"Человек за спиной Гитлера" - читать интересную книгу автора (Безыменский Лев)

Очерк четвертый: Карл Вольф и Рудольф Гесс

Случалось ли вам беседовать с обергруппенфюрером СС? Более того: с оберстгруппенфюрером СС, то есть с носителем наивысшего в иерархии СС звания, которое за все годы существования СС было присвоено лишь один раз и именно моему собеседнику? Правда, оберстгруппенфюрер сидел передо мной не в форме (оказывается, он ее не надевал, так как по бюрократической волынке его последнее звание Гиммлер не успел утвердить, а рейх развалился). Стройный и бодрый для своих 82 лет, он перебирал папки своего семейного архива и очень охотно вспоминал о тех годах, когда ему пришлось быть начальником личного штаба рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера — то есть своеобразным «Борманом», стоявшим за спиной могущественного главы организации СС.

Карл Вольф был живым опровержением типичного представления об эсэсовце, как грубом и неотесанном профессиональном убийце, звероподобном исполнителе преступных приказов. Оказывается, были и другие: высокообразованные, высококультурные люди, говорящие на многих языках, знатоки немецкого и международного права, умеющие обходиться с коронованными особами и высшей аристократией. Таков бы Карл Вольф, неожиданно избравший в 20-е годы путь в рядах «охранных отрядов» Генриха Гиммлера. Расчет оказался точным: Гиммлеру были нужны и такие «нетипичные» эсэсовцы, которые могли выполнять самые сложные задания, отличавшиеся по сложности от работы расстрельных «эйнзатцкоманд» в Бабьем Яру. Вот почему на Вольфа выпало осуществление хитроумного политического замысла, который в конце войны родился в самом узком кругу верхушки СС и представлялся этой верхушке средством выиграть политическими методами то, что не удалось достичь методами военными. Впрочем, не только в конце войны. Хроника третьего рейха запечатлела не до конца ясное (до сих пор!) событие, свершившееся на исходе 10 мая 1941 года — причем не в Германии, а на шотландском побережье Англии, куда спрыгнул с парашютом не кто иной, как заместитель Адольфа Гитлера, рейхслейтер Рудольф Гесс.

Политический смысл полета Гесса — хотя и является объектом нескончаемых споров историков — достаточно определенен. В «многополярной» политике Гитлера и его борьбе за мировое господство Германии было много вариантов, много альтернатив. Одна из них состояла в том, что Германия должна и может вести эту «всемирно-историческую борьбу» не в одиночку, а при поддержке западных «демократических» государств. Такая же возможность рассматривалась политическими комбинаторами не только в Германии, а за ее пределами — в Англии, Франции и США. Другое дело, что у этой альтернативы были мощные противники, среди которых был долгое время сам Адольф Гитлер и виднейшие деятели НСДАП, CA и СС. Но и здесь о многом думали…

Историческая литература, посвященная полету Гесса, очень велика. Тем не менее до сих пор остается много спорных вопросов, которые требуют разрешения для того, чтобы понять политическое место, которое занимает этот эпизод в истории Второй мировой войны, а в нашем исследовании — в карьере Бормана. Наиболее часто в литературе высказывается взгляд, объясняющий этот беспрецедентный полет личной инициативой Рудольфа Гесса и отрицающий соучастие в этом рискованном предприятии Гитлера и других лидеров третьего рейха. По существу, эта версия принадлежит не кому иному, как Мартину Борману, который в свое время порекомендовал Гитлеру объявить Гесса сумасшедшим. Эта версия была опубликована еще в мае 1941 года и с тех пор в различных вариантах гуляет по страницам исторических исследований и популярных брошюр. Но это не придает ей особой убедительности. Как раз наоборот! Тот факт, что она принадлежит Мартину Борману, заставляет нас отнестись к ней с крайней осторожностью.

Кстати, в дневниках Бормана за 1941 год это событие выглядит так (сохранилось несколько вариантов старого дневника, который, по указанию Бормана, был перепечатан на машинке и положен в его личный архив.):

В другой, более подробной записи это выглядит так:

В этих двух «сообщениях» и была сформулирована версия о «ненормальном» Гессе.

Иная, но не менее спорная трактовка полета Гесса на Запад состоит в том, что его рассматривают как некую «экстравагантность», не имеющую связи с общим контекстом нацистской политики того времени. Все это и заставляет нас подробно остановиться на данном эпизоде, сосредоточившись на двух основных вопросах.

Вопрос первый: Являлся ли полет личным делом Гесса?

Вопрос второй: Каковы были политические цели этого предприятия?

Итак, начнем по порядку. Существует много описаний того, как разыгрывались события 11 мая 1941 года, когда фюрер узнал о полете своего любимого соратника и заместителя в Англию. Эти описания принадлежат различным лицам, например, начальнику эсэсовской разведки Шелленбергу, личному переводчику Гитлера Шмидту, начальнику ОКВ Кейтелю и многим другим. Все эти свидетельства примерно схожи. Они сообщают, что, узнав о происшедшем, Гитлер пришел в неописуемую ярость. Тут же следует описание того, как он приказал сообщить о сумасшествии Гесса.

У нас есть возможность использовать свидетельства, которые описывают подлинный ход событий 10 мая. Одно из них — живое свидетельство личного адъютанта Гитлера штурмбанфюрера СС Отто Гюнше.[9]

…«11 мая около 10 часов утра в приемной перед кабинетом Гитлера появился адъютант фюрера Альберт Борман, брат Мартина Бормана, с адъютантом Гесса оберфюрером CA Пинчем. Пинч держал в руках белый запечатанный пакет. Альберт Борман попросил камердинера Линге разбудить Гитлера и доложить ему, что явился Пинч со срочным письмом от Гесса. Линге постучал в дверь спальни. Гитлер сонным голосом спросил:

— Алло, что случилось?

Линге доложил. Последовал ответ:

— Я сейчас выйду.

