"Княгиня Ренессанса" - читать интересную книгу автора (Монсиньи Жаклин)Глава V ВОРОВКАКолеса носилок монотонно стучали по мостовой. Снаружи до Зефирины доносились односложные распоряжения. – Откройте! – Да, синьор Паоло… Тяжелая дверь медленно повернулась на скрипучих петлях и наконец распахнулась. Прежде чем остановиться, носилки преодолели немалое расстояние. Пикколо широко раздвинул шторки. Зефирина увидела парадный въезд большого дворца из розового мрамора. Подошел Паоло: – Ваша милость прибыли… Произнося эти учтивые слова, он склонился над Зефириной и принялся развязывать веревки. Неподвижность и странное спокойствие молодой женщины поразили его. Он снова склонился над ней и повторил: – Не желает ли княгиня подняться в свои апартаменты? Слишком долго пролежавшая в неудобном положении, чтобы сделать какое-то движение, слишком утомленная, чтобы ответить, Зефирина хотела бы найти сил только для одного – бросить в лицо Паоло какое-нибудь оскорбление, но она не смогла произнести ни единого звука. И вдруг с высокого крыльца, обнесенного изящными пилястрами, донесся крик: – Чтоб мне провалиться… Слава Богу… мадемуазель Зефирина, княгиня… крошка моя… Ну, ваша милость, это же я… ваша Плюш… Губы Зефирины шевельнулись в едва уловимой улыбке. Мадемуазель Плюш, ее дуэнья, следовавшая за нею повсюду со дня отъезда из Валь-де-Луар, бросилась к ней, перескакивая через ступени. Черные юбки кринолина на ее тощем теле развевались во все стороны. Зефирина приподнялась на локте. Поддерживаемая мадемуазель Плюш и Паоло, она смогла встать на ноги. Два лакея, стоя под портиком с канделябрами в руках, освещали мраморное крыльцо. Поднимаясь по ступеням, Зефирина почувствовала во взгляде всех этих людей растущее любопытство. «В каком плачевном состоянии возвращалась их княгиня!» – Splendeur… splendide[11]… – верещал Гро Леон, летая перед дворцом. – Не пожелает ли ее милость последовать за мной, чтобы я показал ей куда идти… – тихо произнес Паоло. Это был вопрос-утверждение. Для пущей надежности шествие замыкал Пикколо. А Артемиза Плюш, от радости, что вновь обрела свою хозяйку живой и здоровой, без умолку разглагольствовала: – Иисус, Мария, Иосиф… ну и приключение! Сколько же вы всего натерпелись, моя маленькая Зефирина? Как подумаю… да кому бы в голову пришло, кто бы мог поверить… быть похищенной в день собственной свадьбы! Ах, разбойники, ах, бандиты… Моя голубка, как же она настрадалась… Монсеньор Фарнелло верно сказал: «Я ее найду…» И клянусь, он сдержал слово. Он, наверное, убил их своими собственными руками! Господь небесный, похитить вас силой, против вашего желания, ради выкупа… Ах, негодяи! Проходя один за другим огромные залы дворца, Зефирина поняла, что «официальная версия», которую Фульвио сообщил челяди, сводилась к следующему: «Княгиня Фарнелло была похищена «против своей воли» разбойниками!» Молодая женщина, чей разум в этот вечер был слишком утомлен всем пережитым, еще не знала, радоваться ей или тревожиться по поводу того, что она узнала из слов дуэньи. Зефирина почувствовала себя больной – по телу внезапно разлился жар. Машинально коснувшись рукой своего лба, обнаружила, что он пылает. Худенькие плечи била дрожь лихорадки. Было невыносимо тяжело шагать по бесконечным коридорам. – Вот покои, предназначенные для вашей светлости, – сообщил Паоло. Он толкнул белую с золотом дверь. – Ужин для ее милости будет подан сюда… Пикколо принесет все, что пожелает ее светлость… Мы отбываем в Ломбардию завтра утром… Не будет ли княгиня так добра подготовиться к отъезду на рассвете… Несмотря на все эти «сиятельство», «светлость», «ваша милость», Зефирина прекрасно понимала, что по-прежнему остается пленницей. Между тем она и не думала возражать и в полном изнеможении опустилась в резное кресло: – Не знаю, смогу ли я завтра отправиться в дорогу, – сказала она тихо. – Я непременно передам дону Фарнелло, что ваша милость устали… и если монсеньор разрешит, отложим отъезд на послезавтра… Неожиданно залившись краской, Зефирина резко встала и с горячностью произнесла: – Я не желаю, чтобы вы просили его о чем бы то ни было. Не хочу, чтобы вы говорили ему об этом… В общем, я чувствую себя прекрасно… Говоря это, молодая женщина зашаталась. Перепуганная мадемуазель Плюш подала знак