"Рэмбо 2" - читать интересную книгу автора (Моррелл Дэвид)

13

Прошло еще пять часов. Рэмбо взмок от напряжения, но продолжал взбираться к вершине следующего горного кряжа. Однако там, наверху, его ждала неожиданность. Взгляду открылась не привычное глазу зрелище теряющейся внизу долины, а поросшая буйной растительностью седловина, которая вывела его к обширному плато. Он приостановился, чтобы восстановить дыхание. Облизнул соленые губы, рукой стер пот, заливавший лицо. Утренняя мгла рассеялась, и ярко светило солнце, но он почти ничего не видел в слепящих лучах.

Плато со всех сторон обступали деревья. Рэмбо замер от неожиданности, разглядев в знойном, дрожащем мареве гигантское каменное изваяние, окруженное зарослями.

Медленно, словно боясь потревожить божество, он приблизился и только теперь понял, куда попал.

Внезапное открытие ошеломило и встревожило его. Перед ним были руины заброшенного буддистского святилища. Полуразрушенные храмовые постройки, несомненно, возводились много столетий тому назад. Две внушительные каменные фигуры Будды, каждая футов тридцать в высоту, величаво-спокойные, будто их не коснулась разрушительная рука времени, как и в древние времена, охраняли вход в храм. Сквозь вьющиеся растения проглядывали потрескавшиеся, покрытые искусной резьбой стены. Островерхие крыши монастырских строений вырисовывались вдалеке.

Вот она, сказочная страна духов, подумалось ему.

Он постоял на площадке перед храмом, наслаждаясь великолепием этого зрелища, доступного лишь ему одному, й благоговейно склонил голову.

К религии он пришел не просто и не сразу. Его отец был итальянец, мать индианка из племени навахо. В детстве ему довелось не только поработать служкой в католическом храме в Бауви, штат Аризона, но и участвовать в ритуальных обрядах индейцев в деревне его матери. Но лишь пройдя Вьетнам, он сознательно выбрал для себя учение, которое больше отвечало его духу, чем религия, данная ему при рождении.

Если бы его спросили, какого вероисповедания он придерживается, он бы отнес себя к последователям дзэн-буддизма. Повлиял на его выбор один из местных жителей, с которым он повстречался на своем первом задании во Вьетнаме. Рэмбо прошел все тяготы подготовки в частях спецназа, прежде чем занял свое место в этой, самой настоящей, элите американской армии. Но первое крещение огнем он, пожалуй, не выдержал бы, не будь рядом этого вьетнамца…

Он не рвался на войну, его туда призвали. И тем, что он попал в кадры спецназа, куда принимали только добровольцев, он был обязан лишь своим уникальным природным данным, которые сразу же были замечены командирами. Став солдатом по воле случая, Рэмбо выполнял свой долг перед страной честно и до конца. Иначе он не мог.

Но боевая подготовка это одно, а реальный бой — совсем другое. Необстрелянным юнцом он упивался знаменитым бестселлером «Уловка-22». Главный герой этой книги неожиданно понял главный секрет войны: «Вот оно, что, мать вашу! Все хотят меня убить». Он любил это место. Он вспомнил эти слова, когда попал в самую первую свою передрягу. Пули вьетконговцев свистели совсем рядом, срезая ветки у него над головой, ребята из его команды «А» умирали от ран у него на глазах. Он испытал тогда жгучий стыд, заметив, что брюки у него намокли. И тут его схватил за руку тот, местный, и оттащил на безопасное расстояние.

Вьетнамец спас ему жизнь и он же раскрыл ему глаза на духовный смысл жизни, понимание которого отныне связывало их воедино.

У этого человека, не ведавшего, что такое страх, Рэмбо научился побеждать собственную слабость. Дело даже не в том, чтобы побеждать, а в том, чтобы вообще не испытывать страха. Религия дзэн изменила его отношение к жизни. Стоит ли бояться смерти, если знаешь, что смерти нет и в помине? Если ты уверен в иллюзорности и тщете всего сущего. И жизни тоже нет. Нет этого дерева, утесов, бабочек. Есть лишь сон, заблуждение, видимость. Волшебная сказка, рассказанная нам Творцом. Для человека, научившегося понимать разницу между истинным и мнимым, не существует того состояния, которое непосвященные называют смертью. Завершив свой жизненный путь, он не умирает, а соединяется с высшим божеством, которое и есть истина. Так замыкается круг жизни, исполняется предначертание судеб.

Труден путь посвящения. Он требует от человека большого усердия. Если ты просто отвергаешь жизнь, если не ценишь то, что даровано тебе свыше, пусть даже в этом иллюзорном существовании, если ты, слепец, призываешь смерть, то никогда тебе не обрести высшую истину, никогда не соединиться с Творцом. После своей кончины ненасытным вампиром ты снова вернешься к людям.

Свое мужество Рэмбо черпал в этом глубинном озарении, в понимании преходящей ценности жизни и ее соблазнов. Он-то знал, что победе Вьетконга способствовало не колебание американского правительства, а дзэнов-ское отношение к жизни и смерти. Стойкость вьетнамцев объяснялась тем, что они прекрасно понимали: годы, столетия не значат ровным счетом ничего. Джунгли, бурные горные реки, пули, косившие их солдат, тоже ничего не значат. Но в этой своей, земной, дарованной Творцом жизни они должны соблюдать правила игры: делать вид, что считают ее реальной. Ибо такова воля Творца.

Для обычных американцев, тех, кто считал Диснейлэнд и кока-колу символами своей реальности, — для них пули, свистящие в джунглях, оранжевый газ и стоны умирающих оказались выше человеческих сил. «Не могу больше!

