1. ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ

Кто не рискует, тот, как известно много чего не получает. Того, что хотелось бы. И, соответственно, совсем обходиться без риска могут себе позволить разве что люди, которым, по большому счету, ничего не нужно. Кроме того минимума, что и так валяется под ногами.

Если спортсмен не хочет рисковать своим здоровьем, ему лучше не стремиться к каким-то рекордам или достижениям. Ученому, который не готов рискнуть своим свободным временем, отношениями с близкими и коллегами, психическим, а в отдельных случаях — опять же физическим здоровьем, точно не светят великие открытия. Финансист, избегающий рискованных вложений, вряд ли когда-нибудь разбогатеет. Ну, а журналисту не стоит гоняться за сенсациями, если он не хочет рисковать своей свободой и жизнью.

Я, Игорь Сальваторе, отношусь к последней категории. И, хотя пока вроде бы не лишился ни жизни, ни свободы, исключать обоих вариантов в моем случае не стоит. Потому как дело дрянь. Если кратко.

Тем же, кому нужны подробности, поясняю. Началось все замечательно, даже СЛИШКОМ. Одним приятным и не сулящим ничего плохого вечерком на мой коммуникатор поступило ни много, ни мало, сообщение по каналу мгновенной почты. И не откуда-нибудь, а с планеты Нэфус, система Альтаира, шестнадцать световых лет до Земли.

В том, что сообщение срочное, сомнений не было. Во-первых, срочные сообщения на такие расстояния можно было передать только по «мгновенке», в противном случае оно тащилось бы на электромагнитных волнах полтора десятилетия. Во-вторых, учитывая дороговизну канала мгновенной почты, использовать его стоило только для срочных и важных сообщений. Никаких поздравлений с днем рождения от тети с Альфы Центавра. Поэтому, когда коммуникатор приятной мелодией огласил прибытие письма с планеты Нэфус, у меня не оставалось сомнений — это важно и не терпит промедлений. И я решил рискнуть — на первых порах, хотя бы этим вечером, таким спокойным и приятным.

Письмо пришло от моего давнего… не то друга, не то приятеля, не то делового партнера. Наверное, легче объяснить, чем воспользоваться привычными клише. Звали его Герман Ли, и был он из тех людей, которым ничего не стоило пролезть в любую информационную систему и добыть информацию, какой бы секретной она не считалась. Собственно, мое сотрудничество с Германом как раз и началось на почве якобы секретной информации. Это он продал мне, командированному на Нэфус журналисту с метрополии, материал о коррупции тамошней полиции. Разразившийся тогда скандал не только смел могучей волной полицейское начальство Нэфуса, он и администрацией колонии не ограничился. Тогда полетели головы даже в министерствах и службах Империи — не у руководителей, правда, а у их замов, помощников и прочих прихлебателей. В государственном организме, как и в биологическом, все оказалось взаимосвязанным.

И вот опять, пару лет спустя, Герман Ли присылает мне письмо с все той же формулировкой — расплывчатой и, одновременно, привлекательной для моей профессии.

«Прилетай срочно! У меня для тебя нехилая сенсация!!!»

И все. Никаких вложенных файлов, документов, звуко- или видеозаписей. Обычные пользователи «мгновенки» не могут себе позволить таких изысков. Это только государственные структуры уровня не ниже планетарного могут осуществлять целые сеансы мгновенной связи в реальном времени. У них, говорят, даже специальный канал для этого есть. Что до меня, то, похоже, за «нехилой сенсацией» придется лететь лично. К чему, собственно, меня и призывала первая часть сообщения.

Разумеется, сказать «прилетай срочно» неизмеримо легче, чем реально этот самый полет совершить. И дело даже не в расстоянии, ибо для современного космического транспорта пять парсеков — не проблема. Полчаса пребывания в относительно комфортном салоне — и ты на месте. Другое дело, что этим полчаса, как правило, предшествует целый ряд формальностей, в сумме требующих гораздо больше времени.

Оформить служебную командировку, чтобы не лететь не за свой счет да еще в рабочее время — раз. Два — это получить разрешение на въезд (вернее, влет) на «особую территорию». Ведь Нэфус — не просто одна из колоний человеческой Империи. У него статус экспериментальной территории, причем экспериментальной по нескольким направлениям. Это и экстремальные природные условия, делающие планету малопригодной для колонизации, и использование ее в качестве огромного всеимперского исправительного заведения. И есть еще нюансы, малопонятные обычному человеку, но являющиеся шибко важными для государственных органов. То, что я в прошлый раз сумел без проблем попасть на Нэфус и встряхнуть этот захолустный мирок, объяснялось удачным стечением обстоятельств. Во-первых, о сенсации тогда, изначально речи не шло. Меня командировали на «экспериментальную колонию» для типичного «официозного» репортажа. Требовалось показать «огромную созидательную работу», проделанную за десять лет существования колонии, «ударный труд поселенцев» и их «стойкость в противостоянии неблагоприятным природным условиям», а еще — успехи в перевоспитании сосланных сюда межпланетных преступников.

Никто не ожидал, что молодой, ничем не примечательный сотрудник лояльного и даже почти официозного издания «Небула» выяснит и вытащит на свет божий целую бочку дегтя, рядом с которой меда даже не видно. Что благодаря этому не примечательному сотруднику вся Империя узнает много интересного. О том, что полиция продает ссыльным наркотики, о том, что средства, выделяемые на перевоспитание, оседают в многочисленных карманах, о том, наконец, что с полсотни сотрудников местных органов правопорядка погибли при весьма загадочных обстоятельствах. Никто не ожидал — и я в первую очередь. Тогда мне просто ПОВЕЗЛО, а в этот раз на Нэфус могут вообще не пустить. И третья формальность, в смысле, покупка билетов, может и не понадобиться.

Однако ж, пустили. Не решились, видимо, чинить препятствие «свободной печати», даром, что собственно, печать давно вытеснена электронными изданиями вроде «Небулы». Хотя кто их там, во власти, знает? Если журналист смог что-то раскопать, значит это кому-то нужно. Не знаю, КОМУ, но догадываюсь, ГДЕ.

Таким образом, хоть я и не смог сразу же, после прихода письма, сорваться с места и полететь на Нэфус, ко второй половине следующего дня все формальности были утрясены, а к вечеру я уже закончил регистрацию на рейс. Сам полет, как уже говорилось ранее, уложился в полчаса.

* * *

Негостеприимная планета Нэфус, система Альтаир по классификации чудаков-астрономов, считалась «планетой земного типа». Будучи гуманитарием, я, мягко говоря, не очень понимал, что под этим подразумевается. По моему чисто обывательскому представлению, Нэфус с нашей Землей и рядом не лежал. Ни секунды.

Даже с учетом того, что Альтаир и крупнее, и жарче Солнца, расстояние от него до Нэфуса гораздо больше, чем от Земли до вышеназванного Солнца. Достаточно сказать, что Нэфус — не первая, и даже не третья, а пятая планета в системе. Соответственно, тепла на него приходится поменьше, чем на Землю. Это первое. Второе: даже то тепло, что доходит до Нэфуса, большей частью поглощается его плотной атмосферой. Она же отражает и рассеивает большую часть световой энергии. По этой причине из космоса планета выглядит огромным сияющим белоснежным шаром. Красиво, не спорю, вот только для двадцати с хвостиком миллионов поселенцев эта внешняя красота служит слабым утешением. Ибо на поверхности Нэфуса даже в полдень не светлее, чем на Земле в полнолуние. Температура же принимает положительные значения разве что по шкале Кельвина.

Поверхность планеты покрыта толстым слоем льда и, понятное дело, ни о какой жизни (аборигенной) речи там быть не может. Разве что, в форме микроорганизмов, пребывающих в спящем состоянии в замерзшей воде.

При этом, власти Империи нашли массу предлогов для колонизации Нэфуса. Во-первых, это возможность апробации технологий обеспечения жизнедеятельности на планетах с условиями, столь далекими от земных. Во-вторых, недра планеты были будто бы богаты полезными ископаемыми. В-третьих, появился повод избавить «нормальные» колонии от необходимости кормить и содержать заключенных с длительными сроками — просто сослав их на Нэфус. Очередная попытка наставить этих заключенных на путь истинный была четвертой причиной колонизации этого холодного мира. И так далее.

