"Тотем Человека" - читать интересную книгу автора (Герасименко Анатолий)Глава 1 Всего хорошегоЯ сразу понял, что Дины рядом нет. Чтобы убедиться, потянулся и нашарил слева на кровати смятую подушку, скомканное одеяло и прохладные складки простыни. В комнате я был один. Разумеется, ничего особенного нет в том, что жена встала раньше мужа, но почему-то стало тревожно. И тут же мутной волной хлынули воспоминания. Мы поссорились. Нарочитая вежливость, сорвавшаяся колкость, первая обида, первый упрек, моя грубость, ее отчуждение… Поссорились. Крепко поссорились, и едва успели помириться перед тем, как пришел Черный. Или сначала Черный пришел, а потом помирились? Или вообще не помирились? Ничего не помню. Проклятый коньяк. Ба, да ведь уже пол-двенадцатого. Попраздновали, однако. Надо откинуть одеяло и… вот так… осторожно-осторожно сесть на кровати. Эй, впередсмотрящий! Чист ли горизонт? Штормит, сэр! Как бы не пришлось свистать всех наверх… А ведь когда-то я, ребята, из кровати утром выпрыгивал. Когда-то я сразу зарядку начинал делать, ребята. Начинал с полста отжиманий, продолжал полусотней на пресс и заканчивал отработкой ударов по невидимому противнику, да еще по гантельке в каждой лапе было, да потом контрастный душ… Ага. Интересно, вот если я сейчас начну отжиматься от пола, на каком по счету отжимании умру от передозировки спортом? Я подождал, пока уляжется шторм — девять баллов под черепом, восемь в желудке — потом экономными движениями встал и завернулся в халат. Прямо передо мной на стене висело зеркало. Зеркало отражало темноволосого мужика с нестриженой челкой, упавшей на глаза; высокого мужика, сероглазого, вполне себе симпатичного. Только очень уж небритого и с заметной похмельной синевой под нижними веками. Н-да. Пора побриться, отмокнуть под душем и принять волшебную таблетку. Приступим же, и пусть таблетка будет первой в списке. Надлежало пройти долгую дорогу по коридору, а в конце меня ждала кухня, холодильник и вожделенная золотистая упаковка анальгетика. В конце вообще предстояло много хорошего, например, душ и туалет. Но перед этим нужно было миновать дверь в гостиную. Закрытую. Накануне в гостиной положили спать Черного, и, судя по тишине в квартире, он все еще спал. А потом, размышлял я, хватаясь за стену, потом можно будет определиться, где находится Дина. И принять душ. И выставить Черного за дверь, потому что сколько можно праздновать уже, в конце концов. И завалиться обратно в постель, обнимая Дину (помирились, помирились, теперь вспомнил) слушая шум дождя за окном, ожидая, когда утихнет боль. Ну ладно, шум дождя можно вычеркнуть, он слишком романтичный. А потом пойдем гулять. Мы давно не гуляли вдвоем, а я так люблю, когда она берет меня под руку и прижимается на ходу… На кухне Дины не было. И в ванной ее не было. И в туалете ее тоже не было. Оставалось предположить, что она в комнате у Черного. Вздор, что ей там делать? Дина Черного недолюбливала. До стычек не доходило, но оба подчеркнуто сторонились друг друга, и было невозможно представить, что Дина и Черный по доброй воле останутся вдвоем. Жаловаться на меня решила? Кому — Черному? Вряд ли. Я подкрался к двери и прислушался. Тиканье часов на стене. Музыка, сочащаяся из квартиры этажом выше: мерный гул басов, неразборчивые вопли солиста. Тот самый шум дождя, про который я успел решить, что он мне кажется с похмелья. Больше ничего расслышать не удалось. Я повернул ручку и осторожно приоткрыл дверь, после чего некоторое время рассматривал разобранный диван и столик с остатками вчерашней попойки. Даже за дверь посмотрел (ну и глупо же я выглядел при этом, должно быть). В комнате не было ни души. Я остался один — и головная боль со мной. Может, Черный с Диной пошли в магазин? А зачем? Не продолжать же этот вчерашний кошмар, и так им хреново не меньше моего, поди. Может, решили пошутить и прячутся? — Эй, — сказал я несмело. Никто не ответил. И тут я увидел на столике лист бумаги. 