Через несколько минут Гитлер, небритый, вышел из своего кабинета, смежного со спальней. Он подошел к Пинчу, поздоровался с ним и попросил письмо Гесса. С письмом в руке Гитлер быстро спустился по лестнице в гостиную. Линге, Пинч и Борман еще не успели сойти с лестницы, как Гитлер уже позвонил. Когда Линге вошел в гостиную, Гитлер стоял у самой двери, держа в руках распечатанное письмо. Он резко спросил Линге:

— Где этот человек?

Линге вышел и ввел Пинча в гостиную. Гитлер обратился к Пинчу:

— Содержание письма вам известно?

Пинч ответил утвердительно. Выходя из гостиной, Линге видел, как Пинч и Гитлер подошли к большому мраморному столу. Через несколько минут снова раздался звонок. Линге опять вошел в гостиную. Гитлер все еще стоял у стола. Рядом с ним был Пинч. Гитлер бросил Линге:

— Пусть придет Хегль.

Хегль, начальник полицейской команды при штабе Гитлера, быстро явился. Гитлер приказал ему арестовать Пинча. Затем велел немедленно вызвать Мартина Бормана, который был тогда начальником штаба у Рудольфа Гесса. После разговора с Борманом Гитлер вызвал в Бергхоф Геринга и Риббентропа. Тем временем к фюреру вызвали имперского руководителя печати Дитриха, находившегося в то время в Бергхофе. Гитлер приказал Дитриху докладывать ему все сообщения из Англии по поводу полета Гесса и запретил пока сообщать что-либо о Гессе в печати.

Вечером 11 мая Гитлер совещался с прибывшими в Бергхоф Герингом, Риббентропом и Борманом. Совещание длилось очень долго. Несколько раз вызывали Дитриха и спрашивали, нет ли сообщений из Англии.

О Гессе не было никаких известий.

Поздно вечером Дитрих доложил Гитлеру, что, по сообщению английского радио, Гесс приземлился на парашюте в глухой местности на севере Англии и задержан полицейским, которому он заявил, что прилетел в Англию для встречи со своим другом герцогом Гамильтоном.

Гитлер быстро спросил, не сообщили ли англичане о намерениях Гесса. Дитрих ответил, что об этом англичане молчат. Тогда Гитлер приказал Дитриху представить полет Гесса в немецкой печати как поступок «невменяемого». В окружении Гитлера стало известно, что решение объявить Гесса психически неуравновешенным было принято на совещании Гитлера с Герингом, Риббентропом и Борманом.

При поступлении из Лондона сообщения о том, что герцог Гамильтон отказался признать свое знакомство с Гессом, у Гитлера вырвалось восклицание:

— Какое лицемерие! Теперь он его не хочет знать!»

Гесс очутился в Англии вечером 10 мая, правда, в обстоятельствах, мало для него благоприятных. Гесс не смог приземлиться на самолете, выпрыгнул с параплотом, повредил ногу. 11 мая утром к нему доставили герцога Гамильтона, которому Гесс изложил в самых общих чертах смысл своей миссии и попросил послать телеграмму в Цюрих по условному адресу. Вслед за этим Гесса посетил бывший советник английского посольства в Берлине сэр Айвон Киркпатрик, который удостоверил личность Гесса и услыхал от него более подробные комментарии к полету, включая предложение об англогерманском соглашении на базе раздела мировых сфер влияния. Киркпатрик имел три беседы с Гессом — 13, 14 и 15 мая. Казалось бы, ситуация для англичан прояснилась; кроме того, последовало заявление Гесса о том, что «Германия намерена предъявить России определенные требования, которые должны быть удовлетворены либо путем переговоров, либо в результате войны». Именно так доложил своему правительству после беседы с Гессом Киркпатрик.

Что же произошло? Если исходить из логики ситуации, когда Англия и Германия находились в состоянии войны (причем Англия в те дни уже знала, что война вскоре будет расширена нападением Германии на СССР), то, конечно, притязания Гесса должны были быть немедля отвергнуты, а он подлежал заключению в лагерь для военнопленных. Какой, действительно, мог быть с ним разговор!

Однако английское правительство практически вступило в переговоры с Гессом, поручив это лордуканцлеру Джону Саймону, который в сопровождении того же Киркпатрика 9 июня провел с Гессом подробнейшую трехчасовую беседу.

Английский протокол этой беседы был представлен в Нюрнберге (как это ни парадоксально — не англичанами, а немецкой защитой). В ней Саймон назван д-ром Гатри, Киркпатрик — д-ром Маккензи, а Гесс обозначен буквой «Дж». Протокол начинается так:

«Совершенно секретно

9/VI-1941 года с 14.30 до 17.30

«Д-р Гатри. Я полагаю, что наш план очень хорош. Мы находимся здесь и вместе с нами стенограф, а также г-н Маас — свидетель, дальше в качестве переводчика д-р Маккензи и капитан Барнс.

Г-н имперский министр, меня проинформировали, что вы прибыли сюда, чувствуя, что выполняете миссию, и что вы хотели поговорить по этому вопросу с кем-нибудь, кто мог бы передать это правительству. Как вы знаете, меня зовут д-р Гатри, и я уполномочен правительством и вполне намерен выслушать вас и беседовать с вами, насколько это будет возможно, по любым вопросам, которые вы хотите сообщить мне для информации правительства.

Дж.[10] Я очень рад, что прибыл г-н Гатри.

Дж. Я знаю, что мое прибытие очень трудно понять.

Дж. Ввиду того, что это был экстраординарный шаг, я не могу ожидать иного.

Дж. Именно поэтому я хотел бы начать с того, что объясню, как я прибыл сюда.

Дж. Эта идея пришла ко мне, когда я был вместе с фюрером во время французской кампании в июне прошлого года.

Д-р Гатри. Я хотел бы знать: может быть, вы предпочли бы употребить выражение «я пришел к этому решению» и повторить эти слова. Это лучше, дабы не произошло бы никакого недоразумения.