Про то, как местные власти «перевоспитывают» зэков-рецидивистов, я узнал от Германа Ли и поведал остальным подданным Империи. Про несметные богатства, якобы содержащиеся в недрах Нэфуса, не суждено, наверное, узнать даже моим внукам. Посему, «экспериментальная колония» является ничем иным, как дотационной территорией, что держится на двух китах — щедрости имперской казны и умеренной (пока еще) алчности колониальных властей, эту самую щедрость распределяющих.

Пожалуй, единственным достижением двенадцати лет колонизации Нэфуса является сам факт этой колонизации. Вернее, то обстоятельство, что, не смотря на экстремальные природные условия, на планете удалось создать горнодобывающие и промышленные объекты, а также три стандартных города. Для справки, каждый из стандартных городов рассчитан на десять миллионов человек; два из трех городов Нэфуса были заполнены, третий, созданный года полтора назад, пока еще только заселялся.

Конечно, на этой планете города не могли полностью соответствовать стандартам Империи, учитывая структуру местного населения. Во-первых, для ссыльных выделялись специальные районы, с жильем, оборудованным системой слежения, контрольно-пропускными пунктами и ограничением возможностей въезда-выезда. Во-вторых, удельный вес сотрудников полиции и других силовых структур был в два-три раза выше среднеимперского показателя. А в остальном города Нэфуса оставались СТАНДАРТНЫМИ и принципиально не отличались от поселений людей на других планетах. Жилые корпуса, служебные корпуса, транспортные модули, системы жизнеобеспечения. И такой непременный атрибут стандартного города, как купол из прозрачного, но сверхпрочного, пластика. Предназначенный для сведения к минимуму взаимодействия природной и антропогенной среды, на планете Нэфус он выполнял еще одну функцию: ограничивал пространство, которое нужно обогревать и кондиционировать в нем воздух.

Промышленность, шахты и оборонительные сооружения к городу не относились, были вынесены за пределы купола, а управлялись дистанционно, из городских служебных корпусов. Человеческий контакт с этими сооружениями ограничивался необходимостью ремонта, не такого частого, и уж совсем редкой модернизации.

Город, где жил Герман Ли, назывался просто и без изысков: Нэфус-1. Такой «серый» подход к названию подчеркивался панорамой города, что открывалась мне за иллюминатором транспортного модуля на пути из космопорта. Мощные прожекторы уличного освещения изо всех сил боролись с природной темнотой, царящей на планете, и в результате город выглядел черно-белым, как в старинных фильмах. Иногда эта «черно-белость» нарушалась яркими вывесками торговых центров или заведений досуга, однако они, в силу своей редкости, что называется «погоды не делали». Как и положено небогатой дотационной колонии, Нэфус не мог себе позволить роскошь сиять разноцветными вывесками и рекламками. А иметь кроме номера еще и индивидуальное название, как имя у человека, мог себе позволить только земной город. Да и то не каждый.

Из восемнадцати городов Земли, двенадцать были основаны еще до межзвездных полетов, и даже до провозглашения Империи. Сформированы они были на базе крупнейших мегаполисов Земли — Нью-Йорка, Лондона, Парижа, Рима, Берлина, Москвы, Екатеринбурга, Шанхая, Токио, Каира, Йоханнесбурга и Рио-де-Жанейро. Эти названия по-прежнему в силе, за исключением Нью-Йорка. Этот город теперь целиком располагался на острове Манхэттен и был переименован соответствующим образом. В эту «золотую дюжину» входит и мой родной город — Екатеринбург, он же Земля-7. Остальные шесть земных городов были основаны не так давно, «на ровном месте», и отличались только по номерам.

Восемнадцать городов — сто восемьдесят миллионов жителей.

* * *

Моим современникам трудно представить, что когда-то, несколько веков назад, население Земли исчислялось миллиардами человек. Одна-единственная планета, с населением, большим, чем во всей нынешней Империя — в некоторых головах это просто не укладывается. Тем более, трудно представить себе жизнь этих миллиардов.

В ту далекую эпоху люди селились где попало, жили в городах, городках, мелких поселениях и даже в одиночных жилищах. Место для жизни они выбирали совершенно произвольно, следуя одним лишь своим потребностям и совершенно не задумываясь о том, как их жизнь отражается на окружающем мире. Или хотя бы на той местности, которую они выбрали для своего обитания.

Такая безответственность, в те времена считалась не только нормой, но и неотъемлемым правом каждого человека. Приверженцы данной точки зрения упорно не хотели понять, что право не имеет смысла само по себе — без учета возможностей и без сопутствующих обязанностей. В первом случае оно превращается в пустую декларацию, во втором — трансформируется хоть в маленькую, локальную, но вседозволенность. Которая со временем только разрастается.

Эту аксиому люди доимперской эпохи подтвердили на сто процентов. В погоне за личным комфортом, роскошью и удовольствиями они практически разрушили естественную природную среду, отравили воздух и водоемы, растранжирили большую часть полезных ископаемых Земли. И Земля не замедлила отомстить. Неявно, но жестоко.

В переломном двадцать первом веке многомиллиардному населению планеты перестало хватать ВСЕГО — топлива, пищи, мест, пригодных для жизни, и даже, как ни странно звучит, воздуха и воды. К тому же, количество населения и не думало переходить в качество, скорее, наоборот. Все больше рождалось дебилов, извращенцев, а то и просто нежизнеспособных индивидов. Плюс — новые болезни, возникавшие чуть ли не ежегодно и распространявшиеся подобно пожару. И таким же регулярным явлением стали военные конфликты за оставшиеся на планете ресурсы.

Одним словом, тем, кто жил в двадцать первом веке, было не позавидовать. Им, наверное, казалось, что все потеряно, что Земля медленно но неуклонно катится в пропасть, а очередной катаклизм станет для человечества последним. Однако, апокалипсические прогнозы не сбылись — в очередной раз. Потому как не зря историки называют двадцать первый век ПЕРЕЛОМНЫМ.

Именно тогда, на пике численности населения Земли, на базе одной из глобальных организаций был создан Международный Комитет Экологического Контроля (МКЭК). Не смотря на свое мирное и безобидно звучащее название, он с самых первых дней работы заявил о намерении любой ценой обеспечить спасение планеты и цивилизации в целом.

Комитет ввел жесткие демографические нормы, которые, в частности, объявили вне закона деторождение в тех населенных пунктах, где ощущается нехватка жилья и рабочих мест. Но даже там, где не было ни безработицы, ни дефицита жилья, количество детей в семьях регулировалось в соответствии с экономическими потребностями.

Далее, вся площадь земного шара была разделена на зоны в зависимости от их предназначения. Только в пределах жилых зон позволялось строить населенные пункты. Промышленные зоны предназначались исключительно для добычи полезных ископаемых и производства материальных благ. Ну, а большая часть суши и практически весь Мировой Океан выделялись под природные зоны. Там, по замыслу Комитета, должна была возрождаться естественная природная среда, избавленная от давления со стороны цивилизации.

Одновременно были приняты меры, сводившие до минимума взаимодействие между зонами разного назначения. Города отделялись от внешнего мира куполами из прозрачного герметичного пластика. Промышленные объекты размещались глубоко под землей или на морском дне. Ну а спутниковая система и подразделения «Экологического патруля» обнаруживали и пресекали любые несанкционированные вылазки людей «на природу».

Следующим шагом МКЭК стало введение статуса «системообразующего города». Из всего многообразия населенных пунктов планеты этот статус получили те двенадцать городов, о которых говорилось выше. Остальные не имели перспектив развития и интерес Комитета по отношении к ним сводился к одной задаче — обеспечить планомерное, безболезненное вымирание.

Ну, а кульминацией того каскада преобразований, что инициировал МКЭК, стало нормирование потребления материальных благ. Соответствующим образом было регламентировано и их распределение.