'Не ищи, не вспоминай, не держи зла. Ты неплохой человек, но пьяница и лузер. Я уехала с Черным. Всего хорошего'. У нее была куча недостатков, и среди прочих — стремление всегда говорить правду. Особенно, если эта правда причиняла людям боль. У Черного тоже была куча недостатков, и самый главный из них — то, что он приходился мне другом. Я заметался по дому в поисках телефона, нашел, стал названивать Черному, Дине, опять Черному, снова Дине. Абоненты мои находились вне зоны действия сети или отключили свои аппараты. Да что же это такое. Я позвонил домой Черному. Бесполезно. 'Розыгрыш, — сказал голос у меня в голове. — Решила проучить. А Черный, гад, подыграть согласился. На лестничной площадке, небось, стоят и хихикают'. Я кинулся в прихожую. Ломая ногти, отпер хитрые замки, выбежал на площадку. Никого. 'Ну, не знаю, — сказал голос в голове. — Внизу посмотри'. Прыгая через две ступеньки, я спустился на первый этаж и выглянул во двор. Двор был огромным, гулким от летнего дождя, совершенно безлюдным. Только бродячая кошка настороженно глянула из-под машины. Не бойся, сестричка, свои. Жаль, говорить не умеешь. Вдруг помогла бы… 'А может, этажом выше спрятались?' — предположил голос. Снова сумасшедший марафон по лестнице, до самого чердака. Все напрасно. Обратно я шел, тяжело налегая на перила: пробежки не для тех, кто выпил бутылку коньяку вчера на ужин. Квартиру я нашел такой же пустой, какой оставил. В открытую дверь натекло прогорклого лестничного запаха. Прихожая выглядела как-то не так. Чего-то не хватало, чего-то обычно незначительного, но сейчас очень важного. Я помотал головой, вызывая к жизни утихшую боль, уже почти осознав, уже почти испугавшись, уже не желая понимать — и все-таки понял. На вешалке не было плаща Дины, на полу — ее сапог. Дина ушла всерьез и насовсем. 'Так не бывает, — подумал я. — Это не со мной происходит, этого со мной просто не может произойти'. Я опустился на корточки, не сводя глаз с тапочек Дины. Тридцать шестой размер. У всех кошек маленькие ножки. Тапочки мы купили вместе, долго выбирали в супермаркете, и еще Дина, воровато оглядываясь, успела их примерить, а я стоял, заслоняя, и мы смеялись, а потом пошли на кассу и оплатили эти тапочки, пушистые, ее любимого фиолетового цвета. Кассирша глядела испуганно и обиженно на развеселившихся влюбленных, а мы целовались, долго, прилюдно, почти напоказ… То, что произошло в следующий миг, было странно, и я никогда больше не испытывал таких ощущений — ни раньше, ни потом. Голова закружилась, точно я падал, вокруг поплыли сверкающие точки. Я задышал часто-часто и ощутил странный, усиливающийся зуд в кончиках пальцев. Дикая, сокрушительная ненависть маревом заклубилась перед глазами. Я поднялся на ноги. Зуд в пальцах усилился, стал теплом, разлился от кистей к локтям и охватил грудь. Черный, Черный, Черный. Он украл у меня жену, украл. Сволочь, тварь поганая. Ведь знал, что Дина — это все, что у меня в жизни хорошего было. Ни работы, ни образования, ни денег. Только жена, красавица и умница. Украл. Все украл. Я глубоко вдохнул и закричал. Это был даже не крик, а что-то среднее между рычанием и шипением. Потом мне стало очень легко, ибо обнаружилось, что можно бить кулаками в стену. Что-то жалобно хрустнуло на запястье. Разбил часы. Стекло над циферблатом брызнуло осколками, стрелки погнулись и навсегда застыли, сойдясь на двенадцати. Эти часы были первым подарком от Дины, я носил их, не снимая. Теперь их можно было снять. Вынув из кармана телефон, я набрал номер Боба и сказал: — Боб, у меня жену украли. Помолчав секунду, тот спросил: — Кто? — Черный, — сказал я очень спокойно. — Не