Паоло. Прежде чем Зефирина успела возразить, оруженосец Леопарда выскользнул из комнаты и запер за собой дверь на ключ. Он тут же отправился в южное крыло дворца и поднялся на следующий этаж. Подойдя к двери, скрытой за гобеленом с изображением какого-то исторического сюжета, который Людовико Моро преподнес отцу князя Фарнелло, оруженосец осторожно постучал. – Входи, Паоло. В комнате с потолком, украшенным лепными кессонами, князь Фарнелло, полулежа, отдыхал на кушетке, покрытой золотой парчой, отороченной собольим мехом. Сейчас он был в белоснежной рубашке с кружевными манжетами, с широко распахнутым воротом, позволявшим видеть мускулистую грудь, и в простых штанах из серого бархата. В этой домашней одежде он выглядел еще моложе. На голове не было берета, но черная повязка все так же перечеркивала лицо. Сейчас, однако, лицо это не выражало ни малейшей напряженности. Князь был спокоен. Две борзых вяло приподнялись навстречу Паоло. – Что скажешь? – спросил князь Фарнелло. – Принчипесса находится в отведенных ей покоях, монсеньор. – Отлично. Как мы условились, отвези ее завтра утром в Ломбардию… Я остаюсь здесь! Отдав распоряжение, князь снова погрузился в чтение. Паоло почесал затылок. – По правде говоря, монсеньор… Принчипесса Зефира очень устала… и опасается, что у нее не хватит сил выехать завтра утром… Лицо князя снова обрело надменное выражение. – Княгине придется сделать над собой некоторое усилие. В конце концов, если усталость ее так велика, что она не может сделать нескольких шагов до кареты, отнесешь ее сам, Паоло, добром или силой… Говоря эти полные иронии слова, он решительно перевернул страницу, давая понять своему оруженосцу, что дело решено. Паоло, однако, не сдвинулся с места. – По правде говоря, монсеньор… у нее… ну да, какой-то странный вид… Я, конечно, не лекарь, но у нее такое лицо, что… Фульвио усмехнулся: – По-моему, Паоло, у тебя слишком мягкое сердце… Оруженосец продолжал переминаться с ноги на ногу: – Эх, монсеньор, принчипесса так молода и… если бы вы ее видели, она такая печальная, такая кроткая… – Печальная… кроткая… эта-то фурия… ну, конечно, она вскружила тебе голову, Паоло, – воскликнул князь, вскочив на ноги, обутые в домашние туфли в виде медвежьих лап. Голос князя дрожал от негодования. Глаз загорелся недобрым огнем. «Никогда он ее не простит», – с грустью подумал Паоло, который долгие годы служил молодому князю чуть ли не нянькой, и потому был единственным в доме Фарнелло, кто осмеливался временами возражать хозяину. – Эта колдунья своими улыбками и слезами добилась того, что ты, Паоло, размяк… Ты меня неприятно удивляешь, – сказал князь и решительным шагом вышел из комнаты. – Мне сказали, что вам нездоровится, мадам… Коротко постучав в дверь, он быстро повернул торчавший снаружи ключ и вошел к Зефирине. Озадаченная его появлением, молодая женщина машинально выпрямилась, но продолжала сидеть в кресле, не имея сил подняться. Тем временем мадемуазель Плюш и двое слуг готовили в соседней комнате ванну с горячей водой. – Вовсе нет, я чувствую себя хорошо, – с трудом произнесла Зефирина. Глаза ее блестели, лицо вытянулось, нос заострился, скулы покраснели. Все это только подтверждало слова Паоло, но князь, полный мстительного чувства, не обратил на это никакого внимания. Подойдя к высокому окну, чтобы демонстративно проверить запоры, Фульвио произнес с иронией: – Я счастлив, что ваше здоровье так скоро восстановилось. Я понимаю, перспектива отправиться в одиночестве в Ломбардию и жить уединенно в башне замка вряд ли может вас порадовать, но кто же в этом виноват, мадам? Нечеловеческим усилием воли Зефирина заставила себя выйти из состояния апатии и дрожащим от волнения голосом ответила: – Я знаю, что вы ужасно обижены на меня и никогда не перестанете мне мстить… Князь прервал ее: – Вы удивительно проницательны, мадам… При свете канделябра лицо князя выражало такую непреклонность, что Зефирина содрогнулась. Она вытерла влажные ладони о свою разодранную в клочья фланелевую юбку. Потом, глубоко вздохнув, постаралась произнести как можно спокойнее: – Я прошу вас, монсеньор, отослать меня обратно. – Это куда же, позвольте спросить? – Во Францию. – Значит, во Францию! – произнес князь саркастическим тоном. – Да, в монастырь