"Серебряная река" - читать интересную книгу автора (Ричардс Бен)

Сад на крыше

– Эй! Ты что – не узнаешь меня?

Ник Джордан, зажатый толпой людей, пытающихся втиснуться в дверь, почувствовал раздражение, услышав оклик откуда-то изнутри здания. Это было не самое подходящее время для возобновления старых знакомств. Позади находилась Кейтлин, и ей бы это очень не понравилось. Его вытянутая назад и сжатая между телами рука все еще удерживала ее ладонь, как будто Ник пытался не дать ей упасть в пропасть.

– По два человека! – выкрикнул другой голос. – Что с вами со всеми случилось? Потерпите, все попадут внутрь. ПЕРЕКРАТИТЕ ДАВКУ, ИЛИ Я ЗАКРОЮ ДВЕРЬ!

Глядя поверх голов, Ник вдруг заметил, что один из охранников смотрит прямо на него. К его удивлению, на лице охранника появилась широкая дружеская улыбка, и тот протянул руку, приглашая Ника пройти вперед.

– Идите сюда. Вы – в списке приглашенных. Просто проходите.

С чего бы этот охранник так его встречал? Ник хотел обернуться и проверить, не относилось ли приветствие к кому-либо позади него, но не смог это сделать из-за давки. Он боялся, что если отпустит руку Кейтлин, то она повернется и двинется в обратную сторону. Сжав ее запястье, он стал протискиваться вперед.

– Давай, Кейтлин, мы уже на месте.

– Зря радуетесь, – скривился некто, пробивавшийся в противоположном направлении, – там довольно мерзко.

Ник наконец сумел пройти в дверь и втащить за собой Кейтлин. Охранник явно его с кем-то спутал, но Ник не стал возражать.

– Пойдем наверх, – сказал он Кейтлин, которая поправляла одежду и прическу, гневно посматривая вокруг, как будто ее похитили из привычной обстановки и она с пренебрежением оценивала тех, кто посмел это сделать.

На вечеринку их пригласил Карл, товарищ Ника. Он был юристом и подвизался в музыкальной индустрии, а прием устраивала группа художников-графиков, делавших обложки для альбомов, выпускаемых фирмой, в которой он в данное время работал. Кейтлин недолюбливала Карла и не очень охотно пошла на вечеринку.

Проходя мимо охранника, который их впустил. Ник кивком выразил ему благодарность, надеясь, что тот не заметит своей ошибки.

– Я так и понял, старик, что ты не узнал меня. Ну посмотри, Ник, неужели не узнаешь?

Ник поднял глаза. Это был крупный широкоплечий чернокожий мужчина. Ник совершенно не помнил его. Но тот откуда-то знал его имя. Он явно произнес «Ник».

– Лицо мне знакомо, – соврал Ник в нерешительности, – но имя я никак не могу вспомнить.

Охранник рассмеялся. Это был забавный смех, напоминавший фырканье. Добродушный и веселый. Ник почти вспомнил этот смех.

– Вот так – учишься с кем-нибудь в школе в одном классе, спасаешь его, чтобы ему не намяли бока – и ведь следовало бы намять, – а он тебя и не узнает. Но я-то тебя помню… – Охранник подошел поближе. Он носил очки без оправы, а на подбородке курчавилась небольшая бородка. В увеличенных линзами глазах читалась улыбка, но с некоторой долей насмешки. – Да, Ник Джордан, я тебя знаю. Ты был «дели». Думаю, ты не забыл. ЭЙ, ДЕЛИ! БЕГИ, ЕСЛИ ЖИЗНЬ ДОРОГА!

Он снова засмеялся, и на этот раз Ник связал с гортанным смехом имя.

– Джордж? Джордж Ламиди? Очки – вот почему я тебя не узнал!

– Очки я носил всегда.

– Правда? Не помню. Это моя девушка, Кейтлин. Кейтлин, познакомься, это Джордж, мы с ним из одной школы. Ходили в один класс, ну и все такое прочее. Странно! Чем ты здесь занимаешься?

– Я здесь работаю. Приятно познакомиться, Кейтлин. Слушай, Ник, поднимайтесь на крышу. Может быть, туда все еще не пускают, потому что там нормальный бар, так скажи, что ты от Джорджа. Я сам приду минут через двадцать, когда мы справимся с этой толпой. До чего глупый народ!

