"Nevermore" - читать интересную книгу автора (Шехтер Гарольд)

Эдгар Аллан По считается по праву родоначальником детектива. В самом деле, к середине XIX века литература была готова к появлению нового жанра: грамотная публика хотела сказок, предпочтительно — страшных, городской фольклор все чаще обращался к темам насилия, а развившееся книгопечатание позволяло авторам прилично зарабатывать на «сенсационных повестях». Оставалось смешать ингредиенты по рецепту. Сделать это выпало американскому критику и поэту-романтику, эмоционально неустойчивому и вечно бедствующему Эдгару По. Его раздирали два, казалось бы, взаимоисключающих стремления: склонность к кошмарному и мистическому — и стремление к сияющему свету чистого разума. Так появился классический и любимый всеми текст — «Убийство на улице Морг».

Современный американский исследователь романтизма XIX века Гарольд Шехтер — фигура, напротив, вполне уважаемая и академическая. В нем вряд ли можно заподозрить человека, увлеченного какой-то бесовщиной, но ценят его в литературном мире не за лекции для студентов. Он написал ряд документальных книг о «выдающихся» преступниках и маньяках прошлого, которые уже стали в США классикой «нон-фикшн», а также в высшей степени примечательную серию детективных триллеров, где главный сыщик — не кто иной, как сам родоначальник жанра Эдгар Аллан По. Причем сделал это Шехтер настолько хорошо, что удостоился официальной похвалы единственной наследницы Эдгара По — его внучатой племянницы Анны По Лер.

Шехтер не просто сочинил истории, а тщательно их стилизовал — воспроизвел манеру изложения и язык первоисточников (правда, по его собственному признанию, несколько упростив), предоставил свои «версии» рождения признанных шедевров По, насытил тексты множеством намеков, отсылающих к известным творениям мастера. И — да, тем, кто внимательно читал Эдгара По, дал подсказки прямо в тексте.

Переводчик первой книги этой серии — романа «Nevermore», который вы держите в руках, — решил немного упростить задачу для вас, читатель, и некоторые намеки автора расшифровал в сносках. Но в остальном вам придется полагаться на самого Эдгара По — и посмотрим, удастся ли вам разгадать имя кошмарного убийцы раньше самого автора?

Максим Немцов, координатор серии

ГЛАВА 13

НЕ СТАНУ УТОМЛЯТЬ ЧИТАТЕЛЯ СКУЧНЫМИ подробностями нашего обратного пути. Достаточно сказать, что над дымящимися руинами в оны дни горделивого дома Ашеров взошло солнце, мы с Крокеттом поднялись, разминая ноги (до тех пор мы сидели на земле, прислонившись спиной к дереву), и пустились, как полагали, в трудный пеший путь по направлению к городу.

Однако мы прошли совсем немного, прежде чем изменчивая Фортуна, до тех пор тешившаяся нашим злосчастьем, сжалилась над нами. Свернув за поворот, мы с полковником увидели нечто и воспрянули духом: наши лошади спокойно паслись на гладком зеленом склоне. Если б усталость моя не достигла уже степени близкой к параличу, я мог бы пуститься в радостный пляс при виде наших четвероногих друзей.

Мы взгромоздились в седла, указали скакунам направление на юг и ровным шагом двинулись в сторону города.

До такой степени все мои чувства были притуплены усталостью, что я провел всю дорогу в полусне, близком к невосприимчивости лунатика. Помню лишь равномерное колыхание жеребца подо мной, животворное тепло разгоравшегося дня и бубнящий голос неисправимого покорителя границ, который, хотя и сам ночь не спал, во что бы то ни стало желал угостить меня более-менее связным повествованием, содержание коего в том оглушенном состоянии, в каком я пребывал, оставалось для меня, к счастью, загадкой.

Далее все сливается вплоть до того момента, когда я достиг порога своего дома на Говард-стрит, слез с коня и, шатаясь, вошел с парадного входа — я помню удрученные восклицания дражайших тетушки и сестрицы, которые проводили меня в спальню и помогли лечь в постель.

