Глава 14

Диана облачком парил над постелью, уйдя в тень. Там было тихо и спокойно — ни забот, ни печалей, ни тоски, ни горестей.

Сантьяго стоял под ней и думал, как достать облако, вернуть сестру в нормальное состояние.

— Где миледи? — спросил его подошедший Шантал. Мужчин молча указал подбородком.

Шантал увидел, все понял и заскучал еще больше:

— Так и будем стоять?

— Есть предложения?

— Плащ, простыня.

— Пытался — ускользает.

— Давно ушла?

— А я знаю? Минут десять как сюда заглянул, не почувствовав признаков жизни.

Скверно, — помрачнел мужчина.

— Часто у нее такое? Как долго?

— Я знаю?! — возмутился Сантьяго, развернулся к товарищу.

— Ну, ты же брат.

— Примерно, как ты! Она грили, я оборотень — брат!

— У вас одна кровь по отцу.

Одна. Только не чуял он родную кровь, хоть тресни, а вот кровь "сестры", оборотня — чувствовал и понять не мог, откуда ей взяться, если Диана точно грили. Причем очень сильная грили, каких он раз, два по жизни встречал, не больше.

Сантьяго вздохнул, не спуская взгляда с парящего под потолком облачка:

— Видел я его, знаешь где?

— Угу, за границей Кимера, — уставился на облако и Шантал, прикидывая как лучше достать девушку. И вдруг улыбнулся. — А ведь это хорошо.

— Что именно? — издевается? — прищурил на него недобро глаз Ферна.

— Она расстроилась. Сильно. Значит, Дэйн ей не безразличен.

— А она ему? — упер руки в бока граф, нависнув над более хрупким и щуплым мужчиной.

— Да не дави ты массой — головой думай, — отпихнул его Шантал.

— Я и думаю. И мысли, признаться, паршивые. Не было забот — теперь полон рот. Кинуть бы все как Дэйн и гори, полыхай! — и губы поджал, склоняя голову. — Не могу. Женщина все — таки, сестренка.

— К тому же, грили, — поддакнул друг.

— Именно. Нет, кто бы сказал мне, что когда-нибудь я буду стоять и караулить облако! В зубы дал бы! Только вернется, — кулаки сжал, потряс ими, а слов выражающих кару не нашел.

— Ничего не сделаешь. С ней сейчас нужно очень ласково обходиться, если потерять не хочешь.

— Знаю, — буркнул. — Дэйн, между прочим, тоже знает!

— Не злись — делу это не поможет, — посоветовал и усмехнулся. — Кажется, я придумал.

— Ну?

— Вода нужна, прямо на облако.

Сантьяго примерился, прищурился и кивнул: а что? Может сработать.

Хлынувший на Диану дождь вытащил ее из тени, как пескаря из воды. Она шлепнулась на постель и уставилась во все глаза на Сантьяго:

— Ты?!… - выказала мокрый насквозь рукав сорочки. Села и начала выживать его, подол, клацая зубами от холода.

— Не-на-ви-жу!

— Слышал, — заверил. Вытащил из сундука первую попавшуюся одежду и сунул в руки девушки. — Не мучайся — переоденься.

— Выйдите!

— Шантал, выйди, — мужчина безропотно выполнил просьбу.

— Оба!

— Нет уж, я останусь, — заявил тоном не терпящем возражения. Еще не хватало, чтобы он вышел, а она опять ушла.

— Тогда отвернись.

— А то я тебя не видел! Я для тебя бесполый, понятно?!

Диана скрючилась, уткнулась лицом в чистую сухую сорочку:

— Господи, как же я устала от твоей грубости!

— Ты не от нее устала, — тихо заметил Сантьяго. Сел рядом. — Надо ехать Диана.

— Куда?

— К Зеленой жрице.

— Зачем?

— Приедем, узнаем.

— Почему я должна ехать к какой-то жрице, что мне с ней делать, кто она такая?

— Обыкновенная кикимора, — пожал плечами мужчина. Диана округлила глаза, в миг, забыв о печалях и обидах:

— Господи Иисусе! Здесь еще и кикиморы водятся?

— Угу.

— Лешие?

— Угу. Каждой твари по паре. Одевайся и молись, чтобы они все вместе аудиенцию тебе не назначили.

— Зачем?! — стойко не понимала Диана. — Что за вздор?!

— Нормальное женское любопытство. Тебе знакомо.

— Я что, шут на ярмарке?!

— Нет, ты жена Дэйна, а это почище любой ярмарки и всех шутов вместе. Почти диво дивное, между прочим.

