"Тёмные самоцветы" - читать интересную книгу автора (Ярбро Челси Куинн)

ГЛАВА 4

— Почему мы встали? — требовательно спросил отец Погнер, как только граф Зари велел уланам остановиться. Те тут же окружили кортеж плотным кольцом, приготовившись к отражению возможной атаки. Мулы, тащившие на себе багаж миссии, явно обрадовались передышке.

— Потому что мы уже не на польской земле, — ответил граф с плохо скрываемым раздражением. — Теперь мы простые путники на чужой стороне.

— Мы эмиссары польского короля и слуги его святейшества Папы, — заявил возмущенно иезуит. — Мы не враги, а послы, приглашенные ко двору.

— Русские могут посмотреть на это иначе, — спокойно заметил Ракоци и, толкнув своего серого, подъехал вместе с Зари к уланам. Роджер и отец Краббе последовали за ним. — Как бы там ни было, становится поздно. Есть ли поблизости какое-нибудь село?

— Была деревушка, но ее пару лет как спалили, — сказал неохотно Зари. Щеголеватый венгр-изгнанник был другом его сюзерена, но лично ему доверия не внушал.

— И там не осталось строений, где можно укрыться?

— Нет. — Зари ощущал неловкость, всегда возникавшую в нем в присутствии этого странного человека. — Стычка была нешуточной, все сгорело дотла.

— Понимаю, — кивнул Ракоци и дал знак слуге: — Роджер, думаю, нам придется отправиться в небольшую разведку.

Роджер — молчаливый синеглазый и светловолосый мужчина среднего возраста — восседал на высоком гнедом жеребце с таким видом, словно не провел в седле целый день, а совершил небольшой предобеденный моцион. Предложение ничуть не смутило его.

— Прекрасно, хозяин. Но хорошо бы сменить лошадей. Они изрядно устали.

— Разумеется, — сказал Ракоци. — Нет никакой причины их мучить. — Он повернулся к Зари: — Граф, вы не хотите послать с нами кого-нибудь из улан?

Зари вздрогнул.

— Я… распоряжусь, — сказал он с заминкой.

— Возьмите меня, — попросил отец Краббе. — Я продержусь еще пару часов, пока не запротестует седалище. — Он хохотнул, довольный тем, что его смех подхватил кое-кто из солдат, без особой симпатии относившихся к наездникам в длинных сутанах. Их мимолетное одобрение добавило ему уверенности в себе.

Ракоци на секунду задумался.

— Если отец Погнер не возражает, я вас возьму.

Лицо отца Краббе разочарованно вытянулось.

— Отец Погнер не отвечает за патрульные вылазки.

— Зато он старший в группе духовных лиц, — возразил веско Зари. — Он должен дать свое разрешение, иначе я вас не отпущу.

— Он разрешит, — сказал отец Краббе, поворачивая коня и толкая его каблуками. — Я тут же вернусь.

— Он запретит. — Зари посмотрел на соседа. — Отцу Погнеру не по нраву привязанность отца Краббе к вам.

— Знаю, — откликнулся опечаленно Ракоци. — Он считает его попытки выразить мне благодарность чрезмерными. И, как ни странно, я с ним согласен.

— Отец Погнер невзлюбил вас потому, что не имеет над вами власти. Он рассчитывал тут главенствовать, и вы для него — гвоздь в подошве. Впрочем, все это, мне кажется, запланировано. И знаете кем? Королем. — Зари слегка выгнул тонкую бровь и покосился на собеседника. — Вы удивлены?

— Тем, что вы мне сказали, или тем, что решились это сказать? — спокойно уточнил тот, но не стал дожидаться ответа. — Нет, не удивлен. Но ваша наблюдательность впечатляет. Противоречия внутри миссии существуют, и они еще обострятся. — В темных глазах его блеснула ирония. — Приготовьтесь, отец Погнер вот-вот кинется и на вас.

— Я давно готов к этому, — сказал Зари, хотя был озадачен. Он намеревался сказать что-то еще, но тут к ним на вороной длинноногой Фурии подъехал отец Ковновский.

— Отец Погнер велел мне присоединиться к разведке, — с явной гордостью сообщил он. — Наш духовник полагает, что отец Краббе пока еще недостаточно крепок.

— Ему виднее, — сказал Ракоци. — В таком случае прихватите с собой хлеба и сыра и запаситесь водой. — Он посмотрел на Зари. — Буду признателен, если вы отрядите с нами человека поопытнее. До заката всего три часа. — Его взгляд обратился к Роджеру. — Возьмешь три фонаря со сменными фитилями и три пары смоляных факелов.

