"Девушка и призрак" - читать интересную книгу автора (Кинселла Софи)

Глава первая

Мы обманываем родителей из сострадания. Ради их же пользы. Уж я-то знаю, о чем говорю. Если бы папа с мамой догадались о состоянии моего банковского счета, проблемах в личной жизни, протекающих трубах и просроченных налогах, то наверняка бы заработали инфаркт, и на сетования доктора «кто же их довел до жизни такой?» мне нечем было бы крыть. Поэтому уже спустя десять минут после того, как мама с папой появились в моей квартире, я нагромоздила гору лжи:

1. Я абсолютно уверена в светлом будущем нашего кадрового агентства «Lamp;N».

2. О таком бизнес-партнере, как Натали, можно только мечтать, а на моей бывшей работе все равно ловить было нечего.

3. Пицца, черешневые йогурты и водка — это не весь мой рацион.

4. Да, я помню, что на просроченные штрафы набегают пени.

5. Конечно, я посмотрела фильм по Чарльзу Диккенсу, который они подарили мне на прошлое Рождество, мне очень понравилось, особенно та тетка в шляпке. Точно, Пеготти. Именно ее я имела в виду.

6. В выходные я как раз собираюсь установить пожарную сигнализацию, как хорошо, что они мне напомнили.

7. Да-да, будет так мило собраться нашим семейным кланом.

Итого семь пунктов чистого вранья, и это не считая комплимента маминому костюму. А ведь о главном мы еще ни словом не обмолвились.

Наспех накрасив ресницы, я выхожу из спальни в траурном платье и обнаруживаю, что мама внимательно изучает старый телефонный счет.

— Не беспокойся, — быстро говорю я, — завтра оплачу.

— Да уж, — откликается мама, — иначе тебе отключат телефон и потребуется целая вечность, чтобы его снова включили, а мобильники здесь ужасно принимают. А вдруг что серьезное случится? Что ты тогда будешь делать?

Она страдальчески сводит брови. Можно подумать, над нами и вправду нависла жуткая угроза, в спальне голосит роженица, за окном бушует потоп, а вертолет невозможно вызвать. Что делать?!

— Э-э… я не подумала об этом, мам. Оплачу, честное слово.

Мама вечно пребывает в тревоге. Если вы видите ее напряженную улыбку и расширенные от ужаса глаза, знайте, в голове у нее разворачивается очередной апокалипсический сценарий. Именно так она выглядела на моем выпускном. А позже призналась, что неожиданно приметила люстру, висящую на хлипкой цепочке, и тут же представила, как та летит на девичьи головы.

Вот и сейчас она нервно теребит свой черный костюм с накладными плечиками и вычурными металлическими пуговицами, который ей совсем не к лицу. Я смутно помню, что костюмчик этот появился лет десять назад, когда мама бегала по собеседованиям, устраиваясь на работу, а я обучала ее базовым компьютерным навыкам, например, пользоваться мышью. Мама тогда устроилась в благотворительный детский фонд, где, к счастью, нет никакого дресс-кода.

В нашей семье никому не идет черный. Папу скучный траурный костюм делает безликим. Вообще-то, он у меня очень импозантный, пусть и не супермен. Волосы у папы темно-каштановые, тогда как мы с мамой — блондинки, ну или почти блондинки. Родители выглядят идеальной парой, но только если не переживают из-за всяких пустяков. И когда находятся в своей стихии, то есть в нашей корнуолльской глуши, где мы все разгуливаем во всяком старье, а семейные парадные обеды сводятся к поеданию пирогов в старой рассохшейся отцовской лодке. Но особенно эффектно папа с мамой смотрятся, когда играют в любительском оркестре, где, собственно, и познакомились. Вот только сегодня ни пирогов, ни оркестра, да к тому же все на взводе.

— Так ты готова? — Мать смотрит на мои ноги: — Где твои туфли, дорогая?

Я в изнеможении падаю на софу.

— Мне действительно нужно присутствовать?

— Лара! Она твоя двоюродная бабушка. И прожила целых сто пять лет.

Мама сообщила, что моей двоюродной бабке было сто пять лет, не меньше ста пяти раз. Думаю, это потому, что ничего другого она о ней не знает.

