спину.

— Там руки.

— Идиот! — Картазаев повернулся и испытал доселе неизведанное чувство, а именно, как волосы распрямляются на голове, словно маленькие колючие пружинки.

В следующем ряду контейнеры располагались с большим интервалом, и теперь на двух соседних контейнерах лежали две лапы. Учитывая выпрямленные пальцы, размером они не уступали трехстворчатому шкафу. Руки слегка дрогнули, и контейнеры плавно поплыли в сторону друг от друга. Уткнувшись в соседние, они не остановились, как можно было бы предположить, а сдвинули и их. Вскоре поплыл весь ряд. Грохот был такой, как будто поехал поезд. На эсминце напряженно затихли.

В получившийся проем прямо на Картазаева с Мошонкиным на четвереньках выполз элефант-мужчина. Перед собой они увидели лицо размером в их полный рост. С руки упала капля пота литров на пять. Элефант посмотрел на приятелей и приложил палец не меньше бревна к губам.

Зачем утруждаться? Они и так бы не пикнули.

С эсминца с рокотом спускали трап. Элефант резко выпрямился, едва не сдув людей с ног. Вскинул ногу и шагнул на контейнер. При виде великана с корабля раздался ультразвукой по- женски визг.

Великан не менее девяти метров роста шагнул на пирс, а потом на борт корабля. Именно шагнул, а не прыгул. Эсминец ощутимо накренился. Раздались вполне нормальные мужские вопли, матросы посыпались за борт.

— Полный назад! — закричал капитан.

Элефант с такой силой оттолкнулся ногой от пирса, что едва не перевернул судно. Он стоял на палубе, и в каждой руке у него было по матросу, которых он удерживал за ногу без видимого усилия. Без замаха он швырнул их за борт и пошел дальше.

Люди с воплями шарахались от него, прыгали за борт, неуправляемый корабль закрутило.

— И вроде ведь не пил! — вырвалось у Картазаева.

Но, судя по ошарашенному виду Мошонкина, он видел то же самое.

Стася, верный пес Мозгера, забросила свою работу по основному профилю в борделе, и словно сомнамбула бродила по порту, стерегла батискаф. Заметив приближающихся людей, карлица спряталась за кучу строительного мусора в углу ангара. Картазаев особо и не приглядывался, торопился предъявить батискаф Закатову. Демонстрируя высокий профессионализм в части всевозможных соединений железок, тот сразу полез внутрь.

— Что это? — спросил Мошонкин.

— Батискаф с "Гелиона", — буркнул полковник.

Карлица ругнулась про себя. Хоть этот человек ни черта не знал, но о слишком многом догадывался, чтобы жить дальше. Она достала мобильник и позвонила Мозгеру. Однако того не тронули ее истеричные вопли.

— Этому человеку все неймется, пусть сдохнет в нашей ловушке.

— Вдруг батискаф сработает? Мы не можем допустить, чтобы на "Гелион" проникли чужаки.

— Еще не было случая, чтобы батискаф сработал. Все они покойники.

Карлица скрипнула зубами, но возразить не смела. В своих мыслях она ставила себя гораздо выше Мозгера. Спесивый гелл, надутый бабуна! Кашкай! Пантурс! И просто блуг!

Стейс любила смотреть, как умирают люди. Канал связи не функционировал с прибытия десантной группы: паразитными червями была выведена из строя вся система живучести, и батискаф представлял собой слегка модифицированную гильотину. Головы он не рубил, но живым из него еще никто не выбирался.

Но этого человека она бы на пушечный выстрел не подпустила к батискафу.

Закатов быстро разобрался с техникой, пояснив, что через трубку надо дышать, а рубильник включить, перед этим защелкнув верхнюю крышку.

— И все? — саркастически уточнил Картазаев. — Для этого я привез сюда целого профессора?

— А что вы от меня хотите? Принципиальную схему?

И улегся в ложе.

— Не понял! Ну-ка выметайтесь оттуда! — вскипел Картазаев.

Однако Закатов выбираться отказался наотрез. Мошонкин посмотрел на них обоих — и улегся рядом с ним.

— Это что бунт на корабле? — тихо спросил Картазаев.

— Вы хотите отнять у меня право первопроходца, не имея на то ни малейшего права! — заносчиво заявил Закатов. — Вы тщеславный человек! Хотите, чтобы во всех учебниках ваше имя стояло впереди моего? Не выйдет! К тому же про вас все равно никто никогда не узнает, потому что вы так глубоко засекречены, что сделаю такое предположении, согласно документам вообще никогда не рождались!