Дальнейшее молчанье — тишина — благословенный мрак забвения.

Я спал как покойник. Но сколь ни был глубок мой сон, я не нашел в нем передышки от тех переживаний, что выпали мне на долю за последний страшный день. Меня преследовали беспокойные, крайне мучительные видения: бледный призрак гнался за мной по лабиринтам сумрачного готического особняка, а другая, изящная темноволосая женская фигура с неясными чертами, как привидение, скользила в тени.

Я очнулся — не сразу, постепенно, сознание шажками, неуверенно возвращалось ко мне. Приоткрыв глаза, я пребывал еще в состоянии крайнего смятения и не мог сообразить, куда попал. Но понемногу я стал понимать, что нахожусь в безопасности своей спальни, а возле меня сидит — и ломает руки, с величайшей тревогой всматриваясь мне в лицо — моя дорогая Матушка!

— О, Эдди! — дрожащим голосом воскликнула она. — Слава богу, наконец-то ты проснулся!

Замутненный взор прояснился, и по слабому свету, проникавшему в мое окно, я заключил, что вечер уже недалек.

Я спросил, который час, и, к большому своему изумлению, понял, что проспал почти шестнадцать часов подряд, чем вполне объяснялся снедавший меня (как я обнаружил в ту же секунду) голод.

Матушка, наделенная сверхъестественной способностью угадывать мои мысли, тут же воскликнула:

— Бедный мальчик, как же ты изголодался! — И когда я тихим стоном подтвердил правильность этого замечания, она проворно поднялась с места и почти выбежала из комнаты, чтобы минуту спустя вернуться с тарелкой, из которой доносился неописуемо прекрасный аромат консомэ из курицы. Матушка помогла мне усесться, подоткнув под спину подушки, и присела рядом со мной, наблюдая, как я ем.

Благодаря укрепляющим свойствам сваренного Матушкой супа, мои силы вскоре восстановились в такой мере, что в ответ на ее просьбу я смог предложить ей подробный, хотя и несколько смягченный отчет о своих испытаниях. Держась первоначальной моей невинной и с лучшими намерениями изобретенной лжи, я повествовал о том, как, прогуляв до позднего вечера по загородной местности, мы с полковник Крокеттом укрылись от ненастья в великолепной усадьбе Ашера и хозяин особняка любезно пригласил нас отужинать. В остальных разделах своей истории я близко придерживался истины, умолчав, однако, о своей прискорбной невоздержанности и последовавшем за ней визите странной, полупризрачной женской фигуры. Кстати, об этом инциденте я умолчал и в разговоре с Крокеттом.

Едва я доел последнюю ложку бульона, как в мою комнату явилась сестрица, которая, сменив Матушку (та спешила заняться ужином), провела у моей постели несколько часов, чаруя меня своим обширным, хотя не вовсе неистощимым репертуаром баллад, песен, невинных анекдотов и загадок.

К тому времени, как наступили вечерние сумерки, мое желание выбраться из постели граничило уже с нетерпением.

Наконец, сестрица согласилась передохнуть и ушла в кухню отужинать вместе с Матушкой.

Я надел халат, перешел в свой кабинет, сел за стол и зажег лампу. Почти в тот же миг на пороге появилась Матушка, возвестившая о визите полковника Крокетта, который-де жаждет меня видеть.

— Пожалуйста, проводите его ко мне, — попросил я.

И вот он входит в кабинет, здоровый и крепкий, как будто совершил увеселительную прогулку за город Как обычно, он был одет в куртку с высоким воротником и серые полосатые брюки. В одной руке полковник сжимал черную фетровую шляпу, в другой — вчетверо сложенную газету.

— Добрый вечер, напарник! — приветствовал он меня. — Уж как я рад видеть вас на ногах! Ваша тетушка Клемм говорит, что если вы не вовсе отдали нынче Богу душу, то были близки к этому.