ори, — посоветовал Боб. — Ты дома? — Дома. — Сейчас буду. Не уходи никуда. — Да я, кажется, никуда не спешу, — сказал я коротким гудкам. После этого оставалось только ждать. Заперев дверь, я прошел в гостиную, сел на разобранную кровать и стал читать проклятую записку, будто надеялся в ней найти подсказку, утешение, секретный код — хоть что-нибудь, кроме страшных коротких слов. На смену ярости пришло другое чувство. Никогда не было мне так одиноко; не помню отродясь такого отчаянного, бесконечного одиночества… не помню. А ведь моя память хранит в себе целых две жизни. Человеческую — ту, что проживаю сейчас — и прошлую, кошачью. 'Слушая Тотем, поступишь верно', - вспомнил я. Когда тебе плохо, когда не знаешь, что делать, когда жизнь показывает зубы — представь, что бы на твоем месте делал Тотем, и обретешь покой. Это знает каждый хинко, был ли он раньше кошкой, волком, крысой или еще кем. Но сейчас я не знал, что бы сделал мой Тотем. Никогда, никогда, никогда мне не было так одиноко и так страшно. Вскоре приехал Боб, как и обещал. Коротко, по-деловому звякнул в дверь и, входя, привычным движением нагнул голову, чтобы не стукнуться о притолоку. На нем была милицейская форма. Я начал сбивчивый рассказ о своей беде, но Боб поднял ладонь и прикрыл глаза, будто заснул на ходу. Не раздеваясь, встал посреди прихожей. Пришлось замолчать: стараясь думать картинками, я сосредоточенно вспоминал все, что случилось, начиная со вчерашнего вечера. Боб стоял, зажмурившись, похожий на манекен, огромный манекен. Хорошо, что от прошлых жизней у нас остаются не только воспоминания. Хорошо, что еще остается — дар. Прошла минута. — Черный у вас ночевал? — спросил Боб. Я кивнул. — Просто так пришел? — Сказал, что в автоматах деньги выиграл. Отмечали. Боб покачал головой: — Вы же в ссоре. Я замялся. — Не то чтобы в ссоре… Просто поругались сильно. Потом остыли, но не общались почти с тех пор. Почти год. А вчера он пришел. Я думал, хочет лед сломать. — Чего сломать? — Лед. Так говорится. Он несколько секунд изучал мое лицо, затем попросил: — Записку покажи. Записку он изучал долго, словно учил наизусть. — Ты уверен, что это почерк Дины? — спросил он. Я опять кивнул. — Ну, ладно, — сказал Боб, отдал мне записку и хрустнул суставами. — И что ты от меня хочешь? — Я хочу, чтобы ты помог мне найти Дину. — Зачем? — спросил Боб. Я подумал: а и в самом деле, что можно сделать, если даже мы их найдем? Уговаривать Дину вернуться? Скорее всего, пустой номер. Потребовать судебного разбирательства? Глупости, зачем мне судебное разбирательство. Попрощаться? Вот это больше похоже на правду. Попрощаться по-человечески. Невыносимо думать, что шесть лет жизни с любимой женщиной закончились десятью словами, нацарапанными на мятой бумажке. И еще что-то сделать, надо что-то сделать еще… Ах да. Черный. Ты мне ответишь за то, что натворил, братец. В этот момент Боб сказал: — Повезло тебе, что у меня выходной. Поехали. — Куда? — К Черному, куда. Он ведь на Ленинском живет? — У него телефон не отвечает, — предупредил я. Боб выпятил грудь и посмотрел свысока. Он любил так делать; впрочем, очень легко смотреть на всех свысока при росте метр девяносто пять. — Знаешь, великолепный, — сказал Боб, — не все люди считают своим долгом снять трубку, когда звонит телефон. 