"Княгиня Ренессанса" - читать интересную книгу автора (Монсиньи Жаклин)ЧАСТЬ ПЕРВАЯ РАНЕНАЯ САЛАМАНДРАГлава I ЗАСТАВА В ПОПИЧИАНО– Они больше не в силах двигаться! Флоренция осталась позади. Зефирина и Гаэтан удалились от нее на пять лье. И напрасно оба всадника пришпоривали несчастных коней. Измученные животные с появившейся на мордах кровавой пеной, отказывались продолжать путь. А между тем беглецам надо было во что бы то ни стало добраться до ближайшего городка, где бы они могли сменить лошадей. Бывший курьер короля Франции, Гаэтан не раз отвозил послания Его Святейшеству Клименту VII. Молодой человек знал едва ли не все заставы на пути из Парижа в Рим. – Мы подъезжаем к Попичиано, Мами, прикройте свое лицо, – посоветовал Гаэтан, который, несмотря на огромный риск, предпочел взять Зефирину с собой, нежели, подвергая не меньшей опасности, оставить одну в лесу. Они увидели идущую вниз и огибающую покрытый виноградниками холм, пыльную дорогу, по которой вереницей тянулись повозки, запряженные волами. Повозками правили тосканские крестьяне в плоских широкополых шляпах. Натянув шапочку с пером чуть ли не до самых бровей и подняв ворот камзола, Зефирина прищурила зеленые глаза, всматриваясь в открывшуюся перед ними картину. Всадники с пиками в руках, в сверкающих на солнце шлемах и доспехах пытались объехать запрудившие дорогу воловьи упряжки, чтобы первыми въехать в городок. – Черт бы побрал этих проклятых крестьян! – Англичане… – едва слышно прошептала Зефирина. Она сразу узнала и привычные для них грубые выкрики, и мундиры солдат Генриха VIII. – Да, Мами, а вон, ближе к перелеску, там наши… Французские всадники, легко узнаваемые по гордо реевшему белому флагу, украшенному геральдическими лилиями; пытались, не давая повода заподозрить себя в «комплексе побежденных», опередить британцев и первыми войти в городок. Швейцарские наемники в коротких, с напуском штанах, спешились у дома тосканского кузнеца, бывшего одновременно и золотых дел мастером. Немецкие ландскнехты из Нюрнбергского войскового соединения двигались вперед, тяжело ступая затянутыми в желтый сафьян ногами и приводя этим в ярость надменных испанских кавалеристов в золоченых шлемах, красующихся, как и их кони, в коротких черно-золотых доспехах. – Как печально видеть, что родину Данте, Петрарки и Боккаччо насилуют эти варвары! – прошептала Зефирина. Гаэтан не ответил. Образованность девушки его и восхищала, и расстраивала. Ему-то, королевскому курьеру, проводившему большую часть времени в дороге, некогда было обучаться чтению, и знания, которые обнаруживала его невеста, отдаляли ее. Пока, однако, Гаэтану везло. Беглецы уже въезжали в городок, и лучше всего было помолчать. Впрочем, в общей сутолоке молодые люди мало интересовали тосканцев и солдат-оккупантов. Всеобщее внимание привлекли своим появлением пятнадцать турецких солдат султана Сулеймана, в шелковых безрукавках, с кривыми мечами на поясе и огромными разноцветными тюрбанами на голове. Как и все остальные, турки встали в очередь к кузнецу. В конце концов конюшня маленькой заставы в Попичиано превратилась в настоящее вавилонское столпотворение. На всех языках можно было услышать один и тот же возглас: – Прощу вне очереди, служба французского короля… служба Его Святейшества… служба английского короля… регентши… коннетабля… князей… султана… А хозяин постоялого двора, точно владелец гарема, как по волшебству, выводил свежих лошадей в грязный двор, и цена на них непрерывно росла. «Кажется, в это смутное время, – размышляла Зефирина, – выгоду из всего извлекают только итальянцы». В обезумевшей Италии в разгар невероятного политического хаоса сместились все представления о подлинных человеческих ценностях. Никто уже не понимал, кто есть кто и кто чего стоит. Что касается Зефирины, то ей, несмотря на царящий вокруг беспорядок, стали открываться некоторые очевидные факты: прежде всего, Франция, дав разбить себя под Павией, проиграла войну! Франциск I оказался пленником императора Карла