Роджер спешился и с достоинством поклонился, а молодой Зари, ощутив укол ревности, решил дать понять, кто тут есть кто.

— Вам следует поторопиться, ибо мы вовсе не собираемся ночевать на дороге.

— Разумеется, — спокойно откликнулся Ракоци и с невозмутимым видом прибавил: — Не сочтите за труд на время моего отсутствия выделить троих улан для охраны повозок. На двух из них находится весьма ценный для меня груз.

Зари мог возразить, что обоз и так охраняется, но ему не хотелось терять союзника в будущих сварах с иезуитами.

— Конечно, — покладисто кивнул он.

Словно заглянув в его мысли, Ракоци улыбнулся.

— Вы очень любезны, граф.

Отец Ковновский вслушивался в разговор двух дворян с одобрением, ибо не чувствовал в нем подводных камней. Свешиваясь с седла, он сообщил:

— Я возьму хлеб и сыр. — Как и большинство сотоварищей, он не знал, как ему следует обращаться к алхимику, и потому говорил с ним почтительно, но избегал его как-либо называть.

— Превосходно, — откликнулся Ракоци. Он уже стоял на земле, оглядывая вороную кобылу. — Фурия, вижу, еще не устала.

— Да, — сказал Роджер. — Ее зануздали недавно. Вам оставить это седло?

— Оставь, но поменяй подушку. Боюсь, эта слишком примялась. — Ракоци знаком отпустил Роджера и еще раз оценивающе глянул на Фурию. Та была его собственностью, как и девять других лошадей, не считая четверки мулов. Солидная прибавка к четвероногому снаряжению экспедиции, но Ракоци заявил, что сам обеспечит своим животным и корм, и уход, чем положил конец всем протестам.

Отец Ковновский меж тем наседал на графа Зари.

— Нам нужны деньги, — втолковывал напористо он. — Мы не в Польше, тут нам придется платить за ночлег и услуги. И уж, наверное, немало, а церковные средства скудны. Вы должны выделить часть проездных на расходы.

Ракоци внимательно посмотрел на иезуита.

— У меня есть золото, — сказал он.

Такой оборот дела заметно обескуражил святого отца, но он попытался и здесь соблюсти свои интересы.

— Я мог бы принять его на хранение. Ведь расплачиваться благоразумнее кому-нибудь одному, и лучше, если это будет лицо духовного звания.

— Прошу прощения, благочестивый отец, — возразил Ракоци, слегка поклонившись — в этих краях духовенство живет небогато, и блеск золота в ваших руках может заставить людей заподозрить, что вы вовсе не тот, за кого себя выдаете.

Отец Ковновский захлопал глазами, но сдаться не пожелал.

— Но еще более подозрительным может показаться им то, что квартирьером отряда солдат является человек невоенный. Подумайте сами, как они это воспримут.

— Как должное, — невозмутимо парировал Ракоци. — Иноземцам прощаются странности, если их поведение не вызывает тревоги. Нам лишь не следует раздражать местных жителей и давать им пищу для кривотолков, иначе мы далеко не уедем и возложенная на нас миссия окажется под угрозой.

Граф Зари расхохотался.

— Вы правы, Ракоци. Риск должен быть минимальным. Это не шутка — провалить поручение короля.

— Мы преуспеем, — буркнул сквозь зубы иезуит.

— Будем надеяться, — сказал Ракоци и поклонился. — Я схожу к лошадям и вскоре вернусь.

Он большими шагами двинулся прочь, предоставив отцу Ковновскому и графу Зари возможность либо продолжить спор, либо разъехаться в разные стороны и заняться своими делами.

После полуторачасовых блужданий по раскисшим проселкам маленький поисковый отряд наконец выбрался к монастырю, окруженному редкими избами. В последних лучах заходящего солнца стены обители отливали золотом, а крыши сельца казались покрытыми чешуйчатой медью. Семеро женщин, одетые буднично, но в нарядных цветастых платках, толклись возле колодца. Заметив на кромке леса движение, они словно по команде застыли, со страхом взирая на направлявшихся к ним верховых, освещавших себе дорогу зажженными фонарями. Самая молодая из них, испуганно вскрикнув, подхватила с лавки младенца, но не решилась бежать.

— Стойте, — приказал спутникам Ракоци, — и не прикасайтесь к оружию. — Он бросил поводья и положил руки на луку седла. Убедившись, что его соседи сделали то же самое, Ракоци крикнул:

— Добрые женщины, мы вам не сделаем зла. — Он произнес это по-польски, затем по-русски, надеясь, что его смогут понять, ибо практически не говорил по-литовски.