Разумеется, все эти меры не могли не вызвать сопротивления со стороны человечества, и, прежде всего, недальновидного и эгоистичного «большинства». Но Комитет оставался непреклонным. Более того, подкрепляя свои решения не печатями на «филькиных грамотах», а вооруженными подразделениями, он подавлял любое сопротивление без колебаний и без пощады. Под раздачу попадали не только отдельные люди и организации, но и целые национально-государственные образования, из последних сил державшиеся за остатки своего «суверенитета».

Надо ли объяснять, что в течение первых десятилетий работы МКЭК жизнь каждого человека и мира в целом бесповоротно изменились. Гедонистический настрой остался в прошлом, уступая место скромности, практичности и дисциплине. Эти три кита нового образа жизни были смягчены лишь с началом межзвездной экспансии. Кроме того, национально-расовая принадлежность и государственные границы больше не имели значения — их смыл могучий поток миграции, в первую очередь, в «системообразующие города» из городов обычных, лишних на карте мира. На смену множеству национальных языков пришел один — эсперанто. Именно его Комитет использовал в качестве официального. Три расы слились в одну, люди по большей части стали смуглыми и черноволосыми. Правда, блондины и даже рыжие иногда рождаются и в наши дни. Я — как раз из последних. Рецессивный ген, как говорят ученые.

Но главным итогом деятельности Комитета стало обретение им почти неограниченной власти. Над политикой — ибо МКЭК своим решением мог менять состав местных органов власти, а сам не был подвержен ничьему влиянию; над экономикой, да так, что не снилось лидерам тоталитарных режимов двадцатого века. Те могли реализовывать свои решения только через толпу безмозглых исполнителей, «канцелярских крыс» и болванов с дубинками. Комитет же использовал достижения информационных технологий и, прежде всего, автоматизированные системы управления. Нажатие нескольких кнопок — и НЕНУЖНЫЙ человечеству завод умирал, оставшись без энергетической подпитки. Если же на заводе выпускается что-то нужное, но в недостаточном объеме, его производственные мощности расширялись, устанавливались дополнительные станки, увеличивались поставки сырья.

При этом, никто не мог надавить на Комитет, упразднить его или принудительно сменить состав. Не указ для МКЭК было и пресловутое «волеизъявление народа», когда решение принималось количеством, а не качеством людей. Свой состав Комитет назначал и обновлял сам — по мере необходимости. Злые языки поначалу утверждали, что такая бесконтрольность в сочетании с огромными полномочиями должна развратить МКЭК. Ожидалось, что не первый, так второй состав Комитета погрязнет в коррупции, интригах и злоупотреблениях. Однако ничего этого не случилось. Очень уж верили первые члены МКЭК в свое дело и очень уж трепетно относились к его преемственности.

Впрочем, даже Комитет не мог бесконечно оставаться прежним. Третий состав объективно был гораздо слабее предшественников. Значительная его часть не то, чтобы пыталась злоупотреблять своим положением в каких-то личных целях. Скорее, у них появились сомнения в правильности того пути, по которому МКЭК вел человечество. Кто-то, считая, что угроза краха миновала, выступал за отмену всех нововведений Комитета и, вообще, за самороспуск этого органа, якобы выполнившего свою задачу. Находились и радикальные элементы, которые, напротив, требовали отказа от технологической цивилизации и приведения человечества «в состояние гармонии с природой». Кроме того, после колоссального системного кризиса, который пришелся на период работы первых двух составов МКЭК, наступила относительная стабилизация, постепенно перерастающая в стагнацию. Задача по спасению человечества как вида была и впрямь выполнена, новых идей не было, и функция Комитета в таких условиях сводилась к контролю выполнения ранее принятых решений. Не имея возможностей для развития, МКЭК грозил переродиться либо в чисто бюрократическую структуру, либо в очередную «говорильню», сродни парламентам старых времен. Требовалось РЕШЕНИЕ — срочное и радикальное. Сродни тому, что когда-то создало Комитет.

Оно пришло — назревшее и неожиданное одновременно. Третий председатель МКЭК Ахмед Нидермайер провозгласил себя Императором Всемирной (Земной, Человеческой) Империи. Комитет объявлялся упраздненным, однако его члены автоматически получали должности советников при дворе Императора с сохранением большей части прежних полномочий. Оставались в силе и ранее принятые решения МКЭК.

Человечество в тот день проснувшееся в новом мире, поначалу испытало настоящий шок. Правда, он не был долгим и не сопровождался никакими серьезными потрясениями. Не было ни массовых акций протеста (ибо в жизни простых людей практически ничего не изменилось), ни арестов и расстрелов политических противников (за неимением таковых). Кроме того, обошлось без заговоров и попыток сепаратизма.

Ахмед Нидермайер, он же Император Ахмед Первый, добился главного. Решения теперь могли приниматься быстрее, без оглядки на «болото» и радикалов, без ненужных компромиссов. И эти решения не заставили себя долго ждать.

Не смотря на затягивание поясов, закручивание гаек и сведения к минимуму научно-технических новинок, нельзя было сказать, что МКЭК заморозил или вообще повернул вспять развитие человечества. Параллельно с многократным сокращением населения Земли Комитет внедрял автоматизацию производства, возобновляемые источники энергии, переработку отходов жизнедеятельности. Все меньше требовалось ресурсов — в том числе и людских. Работу, для которой когда-то требовался целый заводской цех с десятками людей персонала, теперь выполнял один инженер с терминалом. С провозглашением Империи движение по этому пути значительно ускорилось. К тому же, проедание старых технических наработок сменилось их совершенствованием. Ускорение развития и более активная модернизация становились новой глобальной идеей, пришедшей на смену предотвращения экологической катастрофы.

В результате, вслед за кризисным периодом и довольно продолжительной эпохой стабилизации и застоя, с конца двадцать второго века наметился общий перелом в развитии. Медленно но верно, экономический и научно-технический потенциал человечества начал расти, а с ним пошли в рост и амбиции возрождающейся цивилизации. Именно на волне этих амбиций были созданы новые революционные технологии. Нуль-транспортировка, что позволяла мгновенно перемещаться от звезды к звезде. Мобильные сборочные системы, автоматически собиравшие здания, объекты инфраструктуры и даже целые города в любом месте. И, конечно же, мгновенная связь, благодаря которой информация наконец-то преодолела пресловутый световой барьер. Соединив эти три технологии в рамках одного, поистине беспрецедентного в мировой истории, проекта, человечество наконец-то осуществило вековую мечту. «Тропинки далеких планет» теперь были не просто доступны. Человек ступал на них как новый хозяин, многократно расширявший свое жизненное пространство.

Могли бы мы достичь нечто подобное без МКЭК, без Империи? Лично я сомневаюсь.

* * *

К стандартному жилому корпусу стандартного города вполне применима пословица «увидел один — считай, что увидел все». Огромная, в добрую сотню этажей, башня; каждый этаж — замкнутый коридор с дверями, ведущими в стандартные квартиры. Я живу в стандартной квартире и знаю, что это за зверь. Кухня, туалет с душем, гостиная, одна-две спальных комнаты, в зависимости от численности семьи. И, конечно же, входная дверь с системой автоматического опознания хозяев.

Проектировщики стандартных жилых корпусов и квартир стремились совместить две вещи: умеренность и комфорт. Получилось довольно аскетично, но, как говорится, «жить можно».

На дворе, конечно, уже не двадцать первый век. С началом активного заселения других планет, многие ограничения, введенные МКЭК, были сняты. Так, потребление материальных благ практически не нормируется, были бы деньги. Кроме того, если в стандартной квартире тебе тесно, вышеназванные деньги дают тебе возможность прикупить вторую, третью, четвертую квартиру. Можно, при наличии средств, купить весь этаж и устроить себе роскошные апартаменты. Единственное, что навсегда ушло в историю — особняки, виллы и «родовые поместья» на морских побережьях или у заповедных лесов.

Впрочем, большинство подданных Империи не могло себе позволить даже минимальное улучшение жилищных условий за свой счет. Я, с женой и сыном, живу в стандартной квартире. Герман Ли жил в стандартной квартире, правда, в одиночестве. И о его стандартной квартире как раз пойдет речь.