– Да, конечно. Увидимся наверху. Пойдем, Кейтлин… До встречи, Джордж!

Они стали подниматься по лестнице пустого офисного здания со стенами из голого кирпича, вдоль которых тянулись щербатые поручни. Бетонные ступени были какого-то черного цвета с вкраплениями тонких золотистых нитей, как будто их разбрызгал из тюбика ребенок. На каждой лестничной площадке виднелись указатели с нарисованным маркерным карандашом стрелками, указывающими вверх. Ник и Кейтлин продолжали подъем, иногда обращая на себя внимание сидевших на корточках и куривших людей. Большое пространство на первой лестничной площадке было полуосвещено фиолетовым неоновым светом, в воздухе стоял густой запах табачного дыма и амилнитрита[1], а в углу из ящика вытаскивали банки пива, с которых капала вода, потому что лед в ящике давно растаял. На танцевальной площадке двигались силуэты тел.

Они миновали другие площадки, помещения и новые клочки бумаги с красными стрелками, указывающими вверх. Повиснув тощей рукой на перилах, какая-то девушка с каменным лицом позировала фотографу. Здесь были промоутеры, журналисты, дизайнеры, музыканты, художники и режиссеры. Были и люди, связанные с рекламой, торговлей и маркетингом, противостояние Востока и Запада, крупные знатоки бухгалтерии, ведущие себя, как трупные мухи, и единственный туалет, который, возможно, служил особым целям, если учесть, что заходили в него, как правило, по двое.

Ник оставил Кейтлин в нисколько не продвигавшейся очереди в туалет, а сам отправился на поиски пива. Такая вечеринка явно не для нее: она была не из этого мира и не стремилась в него. Он требовал больше конформизма, чем Кейтлин готова была допустить. Она была слишком требовательна, совершенно не желала скрывать свою нетерпимость и не собиралась идти на уступки обществу.

Ник вошел в комнату, в которой танцевали. У дальней стены выстроилась небольшая очередь за пивом. Ник нащупал в кармане скомканную купюру, но вспомнил, что пиво было бесплатным. У него возникло внезапное желание вернуться, забрать Кейтлин и уйти отсюда, но он знал, что нужно выдержать. Был теплый вечер, пятница, как раз когда нужно быть в какой-нибудь компании, среди людей. По крайней мере, нужно найти Карла. Он взял банки с пивом и почувствовал ладонями их противное тепло.

Вернувшись к Кейтлин, Ник обнаружил, что очередь в туалет почти не продвинулась.

– Нужно проверить крышу, – сказала она, – возможно, там прохладнее. Бери мое пиво и жди меня там.

Ник поднялся по лестнице еще на один последний пролет и обнаружил наверху другого охранника. Он был не так гостеприимен, как Джордж, и на его лице застыло выражение усталости и едва скрытого презрения к посетителям. Он стоял, загородив рукой вход, – апостол Петр в дурном настроении, охраняющий вход в рай. Нику было неудобно сжимать две банки пива, но у него отсутствовали карманы, куда их можно было бы положить.

– У вас есть приглашение?

– Я друг Джорджа. Он сказал, чтобы я подождал его здесь.

– Джорджа? – охранник разглядывал Ника, который ему явно не понравился. – Какого Джорджа?

– Того, который стоит на дверях. Он сказал, что все будет в порядке. Чтобы я поднялся и ждал его здесь.

Охранник с подозрением посмотрел на Ника, как будто не веря, чтобы друг Джорджа мог так выглядеть.

– Ну проходи.

– Моя девушка тоже должна подойти через минуту.

Охранник еле заметно кивнул и медленно поднял руку, как шлагбаум на стоянке.

Воздух на крыше был мягким, влажным, вечерним. Обстановка здесь казалась гораздо более раскованной. Гости сидели в белых пластиковых креслах, довольные своей исключительностью, позволившей им не толкаться внизу вместе с простой публикой. На низком столике были расставлены бутылки спиртного, некоторые потягивали через соломинку «Moёt amp; Chandon»[2] из миниатюрных бутылочек, и музыка звучала более приятная. Это был дворик, расположившийся на крыше, с низкими перилами по краю, совершенно недостаточными, чтобы тот, кто обопрется на них спиной, не перекувырнулся случайно и не упал на проходящую внизу оживленную улицу. Над перилами виднелось безоблачное темное небо и мерцали рубиновые лампочки на концах крыльев самолетов, заходящих на посадку над городом.