Я небрежно отмахнулся:

— Постоянная забота о моем благополучии побуждает дражайшую тетушку преувеличивать серьезность моего состояния. Я действительно пребывал в спальне почти все время с момента нашего возвращения, но главным образом — ради уединения и драгоценной сосредоточенности, столь необходимой для умственной деятельности. Я хотел полностью посвятить все свои умственные усилия обдумыванию значения и смысла нашего последнего приключения.

— Ну, по части обдумывания вам равных нет, это уж точно! — хмыкнул Крокет.

Он придвинул кресло с прямой спинкой вплотную к столу, развернул его спинкой ко мне и оседлал, как лошадь, упершись сложенными руками в подголовник.

— Быстрого коня и чистить недолго. Перейду-ка я сразу к делу, По. Поскольку эта история с Макриди улажена, я собираюсь подвигаться дальше.

Не пытаясь скрыть своего изумления, я вложил его и в тон голоса, и в выражение лица:

— Но что убедило вас, будто история, как вы выражаетесь, «улажена»?

— Никаких сомнений быть не может! Яснее воскресной проповеди! Ашер прирезал бедную старуху, чтобы поквитаться с Макриди, которые ему жизнь испортили, а как увидел, что мы с вами явились по его душу, скумекал, что игра закончена, и решил уйти сам, подпалив все хозяйство, и себя, и свой дом, и свою докучливую сестрицу, и нас с вами в придачу!

— Каким же образом вы объясняете ужасную смерть самого Ашера?

— Проще простого! — ответил первопроходец. — Когда огонь разгорелся, до него дошло, что сгореть заживо не так уж здорово, и он метнулся к парадному входу, но в дыму и с перепугу сбился и налетел прямиком на этот вертел, да и повис на нем, точно раздувшаяся лягушка.

— И вы вполне уверены в своем анализе?

— Освежуйте меня, если нет. Полиция так все и вычислила.

— Значит, вы уже поделились своей теорией с властями.

— Вы же меня знаете, По, я тянуть не люблю. «Убедился, что прав, — и вперед». Таков лозунг Дэви Крокетта. — Он протянул руку над столом и предложил мне газету: — Вот! Загляните!

Хмурясь, я развернул газетный лист и поднес его ближе к свету. То был утренний выпуск «Балтиморской хроники». Мой взгляд сразу же упал на жирный заголовок на первой странице и несколько колонок под ним.

Пролистывая статью (автор явно получал сведения прямиком от Крокетта), я вскоре наткнулся на тот самый абзац, который он начал было мне пересказывать. Звучал он так:

Аккуратно сложив газету снова вчетверо, я передал ее первопроходцу и с минуту молча взирал на него, прежде чем сказать:

— —Правдоподобность вашего мнения я истолковать не берусь, но тем не менее никак не разделяю вашей абсолютной убежденности. — Я выдержал еще одну паузу, пытаясь понять, благоразумно ли будет раскрывать Крокетту все подробности экстраординарного ночного визита, которого я удостоился незадолго до возникновения пожара.

Наконец я пришел к определенному решению, глубоко вздохнул и начал:

— Я не успел еще ознакомить вас с одним обстоятельством, полковник Крокетт. Смысл его пока ускользает от меня, но, вполне вероятно, что оно сыграло существенную роль в дальнейших событиях.

Лоб полковника покрылся морщинами недоумения, и он ответил:

— Порох и свинец, По! Из-за вас я остался, как Моисей, когда погасла свечка, — в темноте!

Опираясь руками о поверхность письменного стола, я подался вперед и начал описывать свою встречу с таинственной женщиной, которая столь внезапно явилась ко мне в спальню перед пожаром.

Я не стал, впрочем, упоминать о чертах ее лица, поразивших меня своим невероятным, пугающим сходством с моими чертами — до такой степени, что дальнейшие размышления над этой сценой подорвали во мне уверенность в свидетельстве собственных чувств.

Крокетту понадобилось несколько минут, чтобы усвоить новую информацию, и все время он, прищурившись, изучал меня.

Наконец он покачал головой и воскликнул:

— Черт побери, Дэви, но это же ничего не меняет. Скорее всего, к вам заглянула больная сестра Ашера — поднялась с постели и забрела к вам по ошибке. Или это и вовсе продукт вашего же воображения. Чтоб меня тупым ножом оскальпировали, если вы не отупели от такого количества спиртного!

