"Джон Р.Р.Толкиен. Биография" - читать интересную книгу автора (Уайт Майкл)

Глава 9. Навстречу «Хоббиту»

Тридцатые — сороковые годы стали важнейшим периодом в творческой жизни Толкиена. Именно в это время расцвели и принесли плоды его вдохновенные идеи. В это время разрозненные и отрывочные замыслы детских сказок обрели форму, доступную для широкой публики, и Толкиен вписал своё имя в историю литературы.

Когда именно Толкиен начал писать «Хоббита», не знает никто. Этого не знал даже сам Толкиен. Подобно «Мистеру Блиссу», «Ровериаде» или «Письмам Деда-Мороза», «Хоббит» начался с незатейливых сказок, которые Толкиен рассказывал своим детям на ночь. Можно лишь предполагать, что после первого прилива вдохновения, посетившего его за проверкой экзаменационных работ, Толкиен некоторое время обдумывал новую историю и развивал её в устной форме, и только позднее решился записать. В 1937 году, через несколько месяцев после выхода книги, Кристофер Толкиен в своём собственном письме к Деду-Морозу упомянул, что отец читал «Хоббита» детям ещё много лет назад и что сказка уже тогда была отпечатана вся, кроме последних глав. Это свидетельство подтверждается тем фактом, что рукопись «Хоббита» без последних глав Толкиен давал Льюису читать до того, как был основан клуб «Инклингов», ещё в эпоху «Углегрызов». Учитывая всё это, приблизительно датировать первые наброски «Хоббита» можно 1931-м годом.

Не считая родных Толкиена, первым читателем этой сказочной повести стал, по-видимому, именно Льюис, и «Хоббит» сразу же его очаровал. Вот как он отозвался о нём в письме к своему другу Артуру Гривсу:

Действительно, вдохновение для работы над «Хоббитом» Толкиен во многом черпал из воспоминаний о собственном детстве, о книгах, которые он читал в детские годы, о своих детских играх и фантазиях. На поверхностном уровне в книге можно обнаружить немало свидетельствующих об этом следов и намёков: к примеру, тётя Джейн жила в Вустершире на ферме, которую местные жители называли «Бэг-Энд», а в сказках Эндрю Лэнга полным-полно драконов. Драконы фигурировали и в ранних сказках, которые Толкиен сочинял для своих детей ещё в Лидсе. Особого внимания заслуживает цикл стихотворений «Сказки и песни бухты Бимбл-Бэй»: в одном из них, под названием «Визит дракона», описывается нападение дракона на спящую бухту Бимбл-Бэй и фигурирует «мисс Биггинс». Очевидно также, что по духу «Хоббит» во многом близок «Письмам Деда Мороза». Это подметили ещё друзья семьи Толкиенов, которым показывали эти письма, в том числе филолог Симонна д’Арденн, которой принадлежит следующий отзыв: «Из этих милых писем родился ‘Хоббит’, вскоре сделавший Толкиена знаменитостью, и они же стали отправной точкой для последовавшей за ним сказки для взрослых — великой трилогии ‘Властелин колец’»[100].

Но утверждая, что «он словно бы не сочиняет, а просто описывает тот самый мир, в который все мы трое вхожи», Льюис имел в виду, что Толкиен (подобно самому Льюису и, очевидно, Гривсу) удержал в памяти яркие образы волшебного мира, сложившегося в его воображении ещё в детские годы. Толкиен принадлежал именно к тому типу людей, которые способны создавать персонажей наподобие Бильбо и сказочные места наподобие Шира.

Когда его книги прославились, Толкиен радостно объявил себя хоббитом. Отчасти это была шутка, однако во многом Толкиен и впрямь походил на типичного хоббита. Между Толкиеном и Бильбо Бэггинсом немало общего. К двадцатому веку Толкиен питал недоверие и, временами, откровенно презирал его. Было в нём нечто от луддита, убеждённого, что наука и технология приносят человечеству в целом только вред. Автомобиль он не покупал до тех пор, пока, по мнению Эдит, в этом не возникла насущная необходимость (да и то через несколько лет от машины избавились). Телевизором Толкиен так и не обзавёлся, а радио слушал лишь изредка. Он не любил ни современную литературу, ни театр, ни кино; современная политика его не интересовала. В каком-то смысле, Толкиен вообще не желал жить в современном мире: он предпочитал Средиземье.

