"Собрание сочинений, том 9" - читать интересную книгу автора (Маркс Карл, Энгельс Фридрих, К Маркс и Ф...)Ф. ЭНГЕЛЬС ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ ШВЕЙЦАРСКОЙ РЕСПУБЛИКИ[88]Лондон, 1 мая 1853 г. В королевских семьях в прежние времена обычно держали мальчиков для битья, которые пользовались почетным правом получать соответствующее число ударов по своей плебейской спине всякий раз, когда королевские отпрыски совершали то или иное нарушение правил хорошего поведения. Нынешняя политическая система Европы продолжает до известной степени эту традицию, создавая маленькие буферные государства, которые играют роль козлов отпущения при любых мелочных дрязгах, способных нарушить гармонию «равновесия сил». А для того чтобы эти мелкие государства могли с надлежащим достоинством выполнять столь завидную роль, они с общего согласия «собравшейся на конгресс» Европы[89] и по всем правилам торжественного церемониала были объявлены Наиболее характерным образцом государств такого рода была в последнее время Швейцария. Quidquid delirant reges, plectuntur…{6} швейцарцы. Всякий раз, когда в каком-нибудь европейском государстве Это почетное политическое положение Швейцарии общественное мнение Европы охарактеризовало, правда, несколько туманно и грубовато, распространенной поговоркой: властители Европы выдумали Швейцарию, чтобы дискредитировать республиканский образ правления. И действительно, Меттерних или Гизо не раз могли бы воскликнуть: если бы Швейцарии не существовало, ее надо было бы создать. Для них такая соседка, как Швейцария, была настоящей находкой. Не следует ожидать, что мы станем повторять разнообразные обвинения, выдвинутые недавно против Швейцарии и швейцарских учреждений действительными или мнимыми революционерами. Еще задолго до движения 1848 г. органы революционной коммунистической партии Германии анализировали этот вопрос; они показали, почему Швейцария как независимое государство неизбежно должна плестись в хвосте европейского прогресса и почему эта страна при всем ее показном республиканизме навсегда останется реакционной по существу[91]. Они даже подверглись за этот взгляд в то время ожесточенным нападкам со стороны разных демократических болтунов и авторов нелегальной декламаторской стряпни, прославлявших Швейцарию как свою «образцовую республику», пока им не пришлось на собственном опыте изведать ее образцовые учреждения. Теперь это положение уже стало прописной истиной; никто его не оспаривает, и нам достаточно будет нескольких слов, чтобы выяснить истинное положение вещей. Основная масса швейцарского населения занимается либо скотоводством, либо земледелием; скотоводством — в высокогорных районах, а земледелием — там, где это позволяет состояние почвы. Пастушеские племена, — мы вполне можем назвать их племенами, — принадлежат к числу наименее цивилизованных слоев европейского населения. Если они и не рубят голов и не отрезают ушей, подобно туркам и черногорцам, то они совершают акты не меньшего варварства на своих судебных собраниях. На какую свирепость и зверскую жестокость они способны — достаточно доказали швейцарские наемники в Неаполе и в других местах. Земледельческое население так же косно, как и пастушеское; оно не имеет ничего общего с земледельческим населением американского Дальнего Запада, для которого перемены являются подлинным источником существования и которое каждый год расчищает земельную площадь/ намного превосходящую всю территорию Швейцарии. Швейцарский крестьянин обрабатывает тот же клочок земли, который до него обрабатывали его отец и дед; он обрабатывает его так же небрежно, как и они, и выручает с него приблизительно столько же; он живет примерно так же, как жили они, а потому и мыслит почти совершенно одинаковым образом. Если бы не феодальные повинности и поборы, взимаемые с крестьян частью аристократическими семьями, частью городскими патрицианскими корпорациями, швейцарское крестьянство постоянно оставалось бы таким же косным в политической жизни, каким до сего дня остаются его соседи — пастухи. Третья составная часть швейцарского народа — промышленное