— Я ему не жена, он сам сказал, — опять сникла девушка. — Он вообще не хотел на мне жениться.

Как же это больно!

И как стыдно, что это задело ее больше и сильнее, чем то, что он убил ее мать, чем его позорное желание шантажировать ею Ноэ.

— Черт бы его побрал, — скрипнул зубами Сантьяго, теперь ясно представляя, в чем дело. Мысль что Дэйн решил использовать его сестру и позабавиться с ней, как человек с любой девушкой, привела его в ярость.

Он бы и хотел не верить сказанному, но хорошо помнил, как Монтрей тянул с его отъездом, колебался. И сейчас — Диана уже шестой день в его владениях, в его замке, но в постель он ее взял, а бреактид — знак власти — не отдал, по традиции оборотней брак не подтвердил. Значит, не признал женой, не признал равной и тем лишил ее прав госпожи, владений вмести с ним. И тем оскорбил и ее и Сантьяго. Свою жену и своего верного друга!

Выходит Дэйн его просто использовал, как использовал Диану.

Неужели она была права, подозревая Монтрей в низости с самого начала?

Ферна потер лицо, ужасаясь произошедшему: Великий Хозяин Вселенной! Я же ему так верил!

— Мы уедем, — прохрипел. Он виноват в горе сестры, в ее позоре, он и ответит.

Диана посмотрела на него пустыми, больными глазами:

— Не могу, — прошептала и начала таять на глазах, превращаясь в дымку. — Я люблю его.

Сантьяго успел схватить ее и хорошенько встряхнуть, возвращая в прежний вид. Переодел, как ребенка и заставил встать:

— Ну, вот что! Ты можешь таять сколько угодно, любить — ненавидеть. Но сначала исполни господский долг — позаботься о своих подданных — крестьянах, — слукавил, глазом не моргнув. — Предстань пред очи Зеленой жрицы, чтобы она отстала от них и дала леса на стройку.

Диана молча надела туфельки, заплела косу и вышла. Ее чуть шатало. Слова Сантьяго хоть и послужили ей ориентиром на некоторое время, но целью не стали. Она бы дошла до ворот и ушла обратно, не жди ее Шантал, воины, и лошади.

Ферна сел в седло и подхватив Диану, устроил ее рядом — одна она не поедет.

Ему в сущности было все равно даже если бы они не поехали ни к какой жрице, но он лелеял надежду, что прогулка развеет сумрачное настроение сестры, вернет ей ее живой нрав. А может, встретит она по дороге какого-нибудь эльфа, очаруется или очарует, мысли о Дэйне ее оставят и она заживет по-другому. Почему нет? Грили и эльфы имеют много общего, гораздо больше, чем с оборотями.

Шантал ехал вровень и искоса поглядывал на Сантьяго и Диану. Ему не нравилось, что Ферна стал таким же мрачным, как и Дэйн, когда покидал замок. Не значит ли это что у них одна причина для расстройства? Не пойдет ли и Ферна по стопам Монтрей? Как их остановить? Если все началось с девушки, то она может это закончить — решил и сказал, чтобы проверить свои догадки, подтолкнуть к действию:

— У меня был брат. Он боролся за свое счастье.

Сантьяго скривился, зная, что у Шантала никогда не было брата, соответственно не было ни счастья, ни борьбы.

На девушку заявление мужчины так же не произвело никакого впечатления.

— Бесполезно, — бросил Ферна. А чтобы Шантал сразу понял, что любые ухищрения тщетны, добавил. — После встречи с Зеленой жрицей мы уедем.

— Мы? Ну, конечно. Ясно. Дэйн в одну сторону, вы в другую. "Прекрасно", что сказать!

Диана встрепенулась:

— Дэйн уехал?

— Да.

— Куда, зачем? Надолго?

— Думаю, на ближайшие полвека. Вы видно сказали ему нечто донельзя обидное. Обид как и оскорблений он не прощает, но вы женщина — сатисфакция отменяется. Поэтому Дэйн просто уехал, бросив замок и округу на вас и на нас. Можете спокойно жить в Монте и ни о чем не беспокоиться — он вас не потревожит, — проскрипел мужчина, не скрывая доли желчи и осуждения в голосе.

Диане вовсе плохо стало — зачем ей жить, если она не увидит его?