— Это, разумеется, верно, — признал я. — Я уже обдумывал обе эти возможности…

— Нет, сэр, — заключил Крокетт, подымаясь. — Лично мне сомневаться не в чем. — И, нахлобучив на голову широкополую шляпу, он протянул мне руку со словами: — Давайте пять, приятель, я уезжаю.

В этот миг на пороге моей комнаты послышался отчетливый звук — изящная ножка выразительно затопала по половице.

— Вы не можете уехать! — запротестовал сладостный, мелодичный голос. — Вы же обещали!

Я обернулся к источнику этого протеста, и вместе со мной обернулся полковник Крокетт.

На пороге кабинета стояла моя милая Виргиния, сложив руки на груди и придав своим чертам выражение самого очаровательного негодования, какое только можно себе вообразить.

— Добрый вечер, миз Виргинни! — сказал полковник, поспешно срывая с себя шляпу и слегка наклоняя корпус.

— Вы сказали, что придете послушать мое пение! — настаивала моя ангелическая кузина и будущая супруга.

— Ох ты, напрочь забыл! — признался полковник.

— Может быть, прямо сейчас? — с прелестной порывистостью воскликнула Виргиния.

Крокетт извлек из кармана часы, сверился с ними и захлопнул крышку.

— Боюсь, неудобно будет, — извиняющимся тоном начал он. — Я тут договорился встретиться со знакомой леди и уже малость припоздал, чтоб меня! — Он с минуту поразмыслил и добавил, обращаясь к сестрице: — Знаете что — до послезавтра мне спешить в путь ни к чему. Если ваша мамочка не против, я бы мог заглянуть к вам завтра вечером на прощальный ужин, и мы бы устроили настоящую вечеринку.

— Ура! — воскликнула Виргиния, хлопая в ладоши и даже на цыпочки приподнимаясь от восторга.

— Вас это устроит, По? — поинтересовался Крокетт, оборачиваясь ко мне.

По правде говоря, предложение полковника не вызвало во мне ответного энтузиазма, но я не видел возможности уклониться от него, не погрешив против глубоко укоренившегося во мне инстинкта южного гостеприимства.

— Как нельзя лучше, — ответил я. — Уверен, дражайшая Матушка также будет в восторге.

— Значит, уладили, — с широкой усмешкой заключил Крокетт и вновь нахлобучил шляпу себе на голову. Пожелав мне спокойной ночи, он прошествовал к двери и покинул нас, сообщив напоследок Виргинии, что его «ровно горчицей жжет» поскорее послушать ее пение.

Следующий день я хотел полностью посвятить своим профессиональным обязанностям по отношению к замечательному начинанию мистера Томаса Уайта «Южный литературный журнал». Перспектива вернуться к творческой работе чрезвычайно радовала меня. Небывалые события последних дней привели к полному (хотя, разумеется, не злонамеренному) небрежению той работой, от которой всецело зависело мое собственное благосостояние и материальное бытие моих близких.

Сразу же после утренней трапезы я удалился к себе в кабинет с целью изучить толстую пачку книг, высланных недавно мне мистером Уайтом на рецензирование. Сняв верхний том из этой стопки, я вскоре убедился, что передо мной еще один из мириады второсортных сентиментальных романов, которые в последние годы затопили американский рынок. Изучение этой книги и достаточно убедительный разгром ее заняли мое время до полудня, после чего я прервался на скромный ланч.

Передохнув таким образом в середине дня, я возобновил свои труды. Поскольку мне хорошо известно прискорбное состояние дел в американской литературе, я имел все основания ожидать, что и следующая книга окажется ничуть не лучше своей предшественницы, но, к моему удивлению, то был вовсе не том художественного вымысла, а научное исследование, чей заголовок немедля привлек мое внимание: «Странные верования и редкие обычаи туземных племен Меланезии: исследование деятельности примитивного сознания наряду с просвещенным научным истолкованием некоторых замечательных представлений суеверия и ритуальных практик». Автором был германский ученый, прежде неизвестный мне, по фамилии Мельцель.