Переводчик. Хорошо.

Д-р Гатри. Итак, будьте любезны повторить последнее предложение: я не совсем понял его.

Г-н стенограф, будьте любезны повторить.

Секретарь. Я пришел к этому решению прибыть сюда после того, как я видел фюрера во время французской кампании в июне.

Дж. Я должен заявить, что я прибыл к фюреру, будучи, как и мы все, уверен, что мы победим Англию рано или поздно, во всяком случае победим. И я выразил мнение фюреру, что мы должны, разумеется, потребовать от Англии возмещения в различных ценностях, например, торгового флота. Кроме того, мы много потеряли в результате Версальского договора.

Дж. Фюрер немедленно мне возразил. Он придерживался мнения, что в конечном счете война, возможно, приведет к соглашению с Англией, чего мы добивались с момента начала нашей политической активности. Я должен заверить, что с того момента, как я познакомился с фюрером, а именно с 1921 года, фюрер все время говорил об этом, а именно о соглашении между Германией и Англией, которое должно быть достигнуто. С того момента, как он пришел к власти, он добивался этой цели. Когда же мы были во Франции, он в то время мне сказал, что, даже будучи победителем, нельзя накладывать слишком тяжелых условий на страну, с которой надо достичь соглашения. В это время я подумал, что если в Англии когда-либо узнают об этом факте, то, в свою очередь, станет возможным, чтобы Англия со своей стороны была готова к этому соглашению.

Дж. Затем последовало предложение фюрера, сделанное Англии в момент завершения французской кампании. Как известно, на это предложение последовал отказ. Это обстоятельство более чем утвердило меня в решимости, что в этих условиях я должен выполнить мой план (долгая пауза). Вслед за этим началась воздушная война между Германией и Англией, которая принесла, безусловно, больше разрушений Англии, чем Германии. У меня создалось впечатление, что Англия не сможет сойти со своего пути без значительной потери престижа.

Дж. Вот поэтому я сказал сам себе, что я больше, чем когда-либо, должен выполнить свой план, ибо если я приеду в Англию, она сможет вести переговоры без потери престижа».

Но все это были, так сказать, «припевки», хотя они длились бесконечно долго. Даже у флегматичного Саймона терпение иссякло, и он заставил Гесса огласить документ, который тот привез с собой.

Документ назывался — «Основа для соглашения».

Киркпатрик прочел пункт первый:

«1. Для предотвращения в будущем войн между Англией и Германией будут определены сферы влияния. Сфера интересов Германии — Европа; сфера интересов Англии — ее империя».

Саймон: «Европа тут, несомненно, означает континентальную Европу?»

Гесс: «Да, континентальную Европу».

Саймон: «Включает ли она какую-либо часть России?»

Киркпатрик так перевел ответ Гесса: «Он сказал, что само собой очевидно, что Европейская Россия интересует нас: если, например, мы заключаем договор с Россией, Англия ни в коем случае не может вмешиваться».

Саймон на это сказал: «Я хочу узнать, что означает «европейская сфера интересов?» Если германская сфера интересов — Европа, то, естественно, хочется узнать, входит ли в нее Россия. Гесс ответил: «Азиатская часть России нас не интересует». Несколько дней спустя в беседе с лордом Бивербруком он прямо сказал ему, что его цель — побудить Алглию заключить мир с Германией, дабы затем совместно действовать против СССР.

Иногда можно встретить утверждения, будто Гесс вообще не знал о плане нападения на СССР. По этому поводу я услышал любопытные подробности от д-ра Вернера Кеппена. Он сопровождал Розенберга (а тот не только знал о плане, а с апреля 1941 года принимал участие в разработке будущей оккупационной политики) утром 10 мая 1941 года в поездке к Гессу. Розенбергу, который был вызван на 10 мая в Бергхоф к фюреру, вечером 9 мая позвонил тот же Пинч и попросил до Бергхофа заехать к Гессу. Оба рейхслейтера встретились на квартире Гесса в Харлахинге и долго беседовали с глазу на глаз. Видимо, разговор был довольно откровенным, ибо Розенберг впоследствии сказал:

— Я боюсь, что Гесса чем-то опоят и он все расскажет…

В действительности Гесса не опаивали. Он и без «допинга» был достаточно разговорчив.

Мы располагаем возможностью познакомиться с очередным, абсолютно аутентичным документом, мало известным широкой общественности. Его автор — личный адъютант Гесса, оберлейтенант Карл-Гейнц Пинч, долгое время бывший доверенным лицом Гесса. Именно ему Гесс поручил отвезти И мая 1941 года письмо Гитлеру, в котором Гесс под строжайшим секретом информировал о своем полете. Но, как часто бывает, секреты недолго остаются секретами. Посланный после полета своего шефа в Англию на восточный фронт Пинч оказался в советском плену. Там же — попав в руки опытных следователей — он подробно изложил все, что знал о полете. Этот документ 27 февраля 1948 года был доложен — как и дневник Бормана — И.В. Сталину, а также В.М.Молотову, Л.П. Берия, A.A. Жданову и М.А. Суслову. Но что еще важнее: вернувшись из советского плена домой, Пинч подтвердил правильность изложенных фактов. В частности, он сделал это в беседах с известным английским исследователем Джоном Лизером. Таким образом, если сделать скидку на типичную следовательскую фразеологию чинов НКВД, излагавших рассказ Пинча, этому документу можно верить — тем более, что он во многом подтверждается другими источниками. Итак, вот он.