'Великолепный' звучало чертовски обидно, но он был прав. Вообще-то, Боб всегда любил поддеть меня по пустякам. Вот, 'великолепным' назвал. (Говорят, раньше все кошки-хинко так друг к другу обращались. Потом это стало… архаичным — так принято говорить? Да, это стало архаичным. Если проще, слово превратилось в дразнилку). Но в список проявлений дружбы входит умение прощать. Или хотя бы так принято думать. Так что я быстро оделся, накинул плащ — роскошный мой макинтош, еще один подарок Дины. Мы спустились. Прямо посредине двора помещался 'уазик' Боба, нагло и откровенно отрезав пути к выезду, по меньшей мере, полудюжине машин. Я в первый раз очутился в ментовской машине, хотя Боба знаю с детства. Каково это — сидеть в милицейском 'уазике'? Да ничего особенного. Тряско немного, вот и все. …Мы уехали, а бездомная кошка смотрела из-под машины нам вслед. Доехали быстро. Скорее всего, потому, что все уступали дорогу 'уазику'. Все-таки Боб молодец: хоть и выходной, а приехал на служебной машине, да еще оделся, что называется, по форме. Это могло сыграть нам на руку — если что. В дороге Боб молчал, а я думал про Черного и Дину. — Ключи у тебя есть? — спросил Боб, когда мы очутились перед дверью в квартиру Черного. Я помотал головой. — Придется ломать, — решил Боб. — Ладно, сначала так попробуем… Он позвонил в дверь. Раздался неожиданно громкий, резкий звук. Черный так и не удосужился поменять старый звонок, который поставили при строительстве, лет тридцать назад. Собственно, это устройство нельзя было называть 'звонком', потому что издавало оно не звон, а пронзительный, сверлящий сигнал на каких-то особенно болезненных для уха частотах. Видно, строители тех времен считали, что, если кто-то пришел в гости, то такое событие сродни боевой тревоге на корабле, и оповещать об этом должна оглушительная сирена, а не буржуазное звяканье. Боб позвонил еще раз, и еще, а потом отступил на шаг и ударил в дверь плечом. При этом он крепко наступил мне на ногу. Я понял, что для Боба началась охота, и он не замечает вокруг ничего, кроме своей цели. Дверь поддалась со второго удара — Боб был зверски силен, как и все хинко-волки. Он влетел в квартиру, одним прыжком очутился на кухне, вернулся, рванул дверь в единственную комнату. Я сунулся в кладовку, заглянул в санузел. Потом мы с Бобом встретились в прихожей. — Пусто, — сказал я, чтобы что-нибудь сказать. — Пусто, — согласился Боб и перевел дух. — Кофе сделаешь? — Если есть, — сказал я с сомнением. — Думаешь, уже можно не торопиться? Боб оскалился. — Головой торопиться надо, Тимоха. В кухонном шкафчике нашлась початая банка кофе. Из банки пахло горелой пластмассой, с этикетки безнадежно улыбался очень известный певец. Я вскипятил чайник и заварил напиток так, как любил Боб: полчашки смеси из кофейных гранул и сахара, полчашки кипятка. Себе я налил воды, потому что, хоть голова и прошла, но страшно хотелось пить. Эх, пива бы. Боб аккуратно прикрыл входную дверь, так, чтобы нанесенный ущерб был незаметным. Получилось неплохо. Наверное, Боба специально учили бережно ломать чужую собственность. Мы уселись за кухонный стол и стали смотреть по сторонам. Кухня у Черного была маленькая и замызганная. В кафеле зияли проплешины, двери шкафчиков не закрывались, в мойке высилась стопка тарелок, подобная античным руинам — очень грязным руинам со следами плесени. Потолок стоило побелить. — Н-да, — сказал Боб. — Что — н-да? — спросил я. Он покачал головой, дуя на свое жуткое пойло. — С кондачка взять не получилось. Придется в розыск давать обоих, это надолго. Настраивайся на ожидание, старик. Я вспомнил, о чем хотел сказать. — Мы с ней поссорились вчера, — говорить было трудно, слова застревали в горле. — Сильно поссорились. Я выпил, она… ну, в общем, сорвались. Боб посмотрел на меня. — Опять завязать обещал? Я кивнул. — А Черный пришел с бутылкой? — Да, — поспешно сказал я. — Нет… Не помню. По-моему, я сначала того… потом мы поссорились, а потом уже Черный… Или сначала помирились… — Бывает, — сказал Боб с фальшивым пониманием. — С женой поссорился, с Черным поссорился… Бывает. Лучше бы он промолчал. — Извини, — сказал я, встал и вышел в комнату. Здесь все напоминало Черного. Здесь стоял его запах: нестиранные носки, курево, дорогая туалетная вода. Кресло в углу хранило форму его зада, обои под