— Ну и что? Я ее даже не видела никогда. И никто из нас не видел. Это так глупо. Зачем нам тащиться в Поттерс-Бар ради какой-то старой перечницы, которую мы знать не знали? — Я пожимаю плечами, чувствуя себя скорее капризной трехлеткой, чем серьезной особой двадцати семи лет, владелицей собственного бизнеса.

— Дядюшка Билл со своими тоже будет, — замечает отец. — А если уж он счел нужным…

— Это касается всей семьи, — добавляет мама с энтузиазмом.

У меня аллергия на семейные сборища. Иногда я думаю, что лучше быть семенем одуванчика: ни тебе родственников, ни обязательств, перелетаешь с места на место на пуховом парашюте.

— Это не займет много времени, — уговаривает мама.

— Конечно, займет. И каждый будет задавать дурацкие вопросы о… сама знаешь о чем. — Я прожигаю взглядом ковер.

— Никто тебя не тронет, — тут же возражает мама и оглядывается на папу в поисках поддержки. — Никто даже не заикнется.

Неловкая пауза. Все мы чувствуем присутствие Не-будем-говорить-кого и старательно притворяемся, будто его не существует. Наконец папа берет инициативу в свои руки.

— Кстати, что касается… последних событий, — смущенно бормочет он. — Как ты вообще поживаешь?

Мама напряженно слушает, хотя и делает вид, будто поглощена исключительно собственной прической.

— Да как тебе сказать… — произношу я после паузы. — Все отлично. В смысле, вы же не рассчитываете, что я прямо сразу…

— Ну разумеется, нет, — подхватывает папа. — И настороженно продолжает: — Но у тебя точно… все в порядке?

Я киваю.

— Прекрасно, — мама явно обрадована, — я знала, что ты справишься… со всем этим.

Поскольку еще недавно я начинала рыдать, как только слышала имя Джош, мои родители зареклись произносить его вслух. Какое-то время мама называла его Не-будем-говорить-кто. Теперь он просто «все это».

— И ты… не искала больше с ним встречи? — Папа смотрит куда угодно, только не на меня, а мама теперь увлеченно роется в сумочке.

Еще один эвфемизм. На самом деле папа интересуется, не закидывала ли я Джоша отчаянными эсэмэсками.

— Нет, — краснею я, — ничего я ему не посылала.

Папа мог бы и не напоминать. И вообще, зачем делать из мухи слона? Не так уж много сообщений отправляла я Джошу. Не больше трех в день. Разве это много? И они не были такими уж отчаянными. Я просто писала то, что думала, ведь именно так и полагается вести себя с близким человеком.

Посмотрела бы я на девушку, которой удалось взять и выключить свои чувства, потому что так поступил ее возлюбленный. Наверное, такая могла бы сказать: «Вот и отлично! Значит, ты хочешь, чтоб мы больше никогда не встречались, никогда не занимались любовью, никогда не разговаривали и вообще никак не пересекались. Потрясающая идея, Джош, и как я сама до этого не додумалась?»

Вот она, жизнь: ты посылаешь сообщения, делишься сокровенными чувствами, а твой бывший меняет телефонный номер да еще кляузничает твоим родителям. Подлый трус!

— Я понимаю, ты была очень расстроена, для тебя выдалось нелегкое время, — папа смущенно откашливается, — но прошло уже почти два месяца. Надо жить дальше, дорогая. Встречаться с другими молодыми людьми… развлекаться…

Господи, я не выдержу еще одной папиной лекции о миллионах настоящих мужчин, готовых пасть к ногам такой красавицы, как я. Для начала, в мире вообще не осталось настоящих мужчин, это вам любая женщина скажет. А уж называть бледную курносую коротышку красавицей и вовсе глупо.

Впрочем, не буду прибедняться, в редкие моменты я и впрямь неплохо выгляжу. У меня приятное лицо, широко посаженные зеленые глаза и несколько веснушек на носу. А еще изящный маленький рот, которым не может похвастаться никто в нашей семье. Но уж поверьте мне на слово, я далеко не супермодель.

— Значит, вот как ты поступил, когда разругался с мамой в тот раз в Ползите? Плюнул на все и стал встречаться с другими девушками? — не могу я удержаться.

Папа вздыхает и переглядывается с мамой.