население, — естественно, продвинулась по пути цивилизации гораздо дальше, чем оба упомянутых класса, но и она живет в условиях, лишающих ее в значительной степени того гигантского прогрессивного воздействия, которое оказала на Западную Европу современная промышленная система. Использование пара почти неизвестно в Швейцарии; крупные фабрики имеются лишь в немногих местностях; дешевизна рабочих рук, редкость населения, обилие небольших горных рек, пригодных для постройки мельниц, — все это, а также многие другие обстоятельства способствуют созданию мелкой и разбросанной промышленности, тесно переплетенной с сельским хозяйством, что является наиболее подходящим для Швейцарии типом промышленной жизни. Так, в некоторых кантонах развита часовая и ленточная промышленность, производство соломенных изделий и вышивок и т. д., но это не привело ни к возникновению новых, ни даже к росту имеющихся городов; Женева и Базель, два богатейших и вместе с Цюрихом наиболее развитых в промышленном отношении города, почти не расширились за целые столетия. Если, таким образом, промышленность в Швейцарии существует почти исключительно в той форме, которая была распространена во всей Европе Венгерская конституция имеет некоторое сходство с конституцией Великобритании, и этим обстоятельством воспользовались некоторые мадьярские политики, пытавшиеся на этом основании заставить нас прийти к поспешному выводу, что венгерская нация почти не отстала от английской. Но в действительности не только много сотен миль, по и много сотен лет отделяют мелкого торговца из Буды от хлопчатобумажного лорда из Ланкашира или бродячего лудильщика из пушты Тот, кто еще сомневается, может убедиться в этом, ознакомившись с историей швейцарских железных дорог. Если бы не транзитные пути с юга на север, охватывающие Швейцарию с обеих сторон, в этой стране вообще не было бы построено ни одной железной дороги. Те же дороги, которые существуют, построены с опозданием на двадцать лет. Французское вторжение 1798 г. и французская революция 1830 г. дали возможность крестьянству избавиться от феодальных повинностей, а промышленному и торговому населению от тяготевшего над ними средневекового контроля патрициев и цехов. Этим прогрессом исчерпывалась революция в Самое большее, что можно сказать в пользу швейцарской конституции 1848 г., это то, что ее введением наиболее цивилизованная часть швейцарцев выразила свое стремление перейти, в определенных рамках, от средневековья к современному обществу. Но сумеют ли они когда-нибудь разделаться с привилегированными торговыми корпорациями, цехами и тому подобными средневековыми прелестями — весьма сомнительно для всякого, кто имеет хотя бы малейшее представление о характере страны и видел хотя бы раз, с каким неистовым упорством респектабельные круги, обладающие «стародавними правами», противятся даже самой необходимой реформе. Мы видим, таким образом, что швейцарцы, верные самим себе, продолжают спокойно жить в своем узком домашнем кругу, между тем как вокруг них вся былая устойчивость континентальной Европы в корне подорвана 1848 годом. Революции в Париже, в Вене, в Берлине, в Милане свелись для них к многочисленным предлогам для кантональных интриг. Европейское землетрясение интересовало даже радикальных швейцарцев только с той точки зрения, что оно может причинить неприятность их консервативному соседу, разбив посуду в его доме. Во время борьбы за итальянскую независимость Сардиния настойчиво предлагала Швейцарии заключить союз, и не подлежит сомнению, что если бы к сардинской армии присоединилось 20 или 30 тысяч швейцарцев, австрийцы были бы очень скоро изгнаны из Италии. Коль скоро 15000 швейцарцев сражались в Неаполе против итальянской свободы, можно было ожидать, что Швейцария ради сохранения своего хваленого Никогда ни один народ не подвергался такому обращению, какое испытали швейцарцы со стороны Франции, Австрии, Пруссии и второстепенных германских государств. Никогда ни одной стране не предъявлялись требования даже наполовину столь унизительные без того, чтобы она не ответила на них сопротивлением не на жизнь, а