Но на более прозаическом уровне хоббит — это не уникальное существо, а тип, тип, к которому принадлежал не только сам Толкиен, но и многие из людей, среди которых он вырос и прожил всю свою жизнь. Хоббиты созданы по образцу англичан и англичанок того типа, который ныне исчез почти бесследно. Это своего рода карикатура на англичан довоенного времени, наподобие той четы, что выведена в киноленте «Короткая встреча», или Ричарда Хэннея, героя знаменитого фильма А. Хичкока «Тридцать девять ступеней».

Бильбо Бэггинс — это представитель английского среднего класса, неодобрительно, как и сам Толкиен, взирающий на прогресс и всяческие новшества. Бильбо тяжёл на подъём — слишком уж он привязан к своей трубке и уютному креслу. Но если дело всё-таки дойдёт до приключений, он преобразится в героя: в сердце его взыграет дух Соммы. Что же до Сэма Гэмджи, то это другой тип — англичанин из рабочего класса, окопный «Томми» или мальчик-разносчик, который катит на велосипеде от дома к дому, насвистывая что-то себе под нос.

Как гласит легенда, «Хоббит» родился из мгновенного озарения, когда Толкиен, замечтавшись, разглядывал дырку в ковре на полу своего кабинета. Но от этой начальной вспышки вдохновения Толкиен не устремился вперёд во весь опор, а неторопливо двинулся в обратный путь, к истокам загадочной фразы, которую вывела его рука на чистом листе бумаги. «В земле была нора, а в норе жил хоббит…». Отлично, но кто такой хоббит? И почему он жил в норе?

Чтобы ответить на эти вопросы, Толкиену предстояло отступить в прошлое. Только так можно было выяснить, что же это за существа, и выстроить систему присущих им особенностей. Тут-то и пошли в дело образы людей, с которыми Толкиену доводилось сталкиваться в своей жизни, — бирмингемских родственников и йоркширских студентов из Лидса; рядовых с фронта, чью компанию он с радостью предпочёл бы обществу офицеров; университетских профессоров; бакалейщика с крытого рынка в центре Оксфорда…

Сколько-то времени неоконченная рукопись «Хоббита» пролежала заброшенной в ящике стола. Быть может, она так бы и не увидела свет, когда бы не одно счастливое обстоятельство: время от времени Толкиен всё же выдвигал ящик и давал почитать рукопись старым, проверенным друзьям семьи и близким товарищам (именно так, например, с ней познакомился Льюис).

Ранняя версия отличалась от окончательной во многих деталях. Так, Бильбо намеревался пробраться в логово дракона и заколоть его; дракона звали не Смаугом, а Прифтаном, имя «Гэндальф» носил главный гном, а волшебник именовался Бладортином. Не исключено, что открыть ящик и стряхнуть пыль со старой рукописи Толкиена побудило возникновение клуба «Инклингов». Однако извлечь рукопись на белый свет было мало. Предстояло ещё дописать финальные главы, ибо сказка обрывалась на том месте, где дракона вот-вот должны были убить. Имя «Гэндальф» перешло к волшебнику, а «Блатодрин» исчез из текста, по всей вероятности, после чтений у Льюиса, когда Толкиен решил взять все гномьи имена из «Старшей Эдды».

В числе тех, кому Толкиен показывал неоконченную рукопись, была его бывшая студентка Элейн Гриффитс, которая в 1936 году работала в Оксфорде, подготавливая к печати перевод «Беовульфа» для лондонского издательства «Джордж Аллен энд Анвин». Одна из давних подруг Элейн, Сьюзен Дагналл, учившаяся в одно время с ней на английском факультете, а теперь работавшая редактором в этом издательстве, приехала в Оксфорд обсудить предстоящую публикацию. За ланчем они принялись вспоминать старые добрые времена, и Элейн, среди прочего, упомянула, что профессор Толкиен написал чудесную детскую сказку. По её совету, Сьюзен Дагналл в тот же день нанесла Толкиену визит и попросила почитать рукопись.

Толкиен с удовольствием вручил ей неоконченную книгу и, пообещав вернуть её как можно скорее, Сьюзен поспешила на вокзал. Рукопись она прочитала прямо в поезде, по дороге в Лондон, и через несколько дней отправила её обратно, приложив письмо, в котором выразила уверенность, что «Хоббит» будет иметь успех, но добавила, что прежде, чем представить книгу на суд директоров издательства, её нужно дописать до конца.