— Нам вообще не следовало рассказывать ей об этом, — бормочет мама, потирая бровь. — Нам не стоило никогда даже упоминать об этом.

— Потому что если бы он так поступил, — продолжаю я безжалостно, — вы бы никогда не стали снова встречаться, правда ведь? Папа никогда бы не назвал себя смычком твоей скрипки, и вы бы не поженились.

Фраза о смычке и скрипке стала притчей во языцех. Я слышала эту историю уйму раз. Папа приехал на велосипеде домой к маме, он был мокрый от пота, а она от слез, и они помирились, забыв про ссору, и бабушка угостила их чаем с песочным печеньем. Понятия не имею, какое отношение к примирению имеет песочное печенье, но оно важный элемент легенды.

— Лара, ты же понимаешь, — вздыхает мама, — это совсем другое дело. Мы встречались три года, мы были помолвлены…

— Никто и не спорит! Конечно, это совсем другая история. Но и ты признай, что люди иногда возвращаются друг к другу. Это случается.

Мама молчит.

— Ты всегда была слишком романтичной… — вступает папа.

— Ничего подобного! — взрываюсь я, будто мне нанесли смертельное оскорбление.

Уставившись в ковер, я ковыряю босой ногой ворс, но краем глаза наблюдаю, как мама с папой беззвучно препираются, чей черед подавать реплику. Мама качает головой и тычет пальцем в папу, мол, «твоя очередь».

— Когда ты расстаешься с кем-то, — торопливо говорит папа, — то проще всего смотреть назад и думать, как прекрасна была бы жизнь, если бы вы воссоединились. Но…

Сейчас он скажет, что жизнь — это эскалатор. Надо оборвать его побыстрее.

— Папочка. Послушай. Пожалуйста. — Каким-то чудом я произношу это очень спокойно. — Вы все неправильно поняли. Я не собираюсь мириться с Джошем. — Тут я всячески пытаюсь изобразить, какая это идиотская идея. — Я посылала ему эсэмэски не поэтому. Просто мне хотелось расставить все по своим местам. Ведь он порвал со мной без предупреждения, без разговора, без объяснений. Что же мне, мучиться неизвестностью? Это как… детектив без последней страницы. Все равно что дочитать Агату Кристи и не узнать, кто убийца!

Надеюсь, теперь они поймут.

— Я понял, — говорит папа, подумав. — Это все фрустрация…

— Ничего ты не понял! Меня интересовало, почему Джош так поступил. Я просто хотела все обсудить. Мы же могли пообщаться как два цивилизованных человека.

«И тогда он бы вернулся ко мне, — проносится у меня в голове. — Потому что я знаю: Джош все еще любит меня, даже если никто в это не верит».

Но нет никакого смысла убеждать в этом моих родителей. Они все равно никогда не поймут. Откуда им знать? Они же понятия не имеют, какой отличной мы были парой, как прекрасно дополняли друг друга. Они не понимают, что Джош просто запаниковал, поторопился, принял неудачное решение, навоображал себе черт знает что, и если бы я просто могла поговорить с ним, все бы наладилось и мы бы снова были вместе.

Иногда мне кажется, что я на целую голову впереди своих родителей. Так, наверное, чувствовал себя Эйнштейн, которому друзья твердили: «Вселенная устроена просто, Альберт, уж поверь нам», а он про себя думал: «Я знаю, что все относительно. И докажу это вам в один прекрасный день».

Мама с папой снова исподтишка делают друг другу знаки. Я прихожу к ним на помощь и поспешно говорю:

— Да не надо так беспокоиться обо мне. Я поставила крест на наших отношениях. Ну не то чтобы окончательно поставила, — исправляюсь я, видя их вытянувшиеся лица, — но я смирилась с тем, что Джош не хочет со мной общаться. Я приняла это и… сейчас чувствую себя прекрасно. Честное слово.

Губы мои растягиваются в улыбке. Ощущение такое, будто я твержу мантру какого-то идиотского культа. Не хватает только длинной хламиды и стука тамбурина.

Хари-хари… я поставила крест на наших отношениях… хари-хари… я чувствую себя прекрасно.

Мама с папой опять переглядываются. Не знаю, поверили они мне или нет, но по крайней мере теперь можно покончить с неприятной темой.