Сантьяго же задумался — действительно, то, что было сказано девушке, а так же вид Дэйна перед отъездом говорил об одном — его пути с Дианой больше не пересекутся. Во всяком случае, он приложит все усилия, чтобы они больше никогда не виделись и не слышались. Вполне в духе Монтрей — он не раз так поступал. Взять ту же Летти — все было хорошо, пока она не стала склонять его к более тесному союзу, не дала ему понять, что готова преступить свою гордость, презреть скандал, что неминуемо разразится и пережить заслуженное осуждение равных, но взять его, оборотня, в мужья ради спокойствия на границе и сохранности Кенжа. Этого было достаточно, чтобы Дэйн больше не виделся с ней. Ушел прямо с пира, на котором собралась вся элита высшей касты, и больше не вернулся.

Но что до того Диане, Сантьяго? Он лично никогда не делил жителей Кимера на знать и простолюдинов, низшую касту — высшую, и тем категорически был не согласен с отцом, который, кстати именно разделение и проповедовал, усиленно мутя разум правителей кланов. А цель в том имел одну, хоть и прикрывал ее красотой речей и законами древности — свалить Дэйна. Война грили и оборотней давняя. Ни причин ее, ни целей Сантьяго не знал и знать не хотел, видя в том лишь глупейшую предвзятость.

Так случилось, что Дэйна он узнал много раньше, чем о том, что оборотень — низшая каста. И сразу насторожился, услышав рассказ отца о врожденной низменности личности оборотня.

— В них лишь животные инстинкты, которые должно нам использовать на благо Кимера. У них нет воли, характер рабский, требующий узды и управления, как любым домашним скотом. Им не ведома честь, благородство, они дурно воспитаны не потому что дики по натуре — они звери по натуре и потому не могут воспринимать мир иначе, чем с плоскости животных. Воспитывать их, как учить этикету гнола! Всегда оборотни были слугами грили, но пращур Дэйна поднял бунт, решив, что его собратья ничем не хуже господ, как любого другого кимерца. А меж тем Кимера с рождения своего принадлежала нам, на то она и прозвана — Химера. Оборотней пустили сюда, как жриц лесов с просьбы эльфов и вот итог! Эта саранча прибрала к рукам наши исконные земли! Ты уже взрослый мальчик и видишь, как оборотни бесчинствуют в Кимере: режут скот, вытесняют зверей, мешая естественным процессам природы. Жрецы поэтому не могут навести порядок — холмы зарастают, леса пустеют. Они убивают грили в порыве своих низменных инстинктов, крадут наших женщин. Кимер испуган — ропот стоит до небес! Мы должны освободить наш мир во славу потомков от этого грязного племени. Это мой долг! Это твой долг!

Кроме всего прочего в проповеди отца было одно "но" — кража женщин. А меж тем, Виктор Ноэ не брезговал творить тоже самое. Взять хоть мать Сантьяго — оборотня, захваченную в бою у границы Ноэ и Монтрея, когда наемники отца попросту выжигали всю округу, тем выгоняя и зверей и оборотней из лесов. Или мать Дианы — человека, которая понравилась Виктору, когда он делал вылазку в человеческий мир и тут же была взята. Обе были украдены и жили в замке Ноэ не женами, а наложницами.

В Монтрей Сантьяго подобного не встречал. Здесь каждый помнил, что женщина мать, сестра и дочь и потому был удивительно обходителен. Возможно, того просили те самые низменные инстинкты животного, но если так, они более импонировали ему, чем воспитанность отца и его свиты. И это была лишь малая толика того, что Сантьяго было по сердцу в Монтрей. А если еще подумать об удивительном братстве оборотней, взаимопомощи, заботе друг о друге, обустройстве дел внутри клана вне зависимости грили ты, оборотень, жрец, простолюдин, граф. Никто не жег пустоши, к природе относились столь трепетно, что пожалуй только эльфы в том могли сравниться. Но тем более нужна была вода и солнце, а этим просторы и полумрак.

Понятно, что в Монтрей Ферна звала и родная кровь. Она манила его к своим, как подросшего в деревне ручного волчонка приходит срок и тянет в лес. И он ушел по ее зову, презрев посулы отца. Есть Барт — он истинный грили, рожденный от знатной химеры в законном браке — пусть он идет дорогой отца. И казалось Сантьяго — он прав, и никогда он не жалел о сделанном выборе.

Но видно пришло время заговорить в нем и крови грили. Сейчас коварство Дэйна казалось ему неоспоримым и звало на месть. А те кому он доверял и считал друзьями, казались не менее хитрыми и избирательными в достижении своих целей, только пока не проявившими себя, как их повелитель.

А почему собственно он не может поступить, как Дэйн и не использовать ситуацию, как он использовал Диану и Сантьяго? Почему бы не остаться и тем не расколоть Монтрей на законных основаниях? Моне и территорию от границ с человеческим миром, с Кенжем — отписать Диане на правах законного брака с Монтрей. Сантьяго тому свидетель и как бы не отнекивался Дэйн — что было, то было и есть. Он бы на правах опекуна, правил за сестру, и смог бы обеспечить ее покой, свободу и защиту. А Дэйн… какое Сантьяго до него дело после случившегося?