В соответствии с названием фолиант оказался заполнен информацией столь удивительно любопытной и редкой, что подобные факты не могли не произвести сильного воздействия на мое воображение. С первого же раздела, посвященного немыслимому — чудовищному — бесчеловечному ритуалу каннибализма, каждая следующая глава оказывалась еще удивительней предыдущей. Едва я пролистал несколько страниц, как этот поразительный труд полностью приковал к себе мое внимание и я перестал замечать все окружающее.

Из всех предметов, разобранных автором, более всего мое воображение захватило широко распространенное суеверное убеждение в зловещей сущности и склонности к автономии, которую проявляет тень человека. Согласно Мельцелю, жители тихоокеанских островов считают за истину, будто тень, отбрасываемая их телом, представляет собой зримое воплощение тайной и скрытой души. Туземцы Фиджи, например, именуют тень яло-яло, попросту удваивая слово яло, коим они обозначают душу. Согласно этим дикарям, каждый человек обладает таинственным и даже демоническим двойником, альтер эго, который является физическим воплощением или эманацией таящихся в его сердце дурных побуждений. Более того, эта тень-двойник, по их убеждению, имеет возможность отделяться и становиться независимым существом, пока хозяин спит, и претворять в реальность его темные, агрессивные импульсы!

Я погрузился в страницы этого замечательного труда и не сразу расслышал все нараставший стук в парадную дверь моего дома. Даже расслышав, я еще помедлил в уверенности, что на этот требовательный призыв откликнутся Матушка или сестрица, и не сразу припомнил, как, занеся мне полуденное угощение, Матушка предупредила, что они с Виргинией намереваются совершить поход на рынок и закупить провизии к парадному ужину. Быстрый взгляд на часы обнаружил, что время близится к половине пятого! Столь всепоглощающе интересен был замечательный труд Мельцеля, что несколько часов протекло незаметно, пока я в него вчитывался.

Я предположил, что в дверь стучит не кто иной, как полковник Крокетт, несколько преждевременно прибывший к ужину, и, поднявшись с места, поспешно направился к двери. Распахнув ее, я, к своему удивлению, увидел перед собой не покорителя границ, а другого персонажа, с которым вовсе не ожидал свидеться вновь — капитана Расселла из полиции!

Тем не менее я пригласил его войти, и тот, переступив порог, снял шляпу и произнес:

— Прошу прощения за непредвиденный визит, мистер По, но произошло еще одно тревожное и странное событие.

— Я был бы весьма вам признателен, если бы вы последовали за мной к месту этого загадочного происшествия.

— И впрямь весьма неожиданно, — ответствовал я. — Что же, во имя неба, стряслось?

— Нечто, тесно связанное с убийством миссис Макриди, причем это ставит под вопрос виновность предполагаемого убийцы, покойного мистера Роджера Ашера.

Данное заявление отнюдь не застало меня врасплох, а лишь укрепило терзавшее меня подозрение, ибо, в противовес абсолютной убежденности полковника, моя вера в виновность Ашера была значительно ослаблена серьезными — и гнетущими — подозрениями.

— Я нисколько не возражаю против вашего предложения, капитан Расселл, — провозгласил я, — и, напротив, приветствую любую возможность помочь. Но сейчас я ожидаю скорого появления полковника Крокетта, который был приглашен к нам на ужин.

— Он не придет! — Ответ капитана застиг меня врасплох.

Тревога острым жалом вонзилась мне в грудь.

— Неужели с ним что-то…

— О нет! Вовсе нет! — поспешил заверить меня капитан. — Но, получив известие о новом развитии событий, я тут же послал за полковником, и сейчас он уже поджидает нас на месте действия.

— Но что же такое вы обнаружили? — вскричал я, не в силах сдержать до крайности обострившегося любопытства.

— Нечто весьма тревожное, — зловеще ответствовал полицейский. — Весьма, весьма тревожное!