— Вот и чудесно! — восклицает папа с воодушевлением. — Я всегда знал, что ты молодчина и справишься. Самое время сосредоточиться на вашем с Натали бизнесе, тем более дела идут лучше некуда…

Улыбка моя становится еще лучезарнее.

— Так и есть!

Хари-хари… дела идут лучше некуда… хари-хари… чтоб им провалиться…

— Как хорошо, что все уже позади. — Мама подходит ко мне и целует в макушку. — А теперь нам лучше поторопиться. Поищи скорее какие-нибудь черные туфли!

Я вздыхаю и отправляюсь в спальню. Сегодня восхитительный солнечный день. А мне придется провести его на жутком семейном сборище во главе с мертвой стопятилетней старухой. Иногда жизнь действительно невыносима.

Мы въезжаем на унылую парковку похоронного центра Поттерс-Бар, у бокового входа небольшое столпотворение. Там то и дело вспыхивают огоньки телевизионных камер, над головами людей торчит пушистый микрофон.

— Что тут происходит? — высовываюсь я из окна машины. — Не иначе дядя Билл прибыл?

— Наверняка, — кивает папа.

— Кажется, о нем снимают документальный фильм, — сообщает мама. — Труди что-то такое говорила. Это все благодаря книге.

Вы спросите, каково это — быть близкой родственницей знаменитости? Ничего хорошего, вечное стрекотание телекамер вокруг. А стоит назвать свою фамилию, люди пристают с расспросами: «Лингтон? Вы имеете отношение к кофейням „Лингтонс“?» И восхищенно причмокивают, стоит ответить утвердительно.

Мой дядя Билл — тот самый Билл Лингтон, который в возрасте двадцати шести лет буквально на пустом месте основал сеть кофеен и постепенно раскидал их по всему свету. Его лицо красуется на бумажных стаканчиках, так что он известен куда лучше, чем «Битлз» и им подобные. Где бы он ни появился, все его узнают. А после недавнего выхода автобиографии «Две монетки», которую расхватали точно горячие пирожки, его популярность просто зашкаливает. Не удивлюсь, если в экранизации его сыграет Пирс Броснан.

Разумеется, я изучила книгу от корки до корки. Из нее я узнала, что дядюшка истратил последние двадцать пенсов на кофе, ужаснулся его вкусу и решил основать собственную кофейню. Постепенно бизнес его превратился в сеть, опутавшую весь мир, и теперь он кофейный магнат. В народе его зовут Алхимиком, а все бизнес-сообщество (если верить одной прошлогодней статье) спит и видит, как выведать секрет дядюшкиного успеха.

Но он решил щедро поделиться своими секретами на семинарах «Две монетки». Несколько месяцев назад я тайком посетила один из них. Вдруг и правда удастся получить дельные советы по управлению только что народившимся бизнесом? Все двести присутствующих внимали каждому слову, а в конце подбрасывали в воздух две монетки и кричали: «Вот мое начало!» Может, кого-то это и взбодрило, но я лишь пришла в недоумение. Честно говоря, посещение семинара ни на шаг не приблизило меня к тайне дядюшкиного обогащения.

Подумать только, ему было двадцать шесть, когда он заработал первый миллион. Двадцать шесть! Стоило ему основать бизнес, и тот тут же стал приносить прибыль. А я начала новое дело целых полгода назад и пока заработала только головную боль.

— Думаю, вы с Натали тоже когда-нибудь напишете книгу о своем бизнесе. — Мама вздыхает, будто прочла мои мысли.

— Уверен, успех не заставит себя долго ждать, — подхватывает папа.

— Ой, смотрите, белка! — поспешно меняю тему я.

Родители так верят в мои деловые таланты, что я просто не могу открыть им правду. Приходится заминать разговор, как только речь заходит о бизнесе.

Вообще-то мама не всегда была такой терпимой. В тот день, когда я объявила, что бросаю работу маркетолога и вкладываю все сбережения в новую рекрутинговую компанию (ничего не зная о рекрутинге и ни минуты не проработав в отделе кадров), она вскипела.

Мне пришлось долго распинаться, что мой компаньон и лучшая подруга Натали прекрасный специалист, поначалу она все возьмет на себя, а мне оставит только администрирование, маркетинг и изучение основ рекрутинга. У нас, мол, уже есть несколько подписанных контрактов, поэтому мы успеем выплатить банковский кредит раньше срока.