Странности начались с самого входа. Как я уже говорил, входная дверь имеет встроенную систему опознания и открывается только тем, кто распознан ей как ХОЗЯИН. Если же ты пришел в гости, то войти сможешь только если хозяин согласен тебя пустить и откроет дверь изнутри — с панели управления, то есть, по большому счету, вручную. Разумеется, на всяких воров и грабителей это правило распространяется как законы гравитации на птиц. Эти ребята давно уже навострились прожигать двери лазерами, выводить из строя с помощью электромагнитного излучения определенных частот и мощности, а то и вовсе обманывать систему опознания. Так вот, судя по тому, что входная дверь сама и практически без задержки отворилась мне навстречу, над ней поработали люди, имеющие нелады с законом. На Нэфусе их хватает, так что я не сильно удивился. Сильно удивился я потом, вспоминая свои последующие действия.

Мне бы, столь своевременно почувствовав неладное, сразу развернуться и уйти — из жилого корпуса, из города, и вообще, с этой незаконопослушной планеты. Зачем рисковать, зачем лезть на рожон? Да затем, что тот кто не рискует, тот… сами понимаете.

А еще я подумал так. Лично мне-то чего бояться? Ну, обчистили квартирку Германа, так это в конце концов, его проблемы. Грабители, правда, могут быть еще внутри, но такой вариант представлялся мне маловероятным. Так что, взвесив все «за» и «против» и найдя последние достойными пренебрежения, я смело шагнул в открывшийся проем.

Быстро выяснилось, что никто Германа Ли не грабил. Видимо, у него нечего было взять. Затем я узнал, что проблем у Германа нет — вообще. УЖЕ нет и быть не может.

Мой информатор валялся на полу в гостиной, переоборудованной под рабочий кабинет. Свежий труп с дыркой в беспокойной голове. И, стоя рядом с этим трупом, глядя на него, я понимал, что удивляться тут нечему. Скажу даже больше — такая развязка для Германа была вполне закономерной, учитывая род его деятельности.

Ну, почему мы всегда крепки задним умом? Почему в тот момент я смог осмыслить уже случившееся, а о том, что теряю время и, соответственно, последние шансы покинуть Нэфус без проблем — даже не задумывался? Вместо этого, холодея от волнения и неожиданной догадки, я полез к компьютеру Германа.

Догадка подтвердилась. Включить можно, а вот воспользоваться — ни-ни. Даже загрузка остановилась на полпути. Как у любого компьютера с пустой постоянной памятью.

Хотелось взвыть от досады, да меня опередили. Тишину почти пустой квартиры разорвало несколько грубых голосов.

— Стоять! Не с места! Полиция! — прозвучали они, на разный лад сообщая мне одну и ту же информацию. Что я ПОПАЛСЯ, что меня застигли на месте якобы моего преступления, что мне вряд ли теперь отвертеться.

Или, что дело дрянь. Мое дело, если кто не понял.

* * *

Все- таки, ни одно благое дело не обходится без отрицательных последствий. Даже деятельность МКЭК, которой мы обязаны своими нынешними достижениями. Потому как именно Комитет-благодетель привел нас к такому забавному парадоксу. В наши дни плевок в неположенном месте или срубленное «не там» дерево считается более тяжким преступлением, чем даже убийство человека. Кражи-грабежи и вовсе могли отдыхать. И ничего странного тут по большому счету нет. Ибо, сосредоточив силы на спасении окружающей среды, нашего общего дома под названием «планета Земля» и биологического вида Homo Sapiens, мы, то есть, человечество, обесценили жизнь отдельного индивида. От принципа самоценности любой человеческой жизни мы перешли к делению людей на тех, кто нужен и кто не нужен. Причем подавляющее большинство оказалось в последней категории.

Де- юре это деление уже не действует, что не мешает ему проявляться повсюду — в уголовном законодательстве, решениях, принимаемых государственными органами, поведении простых людей. Убитый человек — это с наибольшей вероятностью, ненужный человек, чего о нем переживать? Про собственность отдельного человека и говорить нечего. Просто способ проедания ресурсов планеты — даром, что уж давно не единственной. И преступность — непобедимая, не поддающаяся перевоспитанию… Кто знает, может, она стала одним из следствий переоценки ценностей в период работы МКЭК.

Впрочем, сие обстоятельство мне в некоторой степени на руку. Вряд ли, даже при пессимистическом варианте мне грозит что-то страшное. Скорее всего, отделаюсь несколькими годами перевоспитания на этой негостеприимной планете.

Я это понимал. И полицейские Нэфуса это понимали. Но последним это понимание не мешало играть свою роль до конца и с каким-то нездоровым служебным рвением.

Спектакль под тафтологичным названием «поимка преступника на месте преступления» начался еще там, в квартире Германа Ли, когда я, застигнутый в одной комнате со свежим трупом, пытающийся влезть в хозяйский компьютер, оказался под дулами сразу нескольких лазерных излучателей.

— Стоять! Ни с места! Полиция!

Я понимаю, взять преступника «тепленьким» для полицейских такая же редкая удача, как для журналиста вроде меня — уломать на внеплановое интервью кого-нибудь из высокопоставленных чиновников. Отсюда и такой энтузиазм.

— Орудие преступления?…

Пара пребывших на захват криминалистов бросилась на поиски хоть какого-нибудь оружия в квартире. Будучи найденным, оно немедленно попадет в категорию «орудие преступления». Еще один криминалист провел небольшим приборчиком по моим рукам, видимо, снимая отпечатки пальцев. Затем он с этим же приборчиком принялся ходить по квартире, подводя его, то к стенам, то к мебели.

— Все сходится, — вещал тем временем, ни к кому конкретно не обращаясь, полицейский, руководивший задержанием, — и время, и дата, и адрес. И даже то, что убийца — РЫЖИЙ. Трудно спутать.

Предпоследняя фраза, будучи произнесенной сугубо нейтральным тоном, все же воспринялась мной как оскорбление. Ну, откуда, скажите на милость, такое отношение к людям с рыжими волосами? То пренебрежение, то подозрительность, то вульгарная издевка. Предрассудок хуже расизма или национальной розни, хотя бы потому, что эти патологии давно ушли в прошлое — вместе с расами и национальностями. Кстати, сам полицейский был смуглым, лысеющим, с темно-коричневыми бакенбардами и слегка раскосыми глазами. То есть, не далеко отстоящим от нормы.

— Ну, что, — обратился он ко мне с лукавой улыбкой, — будем признаваться, или?…

Я помотал головой.

— Орудие преступления не найдено, — сообщил тем временем один из криминалистов, — установлено, однако, что убийство совершено при помощи…

— ВЫКИНУЛ! — рявкнул, заглушая негромкий голос криминалиста, полицейский, руководивший задержанием и довольно сильно хлопнул меня по плечу, — признай, рыжий, ты его выкинул!

— Куда? — спросил я отстраненно и вздохнул. Глупость несусветная, ибо стандартные жилые корпуса во-первых, герметичны, а во-вторых, никаких укромных мест в них попросту НЕ ПРЕДУСМОТРЕНО. Излишество, да будет вам известно.

Впрочем, вряд ли полицейский был настолько глуп, чтобы не знать этого. И этими своими возгласами он вовсе не пытался сформулировать какую-то правдоподобную гипотезу. Он хотел другого — вывести меня из состояния равновесия, напугать и, тем самым, лишить воли. Превратить в удобный материал для обработки.

— Ты учти, рыжий, — тон полицейского из громогласного стал вкрадчивым, а улыбка бесследно улетучилась, — жизнь — штука тяжелая. И опасная. Особенно у нас, на Нэфусе…

Видал я таких философов. С барной стойкой вместо трибуны.

— …и случиться может всякое. Например, случайный выстрел на улице, по пути в участок. Раз — и нет… кое-кого. А в протоколе напишем: «случайный выстрел».

Господи, ну что за примитивизм пополам с наивом?! На кого это рассчитано? На подростка, не оплатившего конфетки в магазине?