Воодушевлённый этими новостями, Толкиен немедленно принялся за работу. Время для этого было идеальное — начало августа. Толкиену предстояли «большие каникулы»: с экзаменационными работами за этот год он почти покончил, а занятия в колледже возобновлялись только через два месяца. Майкл Толкиен, которому в то время шёл шестнадцатый год, помог отцу отпечатать текст на машинке (работая одной рукой, так как правую руку он сильно порезал о разбитое окно в школе), и 3 октября 1936 года, как раз перед началом нового семестра, оконченная и проверенная новая версия «Хоббита» отправилась в Лондон. На титульной странице Толкиен напечатал: «Хоббит, или Туда и обратно».

Сьюзен Дагналл показала рукопись директору компании Стенли Анвину. Тому книга сразу понравилась, однако он решил проверить, как отреагирует на эту сказку хотя бы один из читателей того возраста, для которого она предназначалась, и дал почитать её своему десятилетнему сыну Рейнеру. За один шиллинг мальчик написал на неё краткую рецензию:

Через неделю Толкиен получил из «Джордж Аллен энд Анвин» уведомление о том, что его книга принята к публикации.

Вместе с рукописью Толкиен отослал Сьюзен Дагналл подборку карт, и часть из них издатели согласились включить в книгу. Но не все его планы по оформлению издания получили поддержку. Карты ему пришлось перечертить заново, так как они оказались слишком многоцветными. Поместить на форзац общую карту той части Средиземья, в которой происходит действие, и вставить в текст первой главы карту Трора, отпечатанную «невидимой» (то есть видимой только на просвет) краской, издатели отказались.

Кроме карт, Толкиен предложил издателям несколько иллюстраций, в сопроводительной записке скромно отметив: «По-моему, эти картинки доказывают, главным образом, что рисовать автор не умеет»[102]. Но редакторам и Стенли Анвину рисунки Толкиена очень понравились, и в книгу решили включить восемь чёрно-белых иллюстраций.

В феврале 1937 года Толкиену прислали гранки. При его внимании к деталям и стремлении постоянно исправлять и улучшать текст вычитка оказалась непростой задачей. Вместо того, чтобы просто внести корректуру, Толкиен решил полностью переработать некоторые эпизоды. Узнав об этом, издатели попытались отговорить его, заявив, что повторный набор им обойдётся слишком дорого и платить за него Толкиену придётся из собственного кармана. Но Толкиена это не смутило: он приложил массу усилий к тому, чтобы каждое исправленное предложение в точности совпадало по объёму с первоначальным.

Трудно отрицать, что его недовольство имело под собой здравые основания. Прежде всего, Толкиена не устраивали многочисленные обращения к читателю, и немало времени он потратил на то, чтобы удалить их и соответственным образом переработать контекст[103]. Кроме того, он обнаружил ряд несообразностей в географии и хронологии, для исправления которых тоже пришлось многое изменить.

В итоге на внесение правки ушло два месяца. Книга стала значительно лучше, но к тому времени, как гранки наконец вернулись в лондонский офис «Джордж Аллен энд Анвин», издатели были уже изрядно раздосадованы. Они поняли, что стремлением выверять каждое слово и доводить текст до совершенства Толкиен, при всём своём таланте, будет и в дальнейшем доставлять им немало хлопот.

Очередным поводом для разногласий стала дата публикации. По ряду причин «Джордж Аллен энд Анвин» хотели выпустить тираж в конце сентября. Тогда книга успела бы «захватить» рождественский рынок, а издателям, в свою очередь, хватило бы времени спокойно подготовить к печати исправленный вариант.

Для Толкиена же было предпочтительнее, чтобы книга вышла в свет июне. Дело было в том, что с октября 1936-го по сентябрь 1937-го он получал стипендию от Исследовательского общество Леверхюльма и опасался, что коллеги заподозрят его в растрате университетских средств на публикацию детских книжек. Но если книга выйдет в июне, — полагал он, — то утверждать, что это и были «исследования», на которые он тратил стипендию, будет сложнее.