— Ха! Все солдаты так говорят! — ответила пожилая селянка. Она смачно сплюнула и перекрестилась — размашисто, в православной манере, потом вновь замерла. Ее польский говор был редким, но Ракоци его знал.

— Здесь только один солдат, — сказал он. — А с ним мой слуга и священник.

— Где-то есть и другие, — отозвалась мрачно селянка. — Разве в такой богатой одежде ты сунулся бы сюда без солдат?

Молодка с младенцем метнулась в сторону и скрылась за избами. Ракоци неприметно вздохнул.

— Мы посланы королем Польши Стефаном к царю Ивану — в Москву. Восемь священников и команда улан.

— Уланы — это солдаты, — сказала женщина с осуждением.

— Да, — подтвердил торопливо Ракоци. — Их двадцать шесть. Вас тут наверняка больше. А есть ведь еще и монахи, живущие в монастыре.

— Нас сорок семь, — заявила женщина, что-то в уме подсчитав. — Наши мужчины в поле, но они скоро вернутся. У них есть вилы, цепы, они пустят их в ход. Монахи тоже хорошие воины.

Ракоци покачал головой.

— Мы не хотим воевать. Нам нужен ночлег. На две ночи. Мы очень устали. И хорошо заплатим за пищу и кров.

— Чем заплатите? — спросила самая рослая женщина. Голос у нее был хриплый и сильный, как у рыночных зазывал.

— Золотом. — Ракоци вынул из поясной сумки монету. — Вот, поглядите. — Он швырнул золотой к ногам женщин, тот угодил в лужицу, подняв фонтанчики брызг.

Пожилая крестьянка подобрала монету и, осмотрев, прикусила ее, после чего прошептала что-то своей рослой товарке.

Та, сдвинув брови, задумалась, затем сказала:

— Две монеты с каждого человека — вот наше слово. — Пошевелив губами, она прибавила: — За каждую ночь. — В лице ее промелькнула растерянность, ибо запрос был чудовищным и мог разгневать важного господина.

— Договорились, — кивнул Ракоци, прежде чем отец Ковновский успел открыть рот. — У вас уже есть один золотой. Я дам вам сейчас еще девятнадцать. Всего будет двадцать монет. Это задаток. Вам его передаст мой слуга. — Властным жестом Ракоци приказал Роджеру спешиться, а сам стал отсчитывать деньги. — Смотрите внимательно, — крикнул он женщинам, но те и так, сбившись в плотную кучку, не сводили глаз с его рук. — Видите? Мой человек берет у меня монеты и сейчас отнесет их к вам.

Роджер стал шаг за шагом продвигаться к колодцу.

— Эй, — крикнула пожилая крестьянка, — не вздумай взяться за меч!

Роджер энергично потряс головой, показывая, что ничего такого делать не собирается. Приблизившись к женщинам, он высыпал золотые на лавку.

— Пересчитайте их! — крикнул Ракоци и, когда золотые были разобраны, продолжил переговоры: — Я и сержант сейчас поедем за остальными людьми. Здесь останутся мой слуга и святой отец. С ними вы сможете обсудить, как разумнее разместить нас в вашей деревне, чтобы никого не обидеть и не стеснить.

Отец Ковновский сверкнул глазами.

— Я думаю, именно мне надлежит сообщить отцу Погнеру о результатах разведки. Ему ведь решать, остановимся мы здесь или нет.

Ракоци искоса глянул на иезуита.

— Это единственная деревня в округе. Что тут решать? Вряд ли отцу Погнеру улыбается провести ночь в лесу. Что же до прочего, то вернувшихся с поля крестьян меньше обеспокоят слуга и священник, чем дворянин и солдат.

— Почему? — поджал губы иезуит.

— Разве не ясно? — Ракоци сдвинул брови. — Посмотрите, в селе совсем нет ребятни. Мы видели лишь младенца, а это значит, что год-два назад здесь побывала шайка каких-нибудь дезертиров, охотников за рабами, забравшая с собой всех детей. Сержанта просто-напросто могут зарезать, вы же — лицо духовное, с вами другой разговор. Вас не тронут, но все же будьте поосмотрительнее. Монастырь тут не католический, а православный. Сочтите-ка перекладины на надвратном кресте.

— Их три, — прошептал, машинально перекрестившись, священник и вздрогнул, заметив, что женщины пораженно уставились на него.

— Не смущайтесь, святой отец, ищите пути к примирению. И перво-наперво навестите настоятеля этой обители. Расскажите ему о нашей миссии и постарайтесь произвести благоприятное впечатление.

Не хотелось бы, чтобы монахи встретили нас градом камней.