Ник со щелчком открыл банку пива и сглотнул поднявшуюся над ней теплую пену. Он увидел высокую фигуру Карла, стоявшего спиной к нему в группе людей. Рука Карла покоилась на спине стройной блондинки, одетой в военную форму и кроссовки «Найк». Время от времени его ладонь неторопливо поглаживала вверх-вниз ее зад, иногда сжимая его почти бессознательным движением. Ник усмехнулся, подумав, как хорошо, что нет Кейтлин. Она презирала мужчин, которые так вели себя с девушками на публике. Как бы почувствовав присутствие Ника, Карл обернулся и встретился с ним глазами. Он оторвался от своей девушки, которая проследила взглядом за тем, как он, вытянув вперед руки и улыбаясь, приближался к Нику.

– Хорошо, что ты сюда пробрался. Я как раз собирался спуститься и поискать тебя. Я не был уверен, что тебя сюда пропустят. Здесь, наверху, гораздо лучше.

Ник не был маленького роста, но оказался сантиметров на пять ниже Карла с его длинными ногами гребца, красивым худым лицом, голубыми глазами командира немецкого танка, заученным, но успешно действующим обаянием. Тоже светловолосый, но с карими глазами, Ник казался не таким застенчивым блондином, как Карл, он был изящнее, а черты лица были более мягкими и робкими, чем у его друга. У него отсутствовала и та едва заметная аристократическая нотка, которую выработал в себе Карл: невозмутимый вид человека, убежденного, что если бы все меньше суетились и были лучше воспитаны, то жизнь протекала бы значительно приятнее. Ника гораздо легче можно было привести в возбужденное состояние.

– А где Кейтлин? – спросил Карл, поздоровавшись с другом.

– Она сейчас подойдет. Что за девушка с тобой? Она сейчас дернет тебя за поводок.

Карл обернулся и помахал рукой девушке, которая по-прежнему наблюдала за ним. Однако этот жест не был приглашением присоединиться. Карл неопределенно пожал плечами:

– Познакомились на прошлой неделе.

Ник кивнул. Знакомиться близко с девушками Карла не имело смысла, потому что они менялись очень быстро. По представлениям Карла три недели были уже длительной связью. Ник не разделял неодобрения, которое некоторые высказывали по этому поводу. Главным образом потому, что это было ему безразлично. Какое это имело к нему отношение? Он полагал, что такое неодобрение объяснялось завистью или отсутствием других тем для разговора. Почему у всех должны быть только продолжительные связи? Однажды на вечеринке какая-то из прежних приятельниц Карла набросилась на него с обвинениями в незрелости, эгоизме и отсутствии уважения к женщинам. Карл не рассердился и даже не пытался возражать; похоже, он был весьма удивлен, что кто-то может тратить столько сил и энергии на то, чтобы анализировать его характер.

– Возможно, ты права, – сказал он наконец, любезно наполняя ее бокал шампанским.

Ник рассказал Карлу о том, как встретил у входа Джорджа.

– Учились вместе в школе? – Карл посмотрел озадаченно. – Но я не помню там такого парня…

– Да нет, в самой первой школе.

– А-а-а, – Карл засмеялся, – я и позабыл, что ты когда-то учился в муниципальной школе.

В первой школе, где он учился, Ник входил в состав небольшой, но хорошо заметной группы детей из семей, принадлежавших к среднему классу. Они держались кучкой, учились играть на музыкальных инструментах, издевались над обязательным ношением школьной формы, вечером уезжали из школы на метро и старались не оказаться поколоченными негодующим большинством – теми, кто ходил в школу пешком, потому что жил поблизости. Однако когда Ник перешел в шестой класс, его родители обеспокоились тем, что у него слишком много времени уходило на выпивку и курение, а академический уровень школы был недостаточен для поступления в университет. Поэтому они пересмотрели свои принципы приверженности общеобразовательной школе, забрали его оттуда и отдали в частную школу (с прогрессивными социальными порядками, но с хорошим процентом поступления в «оксбридж»[3]), чтобы там он смог получить в аттестате высшие оценки.