Только одно "но" мешало мужчине перейти от раздумий к делу — это было бы подло и сравняло бы его с Дэйном.

К тому же разум говорил, что возможно Сантьяго не все знает, а душа хоть и сожалела сестре, но противилась спешке с выводами и действиями.

Долг брата и друга, кровь грили и оборотня сцепились, как кошка с собакой. А пока шел бой — победителями были лишь пустые эмоции и поспешные выводы, рожающие мрачное настроение. Бороться с ними просто — с ними нужно переспать и утром все может оказаться совсем иного цвета.

— Я никуда не поеду — Дэйн может вернуться, — тихо сказала Диана.

— Он не вернется, — так же тихо ответил Сантьяго. Пусть лучше сразу поймет это и не лелеет надежды.

Девушка долго молчала, вглядываясь в густые заросли леса, будто искала в них ответ. И скорее почувствовала, чем поняла:

— Он вернется.

Сантьяго промолчал. Девушка слушала свое сердце и выдавала желаемое за действительное, он же слушал разум и оттого не питал иллюзий.

"Не веришь?" — почувствовала Диана, посмотрела на него — каменное лицо и взгляд мерцающих глаз в никуда выдавали истинные чувства брата с головой.

"Верю, что ты. Но позволь, останусь при своем мнении"

"Дэйн твой друг", — напомнил, почуяв затаенную ярость мужчины.

"Друг. Но это не помешало ему бесчестно обойтись и со мной и с тобой. Такое не спускают ни врагу, ни другу. Но враг он и есть враг, что с него взять? А если друг оказывается подлецом, это как? Я вынужден ответить Диана. Я твой брат, я отвечаю за тебя и за то что происходит. Если тебя оскорбили — оскорбили меня, если с тобой поступили бесчестно — поступили бесчестно со мной".

"Ты берешь на себя ответственность за несуществующие грехи".

"Мне горько, что вместо покоя и радости ты получила печаль, унижение и несчастье. В этом наша с Дэйном вина равна. Я был слишком наивен, а он оказался слишком коварен. Он не станет ничего исправлять, но я постараюсь".

— Приехали, — объявил Шантал. — Дальше только своим ходом.

Диана огляделась — они заехали в чащу и дальше виднелась лишь густая непролазная стена кустов и величавых исполинских деревьев.

— Карол, вперед, — приказал взмахом рассредоточится по периметру воинов Шантал. Слез с коня и подал руку Диане, но хмурый взгляд Сантьяго осек его.

Ферна за какой-то час изменился настолько, что показался ему мало чужим — недобрым незнакомцем. Но именно сейчас он как никогда был похож на своего отца — Виктора Ноэ. Сложив это Шантал без труда понял причину — Диана. Ноэ всегда трепетно относились к родственным связям, были без ума от своих отпрысков, неважно от кого их они приобрели, и особое место отводилось в этой иерархии женщинам. И не только среди Ноэ, что тоже понятно — женщина это будущее, это дети, наследники, потомки. Поэтому к женщинам в Кимере относились особо трепетно и щепетильно все без исключения. Но это не мешало случаться недоразумениям, бывало и откровенным преступлениям. Причем "прославился" этим фактом именно Виктор. Нет, он не брал женщин силой, но использовал все свое очарование, всю силу данную от рождения, чтобы обворожить глупышек и получить желаемое. У него была одна цель, один "пунктик" — дети, потомство. Самолюбие двигало им даже в этом вопросе, заставляя вновь и вновь искать подходящую мать.

И он добился своего — единственный из всего Кимера имел троих живых и здоровых детей и каких. Он не зря смешивал кровь — он выводил особо жизнеспособное потомство и вывел. Один Сантьяго чего стоил. Сын чистокровного грили и оборотня имел вес в клане первых и вторых, имел силу не чета обычному грили или оборотню и мог быть как тем, так другим. Ему прочилось большое будущее, но он выбрал его сам и встал на сторону "братьев" и "сестер" матери.

Это была серьезная плюха Ноэ.

Брак же Дэйна с Дианой вовсе бы его обезоружил, и былой распре, как все и надеялись, пришел бы коней. Но видно Монтрей оступился и чем-то сильно обидел девушку — только этим можно объяснить произошедшее, как и перемены в Сантьяго.

И если так, Кимер ждут еще более тяжелые времена, чем в начале войны.