«В декабре 1940 года я сопровождал Гесса в его поездке на фронт для осмотра полевых аэродромов под Парижем. Сочельник мы провели в парижском отеле «Рид». После обращения Гесса по радио к немецкому народу, в котором он заявил, что в 1941 году можно ожидать мира, он в беседе со мной рассказал, что в августе 1940 года по инициативе герцога Бедфордского и другйх английских влиятельных политиков в Женеве состоялась встреча английских уполномоченных с уполномоченными Германии профессором Альбрехтом Хаусхофер (сын генерала Карла Хаусхофер). При этой встрече англичане изъявили готовность начать переговоры о мире с Германией и выясняли немецкие условия. Англичане, со своей стороны, поставили в качестве предварительного условия для мирных переговоров расторжение пакта о ненападении, заключенного в 1939 году между Германией и СССР. Гесс говорил при этом, что Гитлер и он сам готовы, разумеется, выполнить это условие англичан, но Гитлер хочет начать переговоры с Англией лишь после того, как германская армия оккупирует Балканы.

В конце января 1941 года Гесс сообщил мне, взяв предварительно слово о сохранении сказанного мне в тайне, что он, по решению Гитлера, в ближайшее время намерен лететь в Англию, чтобы довести до конца переговоры, начатые в августе 1940 года. Гесс при этом выразил уверенность, что его появление в Англии укрепит позицию тех английских политиков, которые добиваются немедленного заключения мира с Германией, и что его задача увенчается успехом.

Уже в начале 1941 года Гесс начал подготовку своего полета в Англию. В феврале и марте 1941 года Гесс весьма интенсивно занимался разработкой политических и экономических предложений, которые должны были лечь в основу переговоров с англичанами. В разработке этих предложений принимали участие гаулейтер Боле (руководитель зарубежной организации НСДАП), министериаль-директор из имперского министерства хозяйства Яквиц, профессор Карл Хаусхофер и брат Гесса — Альфред Гесс, являвшийся заместителем руководителя зарубежной организации НСДАП.

В начале марта 1941 года Гесс продиктовал мне на машинку выработанные им предложения.

Содержание этих предложений, которые я лично печатал и поэтому хорошо помню, сводилось в общих чертах к следующему:

а) Германия отказывается от претензий на свои бывшие колонии в Африке;

б) Германия готова добровольно ограничить свой военно-морской флот, признавая господство Англии на море; в) Германия не заинтересована в поражении Британской мировой империи;

г) Германия готова оказать полную поддержку Англии в сохранении ею своей позиции мировой державы;

д) Германия готова оказать полную поддержку Англии в предотвращении ожидающегося после войны мирового экономического кризиса;

е) Германия требует от Англии возвращения замороженных с 1918 года частных немецких активов за границей, не зачисленных в счет репараций;

ж) в счет этих активов Англия обязуется после заключения мира поставлять Германии сырье;

з) Германия принимает на себя обязательство предотвратить грозящую из России опасность большевизации Европы и получает свободу действий на Востоке, что соответствует условиям англичан, выдвинутым уже на переговорах в августе 1940 года в Женеве.

В процессе этой подготовительной работы Гесс в беседах со мной высказывал ряд представляющих интерес соображений о намечаемых переговорах с англичанами и о тех мотивах, которые заставляли Германию искать мира с Англией именно в этот момент.

Смысл высказываний Гесса сводился к тому, что вся политика германского правительства в настоящее время направлена, главным образом, на подготовку войны против России. Я помню точно сказанную Гессом в этой связи фразу: «Освободятся силы, занятые на Западе, которые можно будет использовать против России».

Высказывания Гесса при этом содержали несколько раз ссылку на Гитлера. Так, я помню высказывание Гесса о том, что Гитлер твердо рассчитывает после победы над Францией на то, что с Англией можно будет легко сговориться в том случае, если Германия выступит против России.

Гесс внимательно изучал получаемую из официальных и секретных источников информацию, сообщавшую о благоприятных для Германии политических симптомах в Англии.

Я помню, например, что в то время в английской печати появились инспирированные пораженческие статьи известных публицистов по военным вопросам генерала Фуллера и капитана Лиддл Гарта, которые стремились доказать безнадежность продолжения войны против Германии.

Особое значение Гесс придавал сообщению германского посла в Мадриде фон Шторера, согласно которому английский посол в Мадриде сэр Сэмюэль Хор в последнее время стал с ним исключительно любезен. Шторер писал, что отношения между ним и сэром Сэмюэлем Хором наладились, что нельзя представить себе, что их страны находятся в состоянии войны.

Через генерала Хаусхофера было получено сообщение от леди Робертсон из Лиссабона, вдовы английского генерала Робертсона, о том, что прогерманские круги в Англии считают, что наступила пора начинать мирные переговоры с Германией.

После того, как Гитлер одобрил выработанные Гессом мирные предложения, Гесс поручил в начале апреля 1941 года профессору Альбрехту Хаусхоферу поехать в Женеву к профессору Буркгардту, чтобы через него сообщить англичанам содержание этих предложений. Перед отъездом Хаусхофер получил в Берлине лично от Гесса в штабе связи НСДАП (Вильгельмсштрассе) подробные инструкции относительно переговоров в Швейцарии.

В первые дни апреля Хаусхофер вернулся из Швейцарии и позвонил Гессу в Берлин из ближайшего германского города (Констанц на Боденском озере). После этого телефонного разговора Гесс приказал мне сделать все необходимые приготовления и в ту же ночь вместе со мной поехал в Аугсбург, куда он вызвал Хаусхофера для доклада.

В Аугсбурге, в гостинице «Три Мавра», Хаусхофер с глазу на глаз доложил Гессу о своих переговорах в Швейцарии.

После беседы с Хаусхофером Гесс сказал мне, что момент для его полета в Англию с целью ведения переговоров назрел.

К тому времени и технические приготовления к полету, начатые еще в январе, были полностью закончены. В этих приготовлениях участвовали гросс-адмирал Редер, имперский министр почты Онезорге, генерал-полковник авиации Удет и профессор Мессершмитт.

Гросс-адмирал Редер предоставил Гессу специальную карту координат Северного моря, министр Онезорге, который является изобретателем в области радиолокации, обучил Гесса пользоваться лучевой антенной; генерал-полковник Удет дал указание инженерполковнику Бекман в министерстве авиации, чтобы по моему телефонному требованию была включена лучевая антенна «Электра», которой пользовались наши бомбардировщики при налетах на Англию.