Сен-Савен. – Где вы, вероятно, примите постриг? – Где я… но вы должны понять, что после стольких потрясений я нуждаюсь в покое и размышлении. – У меня иные планы относительно вас, княгиня Фарнелло! Фульвио произнес это с какой-то особой насмешкой. Щеки Зефирины горели огнем. Сердце билось с такой силой, что она сама слышала его стук. Ей стало трудно дышать. Едва ли она видела Артемизу Плюш, входившую в этот момент в комнату, с Гро Леоном на плече, чтобы сказать, что ванна готова. – Sermon… Seigneur[12], – пробормотала птица. Одного властного жеста оказалось довольно, чтобы и дуэнья, и птица, точно по волшебству, исчезли. У Зефирины перед глазами поплыли круги. Собравшись с последними силами, она возразила: – Вы неискренний человек, монсеньор, ведь я вас предупреждала… – Предупреждали? Князь вздернул брови, прежде чем снова напустить на себя насмешливый вид: – Не могу припомнить, мадам, чтобы вы имели деликатность предупредить меня о том, что собираетесь убить… – Убить?! – пролепетала Зефирина. – Это самое меньшее, что можно сказать. Нужно было иметь крепкую голову, чтобы избежать этого… – Я… я ничего подобного не хотела… Прижав руку к груди, князь поклонился: – С вашей стороны, мадам, это почти любезность. Не обращая внимания на то, что он перебил ее, Зефирина заговорила торопливо: – Я была откровенна с вами… В первую же нашу встречу я предупредила вас, князь Фарнелло, что не испытываю ни малейшего влечения к вам… – К мужу, у которого всего один глаз! – К нашему браку, – поправила Зефирина. – Я подчинилась отцу против воли и по принуждению… Вы купили меня за двести тысяч дукатов… – По правде говоря, я так ничего и не имею за свои деньги. А глядя на вас теперь, вас и узнать-то трудно… Кстати, не хотелось бы показаться мелочным, мадам, но не можете ли вы мне сказать, что сталось с тем колье, что я преподнес вам в день нашей свадьбы? – Колье? – повторила Зефирина растерянно. – Да, изумрудное колье, взятое из шкатулки моей покойной матери, княгини Фарнелло, которая действительно была достойна носить эту драгоценность. Зефирина наморщила лоб. Она поднесла ладони к мучительно стучащим вискам, стараясь привести в порядок свои путающиеся мысли. «Колье… Длинная нить из пятидесяти пластинок тончайшего золота, каждая из которых инкрустирована великолепными драгоценными камнями. В центре нити сверкал главный камень – изумруд величиной с орех, который держит в своей пасти леопард, из чистого золота… Третье колье, то самое, предсказанное Нострадамусом…» Зефирина вдруг вспомнила себя в ту свадебную ночь, снимающую перед зеркалом восхитительное и таинственное украшение, которое князь преподнес ей утром того же дня. «Эта драгоценность хранится в нашей семье на протяжении многих поколений… Если быть точным, то с 1187 года… Со времени взятия Иерусалима султаном Саладином, как раз накануне третьего крестового похода…» Слова, сказанные князем, молотом стучали в голове Зефирины. Не в силах вспомнить, что же произошло с драгоценностью, она услышала резкий голос Леопарда, снова обрушившийся на нее: – Должен признаться, я считаю вас способной на многое, мадам, но чтобы вы превратились в воровку с большой дороги… Зефирина возмутилась: – Вы называете меня воровкой, а сами связались с бандитами с большой дороги… – Вы, без сомнения, говорите о Римини, мадам?! – Вот именно, месье… – Я мог бы вам ответить, что это не ваше дело, но мне приятно сообщить, что парень этот – настоящий патриот. Он, возможно, и совершал преступления против общества, но от великих мира сего его отличает умение держать данное слово. Мне представился случай избавить его от пыток, и, ей-богу, он всегда помнит об этом. Если, однако, принять во внимание, что только благодаря Римини я смог найти вас, мадам, думаю, вряд ли ему найдется место в вашем сердце… – Вы совершенно правы, месье, – с трудом произнесла Зефирина. – Вот и прекрасно… Однако все это не проясняет, что же вы сделали с колье, и только не говорите, что его у вас украл Римини, я все равно вам не поверю, – заметил князь с сарказмом. – Я… я оставила его на своем туалетном столике, то есть мне так кажется, – прошептала молодая женщина. Язык стал каким-то ватным и с трудом двигался. А Фульвио язвил: – Вам так кажется, да? Вы ошибаетесь, мадам. Его там не