— Владимир Петрович, если вы возьмете его за ноги, а я помогу с этой стороны, мы запросто выкинем нобелевского лауреата отсюда, — без затей предложил Мошонкин.

— Никуда вы меня не выкинете! — профессор вцепился в самое нутро саркофага, в жгут проводов, грозя прервать еще не начавшееся путешествие.

— Да и черт с вами! Если так хотите, помрем вместе! — махнул рукой Картазаев, залезая в саркофаг третьим.

Некоторое время все толкались, стараясь урвать себе побольше места и устроиться лучше соседа.

— Все очень хорошо. А кто рубильник дернет? — резонно спросил Иван.

Лейтенант Белов (Бклоу) перехватил сообщение Стейс слишком поздно, чтобы предотвратить катастрофу. Он лучше всех был осведомлен, что батискаф не функционирует как надо, так как в нем отсутствует одна из многочисленных мнемосхем, которую он же сам и вынул. Ерундовая, в общем, то вещь, устроители тоже так решили и не стали дублировать ее в отличие от всех остальных составляющих батискафа, имеющих двойную, а то и тройную защиту. В результате этого батискаф начинал работать в обратном передающему режиме, принимая небольшие объекты-гельминты. Человеческое тело становилось естественным приемником для паразитов, и твари набивались в него под завязку, используя вместо естественного гнезда.

Стейс очень бы удивилась, узнай, что чистокровный гелл бросил все дела и кинулся через весь город, чтобы спасти Картазаева, представителя расы, которая через считанные часы должна была вообще перестать существовать как самостоятельная единица. В галактике много цивилизаций, одной меньше, никто не заметит, а кто заметит, сделает вид, что не заметил. Политика, господа, а планета Гелла хоть и вымирающий мир, но довольно могущественный, чтобы препятствовать его операции, в крайнем случае, она всегда успеет изменить адрес переброски. Если вы жалеете безнадежно отсталую от общих темпов развития цивилизацию на окраинах Галактики, мы всегда можем использовать вас вместо землян.

Но сейчас Бклоу мчался по территории порта, выжимая все из отсталой техники под смешным названием "патрульный автомобиль". Он решил спасти Картазаева, и он спасет его любой ценой. Смешное выражение, любой ценой. Просто некоторые могут платить требуемую цену, а другие трусливо прячут хвосты между ног, утверждая, что цена слишком высока. Для Бклоу такого понятия не существовало, он всегда добивался, чего хотел.

Поравнявшись с ангаром, гелл не стал останавливать автомобиль, на это не было времени, а вышел из него на полном ходу-трюк, достойный настоящего аса. Все получилось естественно и красиво. Машина протарахтела дальше и въехала в бетонный столб, который разрезал ее надвое. Что не мудрено на скорости свыше ста.

Не обращая внимания на полыхнувший взрыв, гелл вошел в ангар и натренированным взглядом ухватил всю картину. Набившиеся в батискаф люди(!) тянули за трос, один конец которого был прикреплен к рукоятке рубильника, а второй торчал в грубо пробитой варварами дыре в корпусе батискафа.

Стремясь остановить суицид, Бклоу побежал, но тут нечто кинулось ему под ноги. Он сгруппировался и, перелетев через препятствие, встал на ноги. На полу раздувался радужный пузырь. Карлица опустилась на четвереньки, бока соединились с руками и медленно пульсировали. Это был даже не гелоид, раб настоящего гелла, звероподобный мутант, творение генных лабораторий, а протогел, урод и изгой даже среди гелоидов.

— Что ты здесь делаешь, тварь? — холодно спросил Бклоу.

— Чистокровный гелл, надо же? — квакнула Стейс, бока ее раздулись, натянув кожу, в которой рельефно отпечатался циклирующий по внутренностям метровой длины желудок.

Защелкала активизируемая система живучести батискафа, сигнализируя о том, что люди внутри вот-вот погибнут. Счет шел уже на секунды. Бклоу рванулся к рубильнику, но протогел только этого и ждал, выплюнув наружу свой желудок. Соединенный с тварью толстой кишкой, тот шмякнулся рядом с геллом и тотчас разверзся по всей длине. На гелла хлынул поток едкой кислоты, заменяющей протогелу желудочный сок и переваривающий любую органику, вплоть до костей.

Гелл увернулся, выдав локальное темпоральное ускорение в интервале два к миллиону. Режущее сияние перманентной дифракции окутало его, и протогел обжегся об него, с обиженным визгом втянув желудок обратно. Тот с такой силой влетел внутрь, что опрокинул хозяйку, и Стася покатилась прочь.