Профессор Мессершмитт предоставил в распоряжение Гесса истребитель «Ме-110». По распоряжению главного инженера испытательного цеха завода «Мессершмитт» в Аугсбурге господина Пиль этот истребитель был специально оборудован для дальнего полета.

Для облегчения машины с нее было удалено вооружение, сидения и т. д.; были установлены запасные баки с горючим, которые можно было в случае надобности сбросить. Самолет был оборудован также специальной радиостанцией. С января 1941 года он стоял на аэродроме завода «Мессершмитт» в Аугсбурге, оставаясь исключительно в личном распоряжении Гесса.

Знаменитый немецкий летчик Штер обучал Гесса прыжкам с парашютом с «Мессершмитта-110». С начала марта 1941 года начальник метеорологической станции министерства авиации получил распоряжение ежедневно передавать мне по телефону для Гесса сводки погоды атлантической метеослужбы, в которых сообщалось о погоде над Шотландией. Эти метеосводки были необходимы Гессу, так как он собирался лететь над Шотландией только при сильной облачности и высоте облаков примерно в 200 метров, чтобы обезопасить себя от зенитной артиллерии и истребителей.

9 мая 1941 года, накануне своего полета в Англию, Гесс приказал мне около 8-ми часов вечера вызвать рейхслейтера Розенберга из Берлина и гаулейтера Северной Вестфалии д-ра Альфреда Мейера из Мюнстера на совещание к 11 часам утра 10 мая 1941 года в его частную квартиру.

Гаулейтер д-р Мейер мог с ночным экспрессом своевременно прибыть в Мюнхен, а рейхслейтер Розенберг, по приказанию Гесса, должен был вылететь в Мюнхен с берлинского аэродрома Темпельгоф на самолете Гесса. В субботу 10 мая 1941 года в 10.30 утра рейхслейтер Розенберг прибыл со своим адъютантом д-ром Кеппен в Мюнхен. Туда же прибыл и гаулейтер д-р Мейер. Я доложил Гессу об их прибытии. Около 11 часов утра на квартире у Гесса (Мюнхен-Харлахинг, Гартгаузерштрассе, 48) началось совещание между Гессом и Розенбергом. Гаулейтер д-р Мейер сначала ждал в приемной, а затем Гесс пригласил на совещание и его. Около 14.30 минут я получил от Гесса по телефону указание подготовить все для поездки на аэродром в Аугсбург и позаботиться о том, чтобы его «Мессершмитт-110» был готов к полету. В 15.00 Розенберг и гаулейтер д-р Мейер попрощались с Гессом. Розенберг на машине имперского руководства НСДАП из мюнхенского отеля «Времена года» со своим адъютантом Кеппен выехал в Оберзальцберг к Гитлеру. В 16.00 Гесс, которого сопровождали начальник его личной охраны гауптштурмфюрер СС Луц, его камердинер Платцер и я, выехал на машине, которую вел шофер унтерштурмфюрер СС Липперт, из Мюнхена на аэродром завода «Мессершмитт» в Аугсбурге. Там в комнате, которая всегда находилась в его распоряжении, Гесс надел форму капитана авиации, а поверх нее летный комбинезон, имея в виду в случае вынужденной посадки выдать себя за капитана авиации по фамилии Хорн.

С этой целью еще в апреле 1941 года Гесс приказал мне отправить по почте два письма на имя капитана Хорн по моему адресу: Мюнхен-Харлахинг, Гартгаузерштрассе, 38а. Эти два конверта со штемпелем мюнхенской почты Гесс положил в карман своего форменного френча с целью маскировки своей личности.

Главный инженер экспериментального цеха завода «Мессершмитт» Пиль около 18 часов доложил Гессу, что самолет готов к старту. Гесс приказал мне и всем сопровождавшим его лицам после его отлета в течение 4-х часов ждать на аэродроме. Если за это время он не вернется, это будет значить, что он достиг своей цели — замка Дунгавель — резиденции первого пэра Шотландии. Затем я должен был отправиться в Оберзальцберг к Гитлеру и лично доложить ему об отлете Гесса.

В 18.20 самолет Гесса поднялся в воздух. После этого, как мне было приказано Гессом, я немедленно связался в имперском министерстве авиации с отделом Бекмана с просьбой дать указание включить лучевую антенну «Электра». При старте на аэродроме в Аугсбурге присутствовали главный инженер Пиль, штурмгауптфюрер СС Луц, камердинер Платцер, шофер Липперт и я. Кроме нас присутствовало несколько человек из обслуживающего персонала завода «Мессершмитт».

В 22.30 я в сопровождении указанных лиц направился с аугсбургского аэродрома в Мюнхен и оттуда еще той же ночью выехал в Оберзальцберг, чтобы лично доложить Гитлеру об отлете Гесса. 11 мая 1941 года около 12 часов дня я был принят Гитлером. Гитлер спокойно выслушал мое сообщение и отпустил меня, не сделав никакого замечания. В 12.30 адъютант Гитлера группенфюрер Альберт Борман пригласил меня к столу Гитлера. На обеде присутствовали: Гитлер, Ева Браун, рейхслейтер Мартин Борман, фельдмаршал Кейтель, имперский шеф печати д-р Дитрих, генерал Боденшатц, врач Гитлера д-р фон Хассельбах с супругой, адъютант Гитлера Альберт Борман и я. Во время обеда прибыл имперский министр иностранных дел фон Риббентроп. После обеда Гитлер уединился с фон Риббентропом.