V! Коннетабль Карл Бурбонский предал свою страну! Английский король Генрих VIII (не принимавший прямого участия в войне) требовал почему-то свою долю выигрыша, то есть Францию! Но толстяк Генрих так разохотился, что тощий Карл V предпочел договориться со своим пленником, красавцем Франциском. Знатные итальянские сеньоры, чьи земли оказались оккупированы чужеземными войсками, без которых они явно могли бы обойтись, решили в один прекрасный день вступить в сговор с победителем, в другой – с побежденным, в полдень – с папой, а на следующий день – с толстяком Генрихом. Даже турков пригласили «на бал»! Короче, каждый надеялся вытащить каштаны из огня; Зефирина, во всяком случае, видела, как французские, английские, испанские, немецкие, тосканские, ломбардские, венецианские, турецкие, швейцарские и даже кардинальские юнцы, а то и простые капуцины из Ватикана без конца сновали то в город, то из города, высокомерно игнорируя друг друга на забитых до отказа и вконец разбитых дорогах. – Эй, жалкий сопляк, твоя кляча забрызгала мои сапоги, – проворчал какой-то бородатый великан в разодранном камзоле. Зефирина шагала за Гаэтаном, ведя под уздцы обеих лошадей, как настоящий оруженосец, и не обратила внимания на швейцарского наемника. Но раньше, чем она успела извиниться за свою неловкость, мужчина схватил ее за шиворот и одним взмахом руки швырнул так, что она очутилась в грязной вонючей луже. Гаэтан, шедший впереди, не видел разыгравшейся сцены. Громкий хохот за спиной заставил его обернуться. С некоторой опаской он заметил с десяток немецких и английских солдат, которые потешались над Зефириной, растянувшейся в луже. Ее лицо было забрызгано грязью. Бородатый гигант пытался стащить с нее штаны, приговаривая: – Я сейчас, маленький сопляк, пописаю на тебя немножко и смою с твоего лица грязь, к тому же это тебя научит вежливости… – Ну, что ты еще натворил? Простите моего оруженосца, солдат… Одним прыжком Гаэтан очутился между гигантом и лежащей в нелепой позе Зефириной. – Этого несчастного парнишку я взял из жалости… Он немой, – поспешил добавить молодой человек. Зная хорошо подвешенный язычок подруги, Гаэтан опасался, что она голосом обнаружит себя. – О-о… немой, – удивились солдаты. Происшедшее перестало их забавлять, и они начали понемногу расходиться. Только наемник упрямо не желал уходить. – Он немного слаб умишком, но вы не думайте, он и мухи не обидит. Говоря все это, Гаэтан помогал Зефирине подняться. – Э-э, что-то у твоего убогого взгляд слишком уж острый для дурачка, – пробормотал наемник. – Никогда не видал таких глаз… можно подумать, этот паршивец готов ими сжечь меня… – Ну, давай же, покажи, дурачок, как ты раскаиваешься, что нечаянно побеспокоил благородного швейцарского солдата. Извинись, как умеешь, – ворчал Гаэтан. Обрызганная с ног до головы грязью, Зефирина просто умирала от желания двинуть изо всех сил каблуком по ногам швейцарца. Но сдержалась, издав несколько неопределенных звуков… – О… а… а… Мыча что-то нечленораздельное, девушка кивала головой. При этом она опустила ресницы, чтобы скрыть выражение своих глаз. Морщась от запаха, который шел от девушки, швейцарец продолжал бормотать: – Не очень-то у него глупый вид для идиота… Наконец он отстал. Кто-то из его соотечественников пошутил: – Ну что, Гюнтер, решил не наказывать?.. Какой же ты добряк… Облегченно вздохнув, Гаэтан поволок Зефирину на постоялый двор, где рассчитывал найти свежих лошадей. Но если бы они оглянулись, то увидели бы турка, который отделился от группы солдат в тюрбанах и с интересом провожал взглядом обоих молодых людей. – Все в порядке? – прошептал Гаэтан. – О… о…, – подтвердила Зефирина, все еще не отделавшись от языка немых. Она заметила ведро с водой, кем-то оставленное на краю колодца. Пока Гаэтан искал конюха, который сможет привести свежих лошадей, Зефирина пыталась тряпкой смыть грязь с лица и рук. Что касается одежды, то тут требовалось куда больше труда и времени. Было бы, конечно, неплохо принять ароматизированную