— Ладно, — этим многозначительным словом полицейский дал понять, что разговор окончен, — не хочешь говорить здесь — поговоришь в другом месте. Наш следователь тебя быстро… разговорит.

Следующую ночь я провел в участке, конкретно — в одной маленькой одноместной комнатке с герметичными стенами и дверями. И без всяких ужасов, что, по мнению моего собеседника-полицейского, должны были себе вообразить задержанные. Не было никаких пыток, избиений и подсаживания в одну камеру с десятком уголовников. Напротив, меня в участке даже накормили, а кровать, бывшая в «моей» камере единственной мебелью, оказалась вполне пригодной для сна.

На следующий день, ближе к полудню, я предстал перед следователем — маленьким, щуплым человечком с узким неприметным лицом и головой, лишенной всяких признаков растительности. Выглядел он довольно комично, потертый серый костюмчик вызывал ассоциацию с мышью, однако поводов для смеха у меня не было. Взгляд у следователя был далеко не забавный, а пронзительный и парализующий волю. Так мог смотреть удав на свою добычу. После первой же встречи наших взглядов я спешно отвел глаза.

— Имя? Фамилия? Возраст? — бесцветным голосом отчеканил следователь.

— Игорь Сальваторе, — повторил я то, что пришлось вчера говорить дежурному по участку, — тридцать лет.

— Место постоянного жительства? Место работы? Должность? — продолжал тем временем плеваться стандартными фразами следователь. Я знал, что это он так разминается.

— Город Екатеринбург, — отвечал я без тени энтузиазма, — по стандартной номенклатуре — Земля-7. Работаю в электронном издании «Небула» на должности корреспондента. Может быть вас еще мой пол интересует?

— Забыл сказать, — лицо следователя осталось бесстрастным, а голос — бесцветным, — хамить, перебивать, глупо острить — не советую. Вы не в том месте. И не в том положении. Будьте добры отвечать на вопросы. Цель пребывания на Нэфусе?

— Служебная командировка, — ответил я, — мог бы показать документы, но…

— Я знаю, — отмахнулся от меня следователь таким многозначительным ответом, — вот об этом остановимся поподробнее. Мы изучили коммуникатор потерпевшего и выяснили, что позавчера с него было отправлено сообщение по мгновенной почте. Адресат мог быть вашим полным тезкой и земляком, однако, ТОЧНО ТАКОЕ ЖЕ СООБЩЕНИЕ было найдено в вашем коммуникаторе, изъятом при задержании. Только нашли мы его в другой папке — «входящих», а не «отправленных» сообщений. Как вы понимаете, в этой связи вопрос «знали ли вы потерпевшего лично», не имеет смысла. И лучше я задам другой вопрос: в каких отношениях вы состояли с потерпевшим?

— Хорошие знакомые, — не задумываясь ответил я.

— Вот как. Тогда скажите, господин Сальваторе, что означает это послание — от потерпевшего к вам? Как его понимать? В частности, то что касается «нехилой сенсации»?

— Да если бы я только знал…, - вздохнул я с неподдельной грустью в голосе.

— А вы будете утверждать, что ничего об этом не знаете?

— Разумеется! — воскликнул я, — и… поймите же наконец — я не убивал Германа Ли! Во-первых, у меня нет оружия, а во-вторых… Ну, кому придет в голову убить курицу, несущую золотые яйца?

— Может и в компьютер потерпевшего НЕ ВЫ залезли? — следователь поднялся из-за стола и прошелся по своему кабинету, в то время как я остался сидеть, — а насчет курицы и яиц я вам вот что скажу. Когда очень хочется кушать, золотые яйца… отходят на второй план. Ведь наверняка потерпевший предлагал вам «нехилую сенсацию» не просто так. Он рассчитывал на определенное вознаграждение, но у вас, как я понимаю, были другие планы.

— Послушайте, — решив, что лучшая защита — это нападение, я попытался контратаковать, — да с чего вы вообще взяли, что убийца — я? На каком основании? У вас нет ни улик, ни свидетельских показаний, ни даже орудия преступления. Да, вы застигли меня вроде как на месте преступления. Но тогда на каком основании…

— …мы вломились в чужое жилище, — докончил мою фразу следователь, — вас ЭТО интересует? Да будет вам известно, что об убийстве Германа Ли нас предупредили заранее. Не спрашивайте, кто предупредил — это бесполезно. Да и вряд ли вам поможет. Так или иначе, совпало все, вплоть до примет преступника. Ваших пример, господин Сальваторе.

— То что я рыжий…, - попытался возразить я, но следователь не дал мне такой возможности.

— Я же предупредил — не перебивать, — произнес он недовольно, — и дело не в том, что вы рыжий. Просто экспертиза показала, что смерть потерпевшего наступила примерно за полчаса до вашего задержания. Из этого следует, что, кто бы не был убийцей, вы в момент совершения преступления скорее всего были рядом. В пользу этого предположения говорит тот факт, что вас задержали именно в квартире, а не, скажем, в коридоре. Вы смогли попасть внутрь — что затруднительно без разрешения хозяина квартиры и точно заняло бы время, большее, чем тридцать минут. Таким образом, вы при любом раскладе присутствовали на месте преступления в момент его совершения, все видели… но почему-то все скрываете и отпираетесь. Не подскажете причину?

— Я же сказал, — произнес я устало, — ну, не убивал я Германа Ли!

— А я сказал, что это не имеет значения, — невозмутимо подытожил следователь.

* * *

Роль ролью, а буква закона должна быть соблюдена. Оснований для того, чтобы арестовать меня и предъявить официальное обвинение действительно не было. Чей-то донос, по всей видимости, анонимный, мог даже не рассматриваться судом. Чтобы сделать подозреваемого подследственным, требовались доказательства посерьезнее, в крайнем случае — чистосердечное признание. На последнее, по всей видимости, и рассчитывали полицейские Нэфуса, задерживая меня и подвергая допросу. Однако ничего у них не вышло. Когда человек на все сто уверен в своей невиновности, против него бессилен даже детектор лжи. Его, кстати, и не пытались применять. Сочли пустой тратой времени.

Так что вскоре после общения со следователем меня выпустили. Не совсем, конечно, но, по крайней мере, больше не держали в камере. Это называется по старому — «отпущен под подписку о невыезде», хотя подписывать ничего не пришлось. Мои данные вкупе с соответствующими инструкциями просто-напросто были переданы во все космопорты планеты, все контрольно-пропускные пункты города, а на сладкое — на все станции, посты и опорные пункты Сил Противокосмической Обороны (СПКО). Инструкции на мой счет таковы, что из города меня не выпустят, в космопорте откажут в посадке на рейс, а если вдруг у меня есть космический корабль в личном пользовании, и я попытаюсь на нем удрать, за дело возьмутся СПКОшники. По-своему — так, что не первое, так второе удачное попадание превратит меня в пыль вместе с кораблем.

Короче говоря, в моем положении есть как относительный плюс (я на свободе), так и минус, вряд ли столь же относительный. Заключается он в том, что я ЗАСТРЯЛ на этой планете, а те двое суток, на которые оформлена командировка, заканчивались.

Спасибо уже на том, что местная полиция позволила мне воспользоваться каналом мгновенной связи, оплачиваемым из карманов налогоплательщиков. И с приличным оправданием — мол, в любом случае, вышло дешевле, чем держать меня сколько-то дней или месяцев под арестом. С помощью этого канала и без всякой лишней конкретики я предупредил редакцию о том, что задержусь на Нэфусе и попросил продлить срок командировки еще на неделю.

Избытком наивности я, конечно, не страдаю. И прекрасно понимаю, что, не смотря на использование современных технологий, процесс предварительного следствия не ускорился ни на йоту. Как и в старинные времена, он мог длиться несколько месяцев, а то и лет. Преступники ведь тоже не стоят в стороне от прогресса, и, в отличие от своих извечных противников, не сковывают себя разного рода формальностями. В общем, я не надеялся на то, что за неделю дело об убийстве Германа Ли будет раскрыто, и с меня снимут обвинение. Единственное, на что я рассчитывал, так это на собственные силы. На то, что САМ смогу найти убийцу, а с ним — и доказательства своей непринадлежности к виду горбатых парнокопытных животных.