Примерно через полчаса после обеда меня позвал рейхслейтер Мартин Борман и вместе со мной направился к себе на квартиру, тоже находившуюся в Оберзальцберге. Там он потребовал, чтобы я назвал всех лиц, присутствовавших при отлете Гесса. После того, как я назвал этих лиц, Борман снова ушел к Гитлеру, оставив меня ожидать в приемной. В 16 часов рейхслейтер Мартин Борман вернулся обратно, заявил, что я арестован, и передал меня начальнику личной охраны Гитлера штандартенфюреру СС Раттенхуберу. Вечером меня, уже арестованного, снова привели к Мартину Борману, который спросил меня, где находился портфель Гесса, и снова заставил меня перечислить, кому известно о полете Гесса. Я сообщил, где находится портфель Гесса. Когда же я указал, что о подготовке Гесса к полету в Англию особенно хорошо известно ему, Борману, то он закричал и приказал эсэсовцам немедленно увести меня.

В ночь с 12 на 13 мая 1941 года я был передан в мюнхенское гестапо.

18 мая 1941 года меня доставили из мюнхенского гестапо в Берлин, в главное управление имперской безопасности, где группенфюрер СС Мюллер сообщил мне, что мое дело будет поручено директору криминальной полиции оберфюреру СС Штабе и советнику криминальной полиции штандартенфюреру СС Зандерс. В ходе допросов, продолжавшихся с 19 мая по 15 июня 1941 года, гестапо хотело добиться от меня заявления, что в дни, предшествовавшие полету Гесса, я заметил у него признаки психического расстройства. Такого лживого заявления я не мог и не хотел дать. Тогда мне показали гороскоп, найденный в портфеле Гесса. Он должен был служить доказательством того, что психическое состояние Гесса нельзя считать нормальным. Мне эти доказательства гестапо показались смешными, так как я был свидетелем того, как Гесс в шутку просил составить этот гороскоп. Мои устные заявления о том, что о полете Гесса было известно Гитлеру и Борману, не были записаны в протокол. В доказательство я привел тот факт, что за несколько дней до полета, после длительного совещания с Борманом в Мюнхене, Гесс направился вместе со мной в студию мюнхенской радиостанции, где на пленку была записана его речь, подготовленная ко «дню матери» 18 мая 1941 года. Это был первый случай, когда речь Гесса заранее была записана на пленку. На обратном пути из радиостудии Гесс сказал мне, что в случае, если переговоры с англичанами затянутся, то Борман сможет доказать общественности его присутствие путем передачи по радио записанной на пленку речи Гесса под видом личного выступления последнего. Я потребовал, чтобы в доказательство правдивости моих показаний эта пленка была изъята и доставлена в гестапо. Однако на мои доводы гестапо не обратило никакого внимания.

До февраля 1942 года я находился в строгой изоляции в тюрьме берлинского гестапо на улице Принца Альбрехта. Затем меня перевели в концентрационный лагерь Ораниенбург, где я тоже сидел в одиночке. Мою переписку с семьей гестапо направляло для просмотра Мартину Борману. 2 марта 1943 года я из концентрационного лагеря Ораниенбург был вновь переведен в тюрьму берлинского гестапо.

После того, как я дал группенфюреру СС Мюллеру подписку в том, что я буду сохранять строжайшее молчание о всех фактах, имеющих связь с полетом Гесса в Англию, я был освобожден, как сказал мне Мюллер, по приказу Гитлера. Кроме того, я должен был взять на себя обязательство пойти солдатом на фронт. После кратковременного пребывания в своей семье, которая была выслана из Мюнхена в Моравскую Остраву, я был призван в армию. Несмотря на мой офицерский чин, меня направили рядовым в 540-й штрафной батальон. В декабре 1943 года я был вызван к командиру 23-й пехотной дивизии генералу Гурран, который объявил мне, что Гитлер приказал перевести меня из штрафного батальона и присвоить мне звание лейтенанта.

В заключение я хотел бы еще сообщить, что во время моего кратковременного пребывания в марте 1943 года в Мюнхене я был приглашен госпожой Гесс на ужин. Госпожа Гесс при этом рассказала, что она часто получает известия от своего мужа и что письма передаются ей Мартином Борманом. При этом она дала мне прочитать несколько писем, полученных от Гесса из Англии. Гесс писал, что он живет в Англии очень хорошо, что он находится под защитой своих английских друзей и что будущее еще покажет, что он не зря предпринял этот шаг. В одном из писем Гесс передавал привет и мне.

Карл Гейнц Пинч, военнопленный, оберлейтенант бывшей германской армии.

23 февраля 1948 года».

Примерно такую же версию полета Гесса — тщательная подготовка, информированность Гитлера о ней, странная снисходительность властей к «сообщнику» Пинчу — излагал мне и Карл Вольф. И добавил:

— Гитлер сказал мне, что он тяжело переживал судьбу своего заместителя. «Но я не мог его защищать! В интересах Германии я должен был его предать!»

Тут же Гитлер сравнил действия Гесса в 1941 году с тем, чем занимался сам Вольф в 1945-м:

А ведь в ночь с 6 на 7 февраля 1945 года Вольф предлагал фюреру примерно то, чего хотел добиться Рудольф Гесс! Сохранилась краткая запись предложений обергруппенфюрера: «6 февраля я проинформировал Гитлера о сложившейся в моем районе военной ситуации и о мирных зондажах союзников из Швейцарии, которые стали за это время более конкретными, а также о посреднических предложениях католической церкви». Практически шла речь о том, что Вольф установил прочные каналы связи с бернской резидентурой американского Управления стратегических служб (ОСС) и ее главой Алленом Даллесом (Вольф ездил в Швейцарию четыре раза). В эту же ночь 6 февраля Мартин Борман записал такие рассуждения Гитлера:

«Пробило без пяти минут двенадцать. Положение серьезно. Оно очень серьезно. Оно кажется почти безысходным… Но положение не может быть безнадежным. Как часто в истории немецкого народа наступали непредвиденные повороты! Старый Фриц[11] в Семилетнюю войну все время находился на грани катастрофы. Зимой 1762 года он решил отравиться и даже назначил день, когда он это сделает, если к нему ie придет военное счастье. И вот за три дня до назнаценного срока умирает царица![12] Чудом все оборачивается в его пользу. Как Фридрих Великий, мы стоим перед коалицией мощных врагов. Но и коалиции — дело рук человеческих, держащееся на воле отдельных лиц. Скажем, исчезнет Черчилль — и все изменится. Если его не станет, английская элита увидит бездну, которая открывается перед ней в результате того, что Европа отдана большевизму. Может наступить пробуждение… Мы еще можем победить, приложив последние усилия. Лишь бы нам хватило времени для последней схватки!»

