Фрагмент 65. С «Ладой» Воробьева на секс не надейся.

Очнулся я на веранде. В сумерках и в белом смокинге, которого у меня никогда в жизни не было. И с бокалом в обессилевшей руке. Из кармана торчал красный платочек, изъятый у щеголя из Gallery La Fayette. Длинный стол, занимавший непропорциональную часть ресторанного пространства, украшали полевые цветы, которые укрывали нас с Софи от брутальных взглядов Ванечки и Клипотина.

Вокруг — напитки в запотевших сосудах и закуски для гурманов: фрукты, орехи, сыры, от которых при поднесении ко рту шел такой запах, как будто они неделю лежали в промежности бомжихи. Короче, почувствуй себя аристократом!

Мы располагались на торцевых частях стола и переговаривались громкими выкриками. Расстояние между нами было столь значительно, что туда запросто поместились бы футбольные ворота. Если бы кому пришла фантазия их туда поместить. У меня возникла идея измерить длину стола, чтобы проверить точность глаза. Я уже вызвал для замеров официанта, но поведение Клипы помешало моим планам.

Этот свин, видимо, уже хорошенько принял, поэтому нахальничал, шумел и в целом вел себя, как устрица, которой сказали, что она деликатес. Ванечка пытался не отставать от Клипы, а чтобы Ванечке не отставать, достаточно пары бокалов. «Тотал» у Ванечки четыре с половиной бокала. «Верх» — гарантированный блев. «Тотал» на Клипу не принимался.

Он как раз встал и гаркнул так, что на веранде все умолкли и обратили на него пристальное внимание:

— Я хочу выпить за музыку!

Софи сочла нужным переводить пьяный базар иностранной общественности.

— Только музыка облагораживает нас, — расчувствовался Клипа. — Без музыки мы стали бы абсолютными скотами… Поэтому я прошу музыкантов играть громче. Чтобы мы остались людьми! Мой тост — за музыкальных людей.

Бельгийцы вежливо улыбнулись и для приличия пригубили вино. Клипа и Ванечка выпили полные фужеры залпом, Как водку.

— Дай парням полштуки на струны, — показал Клипа в сторону подиума, где трудился оркестрик. — Я хотел бы поменять ре-пер-ту-ар.

От неожиданности (что Клипа знает такие слова) я сразу выдал пятьсот евро. Клипа заграбастал их и пошел шушукаться с музыкантами. И действительно, песни после моего транша пошли иные. Клипа вылез на сцену и запел «Катюшу». Бельгийцы принялись заказывать вместо изысканных блюд картошку и селедку. Официанты еле успевали откупоривать бутылки. Крик и ор поднялся невообразимый. Белоснежными салфетками отирались потные физиономии. Кто-то попробовал пройтись вприсядку. Но неудачно. Пару человек стошнило в озеро. Клипу на подиуме сменил Ванечка с писклявыми «Подмосковными вечерами».

Софи хохотала и отталкивала меня, когда я ластился к ее рукам. Софи наливала мне сидр. Ей, как ни странно, нравился весь этот бардак, и поведение моих товарищей нисколько не смущало. Клипа притомился от пения и подсел к нам. Как и полагается, с распахнутым во всю ширину русской души воротом и с голдой в палец толщиной наружу. На лице его блуждала меланхолия, хотя такое высокопарное слово, конечно, абсолютно не подходило его сорокаградусной жаре.

— Красота надоела, — загрустил Клипа, глядя на огни, отражающиеся в экологически чистом (за один и два) озере, — хочется просто водки с огурцом.

— Ну закажи и выпей. Какие проблемы?

— Нет, так не годится! Надо еще, чтобы всей этой красотищи не было. Только тогда хорошо пойдет. С такой красотой под боком нажираться стыдно. Как сейчас принято выражаться, не-ци-ви-ли-зо-ван-но. С такой красотой не в кайф будет. А мне хочется мордой об стол, — капризно заявил Клипа.

Софи смеялась…

Бельгийцы завели хоровод, нацепили неведомо откуда взявшиеся маски и почувствовали себя счастливыми. Ванечка спал на клумбе. Выложил на нее из желудка свой недавний ужин, а потом, словно застеснявшись, прикрыл его собственным телом. В общем, им всем было нескучно. Заезжали и цыгане…

Посреди буйства Софи улыбнулась мне не только доброжелательно, как обычно, но и кокетливо. Потом поцеловала за ухом. Потом… Нет, этого не может быть… Потом мы просто пошли наверх. В наш люкс. Поднимались медленно, поэтому можно было предположить что угодно… Софи устала, Софи хочет заманить, а потом отвергнуть, чтобы в очередной раз поиграть моими чувствами, Софи хочет посидеть в номере, а одной ей скучно, Софи… Не знаю, чего она хочет. Если бы хотела меня, то, наверное, мы поднимались бы стремительнее.

Но Софи не сказала мне выйти, когда начала раздеваться у постели. Она осталась в одном белье. В белом! Белом-белом, как фартучек у первоклассницы на школьной линейке.

— Ну, что ты стоишь? Я перестала тебя интересовать? Тогда спускайся к друзьям.

— Нет, просто я счастлив, поэтому как-то… теряюсь.

— Ты смешной совсем. Вроде взрослый, а иногда ведешь себя, как ребенок. Нерешительный…

Я постарался стать решительным: подошел и поцеловал Софи в ресницы. Потом опустил бретельку лифчика и поцеловал в плечо. Потом расстегнул лифчик и отбросил его на кресло. Мне повезло — застежка спереди. Наверное, Софи специально такой подобрала, чтобы я не мучился и промедлением не убивал наслаждение. Она прижималась ко мне, запрокинув голову назад и подставив шею для поцелуев. Но я чуть отстранился — хотел взглянуть на ее грудь. И я… Я, конечно, угадывал, что у Софи шикарная грудь, но даже воображение не способно придумать такую роскошь.

— У тебя такая… ну, — я совсем потерял способность выражать не только мысли, но и высокие-высокие чувства, — у тебя потрясающая грудь. Волнующая. Вот это размер!

— Размер? Четыре, — польщенно и смущенно отозвалась Софи.

— Это же «вершок» на «Ладу» Воробьева! — зачем-то брякнул я.

— Что за Лада Воробьева?! — отпихнула меня Софи.

— Какая Лада, при чем тут Лада? — пролепетал я.

— Ты только что сравнил меня с какой-то Ладой Воробьевой. — Софи закрыла грудь локтями. — Это твоя подруга?

— Я? Я просто сбиваюсь… Мне так хорошо.

— Я не позволю сравнивать себя с какими-то шлюхами, с которыми у тебя романы.

— Прости! Это недоразумение. Я все объясню.

— Вали к своим пьяным дружкам!

Я зажмурил глаза от оглушительного стыда и, бросившись обнимать ее ноги, провалился в кромешную тьму.