"За далью — даль" - читать интересную книгу автора (Твардовский Александр Трифонович)

Литературный разговор

А скажем прямо, что не шутки — Уже одно житье-бытье, Когда в дороге третьи сутки — Еще едва ли треть ее. Когда в пути почти полмира, Через огромные края Пройдет вагон — твоя квартира, Твой дом и улица твоя… В такой дороге крайне дорог Особый лад на этот срок, Чтоб все тебе пришлося впору, Как добрый по ноге сапог. И время года, и погода, И звук привычного гудка, И даже радио в охоту, И самовар проводника… С людьми в дороге надо сжиться, Чтоб стали, как свои, тебе, Впервые встреченные лица Твоих соседей по купе. Как мой майор, седой и тучный, С краснотцей жесткой бритых щек, Иль этот старичок научный, Сквозной, как молодой сморчок. И чтоб в привычку стали вскоре, Как с давних пор заведено, Полузнакомства в коридоре, Где на двоих — троих окно; Где моряка хрустящий китель В соседстве с мягким пиджаком, Где областной руководитель — Не в кабинете со звонком; Где в орденах старик кудрявый Таит в улыбке торжество Своей, быть может, громкой славы, Безвестной спутникам его. Где дама строгая в пижаме Загромоздит порой проход, Смущая щеголя с усами, Что не растут такие сами Без долгих, вдумчивых забот; Где все — как все: горняк, охотник, Путеец, врач солидных лет И лысый творческий работник, С утра освоивший буфет. Все сведены дорожной далью: И тот, и та, и я, и вы, И даже — к счету — поп с медалью Восьмисотлетия Москвы… И только держаться особо, Друг другом заняты вполне, — Выпускники, наверно, оба — Молодожены в стороне. Рука с рукой — по-детски мило — Они у крайнего окна Стоят посередине мира — Он и она, Муж и жена. Своя безмолвная беседа У этой новенькой четы. На край земли, быть может, едут, А может, только до Читы. Ну, до какой-нибудь Могочи, Что за Читою невдали. А может, путь того короче. А что такое край земли? Тот край и есть такое место, Как раз такая сторона, Куда извечно, Как известно, Была любовь устремлена, Ей лучше знать, что все едино, Что место, где ни загадай, Оно — и край, и середина, И наша близь, и наша даль. А что ей в мире все напасти, Когда при ней ее запас! А что такое в жизни счастье? Вот это самое как раз — Их двое, близко ли, далеко. В любую часть земли родной, С надеждой ясной и высокой Держащих путь — рука с рукой… Нет, хорошо в дороге долгой В купе освоить уголок С окошком, столиком и полкой И ехать, лежа поперек Дороги той. И ты не прежний, Не тот, что звался, знался, жил, А безымянный, безмятежный, Спокойный, дальний пассажир. И нет на лбу иного знака, Дымишь, как всякий табакур. Отрада полная. Однако Не обольщайся чересчур… Хоть не в твоей совсем натуре Трибуной тешиться в пути, Но эту дань литературе И здесь приходится нести. Провинциальный ли, столичный — Читатель наш воспитан так, Что он особо любит личный Иметь с писателем контакт; Заполнить устную анкету И на досуге, без помех Признать, как принято, к ответу Не одного тебя, а всех. Того-то вы не отразили, Того-то не дали опять. А сколько вас в одной России? Наверно, будет тысяч пять? Мол, дело, собственно, не в счете. Но мимо вас проходит жизнь, А вы, должно быть, водку пьете, По кабинетам запершись. На стройку вас, в колхозы срочно, Оторвались, в себя ушли… И ты киваешь: — Точно, точно, Не отразили, не учли… Но вот другой: — Ах, что там — стройка, Завод, колхоз! Не в этом суть. Бывает, их наедет столько, Творцов, певцов. А толку — чуть. Роман заранее напишут, Приедут, пылью той подышат, Потычут палочкой в бетон, Сверяя с жизнью первый том. Глядишь, роман, и все в порядке: Показан метод новой кладки, Отсталый зам, растущий пред И в коммунизм идущий дед; Она и он — передовые, Мотор, запущенный впервые, Парторг, буран, прорыв, аврал, Министр в цехах и общий бал…