Ферна без сомнения уже встал на сторону сестры, а значит отца. А это означало одно — Дэйн не просто обидел, а серьезно и глубоко оскорбил Диану.

"Что же ты натворил, Дэйн?" — затосковал Шантал и отошел в сторону, чтобы не злить Сантьяго, не обострять с ним отношения. Ярость мужчины угадывалась без труда и была бы плохим советчиком, случись ей выйти на волю.

Граф снял сестру с лошади и кивнул в сторону леса:

— Иди. Мне с тобой нельзя, но я буду рядом.

Девушка поколебалась и шагнула к зарослям. Ей в принципе было все равно куда и зачем идти — лишь бы не помнить о Дэйне, не думать о случившемся. Но мысли лезли сами и мутили в прямом смысле. Пока Сантьяго был рядом, девушка понимала, что лучше не показывать ему насколько ей плохо, чтобы ненароком не толкнуть к опрометчивым действиям, не настроить против друга. Она и так слишком много сказала брату.

Но сейчас, когда их разделяла густая стена леса и никого вокруг не было, Диана не сдержалась — сжалась от боли в душе. Сползла на мох, обнимая ствол сосны и дала выход слезам и отчаянью.

Небо мгновенно потемнело и то тут, то там послышались удары молнии, треск веток, пламени.

— Кхе, ты ж мне весь мой дом спалишь, — прокаркало рядом. Диана обернулась и замерла широко распахнув глаза — на нее смотрело то ли дерево, то ли человек.

Гладкий ствол дерева имел почти женские изгибы и формы, ветки с невиданными листьями обрамляли его, ниспадая как волосы. А вверху ближе к пышной кроне виднелись два обычных человеческих глаза, самый настоящий нос и рот.

— Ушей нет, да, извини. Но слышу, — проскрипела невидаль и пододвинулось к девушке качаясь и переваливаясь с корня на корень.

Диана отпрянула и свалилась на мох. Попятилась в ужасе.

— Эх-хе-хе, — замерло чудо — юдо, сложив толстые ветки на том месте, где мог бы быть живот. — Средь человечков жила, да? Ага. Чхи, — чихнуло вздрогнув от кроны до корней и сморщив личико.

Выглядело это настолько забавно, что Диана потеряла страх. К тому же существо явно было безобидно. Во всяком случает от него не исходило ощущение опасности или злости, наоборот — веяло прохладой, свободой и радостью.

Девушка встала, сказала отряхиваясь:

— Будьте здоровы.

— Ага? Ну, ну. Чхи. Ах ты ж! Чхи.

— Простыли?

— Я? Что ты, — махнуло веткой. — Стара стала, труха в носу свербит. Чхи. Да будь ты ж неладна! Ты уж это, погромы то мне не устраивай. Я тебя за тем и звала, чтоб договориться, понять, значится, суть твою и чего от ее ждать.

— А чего ждать? — удивилась девушка.

— Так чего хошь. Вона перва жена Дэйна, ох злюка, скажу тебе, тако творила, ну аспид, едино слово!

Диана дар речи потеряла:

— Первая жена? — просипела, надеясь, что ослышалась.

— Ну. Кункретта из клана Футрая. Своя зато, ему под стать. А едино жизни не было. Оно понятно. Он смергал — уникум средь своих. Хошь кошкой пойдет, хошь медведём попрет, а хошь орлом в небо взмоет. А она — хадюка. Да-а. Ну, в смысле характеру паршивогу. А сама рысуха, ага. Месяцу не прошло, она с оборотнем их местных скобелилась, душа кошачья. Дэйн как узнал, уехал и боле не возвернулся покаместь та не сгинула. И тако творила, ой-ё! Крестьян гоняла, пугала, зверье моё повывести вздумала. Молода, резва и давай игреляться. Ей шутка, а нам поруха. Порвал ее лешак, не сдержался. Даа. А я что, врать не стану — супротив него не пошла. Поделом знашь. Втора-то лучше была…

— Вторая?

Диана схватилась за горло и сползла на мох по стволу сосны:

— Вторая жена?!

— Ну. Химера истинна. Гордячка. Эка себе на уме, фифа. Хороша, нечё сказать, токмо норов заносчив больно. Шибко ей все не по так да не по этак было. А хотелось всего и поболе. Главно, чтоб оборотень-то блахадарен ей был, что осчастливила, значится его, женой согласившись стать. С самого началу не сладились они с твоим-то. Оно ясно было — хто она, хто он? А? О! А Дэйну стерпеть понукание никак не можно, нутра у его забористая да вольная. Накинь вона на сову узду-то? Ага, как же ж.