выключателем на стене были вытерты до гнусного бежевого цвета. Когда-то мы с Черным дружили, когда-то я равнялся на этого человека, когда-то копировал его привычки — до того памятного скандала — но я ни единого раза не был у него дома. Он избегал приглашать меня в гости и всякий раз находил предлог, чтобы отказать, когда я напрашивался сам. Сволочь. Вор. Ты воспользовался нашей маленькой войной, Черный. Ненавижу тебя, падали кусок. — Тим, ты чего? — спросил Боб у меня за спиной. Я обернулся. Видно, что-то было у меня с лицом, потому что он поднял брови и осторожно взял меня за локоть. — Все нормально будет, — сказал он. — Слышишь, да? Нормально все. — Ага, — сказал я, — нормально. В прихожей раздался звонок, тот самый сигнал к боевой тревоге. Я бросился вон из комнаты, распахнул покалеченную дверь и успел слегка удивиться, а потом у меня в животе взорвалась сверхновая звезда. Поначалу было не очень больно, только отчего-то я оказался на полу, и еще в легких совсем не осталось воздуха. Скорчившись, я пытался вдохнуть, но вместо обычного, человеческого вдоха получались какие-то рыгающие всхлипы. 'Вот он, знаменитый удар в солнечное сплетение', - спокойно отметил голос в голове. Вслед за этим я смог сделать крошечный вдох, и вместе с воздухом пришла боль. Тот, кто меня ударил, был одет в адидасовский спортивный костюм; тот, кто пришел с ним, щеголял в длиннополом пальто, из-под которого выглядывали спортивные же брюки. 'Адидас' шагнул ко мне, но тут же поднял руки над головой. Его напарник резко повернулся — мелькнули полы пальто — и затопотал вниз по лестнице. — Стоять, — пролаял Боб, перепрыгнул через меня и устремился следом за беглецом. По дороге Боб совершил короткое движение рукой, в которой невесть откуда очутился пистолет. 'Адидас', отлетев к стенке, сполз на пол со мною рядом — только штукатурка за обоями посыпалась. После этого он не шевелился и не издавал звуков. Даже глаза закрыл. Впервые за день я почувствовал что-то вроде удовлетворения. Боб вернулся в квартиру. — Ушел, — сообщил он. — Вставай, чего разлегся. Он протянул руку. Я встал, обнаружив, что снова могу дышать. Не так уж страшна оказалась первая встреча с миром, который показывают в боевиках. Впрочем, если бы не Боб, я, скорее всего, никогда больше не смог бы смотреть кино… В это время Боб, схватив 'адидаса' за ногу, потащил его на кухню. Там он поместил его посредине пола и легонько пнул под ребра. — Товарищ майор, — не открывая глаз, сказал 'адидас'. — Не бейте, ошибка вышла. Извиняемся, и все такое. — Твои товарищи лошадь в овраге доедают, — сказал Боб. — Звать-то как? — Петром. — Ну, Петя, — сказал Боб, устраиваясь верхом на табуретке. — Я сейчас вызову ребят, и они тебя отвезут, куда надо. Но вот что будет дальше — это вопрос. Предлагаю внятно и быстро рассказать, зачем вы сюда приходили. В таком случае я всем говорю, что ты на улице к девушке пристал, а мой друг ее решил защитить. В результате чего ты ему нанес легкие телесные повреждения. Это если ты будешь с нами честен. Если не будешь, то расскажу все без утайки: как вы дверь ломали, как в квартиру врывались, как ты мне ножиком угрожал, и как при обыске у тебя в карманах я нашел пакет с очень странным порошком… — Начальник, — сказал Петя, — за что ж так-то. Я скажу. И он сказал. По словам 'адидаса' выходило, что он работал в игорном бизнесе, как он выразился, 'администратором зала'. Сеть клубов, которую держали Петины хозяева, была довольно велика и приносила хороший доход вполне легальными методами. Но вот беда: неделю назад появился везунчик, который трижды выиграл большие суммы в клубах этой сети. Охрана клуба, где все произошло в последний раз, попыталась задержать везунчика, но он сумел уйти. Тем не менее, его запомнили и составили примерный портрет, который к сегодняшнему