Ник познакомился с Карлом в Уэстдейле. Кейтлин заявляла, что у Ника и его одноклассников больше влияния, чем у «Cosa nostra», франкмасонов и Ватикана, а их законы и сети еще более запутаны. Сочетание модной муниципальной и еще более модной частной школ обеспечило Ника уникальной системой общественных связей. Для Кейтлин она была составной частью того либерального цементного раствора, который скреплял кладку британского истеблишмента; диаспорой, заново гомогенизированной в университетах в 1980-х годах и образовавшей армию журналистов, работавших в прессе и на телевидении, а также советников членов парламента, принадлежащих к лейбористской партии. Их имена не были у всех на слуху, зато их можно было найти среди ведущих газетные колонки, в списках участников комиссий по разработке политики и мозговых центров или в выражениях благодарности в конце документальных фильмов. И все они знали друг друга.

– Когда у нас были уроки физкультуры, – объяснил Ник Карлу, – нам разрешалось ходить кататься на роликах в Ковент-Гарден. Мы с Джорджем ездили туда на метро. Это было очень смешно.

– Катание на роликах вместо физкультуры? – сделал недовольный вид Карл. – Это вполне в духе времени.

– А вот и Кейтлин, – сказал Ник, увидев, как она выходит через аварийный пожарный выход на крышу. За ней следовал Джордж. Она кокетливо смеялась.

– Твой друг просто поставил меня в начало очереди в туалет, – сообщила она. – А ты никогда не рассказывал мне про дели.

– Привет, Кейтлин, ты, как всегда, отлично выглядишь! А что такое дели? – спросил Карл. – Что имеется в виду в данном случае?

– Спроси Ника. Он, похоже, был одним из них.

– Нет, никогда, – запротестовал Ник. – В нашей школе дели было кличкой для ребят определенного типа. Представляете, ребятки, ходившие на уроки музыки, когда у всех остальных были уроки физкультуры, их семьи принадлежали к среднему классу и тому подобное. Их прозвали дели потому что, когда в обеденный перерыв все отправлялись за чипсами, они шли в магазин итальянских деликатесов и разгуливали потом по двору, поедая спагетти с разными соусами из маленьких баночек. Время от времени школьные хулиганы начинали с ними войну. Обычно их выслеживали и поджидали на станции метро. Затем изрядно колотили. Если ты тащил музыкальный инструмент, это сразу тебя изобличало. С таким же успехом можно было носить на спине надпись «побей меня». Но я не был дели, потому что не занимался музыкой, и меня никогда не колотили.

– По той лишь причине, – вмешался Джордж с ухмылкой, которую Ник запомнил по школе, – что я отговорил их.

И Ник вспомнил, как однажды вышел из школы и направился к подземке. Кучка ребят бродила в поисках дели, но безуспешно, поскольку возможные жертвы постарались не попасться им на глаза. Ник не считал себя принадлежащим к группе риска, но парни устали, и им необходимо было найти жертву.

– Ты – проклятый дели, – зарычал один из них.

– Нет, я не дели.

– А я говорю, дели. Беги, дели. Беги, если жизнь дорога.

Ник заколебался. Смысла бежать не было, это слишком унизительно, и потом, они все равно догнали бы его. Один из парней пошел на него с поднятым кулаком. Ник довольно спокойно относился к тому, что кто-то набрасывался на него с единственной целью – причинить физическую боль. Мимо по улице проходили люди, не обращая внимания на разыгравшуюся маленькую драму, – мужчины в костюмах и с портфелями, пожилые женщины с тележками для покупок, матери, тащившие за собой детишек. Было без четверти четыре, и казалось, что Ник и стайка мальчишек вокруг него являлись лишь одной из деталей этого скучного дневного времени. Что-либо изменить было невозможно. И в этот момент появился Джордж.

– Это не дели. Зачем тратить на него время? Посмотрите на него, он того не стоит. Настоящие дели выползают из шестого класса и пробираются задворками. Не теряйте зря времени. Он – нормальный. Мы с ним идем кататься на роликах. Он даже музыкой не занимается.

Парень с поднятым кулаком злобно посмотрел на Ника. Никто не перечил Джорджу, потому что он был очень здоровым и, несмотря на свое добродушие, стал известен проявлениями неистового нрава, когда его задевали слишком сильно. Но сейчас мальчишка хотел ударить Ника. Какое-то мгновение Нику казалось, что он сделает это. Затем один из задир сказал:

– Пошли. Успокойся. Не будем терять время, а поищем дели.