— Умерла?

— Хто, сова?!

— Жена.

— Чёй- ить? — вытаращило глаза дерево. — Ушла. Кинула Дэйна. Она ж грили, не почести ей в логове оборотней жить. В обчестве вишь, приличном не покажись, позорищааа, манеры ж у их не те, смотрят не так, дышуть не этак. Погневалась тута на свою жизню сгубленную, попалила как ты лесов — то и сбёгла, но опосля как кровушки из Дэйна попила. Ох, хороводила, как его терпежу на почитай полгода хватило? Ан, все едино не сдержался — сбег как заяц от лисы. О, как! Но грят, порвал ее шибко, потому сбег. Видать спужался, что вовсе сгубит. А третья ничё, прилична женчина, хоть и человечья, ага.

Диана зажмурилась, потерявшись: третья?!!!

— Токмо боязлива была страсть. Видно потому и помёрла. Не сдержалось сердечко. Людишки-то шибко слабы для нашего миру, не кажный обвыкаетси. Ай, чё о ей — что была, что не была. Из замку носа не казала. А ты гляжу по крепче её будешь, хотя боязлива, ага. С непривычки видать, да? Чую запах от тя еще людской идёть. А кровь-то сильная у тебя, грили маститая. А! Слышь, а ты чья будешь? Чёй-то не пойму, — прищурилась.

— Я?… Не важно, — отмахнулась, пытаясь сесть, но ее все набок заваливало, тело от известий неожиданных подчиняться отказывалось.

— Ааа, нууу… Ну, хошь, так молчи, мне все едино кто в родне у тя. Мне ж главно девонька что? Согласье меж нами.

— Я не специально, — заверила девушка.

— А. С расстройству, да? Нууу, быват. Ага. Только ты энто, боле в лесу не расстраивайся, ладно?

— Постараюсь, — кивнула, вздохнув. В голове одно было — три жены Дэйна. Она четвертая. И, наверное, самая ненужная.

— Ага, во-во, старайся, а за то у нас с тобой мир да гладь будет. Я ж чё помочь завсегда рада. Мне что главное — поряядооок. А то и мне мед и тебе радость. Ты ж тапереча хозяйка здешняя и все у тя ладком должно быть. А я пособлю. Где надо пригляжу, где чё — подскажу…

— Дэйн где? — встрепенулась Диана.

— Эк, ты! — округлила глаза жрица. — Нужля сбег уже? Ох, пострел. Ну, крепись, чего тут, не от тебя первой текаить. Он существо вольное.

— А я рабыня по-вашему? — уставилась на нее горящим взглядом. Сколько можно терпеть оскорбления?

Дерево смолкло, пошамкало губами, изучая девушку:

— Н-даа. Так не в обиду я, — притихло.

Диана развернулась и пошла обратно, к лошадям:

— Поговорили.

— Так ты это — уговор! — бросила ей в спину Звенильда.

— Я слово дала. Поймите, я не нарочно, само выходит.

— Да?

Сучковатая ветка вцепилась в плечо девушки, развернула обратно к жрице:

— Ты штоль силушкой володеть еще не обучена? Средь людёв долгонько жила?

— Неделя, как из того мира.

— Ааа, вон оно чего, — задумалась и выдала. — Ладноть, вижу не плоха ты нутром, а что неопытна, так с дитёв больно не спросишь. Скидку дам, вот моё слово. И еже ли чего забалують мои, аль обидять, обращайся. Разберуся.

— Спасибо. И простите, если что не так. Не со зла это и без умысла.

Жрица растерялась: ишь ты, грили как с ней? Со всем, значиться, уважением, абы ровня она госпоже ей-ной из высшей касты. От, дела!

Ну и дурень, Дэйн еже ли сбёг! Дурында, однако, стоеросова! Настояща!

— Ну… не робей, ага. Иди уж.

Ветками махнула и перед Дианой как по волшебству расступились деревья, из-под ног как змеи в стороны расползлись коряги, вздыбленные корни. Тут же стало видно все вокруг: воинов, лошадей, Сантьяго бродящего с хмурым видом на опушке, шпиль замковой башни вдалеке.

— Слышь? — склонилась к ней жрица. — Еже ли заскучаешь, али посплетничать захотишь, приходь, завсегда рада тебе буду. Ага.

— Спасибо, — улыбнулась девушка. Хоть одна радость в этот беспросветный день — с хозяйкой лесной подружилась.

Может и обычная она кикимора, но бабушка забавная, добрая.

Диана потянулась и клюнула ее в крючковатый отросток на "лице":

— Спасибо.