Надо сказать, что положение, в котором я оказался, вовсе не сделало меня беспомощным. Во-первых, я по-прежнему располагал суммой, что выделила мне редакция на покупку «нехилой сенсации» у Германа Ли. А во-вторых, не было никаких препятствий к тому, чтобы я потратил эти деньги формально нецелевым способом.

Хорошо уже то, что о ночлеге мне беспокоиться не нужно, тратиться — тем более. Одна из градостроительных норм, введенных МКЭК, в свое время поставила крест на гостиничном деле. Как известно, новые города изначально строятся, что называется, «на вырост». Сперва создается сам город со всеми сооружениями и инфраструктурой, а затем его начинают заполнять жители. Покуда город не заполнен, его власти всячески поощряют иммиграцию, а для вновь прибывших имеется уйма свободного жилья. Жилье предоставляется бесплатно, но изначально — лишь во временное пользование. Никакой перепродажи, наследования или выкупа, никакого «улучшения жилищных условий». Переселенец получает право собственности на занимаемую квартиру вместе со статусом постоянного жителя данного города. В свою очередь, чтобы претендовать на статус постоянного жителя, необходимо: найти в этом городе работу, заработать на ней стаж не менее одного года, и, конечно же, не иметь проблем с законом. Впрочем, на Нэфусе последняя норма по понятным причинам была необязательна.

Нэфус- 1, на котором я имел несчастье застрять, к новым городам не относился. Напротив, он давно считался заполненным, а значит, закрывшим двери для иммигрантов. Однако это вовсе не означало, что все квартиры во всех жилых корпусах были заполнены. Как правило, отношение заселенных квартир к общему жилому фонду таких городов составляло от 98 до 99 процентов. Каждый город, считающийся заполненным, формировал небольшой нераспределенный фонд жилья на случай чрезвычайных происшествий или для разного рода гостей. Туристов, например, или командировочников вроде меня.

Любой транспортный модуль оснащен терминалом, через который можно было вывести список всего, имеющегося в городе, «ничейного» жилья. Покинув участок, я не преминул воспользоваться одним из таких терминалов и без особых трудностей подобрал себе временное пристанище. Кстати, квартира Германа Ли, не имевшего наследников, также значилась в списках нераспределенного жилого фонда, однако этот вариант я исключил полностью. Во-первых, квартира наверняка заблокирована полицией и по этой причине не откроет дверь мне навстречу. Во-вторых, ночевать в том месте, где недавно кого-то убили — удовольствие, в высшей степени сомнительное.

Конечно, какой-нибудь сопливый любитель детективных сериалов мог предположить, что в квартире убитого можно найти какие-нибудь важные улики или информацию, которая поможет в расследовании. Увы, в реальной жизни на это рассчитывать не приходится. Германа ликвидировали профессионалы, а профессионалы не склонны оставлять следов. К тому же все, что может иметь хоть малейшее отношение к делу, с наибольшей долей вероятности выгребла полиция. Игорь Сальваторе с невооруженным взглядом против криминалистов с их мудреной техникой — исход состязания понятен?

Так что я остановился в другом месте — довольно далеко и от бывшей квартиры Германа Ли, и от полицейского участка, где я провел первую ночь на Нэфусе. После чисто формального осмотра квартиры, предоставленной мне властями города, я сделал три вещи: принял душ, сходил в ближайший магазин за продуктами, и, конечно же, утолил голод с жаждой. Только после выполнения всех этих условий, я мог использовать свой мозг с полной нагрузкой. Избавившись от делового костюма, расположившись на диване и вроде бы ничего конкретно не делая, я начал обдумывать ситуацию. И надумал следующее.

Первое. В убийстве Германа Ли повинен явно не зловредный сосед. И не ревнивая жена или любовница по причине их отсутствия. Здесь поработал профессионал, вернее даже профессионалы нескольких профилей. Кто-то взломал систему опознания на входе, кто-то удалил все данные с компьютера, кто-то собственно, сделал свое грязное и кровавое дело, а кто-то замел следы. И криминалисты могут сколько угодно ползать по квартире со своей техникой — результатом будет только потерянное время. Ах, да, еще один профессионал выяснил, что Герман Ли связался с Игорем Сальваторе, то бишь со мной, и высчитал время моего прибытия на Нэфус. К этому расчетному времени и было приурочена операция по уничтожению Германа.

Второе. В деле замешан некий осведомитель, он же доносчик, он же стукач, а также дятел, шпик и барабанщик. Эти и многие другие названия для внештатных сотрудников полиции благополучно перекочевали в некогда рафинированное эсперанто из уголовных жаргонов разных земных этносов… Впрочем, перипетии языковой эволюции меня волнуют куда меньше, чем кое-какие нехорошие догадки относительно этого осведомителя. Прежде всего, то обстоятельство, что он ЗНАЕТ меня. По крайней мере — видел, иначе откуда ему известен мой цвет волос? И еще этот осведомитель был заинтересован не только в убийстве Германа Ли, но и в перекладывании вины на меня. И кто, интересно, это может быть?

Третье. Из первых двух пунктов следует, что Герман пал жертвой заговора, преследующего цель нейтрализовать не только моего информатора, но и меня в придачу. Один слишком много знал, другой хочет знать слишком много и, что немаловажно, поделиться этим знанием хотя бы с аудиторией «Небулы». Обещанная Германом Ли «нехилая сенсация» могла задеть интересы каких-то влиятельных людей — хоть во власти, хоть в преступном мире. Причем, задеть настолько, что скандал двухлетней давности показался бы потасовкой дошколят. Осознав сие, влиятельные люди приняли соответствующее решение, а остальное было делом техники. И денег, коих судя по всему, влиятельные люди не жалели.

Четвертое и последнее. Все эти размышления, конечно, небезынтересны, но в решении главной задачи — доказательстве моей невиновности, они бесполезнее застольной болтовни. Потому, что заказчиков подобных преступлений, что называется, за руку не ухватишь, а что касается исполнителей… Найти таких людей на Нэфусе легко только заказчику. Широкий выбор и жесткая конкуренция. А вот виновников конкретного преступления искать не легче, чем пылинку в космосе.

Впрочем, один позитивный вывод из моих размышлений все-таки напрашивается. Виновники убийства Германа Ли вовсе не собираются применять аналогичные меры ко мне. Действительно, зачем убивать журналиста, прославившегося громким разоблачением? Зачем делать из него мученика? Не лучше ли этого разоблачителя упечь в тюрьму? Пусть ненадолго, но сам факт судимости не оставит на моей карьере камня на камне. А поскольку мои недоброжелатели выбрали этот вариант, я могу не бояться выстрела в спину. И в упор — тоже. Бояться стоит разве что давления на следствие и подделки доказательств. Потому как решив упрятать меня в тюрьму, виновники убийства Германа Ли приложат все силы, чтобы претворить это решение в жизнь.

* * *

Ближе к вечеру, о наступлении которого я мог догадаться только по цифрам на часах, мой коммуникатор ожил. А прочитав входные параметры сигнала, я буквально похолодел насквозь ибо сообщение судя, по всему пришло, с того света, от моего покойного информатора. И едва не разнесло в пыль мое атеистическое мировоззрение.

Робким движением дрожащего пальца я открыл послание, с замиранием сердца начал читать, и… успокоился. Ибо «письмо с того света» оказалось очередной уверткой Германа — не лишенной гениальности, кстати говоря.

«Здравствуй, Игорь, — гласило послание, — если ты читаешь эти строки, значит ты все еще на Нэфусе. Спустя минимум двое суток после моего сообщения по «мгновенке». А раз ты еще на Нэфусе, значит ты влип, журналюга. Мне, по всей видимости, не лучше, но тебя это вряд ли успокоит.

Пригласив тебя по «мгновенке», я, что называется, «про запас», заготовил это сообщение. Его, в случае моей весьма вероятной кончины, должна была отправить с коммуникатора специальная программка, которую трудно выявить, а еще труднее — стереть. Даже выключение коммуникатора не поможет — в этом случае его активирует в условленное время другая программка. Круто, согласись?»