на смерть. Соседние правительства осмелились осуществлять через своих агентов полицейские функции на швейцарской территории; они осуществляли их не только по отношению к эмигрантам, но и по отношению к самому персоналу швейцарской полиции. Они выражали недовольство низшими полицейскими чинами и требовали их увольнения; они дошли даже до того, что намекнули на необходимость изменений в конституциях нескольких кантонов. Что касается швейцарского правительства, то на любое наглое требование оно давало униженный ответ. А когда в его словах и звучало что-то вроде протеста, можно было не сомневаться, что на деле оно загладит это удвоенной угодливостью. Одно оскорбление проглатывалось за другим, один приказ выполнялся за другим, пока всеобщее презрение Европы к Швейцарии не достигло крайних пределов, пока ее не стали презирать даже больше, чем ее двух соперниц по «нейтралитету» — Бельгию и Грецию. И теперь, когда требования ее главного противника, Австрии, сделались до такой степени наглыми, что их с трудом может перенести без хотя бы показного протеста политический деятель, обладающий даже таким нравом, как г-н Дрюэ, — теперь в своих самых последних и наиболее энергичных нотах Вене Швейцария только демонстрирует, как низко она пала. Борцы за итальянскую независимость, люди, которые не только далеки от проявления каких-либо нечестивых социалистических или коммунистических тенденций, но которые, вероятно, сочтут чересчур смелым пожелать для Италии даже такую конституцию, какая действует в Швейцарии, — эти люди, не притязающие даже на демагогическую славу Мадзини, клеймятся в швейцарских нотах как убийцы, поджигатели, разбойники и разрушители всякого общественного порядка. По отношению к Мадзини употребляются, конечно, еще более сильные выражения; а между тем всем известно, что Мадзини, со всеми его заговорами и восстаниями, является таким же защитником современного общественного строя, как и сам г-н Дрюэ. Таким образом, в результате всего этого обмена нотами, выяснилось только, что в вопросе принципа швейцарцы уступили австрийцам. Можно ли после этого ждать, что они не уступят им и в практических делах? Несомненно одно: любое дерзкое и настойчивое правительство может добиться от швейцарцев чего ему угодно. Изолированность, в которой протекает жизнь большинства швейцарцев, лишает их всякого чувства общности национальных интересов. Конечно, жители одного села, одной долины, одного кантона держатся сообща. Но подняться как единая нация на борьбу за общую цель, какой бы она ни была, — этого они никогда не пожелают. При всех иноземных вторжениях, лишь только опасность становилась серьезной, как например в 1798 г., один швейцарец предавал другого, один кантон изменял другому. Австрийцы выселили 18000 тессинцев из Ломбардии без всякого повода. Швейцарцы поднимают большой шум вокруг этого и собирают деньги для своих злополучных сограждан по Союзу. Но стоит только Австрии настоять на своем и не допустить возвращения этих тессинцев, — и очень скоро мы явимся свидетелями поразительной перемены в общественном мнении швейцарцев. Им надоест собирать деньги; они станут говорить, что тессинцы всегда вмешивались в итальянскую политику и заслужили свою участь, что на деле они не были надежными членами Швейцарского союза (keine guten Eidgenossen). Далее, изгнанные тессинцы будут-де расселяться в других кантонах Швейцарии и «лишать работы местных уроженцев». Ведь в Швейцарии человек считается не швейцарцем, а уроженцем того или иного кантона. И когда дело дойдет до этого, вы увидите, как наши бравые сограждане по Союзу дадут волю своему негодованию, как против жертв австрийского деспотизма начнутся всевозможные интриги, как тессинские швейцарцы сделаются такими же объектами ненависти, преследований и клеветы, какими были эмигранты во время их пребывания в Швейцарии, и тогда Австрия получит все, что она пожелает и вдобавок еще многое другое, если она только захочет этого потребовать. Когда европейские нации обретут возможность для своей свободной и нормальной деятельности, они поставят вопрос о том, как быть с этими мелкими |
||
|