"Реквием по Н В" - читать интересную книгу автора (Этерман Александр)

РИМ

I Подводим итог, не коснувшись запястья Бесстрашный глава Факультета Пристыженно спросит — а было ли счастье В свой час? — и дождется ответа. В свой час. Под развесистой клюквой. Под самый Лирический корень. Гуманно, Бескровно: одним — сципионовы Замы, Другим — ганнибаловы Канны. Мы честно скроили из смутных поветрий Образчик — а в жилах героя Напиток — правдивый настой геометрий И право на нечто иное. II Вопрос из зала: "Взяли ли вы Рим"? Я взял его. Он не сопротивлялся. Я столь его тщеславно одарил, Что он посовестился и отдался. Я пососал волчицу, а затем Вкусил традиционной птичьей шеи И сей же час предался без затей Уже иной немыслимой затее. Увы — я легче мог бы Рим стереть И утереть — но, заново отстроив, Жить на холмах! — Уж лучше умереть В своей грязи и от своих устоев. Но к слову "Рим" невыносимо "плен" И "беспорядок". Из любви к этруску Спалить Коринф, разрушить Карфаген, Отстроить Форум и пойти вприкуску, И вот, разросся пуще, чем тогда, И вширь, и ввысь — куда поре расцвета! Да и чего стекаться в города На то была империя в полсвета И оттого-то больше не бывать. Зато тоска — болезнь старинных зданий. Мы — нет. Нам этим воздухом дышать, Ну, и не рухнуть от воспоминаний, Едва случится посетить Стамбул Или иные лакомые страны. Тамбовский пояс лихо утянул Порфироносных девушек Тосканы. III И в этом Риме я хотел добыть Доспехи, пешки, латников и копья, Поднять дыханьем бешеные хлопья И ледяное сердце растопить! Столичный город, кающийся змей, Гермафродит, охальник и неряха Цедил войну и вереницу дней До полного отчаянья и страха. Я до смерти боялся угадать Куда попал, и чей я современник, А может, гость. Ну-ну. А может, пленник. Чем буду думать и голосовать, И кто у нас страдает от любви, Берет взаймы и отдается даром, Околевает в родственной крови И полыхает собственным пожаром. IV Увы, то был не Рим "Сатирикона". Мне не хотелось сравнивать одну Тюрьму с другой, материю — со звоном, А главное — идущую войну С неистребимой и на сласти падкой Все так же смачен, весел и жесток, Как схваченный мятежной лихорадкой Рябой провинциальный городок. Он ждал зимы, вестей от Сципиона И успевал хозяйствовать и жить На оба дома — строить стадионы И жертвами всевышних ублажить. В апреле римский воздух слишком дорог. В разгар зимы, взвивая сладкий дым, Меня отверг родной великий город, И приютил принципиальный Рим, Врубившийся в сгоревшую столицу Пучком паленых разноцветных жил. Он прел как ожиревшая волчица, И старый мэр его освободил Как опоенный рыцарь честных правил, Дурных манер и вовсе не дурак. Вот, некто Ганнибал ему не вставил, А он, вступая в должность, как-то так… V Ромул — Рему В чем наша заслуга? В чем наша вина? Мы нежно любили друг друга. Наш город построен на все времена, Но это не наша заслуга. Мы честно вплели в евразийский венок Причуды семейного стиля, Но город — по Ньютону — столько же мог, Как те, кто его развалили, Позволить. Бессмертное имя и стать, И, скажем, имперское чванство. Мы братоубийство могли оправдать, Но только не цезарианство. Коллега, мостящий костями холмы, Не в той подвизается роли. Охота и страсть будоражить умы, Как правило, пуще неволи. Чем портить имперски закрученный шов, Пусть вперится в звездную карту. Едва ли достанет пустых островов Не всякий — чета Бонапарту! А нам, очевидно, придется забыть Свой город и старые страхи. Помпей или Цезарь не стали бы жить В квартале, где ходят монахи (Большие любители раны травить, Что Рим своевластен и светел И благоустроен. О чем говорить? Мы смертны, а город бессмертен, А то — долговечен, как первый снежок, Торчит, как орешек на торте…). Мы лихо подвесили наш сапожок К широкой альпийской ботфорте, К штанине, надеясь, что станет окном В Европу. Но с ейного взгляда, Нас всех переплюнул мадьяр-костолом Весомостью личного вклада. VI И пусть. Потомки назовут банальным Мой офигенный план учить плетьми Тех, кто во славу финиковой пальмы Живьем сжигает мать с тремя детьми. Кто превратил охоту на волков В крутую чистку собственного клана? Не город Рим живет среди веков, А благостное "Pax Americana". VII Обратно в зал: Вы можете не верить. Спокойный сон — для совестливых лиц, Но нам сулили не друзей, а челядь И воспаленье каменных таблиц. Я вынужден сбежать, как та семейка, Пусть не в пустыню, пусть не на осле В моем кармане только карамелька Еще напоминает о Москве. Наверное, вы милосердно правы. Огонь в глазах — еще не блеск планет, И только и всего в мерцаньи славы, Что нить видна. И пыль. А толку нет, И веры нет. Зато плясал мазурку Как Понятовский. Сексуальный пыл Мешал купаться польскому придурку Увез не ту, которую любил. Как глупый кит. Дышать с тобою вместе. На берегу он сам себя казнит, Зато я до того невольник чести, Что, как учил Ламарк, позорю вид. Так воздух с губ. Так золотая чаша Любой настой. А грязное белье Сама стирай. Возлюбленная наша Отныне — достояние мое. При встрече снимем шляпу. У ошибки Цена своя. Красавцев в двадцать лет Сводили в гроб не пушки, а улыбки Виконта Алеф и маркизы Бет. Я слишком долго изводил бумагу. Пора уже. Вздыхаешь и несешь Оттачивать наследственную шпагу И по дешевке — бабушкину брошь. Подковано. Блестит. Приобретаю Известность и — куда там город Рим Провинции на берегу Дуная. На юге — Понт. На севере — Гольфстрим. VIII Рем — Ромулу Достаточно пакостно, чтобы остыть Семьсот километров от Вены! Здесь смогут в провидимом будущем жить Семиты и аборигены. Ты пишешь, что сей Капитолий — тюрьма, Но это смешно и неверно. Ведь даже была симпатична сперва Юдифь голове Олоферна.