Да, Герман Ли даже перед лицом смерти остается Германом Ли со своими слабостями и заморочками. Склонность к расхваливанию своих талантов и умений — одна из них… Но, что же там дальше?

«Не исключено, Игорь, что нехорошие люди перехватили мое мгновенное сообщение и знают о твоем скором приезде. В этой связи, вполне вероятно, что на Нэфусе тебя попытаются убить, подкупить или повесить на тебя мое убийство. Но, если ты читаешь это письмо, то по крайней мере первый из вариантов отпадает. Второму и третьему советую сопротивляться изо всех сил — ибо дело того стоит. Если удастся довести его до конца, то тебя наверняка ждет улучшение материального положения без всякого подкупа. А в тюрьму отправятся те, кто ЗАСЛУЖИЛ.

Если, не взирая на мою гибель, тебе по-прежнему нужна упоминаемая ранее нехилая сенсация, обратись к Рику по прозвищу Ястреб. Его можно найти в заведении под названием «БарРакуда».

Конец сообщения.

Я слышал, что в старинные времена, человеку, приговоренному к смерти, давалось так называемое «последнее слово». Это просто так говорят — «слово», на самом деле количество слов в подобных случаях практически не ограничивали. Дабы осужденный на смерть последний раз открыл рот и выговорился. В зависимости от характера смертника, его «последнее слово» могло быть как потоком нецензурной брани, так и объектом цитирования, сродни литературным шедеврам. При этом, во всех «последних словах» было нечто общее, а именно, стремящаяся к нулю информативность. Если в «последнем слове» содержалась какая-то ценная, полезная или просто важная информация, то попадала она туда по чистой случайности.

Герман Ли пошел по такому же пути. Чувствуя приближение собственной гибели, он состряпал некое подобие «последнего слова» и предпочел потратить его на общие фразы и, отчасти, на самовосхваление. Внимание же заслуживала лишь пара последних предложений — насчет Рика Ястреба и «БарРакуды».

Похоже, наш покойный любитель проникать в чужие секреты работал не один. А может просто решил подстраховаться, скопировал добытый материал и отдал его… ну, скажем, другу на хранение. Хотя, что это за друг такой, с прозвищем вместо фамилии? Рик Ястреб… Уж не из ссыльных ли этот тип? Не смотря на свой род занятий, весьма сомнительный с правовой точки зрения, Герман все же считал, что находится по эту сторону закона. С трудом верилось, чтобы он якшался с уголовниками… А с другой стороны, мы не так близко знакомы, чтобы я мог делать подобные утверждения.

И, вообще, вместо того, чтобы придаваться праздным раздумьям, мне следовало брать ноги в руки и искать этого Рика — хотя бы для того, чтобы его не нашли раньше меня. Иначе говоря, если мне нужна «нехилая сенсация», или, на худой конец, слабенькая зацепка, я должен отправляться в «БарРакуду». Чем быстрее — тем лучше.

Разумеется я, не будучи аборигеном этого города, понятия не имел, где находится заведение с таким своеобразным названием. Не было его адреса и в посмертном послании Германа. Впрочем, проблем с поиском не должно было возникнуть даже при таком раскладе — благодаря моему относительно новому коммуникатору.

Глубоко ошибаются те, кто считает эти устройства просто средствами связи, сродни таким их предшественникам, как телефон, телеграф или почтовый голубь. Технический прогресс, некогда почти полностью сосредоточившийся на трех китах, а именно, связи, электронике и информации, буквально пропитал нашу жизнь разнообразными информационными системами и сделал возможным подключение к ним хоть через утюг, правда при условии наличия у этого утюга соответствующих устройств — подключения, ввода и вывода. Конечно, это имело и определенные побочные эффекты. Один из них — это уже упоминавшаяся возможность взлома системы опознания жильцов, причем, взломщик мог сидеть хоть на другом конце города, хоть на другом континенте. Но есть и плюсы, например, легкость, с которой приезжие могут знакомиться с городом.

Чтобы найти «БарРакуду» или любое другое заведение, мне было достаточно сделать две вещи: войти, хотя бы через коммуникатор, в информационную сеть города и ввести название искомого объекта. В ответ поисковая система указывала расположение объекта на городской карте, выводила маршруты транспортных модулей, проходящих мимо него, а еще — предоставляла кое-какие сведения об объекте. Остальное было делом техники, а также моей расторопности.

Введя слово «БарРакуда» в строке поиска и получив результат, я поначалу опешил. Догадки об уголовных знакомствах Германа начали сбываться. Мало того, что искомое заведение находилось в одном из спецрайонов для ссыльных, так оно вдобавок имело отрицательный репутационный рейтинг. Последнее означало, что посетителю подобных заведений может грозить опасность. Не в том смысле, конечно, что любой, кто заходит в ту же «БарРакуду», будет ограблен или убит. Тем не менее, статистика преступлений указывала на ненулевую вероятность подобного развития событий.

Мялся и мешкал я не долго. Сочтя, что гипотетическая угроза жизни и здоровью все же лучше весьма вероятного лишения свободы и гарантированно погубленной карьеры, я собрался и пошел к остановке транспортных модулей.

* * *

Возле КПП, за которым начинался нужный мне спецрайон, я задержался меньше чем на минуту. Дежуривший сотрудник полиции, сверившись с моими данными, без разговоров отключил защитное поле на моем пути и только хмыкнул провожая меня взглядом. Правильно, мол, заходишь. Привыкай.

Собственно, если не считать стены высотой пять метров и дорог, перекрытых КПП с силовыми полями, в этом районе я не заметил ничего особенного. Все те же стандартные строения и все та же атмосфера вечернего города, отдыхающего от трудового дня. Во всяком случае, никто здесь не спешил прирезать или застрелить одинокого прохожего.

Ах, да, забыл упомянуть о, пожалуй, самом заметном отличии специального района от обычного. Через него не ходят транспортные модули. Как следствие, мне пришлось сперва пройти около сотни метров от остановки до КПП, а затем еще прошагать чуть больше полукилометра, чтобы, с помощью загруженной в коммуникатор карты, найти искомое заведение.

«БарРакуда» или, как на самом деле гласила вывеска, «Бар «Ракуда», в полном соответствии с первой частью своего названия, был обычным кабаком, размещающимся на цокольном этаже стандартного служебного корпуса. Спрятав от греха подальше коммуникатор, единственную вещь, представляющую ценность, я спустился внутрь… и чуть не споткнулся о тело, лежащее поперек входа. С виду нельзя было понять, то ли человек мертвецки пьян, то ли мертв по-настоящему. Последнее нельзя было исключать, учитывая статус района и репутацию заведения. Осторожно перешагнув через лежащего человека, я прошел в зал и огляделся. А потом тяжело вздохнул.

Против этой, не то традиции, не то вредной привычки человечества — потреблять алкоголь и другие дурманящие вещества, в свое время оказался бессилен даже всемогущий МКЭК. Свертывание промышленного производства спиртных напитков обернулось лишь очередным самогонным бумом, а введение уголовной ответственности за пьянство лишь загнало эту форму досуга в подполье. Комитет, конечно, не сдавался и ввел запрет на въезд в системообразующие города для всех лиц, уличенных в нетрезвом состоянии. На какое-то время проблема была решена, однако с началом космической экспансии человечества антиалкогольные законы были отменены. Производство спиртных напитков возобновилось, и, о, чудо, на эти напитки нашлись покупатели. И нимало, надо сказать.

Лично я не потребляю спиртное со времен выпускного вечера в колледже, да и в юные годы ограничивался кружкой-другой пива «за компанию». Вполне естественно, что запах спиртного, перегара, их верного спутника табака, а также вид людей, служащих источниками этих запахов, не вызывали у меня ничего кроме раздражения и желания поскорее покинуть это место.

А ведь еще придется в себя влить энное количество спирта — чтобы не вызывать подозрений.