— А вдруг эти женщины, когда вы уедете, решат нас прогнать? Чтобы присвоить то, что вы им дали? — Отец Ковновский с опаской посмотрел на крестьянок и нервно поежился, словно те уже мчались к нему с ухватами, крынками и горшками.

— Думаю, они захотят получить остальное, — сказал Ракоци. — За деньги день-два нас потерпят. А то и все три.

Отец Ковновский заколебался. С одной стороны, ему было боязно оставаться в деревне, с другой — не хотелось, чтобы кто-то заметил, что он празднует труса, особенно бравый сержант.

— Я не согласен с вашим решением, — заявил он наконец, — но обстоятельства вынуждают меня подчиниться.

— Вот и прекрасно, — сказал Ракоци. — Приятно слышать разумную речь.

Иезуит помолчал, потом, потрепав лошадь по холке, оставил седло и, приосанившись, побрел к Роджеру. Тот уже со свойственной ему обстоятельностью оглядывал соседствующую с колодцем избу.

— Крепкое хозяйство, — заметил он одобрительно. — Добрые женщины, чье оно? С кем я могу переговорить о постое?

Рослая крестьянка тряхнула головой.

— Со мной, — заявила она, пряча доставшиеся ей золотые. — Здесь живу я. Со своим мужем и свекром.

— Полагаю, вас не стеснят два или три постояльца?

Ответом был почти благосклонный кивок. Крестьянке нравилась уважительность квартирьера.

— А найдутся ли у вас лишние стойла?

Женщина широко улыбнулась.

— Нет, но есть огороженный выгон. Овец мы выведем, но возьмем с вас еще по монете. За сено, за выпас. — Она осеклась, опасаясь, что зашла чересчур далеко.

— Что ж, это разумно, — отозвался Роджер. — А не сможем ли мы разжиться у вас и овсом? Наши лошади голодны, а путь предстоит неблизкий.

Женщина вновь усмехнулась. Несмотря на молодость, во рту ее не хватало половины зубов, но она тем ничуть не смущалась.

— У нас его мало, но мы поищем. Разумеется, за отдельную плату. — Она сознавала, что односельчанки глядят на нее, и вся светилась от самодовольства. — Если понадобится заколоть какую-нибудь животину, чтобы накормить ваших людей, мы спросим за нее как на рынке. — Это была очевидная дерзость, и остальные крестьянки затаили дыхание.

— Именно на то мы и рассчитывали, — невозмутимо отреагировал Роджер. И получил тычок в бок.

— Это просто грабеж! — прошипел возмущенно иезуит.

— Помолчите, — обрезал его с неожиданной властностью Роджер. — Деньги не ваши, с чего бы вам возражать? — Он повернулся к крестьянке. — Добрая женщина, не согласишься ли ты вести разговор от всей деревни? Так мы могли бы скорее сладиться, и ни одна хозяйка не получила бы меньше другой, что представляется мне справедливым.

Крестьянки одобрительно закивали, но самая пожилая из них возразила:

— Я понимаю, Анеля умнее всех нас и считает быстрее. Но вдруг мне что-нибудь не понравится? Как в этом случае быть?

— Тогда обсудите между собой, чего вы хотите, — спокойно предложил Роджер.

— Ладно. — Пожилая женщина взглянула на рослую. — Сначала я ее выслушаю. — Она умолкла, довольная, что вставила в разговор свое слово.

— Это благоразумно, — кивнул Роджер, игнорируя тяжкие вздохи иезуита. Тот, считая, что всякие сделки с женщинами бессмысленны, сокрушенно покачивал головой.

К тому времени, когда уланы с иезуитами добрались до монастыря, сумерки совсем загустели. Всадники выезжали из леса один за одним, пляшущие огоньки фонарей придавали им сходство с призрачными охотниками святого Губерта.[2] Крестьяне, выстроившиеся вдоль улицы, опасливо закрестились, пораженные численностью отряда. Женщин нигде не было видно — те, похоже, попрятались по домам.

— Надо сказать, картина не очень-то обнадеживающая, — сказал граф Зари, заметив в руках встречающих лопаты и вилы.

— Они беспокоятся за своих жен, — уронил Ракоци. — И не без причины. — Кивком головы он указал на худощавого человека в черной рясе и клобуке, стоявшего возле монастырских ворот. — Вот к кому нам следует обратиться. Если не ошибаюсь, этот священнослужитель представляет здесь высшую власть.

— Православный священник не может считаться истинным служителем Господа, — возразил отец Погнер.

— Не советую вам сморозить нечто подобное при московском царе, — сухо сказал Ракоци. — Иезуиты главенствуют отнюдь не везде.