Стенли Анвин понял, что Толкиен беспокоится напрасно, и решил не пренебрегать тем, что подсказывало ему деловое чутьё. Книга появилась на прилавках в конце сентября 1937 года, а уже к Рождеству была полностью распродана. Коллеги Толкиена не обратили на неё внимания до тех пор, пока не появилась рецензия в «Таймс», да и тогда, как писал Толкиен Стенли Анвину, «только удивились и немножко мне посочувствовали»[104].

Тем, кто не имеет представления о типичном складе характера оксфордским донов, такая реакция может показаться странной. Но следует знать, что сотрудники Оксфорда и Кембриджа известны своей «зловредностью». Многие в этих прославленных стенах привычно высмеивают всех и вся, унижая других, чтобы лишний раз утвердить собственное превосходство. Толкиен прекрасно это знал и ожидал насмешек во всеоружии, и всё же тот факт, что коллеги удостоили его книгу вниманием хотя бы в такой форме, доставил ему удовольствие. «Меня постоянно спрашивают, как там поживает мой хоббит, — писал он Анвину. — Профессор византийского и греческого купил себе одного, ‘потому что первые издания Алисы [т.е. «Алисы в стране чудес», также написанной оксфордским доном — Чарльзом Доджсоном] теперь очень ценятся’»[105].

Рецензию в «Таймс», произведшую на современников Толкиена столь сильное впечатление, написал не кто иной, как К.С. Льюис. В ней говорилось следующее:

Несколькими днями ранее Льюис опубликовал ещё одну рецензию в «Таймс литерари сапплмент», где утверждал: «Ни один стандартный рецепт по написанию детских книг не поможет вам создать персонажей, обосновавшихся на своей территории и в своей истории столь же прочно, как детища профессора Толкиена (который явно знает о них куда больше, чем требуется для этой сказки)»[107].

По-видимому, Толкиен опасался, что рецензии не воспримут всерьёз, если инкогнито обозревателя раскроется. Поэтому тем, кто знал, что эти заметки написаны его другом, он говорил, что Джек —честнейший и порядочнейший из всех известных ему людей, что восторги его всегда неподдельны и что он никогда не стал бы выступать с подобными похвалами только ради того, чтобы книга лучше распродавалась. Вне сомнения, так оно и было, тем более что Льюис не перестал расхваливать сказочную повесть Толкиена даже после того, как дружба их распалась. В книге «О здешнем и иных мирах» (конец 1930-х гг.) он писал о «Хоббите» так:

А спустя ещё десять лет Льюис заметил:

Ещё до первого выхода в свет на Британских островах «Хоббит» привлёк внимание одного из крупных американских издательств. Чарльз Ферт, сотрудник лондонского офиса «Джордж Аллен энд Анвин», работавший над изданием «Хоббита», в мае 1937 года сообщил Толкиену в письме, что бостонский издательский дом «Хоутон Миффлин» желал бы опубликовать «Хоббита» в США. Кроме того, американские издатели интересовались, сможет ли Толкиен сделать для книги цветные иллюстрации.

Толкиен с радостью дал своё согласие на публикацию и пообещал прислать иллюстрации, хотя и выразил опасения, что издателям они не понравятся. Ферт и другие работники «Аллен энд Анвин» к тому времени уже привыкли к манере Толкиена и знали, что работать с ним не так-то легко. Не далее как в феврале Толкиен изумил их отзывом о гранках чёрно-белых иллюстраций к «Хоббиту». В целом, он похвалил оттиски, однако заметил, что с иллюстрацией «Тролли» кое-что неладно: испорчен контур одного из деревьев на заднем плане и не все точки вокруг центрального костра пропечатались как следует.

По ряду причин американские издатели торопили Толкиена, но мысль о том, что его книгу будет иллюстрировать кто-то другой, была ему неприятна. Он написал Ферту, что в случае, если у него ничего не выйдет, он требует гарантий того, чтобы американцы, по крайней мере, не вставляли в книгу своих иллюстраций, ибо вся продукция компании «Дисней» ему «глубоко противна»[110].