Мошонкин кричал, что в дыхательную трубку лезут мерзкие черви.

— Дайте сюда! — стал вырывать трубку Закатов. — Это ты специально так говоришь, чтоб дышать одному. Владимир Петрович, не верьте ему!

Он что есть силы потянул трубку к себе, из нее не замедлил вывалиться белесый длинный отросток. Упав профессору на сорочку, червь истерично задергался, стремясь заползти за ворот. Мошонкин поймал его и смачно раздавил о крышку саркофага. Закатов поморщился от вульгарного жеста.

Завыла сирена, указывая на разгерметизацию салона. Окутывающее батискаф сияние вдруг втянулось внутрь, и люди сделались похожи на богов. Они светились, а вокруг голов появились нимбы.

После этого свет всосался внутрь дыхательной трубки, и нестерпимо запахло горелым. Безо всякой паузы саркофаг перешел в темпоральный интервал один к ста тысячам. Но то, что для геллов игрушка, людям оказалось не под силу, и сознание покинуло их.

Бклоу стоял над опустевшим саркофагом. Люди исчезли, хотя должны были остаться здесь, мертвые, набитые гельминтами под завязку. У него оставался единственный выход: догнать их на Пирсе. Он вставил недостающую мнемосхему, протестировал системы и лег внутрь. На крышку тотчас с влажным шлепком запрыгнула Стася. Бклоу издевательски улыбнулся ей и послал мыслекоманду на старт. Сознание он не потерял, смакуя момент, когда могучие силы дифракции размалывали гелоида на части.

Батискаф стоял в зале с белыми стенами без окон, размеры которого затруднял оценить нейтральный цвет. Картазаев выбрался первым, за ним его спутники. Зал оказался не настолько стерилен, как показалось на первый взгляд. Шероховатый пол испещряли пыльные следы. Виднелись глубокие борозды в местах, где к порталу подтаскивали тяжелые грузы. Понятно, оборудование грузили, аппаратуру для клиник Мозгера. Проблема выхода из зала-приемника решилась сама собой: когда они подошли к стене вплотную, длинная щель бесшумно рассекла ее снизу до верху и расширилась до трехметровой ширины. Геллы никого не опасались. Вернее будет сказано, они не ждали, что земляне воспользуются обратным билетом.

— Нас не ждали, а мы приперлись! — подытожил Мошонкин. — Владимир Петрович, разрешите, я оружие поищу с целью нанесения как можно большего урона врагу.

— Отставить! Держаться всем вместе, выдвигаемся! — Картазаев командовал властным тоном, редко им применяемым, не часто приходилось приказы отдавать, все-таки он был одиночка. Случалось, на задание выходила рота специально приготовленных разведчиков-диверсантов, а возвращаться приходилось ему одному. Тьфу-тьфу. Хоть профессор тот еще диверсант.

За открывшейся стеной засады не было. Там вообще не было ни души. Люди вышли на улицу, вымощенную шероховатым материалом, похожим на пластик, но с прочностью металла. Ширина улицы достигала всего нескольких шагов, по бокам впритык друг к другу возвышались дома: без окон, но с многочисленными колоннами, арками, пандусами. Ажурные козырьки свисали до середины улицы. И все белого цвета, как в резекторской. Люди безрезультатно попытались открыть хотя бы одну дверь. Похоже, постройки имели чисто декоративный характер, представляя глухую нескончаемую стену. Лишь в одном месте ее разрывала изящная арка. Перпендикулярно ответвлялся переулок, гораздо более запущенный, нежели основная улица. Покрытие потрескалось и перекосилось. На нем появились продавленные ямы. В метрах полста начиналась настоящая разруха. За кучами мусора неизвестного происхождения торчали голые стволы: короткие и черные. Природа. Картазаев решил отложить исследование участка на потом и дойти по основной улице до конца, на ней хоть были следы. Здесь шли. Закатов высказался против.

— Надо разведывать объекты по мере их обнаружения и пройти проулок. Он может пригодиться при вынужденном отходе, — привел он свои аргументы.

— Стратег! — съязвил Мошонкин.

Через триста метров попалось второе ответвление в ту же сторону что и первое, но в остальном полная противоположность. Мусор разгребли к стенам домов, деревья вырублены и уложены в поленницу, довольно высокую, занимающую почти всю ширину улицы и оставляющую узкий проход.

— Видите, здесь ходили! — Закатов указал на щель. — Нас приглашают. Мы должны пойти, товарищ полковник. Вы что, боитесь? Пусть Василий первым пойдет!