И все похоже, все подобно Тому, что есть иль может быть, А в целом — вот как несъедобно, Что в голос хочется завыть. Да неужели В самом деле Тоска такая все кругом — Все наши дни, труды, идеи И завтра нашего закон? Нет, как хотите, добровольно Не соглашусь, не уступлю. Мне в жизни радостно и больно, Я верю, мучаюсь, люблю. Я счастлив жить, служить отчизне, Я за нее ходил на бой. Я и рожден на свет для жизни — Не для статьи передовой. Кончаю книгу в раздраженье. С души воротит: где же край? А края нет. Есть продолженье. Нет, братец, хватит. Совесть знай. И ты киваешь: — Верно, верно, Понятно, критика права… Но ты их слышать рад безмерно — Все эти горькие слова. За их судом и шуткой грубой Ты различаешь без труда Одно, что дорого и любо Душе, мечте твоей всегда, — Желанье той счастливой встречи С тобой иль с кем-нибудь иным, Где жар живой, правдивой речи, А не вранья холодный дым; Где все твое незаменимо, И есть за что тебя любить, И ты тот самый, тот любимый, Каким еще ты можешь быть. И ради той любви бесценной, Забыв о горечи годов, Готов трудиться ты и денно И нощно Душу сжечь готов. Готов на все суды и толки Махнуть рукой. Все в этом долге, Все в этой доблести. А там… Вдруг новый голос с верхней полки — Не выйдет… — То есть как? — Не дам… Не то чтоб этот окрик зычный, Нет, но особый жесткий тон, С каким начальники обычно Отказ роняют в телефон. — Не выйдет, — протянул вторично. — Но кто вы там, над головой? — Ты это знаешь сам отлично… И с полки голову со смехом Мой третий свесил вдруг сосед: — Ты думал что? Что ты уехал И от меня? Нет, милый, нет. Мы и в пути с тобой соседи, И все я слышу в полусне. Лишь до поры мешать беседе, Признаться, не хотелось мне. Мне было попросту занятно, Смотрю: ну до чего хорош, Ну как горяч невероятно, Как смел! И как ты на попятный От самого себя пойдешь. Как, позабавившись игрою, Ударишь сам себе отбой. Зачем? Затем, что я с тобою — Всегда, везде — редактор твой. Ведь ты над белою бумагой, Объятый творческой мечтой, Ты, умник, без меня ни шагу, Ни строчки и не запятой. Я только мелочи убавлю Там, сям — и ты как будто цел. И все нетронутым оставлю, Что сам ты вычеркнуть хотел. Там карандаш, а тут резинка, И все по чести, все любя. И в светы выйдешь, как картинка, Какой задумал я тебя. — Стой, погоди, — сказал я строго, Хоть самого кидало в дрожь. — Стой, погоди, ты слишком много, Редактор, на себя берешь! И, голос вкрадчиво снижая, Он отвечает: — Не беру. Отнюдь. Я все препоручаю Тебе и твоему перу. Мне самому-то нет расчету Корпеть, черкать, судьбу кляня. Понятно? Всю мою работу Ты исполняешь за меня. Вот в чем секрет, аника—воин, И спорить незачем теперь. Все так. И я тобой доволен И не нарадуюсь, поверь. Я всем тебя предпочитаю, Примером ставлю — вот поэт, Кого я просто не читаю: Тут опасаться нужды нет. И подмигнул мне хитрым глазом. Мол, ты, да я, да мы с тобой… Но тут еге прервал я разом: — Поговорил — слезай долой. В каком ни есть ты важном чине, Но я тебе не подчинен По той одной простой причине, Что ты не явь, а только сон Дурной. Бездарность и безделье Тебя, как пугало земли, Зачав с угрюмого похмелья, На белый свет произвели. В труде, в страде моей бессонной Тебя и знать не знаю я. Ты есть за этой только зоной, Ты — только тень. Ты — лень моя. Встряхнусь — и нет тебя в помине, И не слышна пустая речь. Ты только в слабости, в унынье Мне способен подстеречь, Когда, утратив пыл работы, И я порой клоню к тому, Что где-то кто-то или что-то Перу помеха моему… И о тебе все эти строчки, Чтоб кто другой, смеясь, прочел, — Ведь я их выдумал до точки, Я сам. А ты-то здесь при чем? А между тем народ вагонный, Как зал, заполнив коридор, Стоял и слушал возбужденно Весь этот жаркий разговор. И молча тешились забавой Майор с научным старичком, И пустовала полка справа: В купе мы ехали втроем. И только — будь я суевером — Я б утверждать, пожалуй мог, Что с этой полки запах серы В отдушник медленно протек…