Случилось так, что это письма переслали в «Хоутон Миффлин» неотредактированным. Узнав об этом, Толкиен до крайности смутился. Однако бостонские редакторы ничуть не обиделись и по-прежнему желали приобрести права на издание как можно быстрее. К августу 1937 года Толкиен поборол сомнения в своих художественных талантах и, несмотря на обилие другой работы, успел выполнить пять цветных иллюстраций: «Ривенделл», «Холм: Хоббитон-За-Рекой», «Хоббита разбудило взошедшее солнце», «Разговор со Смаугом» и «Бильбо приближается к деревушке эльфов-плотовщиков». Все, кроме последней, вошли в первое издание «Хоутон Миффлин», а «Аллен энд Анвин» включили их во второе издание, увидевшее свет в начале 1938 года.

Сам Толкиен остался доволен этими иллюстрациями и обрадовался второму изданию «Хоббита» едва ли меньше, чем первому. Однако даже в первом издании кое-что его решительно не устроило. На клапане суперобложки Стенли Анвин поместил следующую рекламку:

На первый взгляд, текст довольно безобидный. Но Толкиен вцепился в него зубами и ногтями и разразился критической статьёй на три страницы. Какие ещё «малыши в детской», когда старшему, Джону, было уже тринадцать? И никому он не «ссужал» рукопись, а те немногие, кому довелось прочесть её, читали её сами, и дети их тут ни при чём. И как можно называть англосаксонский язык «никому не ведомой наукой»? Впрочем, здесь Анвин несправедлив не столько к Толкиену, сколько к автору «Алисы в стране чудес» — Чарльзу Доджсону, читавшему лекции по математике. Далее Толкиен заявил, что Доджсон, вдобавок, был не профессором, а лектором (с точки зрения оксфордского дона, между двумя этими должностями пролегает настоящая пропасть). Наконец, образ профессора, вернувшегося к детским играм, просто никуда не годится[111].

Это письмо наглядно иллюстрирует одно из главных затруднений, с которым столкнулись на данном этапе Толкиен и его издатели. Автор «Хоббита» был человеком требовательным вплоть до придирчивости, и сотрудничать с ним было очень тяжело. Кроме того, он был, что называется, «не от мира сего», и встать на точку зрения человека, работающего в издательском (как, впрочем, и в любом другом) бизнесе было выше его сил: мир бизнеса был ему чужд и неприятен. Толкиен привык совершенствовать свои произведения неторопливо и спокойно, переписывая и перерабатывая эпизоды столько раз, сколько считал нужным. Он жил своей работой, и кроме научной деятельности, семьи и ближайших друзей для него в мире не существовало почти ничего. Реклама Анвина показалась ему бессмысленной. Он не отдавал себе отчёта в том, что издатели просто стараются привлечь внимание публики, и не понимал, зачем сравнивать «Хоббита» с «Алисой в стране чудес». Сосредоточившись на деталях, он упустил из виду тот факт, что публика нуждается в «зацепках», ориентирах и вехах. Замкнувшись в своей башне из слоновой кости, он не считал нужным облегчать задачу массовому читателю.

Именно из-за этого и осложнились его отношения с издателями. Зимой 1937 года выяснилось, что «Хоббит» имеет огромный успех, и Стенли Анвин, естественно, выразил надежду, что Толкиен напишет продолжение. Толкиен также мечтал о продолжении и надеялся, что благосостояние его семейства теперь пойдёт в гору. Уже через несколько недель после выхода в свет первого издания, в октябре 1937 года, он с оптимизмом сообщил Стенли Анвину, что очень скоро, должно быть, избавится от необходимости проверять экзаменационные работы — утомительного и скучного занятия, отнявшего у него вот уже семнадцать летних каникул, — и сможет наконец предаться любимому делу, не теряя на этом денег[112]. Действительно, «Хоббит» прекрасно распродавался всю зиму и уже в начале 1938 года привлёк к себе широкое внимание прессы, так что у Толкиена были все основания для оптимизма. А вскоре вышло в свет американское издание, и в США книгу приняли не менее радушно, чем на Британских островах. Весной Толкиену присудили премию «Нью-Йорк геральд трибьюн» за лучшую детскую книгу года, и на волне душевного подъёма он решил безотлагательно взяться за продолжение.

Однако путь к международному признанию оказался долгим и тернистым, не в последнюю очередь потому, что Толкиен не мог принимать во внимание коммерческие соображения и работать на потребу рынка. Но с другой стороны, в конце этого многотрудного путешествия его ожидало нечто очень важное — неизмеримо более важное, чем просто продолжение «Хоббита».