ванну. – От имени моего господина, всемогущего падишаха Белого и Черного морей, передай твоему господину, что Гарун Собад Рахмет предлагает ему сделку… тысячу золотых драхм или одного из моих черных рабов в обмен на тебя, маленький немой. Услышав гортанный голос, Зефирина обернулась. Нет, решительно это место оказалось несчастливым для нее. Шелковая безрукавка и огромный красный тюрбан украшали человека, в котором она сразу узнала турецкого эмиссара из Пиццигеттоне. Того самого, который хотел купить ее для гарема султана Сулеймана[2]. – Ты понял меня? Вот увидишь, тебе понравится, если поедешь с Гаруном Собадом Рахметом… Какие у тебя прекрасные зеленые глаза, малыш… Очень редкий цвет… На, возьми… Произнося все это по-восточному сладко журчащим голосом, он как будто не замечал ужасного запаха, который исходил от Зефирины, одной рукой нежно поглаживал ее по щеке, в то время как другой протягивал горсть леденцов, будто перед ним был щенок. Прижатая турком к колодцу, юная «немая» едва сдерживалась, чтобы не оттолкнуть его самым грубым образом. Несмотря на житейскую неопытность, Зефирина не раз слышала при дворе разговоры о мужчинах, которые не интересуются женщинами и ищут удовольствий в обществе мальчиков. – Я познакомился с хозяином постоялого двора, он дает нам лошадей. Это был только что вернувшийся Гаэтан. Турок вежливо поклонился ему. – Синьор, ты хозяин этого молодого немого. Я даю тебе за него тысячу золотых драхм… Гаэтан хотя и был удивлен таким предложением, но не подал виду. – Очень сожалею, но этот мальчик не продается. Гаэтан хотел уже взять Зефирину за руку, но турок принялся настаивать: – Великий султан и прославленный падишах больше всего обожает изумруды… Я могу увеличить цену до пяти тысяч золотых драхм, если ты позволишь мне увезти этого зеленоглазого малыша в столицу Оттоманской империи… На этот раз молодой человек ответил сухо: – Я вам уже ответил. Мальчик – мой племянник. Он не продается, поэтому не надо настаивать. Турок, похоже, не был обижен откровенным тоном Гаэтана. Он только коснулся двумя пальцами своего огромного красного тюрбана и поклонился: – Дядя может иметь власть отца… Сказав так, турецкий эмиссар вернулся к пестрой группе своих единоверцев, поджидавших его в другой части двора. Гаэтан и Зефирина с облегчением вздохнули. – Я не должен ни на минуту оставлять вас одну, Зефи, – прошептал он. Зефирина закрыла глаза. Князь Фарнелло говорил те же слова в Пиццигеттоне, после того, как она побывала у заключенного в испанскую тюрьму Франциска I. Зефирина прижала руку к груди. Откуда эта боль, неожиданно кольнувшая в сердце? И вот уже посреди терзавших ее головку беспокойных мыслей всплыл образ надменного, властного мужчины, пожалуй, слишком уверенного в себе, с неотразимым саркастическим взглядом, волнующее воспоминание о котором, как бы она этому ни противилась, настигло ее точно удар бича. – Вам плохо? – забеспокоился Гаэтан. Зефирина покачала головой. Ничего подобного, донна Зефира, как называл ее князь Фарнелло, чувствует себя прекрасно. А через несколько минут молодые люди, оседлав свежих лошадей, уже мчались по дороге, ведущей в Сиену. Было пасмурно. Свинцовые облака затянули все небо. В предгрозовом затишье слышен был лишь цокот копыт по каменистой дороге. Но вот загремели раскаты грома, засверкали молнии, и всадники стали торопить коней. Неожиданно посыпавшиеся с неба градины, величиной с перепелиное яйцо, ввергли животных в панический страх. Трудно даже представить, чем бы все кончилось, не будь Зефирина и Гаэтан прекрасными наездниками. Сквозь треск и грохот разбушевавшейся стихии Зефирина что-то крикнула. Гаэтан скорее догадался, чем расслышал: она предупреждала, что в такую погоду не следует находиться вблизи деревьев. Гаэтан указал пальцем на заброшенную пастушью хижину на вершине холма. Пришпорив коней, молодые люди устремились в этом направлении. В черном небе сверкнула и змеей проползла голубая молния. Зефирина вскрикнула и потеряла сознание. |
||
|