Парень поднял кулак и сделал ложный выпад. Ник сжался в предчувствии удара, а мальчишки рассмеялись и пошли искать, кого можно поколотить по-настоящему. После этого случая они не обращали на Ника никакого внимания, он стал для них никем. Что донельзя его устраивало.

– Но теперь я знаю, что он все-таки был дели, – продолжил Джордж, глядя на Кейтлин, – потому что у дели имелся отличительный признак, выдававший их с головой: когда такие как я продолжали учиться в этой дерьмовой школе, надеясь получить хоть какие-нибудь приличные оценки на экзаменах, прирожденных дели мамочка и папочка забирали оттуда и отправляли в приличную. Да, они снисходили до нашей школы, пока занятия по биологии или другим предметам еще не выходили за рамки начального курса. Но когда настала пора подумать о серьезных вещах, они бежали, как крысы с тонущего корабля. Те, кого я считал своими друзьями, кому нравилось дружить с чернокожим, быстро смотались, и я остался один.

Ник был поражен тоном Джорджа. Они иногда в шутку дразнили друг друга расистскими словечками. Ну, ты, ханки! ниггер! белоснежка! черномазый! В этом не было никакой злости. Все в шутку. Но сейчас Джордж говорил с тревожной обидой. Он больше не смеялся. Ник смотрел, как он достает пакетик с травкой и бумагу для самокруток.

– Дай мне сигарету, – попросил он Ника, и тот протянул ему одну из своей пачки.

Джордж сворачивал самокрутку практически одной рукой. Карл сказал:

– Если, как ты говоришь, корабль тонул, то едва ли стоит винить крыс в том, что они бежали.

Джордж взглянул на него.

– Как на «Титанике», когда он пошел ко дну и в спасательные шлюпки попали только пассажиры первого класса? – И затем, как будто эта метафора ему уже надоела, добавил раздраженно: – Может быть, было бы неплохо, если бы кто-нибудь из них остался на борту.

– Ну знаешь… – Карлу этот разговор, похоже, тоже начал надоедать. – Так ведь всегда было. Каждый за себя и все такое. Sauve qui peut[4].

Джордж взял в рот сигарету с марихуаной и твердо посмотрел на Карла. Он не сказал ни слова, но выражение его лица с очевидностью показывало, что он думает о Карле.

– Так, – заявил Карл, – мне нужно вернуться и проверить, как дела у Кейти. Увидимся позже, Ник. Рад был познакомиться, Джордж. – Он подмигнул Кейтлин и ушел.

Джордж проследил за ним взглядом, и самокрутка у него во рту напоминала духовую трубку, через которую можно было выстрелить отравленной стрелой в спину Карла. Он вынул самокрутку изо рта и глубоко вдохнул, прежде чем передать ее Кейтлин.

– Жлоб, – просто сказал он на выдохе, так что словечко показалось вылетевшим в облачке сладкого дыма. Кейтлин засмеялась. Ник пристально посмотрел на нее.

– Ладно, Ник, расскажи, чем ты теперь занимаешься. Где ты работаешь? – спросил Джордж.

– Я журналист.

– Ну-у? Я помню, с английским у тебя всегда было хорошо. И слов много всяких знал. И что же ты делаешь? Пишешь для какой-нибудь газеты?

– Иногда. Я нигде не числюсь в штате. Но в данный момент я работаю на телевидении.

– Да-а? На какой программе? – Он стал сворачивать новую самокрутку, хотя Кейтлин только что передала первую Нику. Ник не сразу ответил, засмотревшись на мастерство, с которым Джордж скручивал тонкий листок.

– Это программа о судебных ошибках, она называется «Повод усомниться». Передача выходит довольно поздно. Там рассматриваются отдельные случаи, в которых…

– Знаю, я видел ее. Значит, ты работаешь в этой передаче? И что ты там делаешь?

– В последней серии я разбирался со случаем смерти человека, арестованного полицейскими.

А сейчас я занимаюсь расследованием деятельности профсоюзного руководителя, который отрицает обвинения в том, что он растратил профсоюзные деньги на женщин.