Мог ли Карл Вольф весной 1945 года своей швейцарской операцией повернуть ход — и изменить исход — Второй мировой войны? Такой же вопрос можно было бы поставить в начале войны, когда в Англию полетел Рудольф Гесс. Сегодня на него ответ может дать любой, кто мало-мальски знаком с историей величайшей схватки крупнейших держав мира в середине XX века. Не Гесс начинал, не Вольф ее завершал. Даже не Гиммлер. И не Гитлер, который ее начинал. Тем не менее история точно знает, сколько раз и как активно предпринимались попытки подобного «поворота все вдруг». Столь велик был соблазн!

Конечно, особенно велик был соблазн для проигрывавших. Германия, хоть и истекавшая кровью, но в перспективе представляла собой значительную силу в Европе — особенно в будущей Европе, в которой безусловно должно было продолжиться противостояние тех двух миров, которое началось еще в 1917 году. Гитлер и раньше — в 30-е годы — активно и умело использовал в своих интересах это противостояние, изображая себя в качестве ударной силы против «большевистского Востока». Почему же было не повторить это в 1945-м?

Но мир уже был иным. Те политические силы и группы, которые, вроде герцога Гамильтона, шли на поводу «немецкой приманки», после страшного урока 1939–1945 годов уже не решали судьбы Европы и Америки. Существует любопытнейшей документ, датированный летом 1943 года и составленный для руководителей США и Англии перед их встречей в Квебеке. Он был составлен в Управлении стратегических служб (ОСС), т. е. в высшем разведывательном ведомстве США. В этом документе, касавшемся перспектив мировой войны, рассматривались три варианта поведения западных стран, а именно: сосредоточиться на общих интересах с СССР и немедля урегулировать все расхождения; вести самостоятельную от СССР политику, однако направленную на поражение Германии.

И, наконец, третья (я цитирую):

Это было написано в августе 1943 года, т. е. уже после Сталинграда, Курска, Эль-Аламейна. Черчилль и Рузвельт — и в первую очередь Рузвельт — не пошли на третий вариант, склонившись к некоторому симбиозу первого и второго. Но важно констатировать, что для зондажей типа вольфовского на Западе, увы, была реальная почва, и ее инстинктивно хотел использовать Гитлер — лишь бы «хватило времени для последней схватки».

Но времени было в обрез. Как уже мы знаем, в ночь с 6 на 7 февраля Вольф попал на аудиенцию к Гитлеру. Вот как он сам в разговоре со мной, состоявшемся в Дармштадте в 1982 году, описывал эту беседу:

— Фюрер принял меня в своем большом кабинете в имперской канцелярии. Так как я просил приема как высший командир СС и полиции в Италии, то должен был присутствовать и министр иностранных дел. Это мне было ни к чему, но я не мог возражать. Был также Хевель — представитель министра иностранных дел при фюрере, и Фегеляйн — личный представитель Гиммлера. Мы сидели все вместе на диванах около низкого столика. В основном говорил я, Риббентроп молчал — как воды в рот набрал. Хевель иногда вставлял замечания.

— О чем же вы говорили?

— Я был исполнен готовности сказать фюреру о необходимости вступить в политические переговоры. Гиммлер, которому я за день до этого рассказал о своем плане, не дал определенного ответа. Когда я его спросил, можем ли мы рассчитывать на быстрое появление нового «чудооружия», он ответил, что это знает только фюрер. Следовательно, мне не оставалось ничего, кроме того чтобы спросить Гитлера…

— Получили ли вы ответ?

— Нет. Именно поэтому я подробно стал излагать свой план. Я рассказал, что ко мне в последнее время тянутся щупальца с трех сторон — от Ватикана, американцев и англичан. С Ватиканом мне было все ясно: перед лицом всего католического мира папа хочет предстать спасителем человечества. Англичане, в свою очередь, считают, что послевоенной Европой должны управлять именно они. По мнению американцев, AhN лия отжила свой век и теперь ведущую роль должна играть Америка. Все вместе они не хотят, чтобы коммунизм стал победителем в этой бойне. «Я прошу вас, мой фюрер, дать указание взять эти нити в свои руки. Гиммлер неспособен дать мне такие инструкции, только вы можете это сделать!» — такими словами я закончил свою информацию.

Зная Гитлера, — продолжал Вольф, — я чувствовал, что мои идеи ему нравятся. Но мне было известно, что в прошлом такого рода предложения вызывали немедленный отказ и даже взрыв его бешенства. На этот раз фюрер молчал, расхаживая по кабинету и пощелкивая пальцами. Конечно, молчали и мы…

Эта сцена закончилась, по словам того же Вольфа, так: Гитлер попрощался с ним, сказав: «Благодарю за доклад, с которым вы прибыли. Это очень интересно.

Действуйте и постарайтесь получить максимально благоприятные предложения». Вольф отсалютовал и покинул кабинет вместе с другими.

Через два месяца Вольф снова оказался у Гитлера. Беседа в ночь с 17 на 18 апреля началась с того, что Гитлер задал Вольфу вопрос о его встрече с Даллесом, которую он уже провел за минувшие дни. Тогда обер-группенфюрер произнес такую тираду:

Мой фюрер! Разрешите напомнить, что когда я был у вас 6 февраля и на беседе присутствовал господин имперский министр иностранных дел, я вас спросил: когда же, наконец, появятся новое секретное оружие и реактивные истребители? Я тогда доложил, что ко мне засылают посланцев Ватикан, англичане и американцы. Я доложил об этом и попросил указаний. То обстоятельство, что вы не запретили контакты, я истолковал как активное их узаконение. В равной мере вы не запретили их имперскому министру, и он таким же образом истолковал вашу реакцию. Мне было ясно, что если я провалюсь, то вы от меня в интересах рейха должны будете отказаться. Я решил действовать. Теперь я явился к вам, хотя вы меня и не звали. Однако я пришел к вам как к высшему авторитету, вершителю судеб Германии!