— Сейчас! — взорвался тот. — Ты сам первым не хочешь? Не хочешь, заставим! Если с тобой что случится, прославишься, и про тебя в газете напишут.

Картазаев остановил готовую вспыхнуть перепалку и сказал, что первым будет он. Когда шел, у него возникло чувство, что дорожное полотно слегка мягчит, словно под ним пустота. Узкий проход тоже навеивал подозрения — идеальное место для ловушки. Оттуда шел неприятный запах, то ли тления, то ли гниения. В общем, распада. Картазаев оглянулся. Верный Мошонкин замер рядом, зато профессор маячил вдалеке, ни на шаг не отступив от основной улицы, и в глазах у него была полная решимость удрать при первой же опасности.

Если б Картазаев не знал профессора как облупленного, он бы возмутился, а так лишь вздохнул и полез в проход. Пробираться было гораздо труднее, чем казалось с первого взгляда: на разной высоте торчали обрубки стволов, цепляя за одежду. Неожиданно в оставленном проулке вместе со вспышкой фиолетового цвета материализовался батискаф. Крышка с сожалеющим вздохом откинулась, и наружу выскользнул Бклоу, крича:

— Назад! Немедленно назад!

Профессор панически вторил ему, слов было не разобрать, потому что он сразу бросился наутек. Картазаев попятился, зацепился за корягу, потерял равновесие и повис ногами кверху. Он бы сам аккуратно выбрался, если бы Мошонкин, втиснувшись в проход, буквально не выдрал его наружу со всей своей деревенской силы. Часть штанов полковника осталась на коряге. Он хотел выговорить напарнику, но, столкнувшись с округлившимися глазами Бклоу, понял, что его дело даже не десятое, а сто десятое. Гелл делал энергичные жесты, чтобы они не шумели и убирались вон. Втроем они выскочили на основную улицу. Профессор успел удалиться метров на сто, где и залег, словно ожидая бомбового удара. Переждав возможную атаку и не дождавшись ничего экстраординарного, Закатов вернулся. Гелл пояснил:

— Прошу прощение за опоздание. Очень неудобное тело, и рефлексы часто не понятны. Я пробовал женское тело, но оно еще неудобнее. Дополнительный балласт торчит и сверху и снизу.

— А в мужском только снизу! — подхватил Мошонкин.

— И то не всегда, — грустно заметил Закатов.

Все вместе они напоминали компанию допившихся до зеленых чертиков приятелей.

— Вы кто? — спросил Картазаев напрямую.

Бклоу приосанился и высокопарно представился:

— Я чистокровный гелл, урожденный на планете Гелла. Меня зовут варлог Бклоу. Варлог — титул, равноценный вашему барону. Я был командиром первого десанта на вашу планету. Поняв всю ошибочность плана Мозгера, я отошел от дел и в меру своих сил пытался помешать, но проиграл. "Гелион" уже в пути.

— Где находится "Гелион"? — спросил Картазаев.

Барон указал в направлении продолжения улицы.

— Если не возражаете, мы бы хотели взглянуть, — осторожно сказал Картазаев.

Барон не возражал, только пояснил, что надо забрать батискаф.

— Тяжелый, наверное, как комод, нам не поднять и вчетвером, — засомневался Мошонкин.

— Ерунда. Я участвовал в проектировании, так что мне знакомо устройство гравипривода, — махнул рукой барон.

— Кстати, вы почему меня остановили? — спросил Картазаев, видя, что гелл не решается войти в проулок.

— Во времена войн геллов и гелоидов были созданы биомашины смерти, После заключения перемирия они были уничтожены. Все кроме одной. Модификация "Тугер-88".Она все время испытывает невыносимые боли до тех пор, пока не убьет свою жертву. Короткая передышка, и боль накатывает опять. Машина эволюционировала, мы даже не знаем, как она убивает. Проулок создан ею, это ловушка.

Гелл, подойдя к батискафу, запустил в нутро руку, щелкнул переключателем, и махина весом, по — крайней мере, в одну тонну легко взмыла в воздух. Поддерживая батискаф на высоте в метр, барон вывел его из проулка.

— Не понимаю, чего вы боялись? — пожал плечами Закатов, в ответ в уши ввинтился низкий утробный вой, переполненный непередаваемого страдания. Профессор подскочил на месте и обписал стену, расположенную в метре от него, даже не испытав затруднений от того, что брюки не были расстегнуты.

— Как у вас ловко получилось, — дрожащим голосом заметил Мошонкин. — Не скажи, что профессор.