Ник содрогнулся при мысли о Роне Драйвере. Он ненавидел его ноющий акцент Средней Англии, брюки из синтетической ткани, толстые очки, обожаемую им коллекцию моделей автомобилей, скучную риторику и сальные шутки. Особого влечения к этому случаю Ник не испытывал. Дело было даже не в расхождениях во взглядах, а в том, что у этого человека не было утонченности, шарма. Рон Драйвер принадлежал к миру профсоюзных организаторов, которые свистят в свисток и выкрикивают команды: «Всем покинуть рабочие места!» Он читал Нику лекции о том, как важно развивать отечественную промышленность. Тем не менее Ник не сомневался, что Рон Драйвер невиновен, что обвинение сфабриковали с целью убрать его из профсоюза и что год, проведенный в тюрьме, искалечил ему жизнь и разрушил брак. Было ужасно видеть, что они могут сделать, если захотят. «Они»? Ник сам стал говорить, как Рон Драйвер. Но ведь кто-то так сильно хотел избавиться от него, что дал ложные показания, и этот «кто-то» был частью британского государственного устройства. Так или иначе, дело простое: Рон Драйвер попал в тюрьму из-за злобной прессы и тупого жюри присяжных. Но какое это теперь имело значение? Даже если кто-нибудь признает сейчас это пародией на правосудие, Рон уже конченый человек. Ему уже больше никогда не стоять в теплой куртке с мегафоном на митинге и не воспламенять народ разлагольствованиями о добровольных коллективных договорах и необходимости защитить отечественных производителей. Не понимал этого лишь один человек – сам Драйвер. Ник знал, что Рон Драйвер не любит его почти так же сильно, как он не любит Рона Драйвера, ибо тот прекрасно осознаёт полную противоположность между собой и этим светловолосым мальчиком с телевидения из Лондона. Дело было в том – и это давало Нику определенное удовлетворение, – что он был нужен Рону Драйверу.

– Ошибки правосудия… – Джордж медленно разглядывал Ника. – Я бы мог тебе рассказать об одной настоящей ошибке правосудия.

– Правда? Что это за дело?

– У меня есть один приятель, который… Джорджу не дал договорить охранник, дежуривший у входа на крышу.

– Джордж, дружище, ты нужен внизу. Там остался только Лес и никого больше. Чертовски не хватает людей.

Джордж вздохнул и протянул Кейтлин то, что осталось от самокрутки. На секунду он закрыл рукой глаза.

– Я сегодня работаю здесь только по просьбе товарища. Послушай, Ник, не уходи, не повидав меня, хорошо? Или хотя бы оставь номер своего телефона.

Джордж повернулся к Кейтлин.

– Посмотри, чтобы он не сбежал, не оставив телефона. Приятно было познакомиться, Кейтлин. Ник, до встречи!

Он зашагал к двери аварийного выхода и исчез за ней. Ник почувствовал досаду: он хотел узнать, о чем собирался рассказать Джордж. Может быть, это была история какого-нибудь парня, утверждавшего, что коррумпированные полицейские подкинули ему наркотики? Может быть, его маме пришли лишние счета за телефон? А может быть, это была история, связанная с миром вышибал – оружие, наркотики, тестостерон? Люди, стоящие у входа, пересчитывающие деньги и находящиеся в тени.

Значительно интереснее, чем то, чем Ник сейчас занимается: Рон Драйвер и вымышленные жаркие ночи, которые он якобы проводил, одетый в футболку с надписью «Birmingham City», на конце собачьего поводка в расположенной в Эрдингтоне квартире с девятнадцатилетней проституткой по имени Мэнди, которая теперь призналась, что раньше никогда в жизни его не видела. Жлоб, конечно, но не продажный. Таково было общее мнение о Роне «Черной страны»[5], и эту точку зрения Ник находил неопровержимой.

Ник содрогнулся при мысли о дождливом и ветреном Бирмингеме – ему, вероятно, придется съездить туда на следующей неделе. Он представил себе угрюмых женщин с перманентом, толкающих тележки с прохладительными напитками, и почти наяву услышал голос проводника, монотонно перечисляющий остановки: Уотфорд Джанкшн, Милтон Кейнс, Ковентри, Бирмингем Интернэшнл, Бирмингем Нью-стрит, Сандвелл и Дадли, Вулверхемптон, – все, поезд прибыл на конечную станцию.

– Симпатичный, – медленно проговорила Кейтли. – А травка гадкая: у меня голова кругом идет.