было, его вообще нигде не было… Потому что вы и ваш любовник унесли его с собой… – Нет… я… вы знаете… я сегодня видела его… – Колье? – Каролюса… донью Гермину… Я думаю… я уверена… у ювелира, на Старом Мосту… Каролюс появился там, когда я проезжала… я видела его… это… я клянусь вам… клянусь вам… – повторяла без конца Зефирина. Она почувствовала в голове пустоту. Силы иссякли, и она, словно тряпичная кукла, рухнула к ногам Леопарда. Полагая, что это очередная ее уловка, князь выждал несколько мгновений, потом сухо произнес: – Встаньте, мадам, я достаточно знаком с вашими штучками. Зефирина не шевелилась. После некоторого колебания князь наклонился над нею. На нее падала тень от стоявшего рядом комода из красного дерева, инкрустированного слоновой костью. Фульвио протянул руку ко лбу Зефирины. Лоб пылал. Он схватил подсвечник и поднял над ней. Влажная от пота одежда прилипла к телу. Длинные рассыпавшиеся волосы были мокрыми на висках. Лицо стало багрового цвета. Упавший на лицо свет заставил Зефирину чуть-чуть приоткрыть веки. Лихорадочно блестевшие глаза с отчаянием смотрели на Фульвио. – Она… убьет меня, – с трудом проговорила Зефирина и окончательно потеряла сознание. Опустившись на одно колено, Фульвио взял Зефирину на руки. Голова ее беспомощно откинулась назад. – Плюш! – крикнул молодой человек. – Господь небесный, монсеньор убил ее! – простонала дуэнья, появившись на пороге комнаты. – Замолчите, безумная старуха, позовите Паоло, пусть отправляется за доктором! – распорядился князь. В то время, как мадемуазель Плюш поспешно удалялась, Фульвио с бесценным грузом на руках направился в соседнюю комнату, и пока шел, взгляд его, вопреки собственной воле, не мог оторваться от покоившейся у него на плече очаровательной головки. Уложив жену на широкую постель под балдахином из отделанного золотом синего бархата, Фульвио хотел было выпрямиться, но обвившие его шею руки Зефирины не давали сделать этого. – Гаэтан… – бредила молодая женщина, – не бросай меня… молю тебя… я сейчас умру… Она судорожно вытянулась. Щеки пылали, дыхание стало хриплым. – Ну-ну, успокойтесь… Князь поглаживал ей лоб так, будто перед ним была слишком нервная лошадь. Под его ласковой рукой Зефирина понемногу успокоилась. Но князь продолжал гладить ее, пока не услышал за спиной елейный голос. – Монсеньор вызывали меня? Князь обернулся. Перед ним в черной сутане с широким поясом и в черном плаще, доходящем до остроносых башмаков, стоял знаменитый доктор Калидучо. Тот самый, который, как шептались во Флоренции, дважды, в самый последний момент, спас Лукрецию Борджиа от яда, подсыпанного ее любимым братцем Чезаре. – Эта… дама больна… Фульвио указал доктору на Зефирину. – О… – только и произнес врач, надевая длинные желтые перчатки. – Что вы об этом скажете, Калидучо? – О… Потряхивая широкополой шляпой, врач надевал на рукава белые манжеты. После этого он поднял до самого носа горностаевый воротник, чтобы предохранить себя от возможной инфекции. – Что вы скажете о водах[13] больной? – поинтересовался доктор. – Но… э-э… я не знаю. Князь взглянул на мадемуазель Плюш. – Монсеньор, будет лучше, если вы нас оставите… – посоветовал врач. Фульвио колебался. Потом, взяв доктора за полу плаща, отвел его к окну. – Речь идет о княгине Фарнелло, моей… жене. Я желаю, чтобы она выздоровела, Калидучо… Вы хорошо меня поняли? Я требую, чтобы для ее спасения было сделано все возможное… Доктор поклонился: – Монсеньор желает, а Бог располагает… Молитесь, ваша милость, а я сделаю все, что в моей власти. – Но что с ней, доктор? – настаивал Фульвио. – Возможно, перемежающаяся лихорадка, затронувшая мозг, монсеньор. – Это серьезно? Фульвио побледнел. – Более чем… А теперь ступайте, ваша светлость, оставьте меня с больной. Удаляясь, Фульвио услышал, как врач приказал мадемуазель Плюш: – Мадемуазель, позовите служанок княгини, надо снять с нее сырую одежду, согреть постель с помощью кипрского порошка… Пульс очень слабый, мы дадим ей вдохнуть вот этой фиалковой эссенции, а потом я приготовлю ланцеты, чтобы пустить ей кровь. Опечаленная мадемуазель Плюш в ответ лишь молча покачала головой. Она не особенно доверяла врачам. Видно, плохи дела у бедной малышки Зефирины. Сможет ли она вынести лечение доктора Калидучо? |
||
|