утру разослали в каждое казино. Везунчик себя ждать не заставил, объявился в очередной раз, да не один, а с бабой. Они пришли как раз в тот самый клуб, где работал Петя. Само собой, везунчика узнали еще на входе, попытались схватить, но каким-то чудом и он, и его баба смогли убежать. Правда, Петя успел схватить его за подол куртки, и куртка осталась у Пети. В кармане куртки обнаружился паспорт, а в паспорте — имя везунчика и адрес прописки. Петя тут же пошел по горячим следам и очутился здесь. Начальник, тля буду, не вру. Отпустили бы меня, ничего ведь плохого не сделал, а другу вашему я фишек отсыплю за моральный ущерб… — Цыц, — сказал Боб. — Паспорт его с собой? 'Адидас' закивал. — Давай сюда, — сказал Боб. — Только медленно. Он принял из трясущихся рук паспорт в обложке из поддельной кожи. Я заглянул в раскрытую книжечку. С ламинированной странички смотрел на меня очень молодой Черный, еще с короткими волосами и в галстуке. — Сука, — сказал я. — Наручники принеси из машины, — попросил Боб. — В бардачке. Держи ключи. — Начальник… — заныл 'адидас'. — Хлебало заверни, — посоветовал ему Боб. Я спустился за наручниками. На улице шел тот же дождь, что и с утра. Все было мокрым и печальным, и, пока я искал, где Боб оставил машину, мне натекло за шиворот. Оказывается, мы припарковались за мусорной площадкой: почти что спрятались. Умно. Все кругом, похоже, умнее меня. Сговорились, наверное… Я открыл дверь, потянувшись — черт, больно же — открыл бардачок. Под кипой журналов притаились, тускло блестя, наручники. Раньше я никогда не видел их воочию. Они были очень тяжелыми, на вид опасными, словно хищными. Поднимаясь по лестнице, я немного боялся, что сделаю неловкое движение, и 'браслеты' — так их называют, да? — защелкнутся у меня на запястье, поэтому вздохнул с облегчением, когда наручники взял Боб. Он хлестнул одним кольцом по руке Пети, другим — по трубе батареи и, убедившись, что Петя прикован надежно, сказал мне: — Выйдем, поговорить надо. Я послушно поплелся за ним в комнату, но он вместо разговора вытащил телефон и принялся обзванивать каких-то знакомых ментов. Было это так: 'Илюха, здоров. Сам как? Нормально? Слушай, пошли одного лоботряса игровые автоматы обходить. Казино? Казино пускай тоже глянет. А все просто: надо найти двух человечков. Мужик и девчонка. Нет, фоторобот не получится. Какой еще фоторобот? Да их ни с кем не спутаешь. Он высокий, худой, волосы черные, длинные. Лет тридцать на вид. Девушка — брюнетка, волосы до плеч, вьются. Девушка роста мужику по грудь, выглядит на двадцать-двадцать пять. Глаза черные. Большие, круглые. Фигура? Спортивная, я бы сказал. Что ты ржешь, дубина. Что — особые приметы? Не, особых нет никаких, вроде. Вместе они все время, вот особая примета. Не разлей вода. И играть будут. В автоматы. Запомнил? Все, как увидит их твой человек — пусть в участок ведет и мне звонит. Спасибо тебе, старик. До связи'. Потом он набирал следующий номер, и все повторялось: 'Серый, хай. Сам как? Слушай, есть дело одно…' Как это гнусно, слушать полицейское описание любимого человека. Дина была невысокая, гибкая и стройная. Ее глаза все время меняли цвет: утром — как черный янтарь, днем — как влажный базальт, вечером — как древесный уголь. Они научили меня различать оттенки черного, ее глаза. У Дины был небольшой прямой нос, как у Афины Кресилая, и мягкие губы — как у Венеры Боттичелли. Волосы Дины сверкали, точно вороненая сталь. Я не знал женщины красивей ее. Наконец, Боб закончил последний разговор и сказал: 'Уф'. — А почему автоматы? — спросил я. — Он в казино выиграл, так? — спросил Боб — Так. — Ему понравилось, так? — Ну. — Ну а теперь подумай, что у него на уме, и как ему в этом может помочь твоя Дина. Через секунду я понял, как она может ему помочь. — Дерьмо, — сказал я. |
|
|