— Эт чё?! — отпрянула, ветками нос ощупала. И пятится, глаза на Диану тараща.

Деревья вновь завесой встали, скрывая свою госпожу, а Диану ветками легонько подтолкнули: иди уже.

Шантал ее первым увидел, подошел:

— Как свиделись?

— Нормально. Хорошая женщина, — и не останавливаясь к брату двинулась.

Шантал отстал от изумления: хорошая? Женщина? Это ему грили сказала?

Девушка к Сантьяго подошла, уставилась обвиняюще:

— Почему ты не сказал, что Дэйн уже был женат? Три раза!

Мужчина нахмурился:

— Я не думал, что это может иметь какое-то значение.

— О чем ты вообще думал? — качнув головой, всхлипнула Диана. Но не плакать ей хотелось — выть.

За спиной громыхнуло и девушка поспешила к лошади, чтобы убраться скорей из леса. А то не сдержится — горе натворит — спалит правда все в округе. А чем жители лесные в ее бедах виноваты?

Гости домой вернулись, а Звенильда все покой по лесу искала, бродила, молодость свою вспоминая. Вышла на опушку, села на бугорок, свистнула, лесовиков — помощников своих подзывая. Те выкатились шарами в пожухлых листьях, обступили госпожу:

— Чего?

— А ничего! Нову хозяйку берегчи и ото всяких неприятностев спасать!

— Ага! — кивнули дружно.

— А коли чего, сразу мне докладать!

— Ага!

— Ну и фьють, — свистнула разгоняя "колобки". Те в разные стороны покатились. А Звенильда опомнилась, вдогонку крикнула:

— Дэйна сыщите мене!

— А чего, на то-ем краю леса он тоской маетси, — остановился один, вытянулся, как гриб — моховик.

— От ты! — заворчала старушка поднимаясь. — Это ж в каку даль мне таперича идтить? Почитай через всё государство моё пёхом скрипеть! Ох, ты ж, маму непогоду!

— Понесть?! — с готовностью подкатились к ней помощники.

— Да геть на вас! Сама корни дотащу, — ветками махнула, заставляя деревья расступиться перед ней и поскрипела покачиваясь с корня на корень переваливаясь.

Дэйн пантерой метался по лесу, надеясь избавиться от мыслей о Диане, от тоски, от боли, и уйти, как уходил уже. Оставить ее — пусть живет как хочет, но об урода не пачкается.

А не уйти — домой как медведя за медом тянет.

Лег на холме у опушки, морду на лапу положил и смотрит на далеко далеко впереди виднеющуюся башню — там она.

Ветер шумит, белки вокруг пантеры хороводы водят, сороки трещат, вспугнуть пытаются, прочь прогнать — а Дэйн лежит, смотрит — не взгляда оторвать, не пошевелиться. Рвет душу тоска, обида и одиночество, вздохами да всхрипами выходит.

Из кустов вышла Звенильда, плюхнулась рядом раскинув корни и ветки:

— Сидим, да? А чего сидим?

Пантера глянула на нее с нехорошим прищуром: иди-ка ты, бабка, куда шла, и отвернулась.

— Ааа, ну сиди, сиди, глядь усе просидишь, дурень.

Пантера встала и лениво потрусила прочь — ругаться не хотелось, как и видеть кого-то. Но ушло животное недалеко — корни схватили зверюгу за задние лапы и тащить обратно. Пантера перевернулась на спину, превратившись в Дэйна. Он перехватил корень рукой, сдавил, заставляя жрицу вспомнить, кто перед ней и перестать чудачить.

— Ой, ну все, все. Чего ты, ну? — запричитала плаксиво. — Все обидеть норовишь стару женчину. А я ж со всем сердцем к тебе!

Дэйн выпустил корень, усмехнувшись — не там ли ты бабка свое сердце запрятала?

— Силен ты больно, — проворчала, тряся чуть сплющенным корнем. — Эк, ума б еще хоть полстолечко.

— Ты часом сама умом не повредилась? — разлегся на траве мужчина, лениво поглядывая на ворчунью. Ясно было что настроение у той хоть куда, потому смелости хватало с лордом беседу вести, да еще дерзить. И он бы поболтал с ней — любопытная она женщина. Да беда — мрак у него на душе, да такой беспросветный, что впору вместе с волками выть, а не с Звенильдой разговор вести. — Шла б ты лесом. Мимо.

— Я — то пойду, да вопрос куды ты, касатик, новострилси.

— Тебе что за интерес?

— Так женку твою ноне свидела — справна, что и сказать. От такой токмо дурни бегають.