— Эй, мужик, — окликнул меня толстый, похожий на пивную бочку, бармен, словно угадав мои мысли.

— Вы — ко мне? — переспросил я робко.

— Конечно. Или ты видишь еще кого-то, кто приперся сюда и стоит, глазами хлопает? Ты что-нибудь брать будешь?

— Честно говоря, я не собирался… пить, — сказал я все тем же робким голосом, — честно говоря, я сюда на деловую встречу пришел. Мне нужен Рик Ястреб. Не могли бы вы?…

— НЕ МОГ, — довольно грубо перебил меня бармен, — ты, стукач что ли? Или легавый, а меня за стукача держишь?

Несколько посетителей почти синхронно повернули головы в мою сторону. Один даже из-за своего столика вылез. Несколько взглядов, не суливших ничего хорошего, буквально впились в меня.

— Нет, нет! — поспешно замахал я руками.

— Да ты видимо тупой, — ухмыльнулся бармен, облокотившись на стойку, — или впервые в нашем заведении. Да будет тебе известно, в бар «Ракуда» приходят либо чтобы выпить, либо чтобы пошпионить. И ты можешь «ненекать» сколько угодно, но в баре «Ракуда» верят только поступкам. Я понятно объясняю?

— Более чем, — вздохнул я, — дайте… две кружки пива. И чтоб пены побольше.

Последние две фразы я произнес довольно громко, благодаря чему другие посетители практически сразу потеряли ко мне интерес.

— Вот и отлично! — сверкнул белозубой улыбкой бармен, — подойди к этой машинке для оплаты.

Подобно тому, как в свое время монеты были вытеснены бумажными деньгами, а бумажные деньги, в свою очередь вышли из обихода благодаря банковским карточкам, на смену вышеназванным карточкам пришли платежные устройства, они же «платежки». На маленький экранчик вводится сумма, например, стоимость купленных товаров, затем считывается отпечаток пальца плательщика, и введенная сумма автоматически снималась с его банковского счета. С одной стороны, это очень удобно, ведь не надо таскать с собой ни наличности, ни карточки, и, разумеется, нет риска их где-то забыть или потерять. Как говорится, все свое ношу с собой. Другое дело, что банальная встреча с грабителями, в былые времена, в большинстве случаев, проходившая бескровно, теперь могла закончиться членовредительством. Ведь это так соблазнительно — отрезать жертве палец и в ближайшем отделении банка перевести все деньги на свой счет.

Впрочем, бармен или кто-то из его клиентов и не думали меня калечить. Оплата была произведена, что называется, в штатном режиме. То есть, цивилизованно.

— Да, и кстати, — вполголоса обратился ко мне бармен, когда я, держа в каждой руке по пивной кружке, уже собирался отойти от стойки, — Ястреб сидит во-о-он за тем столиком.

— Спасибо, — прошептал я.

С кружками, пена из которых уже вылезала наружу, я направился к одному из столиков в дальнем углу. Сидевший за ним невысокий широкоплечий тип с короткой стрижкой встретил меня хмурым и ни с какого боку не приветливым взглядом.

— Здравствуйте, — обратился я к нему, — можно присесть?

— Вон, рядом соседний столик, — пробурчал тип, — там и сиди.

— Вы не поняли, — не сдавался я, — Герман Ли…

— Что — Герман Ли? — тотчас насторожился мой собеседник.

— Вы ведь Рик Ястреб, да? — вполголоса спросил я, и тип еле заметно кивнул, — короче, надо поговорить.

— ПОГОВОРИТЬ? — гаркнул Рик на весь зал, вставая из-за стола, — щас я с тобой ПОГОВОРЮ! Щас отойдем и я так с тобой ПОГОВОРЮ…

Я едва успел поставить кружки на стол, как Рик, схватив за плечо, буквально потащил меня через зал к двери, подсвеченной табличкой с надписью «туалет».

— Только без крови, Ястреб, — напутствовал нас бармен, — и ничего не разбей… лишнего. А то ремонт за твой счет.

— Не вопрос, — отвечал Рик, не замедляя шагу.

В туалете он первым делом довольно грубо толкнул меня, приперев к пластиковой стене.

— В чем дело? — спросил я, не понимая.

— А это я у тебя хотел бы спросить, — спокойным, но с едва заметной ноткой угрозы, голосом отвечал Рик Ястреб, — в чем дело? Конкретизирую: в чем дело с Германом Ли? И чего тебе от меня надо?

— Германа убили, — просто, без ненужных предисловий, сообщил я, — но он успел предупредить меня, что в случае его смерти я должен обратиться к тебе.

— Да что ты говоришь! — воскликнул Рик, — а откуда я знаю, что он ТЕБЯ предупредил? Что это не ты его пришил? И что не пришел тепереча по мою душу?

— Ну, на первый вопрос я могу ответить, — сказал я, доставая коммуникатор и открывая последнее сообщение от Германа, — видите? В конце ваше имя и название этого места.

— Хм… И точно, — произнес Рик Ястреб, прочтя сообщение, — а можно номер посмотреть?

Я высветил номер на экран. Рик достал из-за пазухи, вернее, скорее всего, из внутреннего кармана куртки свой коммуникатор, нашел в списке номер Германа Ли. В течение трех минут он несколько раз сравнивал каждую цифру из обоих номеров. Затем слегка кашлянул и убрал свой коммуникатор за пазуху.

— Ну, допустим, сообщение правильное, — сказал Ястреб вальяжно, — из правильного источника… Не буду отрицать, с Германом мы знакомы… Стоп, а ты случайно не тот журналюга?…

— Тот, — подтвердил я, — тот самый журналюга с Земли, который, с помощью Германа Ли, разоблачил местную полицию.

— Молодец, конечно, — вроде как похвалил меня Рик, — вот только насчет Германа Ли ты попал пальцем в небо. Не всех фигурантов назвал.

— В смысле?…, - не понял я.

— В смысле, сам по себе этот Герман хрен бы чего накопал. Не вопрос, парень он умный… был, но, слегка, «того». Откуда ему, редко вылезающему из своей стандартной конуры, знать про делишки местных властей?

— А вы?…

— А я из тех, кто видел эти делишки, причем с правильной стороны. Вот только кто поверит словам простого ссыльного, да еще и ничем не подкрепленным? Доказуха была нужна, материалы всякие. Отчеты, там, фото с видео… И кто-то авторитетный, от кого эти сведения вроде как исходят.

— То есть?…

— То есть Герман, которого я знал, не спрашивай, откуда, смог полазить по сети, взломать несколько компьютеров, и нужные материалы найти. А ты, журналюга всеимперского значения, стал тем, через кого мы эти материалы придали огласке. Понял?

— Конечно.

— Что касается «нехилой сенсации», выражение мое, кстати говоря… Короче, хрен бы Герман Ли и здесь чего-то узнал, не устройся я незадолго до этого лаборантом в НИИ при «Нэфус Фарма».

— Я понял! — воскликнул я с радостью озарения, — вы с Германом — что-то типа напарников.

— Напарники у легавых, — отрезал Рик, — короче, журналюга, я не буду долго распространяться и спрашиваю прямо — сколько?

— Чего? — не понял я.

— Денег. Бабок. Манонов. Сколько ты со своей конторой готовы выложить за «нехилую сенсацию»?

— А какая часть полагалась вам?…, - осведомился было я, но Рик Ястреб только нахмурился в ответ.

— Ты это брось — части, проценты, доли. Учитывая, что второй, как ты говоришь, напарник приказал долго жить, мне полагается сто процентов. Ну как? Я слушаю.

Я назвал сумму, выделенную редакцией «Небулы».

— Не густо, конечно, — проворчал Рик, — по земным меркам. Хотя в этой дыре — сойдет. Ну, слушай, журналюга. В одной из лабораторий «Нэфус Фарма» исследуют чужих.

— Чего? — я от удивления даже поперхнулся.

— Чужих. Исследуют, — медленно, отдельными словами, как для умственно отсталого, повторил Рик, — сам видел.

— А ты уверен, что…

— Что это чужие? Конечно! А кем еще могли быть прямоходящие крысы длиной чуть больше метра?