Отец Погнер не снизошел до ответа и поплотней закутался в плащ. Граф Зари меж тем жестом велел всадникам остановиться, и православный пастырь двинулся к ним. Он приближался медленно, вскинув наперсный крест и нараспев читая молитву. Голос его был негромок, но звучен.

— Да дарует Господь вам спокойную ночь, святой отец, — произнес Ракоци, спешившись.

— Желаю того же и вам, чужеземцы, — ответил с достоинством тот, хотя в глазах его ворохнулась тревога.

Ракоци взглянул на насупившихся крестьян.

— Сожалею, что мы столь навязчиво набиваемся к вам на постой, но, как вы наверное уже знаете, нами движет не своеволие, а повеление польского короля. Долгие дни пути истомили нас и истощили наших животных, а до Московии еще далеко. Нам нужен отдых, и я надеюсь, что плата в два золотых за ночь с каждого постояльца удовлетворит ваших прихожан.

Настоятель кашлянул.

— Прихожанки довольны. Если их мужья и отцы не потребует большего, все должно сладиться. Братии нашей тоже радостен прибыток мирян, ведь монастырь очень беден и существует только за счет доброхотных даяний.

Вот оно что, сказал себе Ракоци, этим следовало озаботиться прежде всего. Он расстегнул клапан своей поясной сумки, невольно подумав о шести мешках золотых монет, припрятанных среди его личного обозного скарба.

— Почту за честь сделать скромное подношение вашей обители. Сумма в пятьдесят золотых не покажется вам пустячной?

Настоятель замер, словно сомневаясь, что правильно все расслышал.

— Это — щедрый… — произнес он, помедлив, — весьма щедрый дар.

— В память о моем отце, — пояснил Ракоци со слабой улыбкой, — который утратил свое отечество прежде, чем жизнь.

— Господь да будет к нему милостив, — с чувством сказал настоятель и покосился на всадников в однообразных темных плащах. — Вы ведь иезуиты? Что-то вас многовато.

— Восемь персон, — прозвучал сварливый ответ. Отец Погнер, надменно хмурясь, стал сползать с украшенного погремушками мула.

— Восемь иезуитов едут к царю? — озадаченно произнес настоятель. — Зачем?

— Такова воля польского короля, — торжественно заявил отец Погнер. — И его святейшества Папы. Нас ждут в Москве.

Глаза православного пастыря сузились.

— Вместе с уланами?

Назревала ссора, и Ракоци поспешил пресечь перебранку.

— Мы голодны и очень устали, — сказал он со вздохом. — А ведь надо еще осмотреться, разместиться и задать корм лошадям. Святой отец, укажите, где нам расставить своих караульных? Я берусь в первую половину дежурства обходить, проверяя, все ли в порядке, посты. — Он, не ощущая каких-либо неудобств, мог бы бодрствовать и до утра, ибо в длительном сне не нуждался, но столь замечательная выносливость, скорее всего, навела бы его спутников на нежелательные размышления. — Разумеется, мы будем рады усилить свой караул добровольцами из монахов.

Напряженность момента постепенно ослабевала. Настоятель монастыря благосклонно кивнул, и его высокий клобук придал кивку надлежащую вескость. Крестьяне задвигались, побросали наземь лопаты и вилы и сконфуженно поклонились гостям. Разводя путников по домам, они держались приветливо, но с иезуитами старались не говорить и лишь молчаливо указывали на избы, отведенные тем для ночлега.

Ракоци осматривал упряжь своей запасной лошади, когда к нему подбежала пожилая крестьянка. У нее был весьма взволнованный и воинственный вид.

— Я всем сказала, что беру вас в свой дом. Я вдова, но мой возраст дает мне на это право. Вы ведь такой знатный барин. — Она восхищенно поцокала языком.

Ракоци, оглянувшись через плечо, решил, что ей где-то под пятьдесят.

— Благодарю, — сказал он, поворачиваясь.

Женщина усмехнулась.

— Они от зависти чуть не полопались, но со мной не поспоришь. Я знаю подход к важным людям и умею стелить им постель. — Ее усталые, выцветшие глаза вдруг озорно засинели. — Я потом год буду о вас рассказывать, а этим ротозеям и распустехам останется только ахать да слушать.

Ракоци фыркнул и сморщил нос, зараженный ее наивной, проказливой радостью. — Вам будет что рассказать. Я постараюсь не обмануть ваших ожиданий.

— Ох, не старайтесь, коли нету охоты, — сказала женщина, и глаза ее вновь засияли. — Я и сама напридумываю такое, чего и представить нельзя.

Письмо Ференца Ракоци, графа, к Стефану Баторию, польскому королю.