Дэйн вздохнул, глаза рукой накрыл: не травила бы ты душу, жрица. Неровен час порву в беспамятстве.

— А мне што? Рви. Один вона зуб чесал, ага. Без челюсти остался. Дружок твоей первой, ага.

Мужчина сел: нет, она точно решила довести его до белого каления:

— Про Кункретту Диане рассказала, балаболка, — прищурил вспыхнувший от ярости глаз.

— Ага. Как же ж, сказывала. И про энту, кралю твою, королевну — химеревну. И про третью дуреху, умом скорбную.

Монтрей застонал, схватившись за голову:

— Спалить тебя мало, баба глупая.

— Да ай, — отмахнулась ветвями. — Сколь годов грозишси? Я ж тебя щеней еще помню, беззубым, а все едино и тогда скалился, норов выказывал. И ниче, оба живехоньки, здоровехоньки. Ты вота чего, паря, дурь из головы выкини да к жене ступай. Мне давеча лесника жена сказывала, человеки обряды брачные правя, клятву дают мудрую. В печали говорят и в радости вместях будем. Она — человек, знаить, что баить. Вот и скажи — людишки, а с умом дружат не то, что некоторые, — покосилась с опаской на лорда, корни и ветви подальше отодвигая.

— Это ты к чему?

— Да все к тому, господин оборотень, что само простое, чуть что в кусты. Так век одиночкой и проживешь. Чтоб там не было, а раз свелись, так не будь животиной — живи как положено. То исть, значится и в печали вместях с ей, и в радости. Оно и воздастся. Вота, какой мое слово.

— Все? — тяжело уставился на нее Дэйн. Уйти бы, да любопытство мучает — с чего это Звенильда в сводницы записалась? Что-то не припоминалось ему, чтобы жрица хоть за одну его предыдущую жену хлопотала.

— А не все! — осмелела. — Ребятенок она у тя еще неученый. Не дело-то такой-то ее кидать, а и не репей, чтоб отцепил и выкинул. Все ж кошак ты, а не кабан. Веток — то наломать, ума не надь, а ты хоть одно деревце посади, тады поглядим.

— Ты поучи еще, — кивнул, упреждающего взгляда не спуская.

— Ну и ай, — махнула ветками, встала. — Живи как хошь. Отродясь я в ваши дела не лезла, а тута жалость взяла — черна ж ведь девка, пришатал ты ее, болезную и вот такойной кинул. У мя вона Волчек у затона квартируется — животина, а за семью свою только подойди — порвет. Белуха-то занедужила, а ты поди ж ты, он кур ей таскать навадился, — ворча пошла к лесу. — Выходил ведь! От, я понимаю! Зверюшка малая, а души необъятной! — ветку, как палец выставила.

Дэйн вскочил:

— Чего городишь?

— Эт ты городишь, а я разгораживаю.

— Что с Дианой?!

— Эк, ты глянь на его! У меня про жену спрашиват! Нет, что твориться-то, а? — проворчала и скрылась за деревьями.

Монтрей на замок оглянулся, кинулся было — остановился. Пробежал, опять встал.

Ну, придет он и что получит? Порцию унижений, оскорблений, надуманных обвинений. Было уже, проходил, почти полгода "уродом" ходил и все слушал, как породой не вышел и что место его у ног высшей касты да как он должен быть благодарен, что грили его терпеть решилась.

Дэйн осел на траву: он не химера, он оборотень. Это не изменить. Диане придется принять это или… ему. Раньше ему в голову такое не приходило, что же случилось сейчас? Почему он кружит вокруг замка, как волк вокруг своего логова и никак не может уйти?

Наверное, пришло время изменить тактику. Нужно хотя бы попытаться жить иначе. В конце концов, он зверь лишь наполовину, как она наполовину человек. Он родился оборотнем и горд тем не меньше, чем она тем, что родилась химерой. Она должна понять, что у каждого есть свои особенности, но это не мешает быть вместе, понимать друг друга.

Дэйн качнул головой: в чем он убеждает себя? Все проще — он не хочет уходить, не может оставить ее, даже если она захочет, чтобы он исчез.

Это выше него и не объяснить, не перебороть. Диана как капкан для него и можно пытаться грызть железо, можно даже перегрызть себе лапу, но капкан все равно не отпустит, оставив след в памяти, в душе и на теле.

Мужчина горько усмехнулся: интересная история. Выходит, он попал в ту самую западню, что готовил своему врагу восемнадцать лет тому назад.

Видно от судьбы не уйти.

Удивительно, что совсем и не хочется.

Мужчина встал и, подняв руки к небу, обернулся на взлете орлом, полетел к замку.