На самом деле перепугались все. В крике кроме боли чувствовалась несокрушимая мощь. Сколько мог весить "Тугер"? Несколько центнеров? Тонн? Мстительная ослепленная болью тварь, способная перекусить танк пополам.

— Отсюда лучше уйти, — выразил Картазаев общее мнение.

Барон сделал приглашающий жест, они забрались в батискаф, словно в телегу, и он заскользил над улицей. Закатов попросил рассказать барона о родной планете.

— Представьте гирлянду с нанизанными несколькими шариками, — сказал барон. — Каждый шарик-планета. Гирлянда пронзает несколько пространств, соединяя планеты-близнецы. По существу это одна планета. Гелла и Земля-двойники. И они обречены, — некоторое время слушатели напряженно переваривали новость, никто не решился ничего спросить, и, не дождавшись вопроса, барон продолжил. — Гелла умирает. Нет необходимости посвящать вас в наши технологии, скажу лишь, что наши пищевые цепочки погубили нас. Широко и повсеместно используемые для получения белковой пищи гельминты вошли не только в рацион. Поначалу считалось, что гельминты (тип микрочервей) совершенно безвреден. Планетарной программой они включались во все виды растительных продуктов. Те в свою очередь изменяли свои свойства: возрастал вес, устойчивость к климатическим условиям и животным-паразитам. Первый звонок прозвенел, когда у геллов, потребляющих модифицированные продукты, гельминты обнаружились в крови. Зараза поразила молодое поколение. Но поначалу это не считалось катастрофой. Пропаганда строилась таким образом, чтобы вдолбить в головы мысль, что зараженные дети становятся сильнее предков. Геллы стремились произвести как можно больше зараженного потомства, кланы с наибольшим количеством зараженных считались более могущественными. Пропаганду усилено распространяли те, кто гельминтами не питался, а ел чистую еду. Потом началось страшное. Гельминты увеличились в размерах и начали перемещаться под кожей еще живых существ, причиняя им невыносимые страдания. Геллы умирали, крича от боли. Смерть стала им успокоением. Начался ад. Гельминты, продолжая набирать вес, занимали тела геллов целиком, устраивали в них гнезда. Трупы не успевали хоронить. Закрывались целые мегаполисы. В случае если трупы лежали тесно прижавшись, то гельминты в них объединялись. Появились особи длиной несколько десятков метров. Целые страны населяли тысячи тварей, которые вели между собой нескончаемые войны. Но они не уничтожали друг друга, в случае победы победитель включал в себя побежденного. Так появился гельминтофаг-сверхчервь планетарных масштабов. Огромное блестящее тело было хорошо видно даже со спутников. Над геллами нависла угроза полного уничтожения. Мы решили уйти на планету двойник. Спасения не было для всей цепочки миров, после нас гельминтофаг переполз бы на следующий мир. Мы решили объединиться с вами, а проход за собой обрубить.

— Это называется объединиться? — усмехнулся Мошонкин.

— Я был против. И сразу ушел от своей группы, и теперь я с вами до конца.

— На "Гелионе" ваша колония? — спросил Картазаев.

— Три миллиарда особей, замороженных в жидком азоте. В специальных камерах с температурой минус 173 градуса Цельсия. Внутренний пространственный континуум изменен, но мне этого не объяснить. Варлог Мозгер координирует переброску. Мозгер не совсем гелл. Его готовили для войны и создали в тех же лабораториях, что и "Тугер-88".

— Расскажите про Мозгера подробнее.

— У Мозгера хирургическим методом удалены все эмоции. Он не добрый, ни злой, он никакой. Ходячий рефлекс, произведенный на свет с единственной целью уничтожить чужую расу и занять ее своей. Именно поэтому я и ушел. Для Мозгера и для всех я предатель. Они давно бы меня уничтожили, если бы я легко не ориентировался во всех их возможностях и помыслах, я вижу все их шаги заранее, потому что стоял во главе создания всей программы переброски.

— Что же случилось с "Коброй"?

— "Кобра" захвачена, экипаж уничтожен, остались только тела.

Все молчали, переваривая сказанное, молчали до тех пор, пока батискаф не достиг белоснежного пирса, вдающегося далеко в неподвижные темные воды.

— "Гелион" там. У этого моря нет дна. Только воды, соединяющие пуповиной два мира-близнеца. В толще, не имеющей границ и края, гигантская субмарина, на ней 3 миллиарда спящих душ. Когда она достигнет ваших берегов, спящие проснутся.

— А наша планета? — потрясено спросил Закатов.

— А ваша планета умрет, — холодно сказал барон.