Я хочу домой!» Он наслушался этих воплей во Вьетнаме. С этими воплями американцы ушли отсюда и проиграли. Но только не Рэмбо.

Он вглядывался в развалины. Буддийская святыня влекла его.

Почему он безоговорочно принял дзэн?

Лишь эта религия затрагивала самые тонкие струны в его душе.

Лишь она полностью отвечала его натуре.

Она помогала ему в том, что он делал.

Когда война становится твоей жизнью, когда ты каждую минуту ждешь пули, всякий может сломаться. Католик, например. Даже индеец навахо. Но не человек, исповедующий дзэн.

До него донесся шум.

Он отступил в тень стены и застыл на месте. В следующее мгновение выхватил пистолет и направил его туда, откуда послышался шум.

Слева от него, почти не задевая ветви деревьев, проскользнула невысокая фигура. Он выставил руку вперед, прицелился.

Черная куртка, штаны. Форма Вьетконга. Палец напрягся на спусковом крючке.

А что, если он не один? Выстрел привлечет внимание остальных.

Нет, он сделает по-другому.

Он нырнул в заросли кустарника и пригнулся.

Вьетнамец сделал то же самое.

На плече у него Рэмбо заметил автомат Калашникова.

Бесшумно, с кошачьей ловкостью подобравшись поближе, он метнулся на врага, обхватил его сзади и пристави, нож к горлу. Широкополая соломенная шляпа слетела головы солдата, и волна густых, отливающих иссиня-черным блеском волос, рассыпалась по плечам.

Лезвие ножа застыло в доле дюйма от нежной шеи.

— Отпустите, — раздалось по-вьетнамски.

Голос был женский.

Ей было лет двадцать, может, чуть больше. Миниатюрная, обманчиво хрупкая. Восхитительная, как все вьетнамские девушки. Точеная фигурка соперничала изяществом с восточной вазой. В широко распахнутых глазах он прочел испуг. Крупный, чувственный рот приоткрыт от неожиданности.

Она повторила на своем языке: Отпустите меня.

Длинные ресницы опустились, голос упал до шепота.

— Пожалуйста!

И она снова подняла на него глаза.

Несмотря на густой слой маскировочного грима, она безошибочно определила в нем американца, и, к его немалому удивлению, перешла на английский.

— Простите, я не хотела. Вы первый турист в этих краях за последние годы. Простите, если помешала вам.

Рэмбо во все глаза смотрел на нее, все еще не отводя нож.

Вы пришли сюда говорить с Буддой? Просить его о милости?

Он не отвечал.

Или вы просто сбились с пути? Если хотите, я покажу вам дорогу.

Он ответил ей на вьетнамском языке:

— Я не сбился с пути. Я тут жду одного человека. Она улыбнулась ему и сказала на своем родном языке:

— Может быть, этого человека зовут «Ночная орхидея»?

— Это одно из, имен, которые мне назвали.

— Значит, второе Коу Фуонг Бао?

Он чувствовал себя круглым идиотом. И не потому, что едва не убил ее — то была все-таки вынужденная предосторожность, — а потому, что, когда ему впервые назвали ее имя, он ведь перевел его на английский. По-вьетнамски «Коу» означает «девственница».

— Вы понимаете, что значит мое имя? — спросила она. Он кивнул.

— Моя мать была актриса, — попыталась объяснить она и замолчала. — А вы и есть тот самый Рэмбо?

Он снова кивнул.

— Еще секунда, — и я мог бы убить вас.

— Я была тут в засаде. Вы появились не в условленное время, и я приняла вас за бандита. Почему вы опоздали?

— Да так, были кое-какие сложности. Парашют не раскрылся.

Они смущенно смотрели друг на друга.

Вижу по глазам, — засмеялась она, — что вы не ожидали увидеть женщину. Он пожал плечами.

— Это что-нибудь меняет для вас? Он отрицательно покачал головой.

В Америке есть такая штука, называется «Движение за освобождение женщин».

— Звучит на коммунистический манер. Теперь засмеялся он.

Объяснить сложно, но в общем, смысл такой: не важен пол человека, а важно, как он делает свое дело.

Ну, тогда вам не о чем беспокоиться. — И она снова заговорила по-английски. — Давайте перейдем на английский, мне бы хотелось попрактиковаться.

— Вы здорово говорите, — признал он. — Где вы учились?

— В Сайгонском университете. В мирное время. Значит, ей не двадцать пять, а тридцать с небольшим.

Она вздернула круглый подбородок.

— Между прочим, имею степень магистра. По экономике. — Она погрустнела. — Но это теперь ни к чему — всем заправляют коммунисты. Послушайте, а вы не торопитесь? Хотите поесть?

Он хмыкнул.

— Еще бы. Что у вас с собой?

Коу сняла со спины полотняную котомку с едой, развернула ее. Он видел такие раньше. У мертвых вьетконговцев.

— Знаете, что у меня тут? Нвак нам. У него потекли слюнки.

Она разложила на пальмовых листьях рис, пропитанный соусом, запах которого дразнил его.

Рэмбо подвинул к себе один лист, взял предложенные ему палочки. Сколько времени прошло с тех пор, как он пользовался ими в последний раз? Он принялся уписывать рис, демонстрируя ей, что еще не забыл, как пользоваться палочками.

А у вас действительно есть ученая степень? — спросил он с набитым ртом.

Будьте уверены. Просто на вашем языке мне трудно говорить.

Он положил себе еще рису.

Что это за подливка?

Рыбная.

— А, помню такую.

Во рту оставался вкус чего-то острого и маслянистого. Он потянулся за новой порцией риса и опять засмеялся, сам не зная отчего.

Сверху на них все так же взирал невозмутимый Будда.