– Это правда, очень крепкая. Ты знаешь, так странно встретить Джорджа. Одно время мы очень сблизились с ним в школе. Но сейчас я его просто не узнал. И он несколько изменился; у него появилась эта резкость. Как будто он обижен на все на свете. Даже на то время, когда мы были вместе в школе. Как будто те времена представляются ему теперь совсем иначе. Переписал историю заново.

– Переписывать историю, – заявила Кейтлин, – имеет смысл для того, чтобы что-то фальсифицировать. Существует некая истинная первоначальная версия, и ее искажают. Но может быть, иногда историю нужно переписать, чтобы добраться до правды.

– Это так скучно, – сказал Ник. – Какой смысл?

Кейтлин рассмеялась.

– Теперь в тебе заговорил настоящий журналист!

– Я не это имел в виду, – запротестовал Ник. – Я говорю о тех, кто копается в своем прошлом и обнаруживает, что сегодня ему так плохо потому, что кто-то поимел его вчера. Всегда виноват кто-то другой. Никто не берет на себя ответственность и не хочет подумать о том, что он отвечает за то, чем он стал и что с ним произошло. Джордж наверняка полагает, что это я виноват в том, что ему не повезло со школой и он работает вышибалой, потому что я белый и принадлежу к среднему классу. В следующий раз в своей переписанной истории он заявит, что я осуществлял над ним сексуальное насилие…

Кейтлин прикрыла ладонью рот, чтобы не рассмеяться.

– Да, кажется, тебя задело за живое.

К ним подошли Карл и Кейти. Она была очень миловидна, но держала себя несколько надменно, из чего можно было заключить, что тот, с кем она беседовала, не показался ей достаточно интересным или важным, чтобы заслужить нечто большее, чем очень слабая улыбка. Она работала над новым телесериалом, который должен был бросить свежий и непредвзятый взгляд на женские проблемы. Услышав об этом, Ник побелел. Кейтлин с нарастающей яростью смотрела первый эпизод, в котором были очерки о мужском стриптизе, женском регби и – для придания некоторой интеллектуальности – интервью с юной представительницей «нового феминизма», которая также прорекламировала «новую книгу». В отвращении Кейтлин запустила в телевизор сначала винной пробкой, затем косметическим карандашом и, наконец, туфлей. Но сегодня она просто подняла брови и предпочла хранить презрительное молчание.

– Ника только что оскорбили за то, что он посещал частную школу, – сообщил Карл Кейти.

– Как будто это имеет еще какое-то значение, – ответила она с сухой насмешкой.

– Только с шестого класса, – запротестовал Ник.

– Ну, это сейчас неважно! – раздраженно воскликнула Кейтлин. – Смысл сказанного заключался в том, что первая школа была муниципальной и, когда потребовалось, те, кто имел средства, покинули ее. Вот что главное.

Кейти закатила глаза.

– Я думаю, что эти дебаты о частном образовании отдают семидесятыми годами. Оно все равно останется, нравится нам это или нет.

Кейтлин посмотрела на нее неприязненно. Ник ждал молниеносного выпада кобры, но она лишь повернулась к Нику и, улыбаясь, протянула к нему руки.

– Может быть, хотя бы потанцуем?

– Вы идете? – спросил Ник Карла, но тот покачал головой и повел Кейти в сторону, одной рукой обняв ее, а другой прощально помахав через плечо.

Они вернулись в здание, и снова вокруг были теплый сладковатый воздух, тесные коридоры, ритмичная музыка и лица гостей, спускающихся по лестнице. Тяжелый ритм оглушал Ника. Юноша с большими круглыми глазами, пошатываясь, подошел к Кейтлин и стал что-то бормотать ей на ухо о музыке, слегка нажимая девушке на руку, чтобы подчеркнуть каждую деталь. При каждом таком нажатии она смотрела вниз на свою руку, но парень, похоже, не обращал на это внимания.

– Да пошел ты… – сказала в конце концов Кейтлин, когда ей надоело терпеть такое насилие над своими ухом и рукой. Она отвернулась от него, покачивая головой, а он на прощанье пробормотал еще какое-то страшное ругательство в ее адрес.

– Я действительно не был дели, – сообщил Ник Кейтлин, когда та взяла его за руку. Кейтлин широко улыбнулась ему.

– Конечно нет, дорогой.

– Если хочешь, мы можем пойти домой.

– Нет, – ответила она, – мы остаемся. Давай танцевать.