Эта тирада, как вспоминал Вольф, произвела должное впечатление. Гитлер сказал:

Вы, Вольф, конечно, знаете только ваш южный участок фронта. Он по-своему важен. Однако Восточный и Западный фронты еще важнее. Мне некогда посвящать вас и других командующих во все подробности. Да вам это и не так важно. От вас я ожидаю одного: вы должны держать в своих руках ситуацию на итальянском театре военных действий со всеми тамошними интригами и предательством. Вы это делали безупречно. Я рад, что вы добились успеха!

Сразу после этого Гитлер отложил продолжение разговора на вторую половину дня. Совещание продолжалось в саду имперской канцелярии в паузе между бомбежками. Хотя Гитлер и пообещал Вольфу, что даст ему указания относительно контактов с Даллесом, он начал совсем с другого — с описания боев за Берлин. Это и понятно: 18 апреля Красная Армия была уже на окраине города, и грохот орудий был слышен весьма явственно. Сначала Гитлер стал объяснять Вольфу, что теперь у него вместо Гудериана новый и очень способный начальник генштаба — Кребс, который «понимает, чего я хочу». С некоторым удивлением Вольф услышал такую оценку боев:

На Одере прошли крупные бои. Мы подбивали в день по 150, 200, даже по 250 русских танков. Такого кровопускания не выдержит даже Россия. Ведь она в значительной мере зависит от американских и английских поставок, прибывающих морским путем…

Я переспросил Вольфа:

— Гитлер действительно так думал?

— Не знаю, верил ли в свои слова Гитлер, — ответил мой собеседник. — Но точно так им было сказано. «Россия не вынесет таких потерь», — повторил он.

Дальше последовала концепция заключительного этапа войны. Вот она:

— Я намеренно создал три основные зоны сопротивления, — сказал Гитлер. — Первая — имперская столица Берлин. Я останусь здесь и буду ее оборонять. Вторая — в Альпах, под командованием Кессельринга. Третья — в Дании и Норвегии, под командованием Буша. Немецкие войска концентрически будут отходить в три зоны. При этом я преднамеренно оставляю между зонами свободные пространства — от Гамбурга до Берлина, от Берлина до Альп. Там столкнутся противоестественные союзники — коммунистические Советы и сверхкапиталистические американцы. Конечно, Сталин не удовольствуется тем, что было условлено в Ялте. Он захочет ринуться вперед и всеми своими войсками перейдет условленную демаркационную линию. Вот тогда-то англо-американцы дадут отпор. Американцы и без того слишком далеко запустили русских в Европу. Они будут вынуждены их отбросить назад. И тогда настанет момент, когда я получу наивысшую плату за мое участие в войне!

Описывая свою последнюю встречу с Гитлером, Вольф явно жалел, что хитроумный замысел фюрера не был реализован. Действительно, ни наивысшей, ни даже наименьшей платы Гитлер не получил.

ДНИ: 8 февраля — 15 февраля

Четверг, 8 февраля

После полудня М.Б. беседует с проф. Гизлером и штандартенфюрером Бехером, затем с Бургдорфом об СД. Ночью на чае с Гизлером, Фегеляйнами и фюрером у Е.Б.

Пятница, 9 февраля

Днем налет на Веймар

Вечером отъезд Е.Б. и фрау Фегеляйн.

Суббота, 10 февраля

Обед у Фегеляйнов с рейхсфюрером СС Гиммлером и ген. Бургдорфом. После обеда беседа с Гиммлером, затем с Ламмерсом. Ужин с Г. Гиммлером, Зеппом Дитрихому Бергером, Фегеляйном. Затем совещание.

Воскресенье, 11 февраля

После полудня — М.Б. беседа с Кальтенбруннером.

Понедельник, 12 февраля

После полудня М.Б. беседа с д-ром Кольтенбруннером.

Вторник, 13 февраля

До полудня М.Б. с Фегеляйном в лагере Майбах — Цоссен у полковника Штреее!!

Поздним вечером и ночью — крупные налеты на центр Дрездена. Днем беседа М.Б. с Ламмерсом.

Среда, 14 февраля

Днем М.Б. как всегда на докладе у фюрера.

Днем третий крупный налет на Дрезден.

Четверг, 15 февраля

Днем новый налет на Дрезден. После полудня М.Б. с Хуммелем, Ламмерсом, затем — с Кальтенбруннером.

Что задержит наш взор на этих днях? О бомбежке Дрездена написано очень много. Возможно, для историков норвежского Сопротивления будут интересны записи об усиленных переговорах в Берлине Тербовена и Квислинга, почва под ногами которых уже давно горела. День рождения Евы Браун — это событие едва ли заслуживает комментариев.

Однако кое-что обращает на себя внимание: интенсивные контакты Бормана с руководством СС. Действительно, в начале февраля их идет целая серия:

6.2 — обергруппенфюрер СС Кальтенбруннер.

7.2 — Кальтенбруннер, группенфюрер Фегеляйн, Гиммлер, Вольф.

8.2 — Фегеляйн, штандартенфюрер Бехер.

9.2 — Фегеляйн.

10.2 — Гиммлер, обергруппенфюрер Зепп Дитрих, Бергер, Фегеляйн.

11.2 —Кальтенбруннер.

12.2 — Кальтенбруннер.

13.2 — Фегеляйн.

15.2 — Кальтенбруннер.

Что это означало? Так мы приходим к необходимости обратиться к двум буквам в немецком политическом жаргоне тех лет и их особой роли. Речь идет об СС.