Наш план выглядел просто блестяще. Это и был блестящий план. Правда, месяц назад Натали отправилась в отпуск на Гоа, влюбилась в жиголо, а я получила от нее сообщение: она не знает, когда вернется, но все необходимое есть в компьютере, и она уверена, что у меня все получится, а серфинг здесь просто потрясающий, и я должна обязательно приехать, так что она шлет мне сотни поцелуев.

Больше с Натали я не связываюсь. Никогда.

— Ну, теперь-то он выключен? — Мама подозрительно косится на свой мобильник. — Не дай бог, зазвонит во время службы.

— Давай посмотрим. — Папа наконец паркуется и берет телефон. — Я переключу на бесшумный режим.

— Нет! Я хочу его выключить! Вдруг бесшумный режим не сработает.

— Как скажешь. Выключить так выключить.

Он возвращает телефон маме, но она продолжает волноваться и умоляюще смотреть на нас обоих.

— А он сам не включится в сумочке? Как у Мэри из лодочного клуба, вы же помните. Телефон ожил у нее в сумке и зазвонил прямо в разгар заседания суда присяжных. Конечно, ей сказали, что она сама его как-то задела…

Моя сестра Тоня точно потеряла бы терпение и рявкнула: «Не будь такой дурой, мама, телефон не может включиться сам!»

— Мамочка, — я осторожно беру у нее телефон, — как насчет того, чтобы оставить его в машине?

— Пожалуй. — Она слегка расслабляется. — Это неплохая идея. Спрячу его в бардачке.

Папа едва заметно улыбается. Бедная мамуля, сколько в ее голове всяких дурацких страхов. Ей давно пора взглянуть на жизнь более трезвым взглядом.

Звучный голос дядюшки Билла слышен издали, и, пробившись сквозь небольшую толпу, мы видим его самого — загорелого, в кожанке, волосы тщательно уложены. Дядя Билл буквально помешан на своей шевелюре. У него роскошная густая черная грива, и стоит какой-нибудь газетенке намекнуть, что волосы крашеные, он тут же грозится судом.

— Семья превыше всего, — объясняет он журналисту, — семья — краеугольный камень нашей жизни. Раз ради похорон нужно пожертвовать заведенным распорядком, — значит, так тому и быть.

Стоящие вокруг люди просто млеют. Незнакомая девушка прижимает к груди лингтонсовский бумажный стаканчик и зачарованно шепчет подруге: «Это он, действительно он!»

— Внимание, мы заканчиваем. — Один из помощников дядюшки Билла дает команду оператору. — Биллу пора в Зал прощаний. Всем спасибо. Пожалуйста, поспешите с автографами.

Дядюшка Билл подписывает маркером бумажные стаканчики и расписание похорон, камеры снимают, а мы терпеливо ждем в сторонке. Потом наконец все расходятся, и родственник оказывается в нашем распоряжении.

— Привет, Майкл. Рад тебя видеть. — Он пожимает папе руку и тут же оборачивается к помощнику: — Так ты дозвонился до Стива?

— Конечно, — тот торопливо передает телефон.

— Здравствуй, Билл! — Папа, как всегда, подчеркнуто вежлив. — Давно не виделись. Как твои дела? Книга, я слышал, прекрасно расходится.

— Спасибо, что подписал нам экземпляр, — жизнерадостно вставляет мама.

Билл коротко кивает нам и говорит в трубку:

— Стив, я получил твой мэйл.

Мама с папой обмениваются растерянными взглядами. Похоже, этим наше «семейное общение» с Биллом и ограничится.

— Давайте узнаем, куда идти, — старается сохранить лицо мама. — Лара, ты с нами?

— Нет, я лучше здесь подожду, — неожиданно решаю я. — Встретимся внутри!

Как только родители исчезают, я спешу к дядюшке Биллу. В голове моей зарождается коварный замысел. На семинаре дядюшка поделился советом: успешный предприниматель умеет использовать любую подвернувшуюся возможность. Не так давно я стала предпринимателем. И как раз сейчас мне подвернулась отличная возможность.

Дождавшись окончания разговора, я нерешительно начинаю:

— Привет, дядя Билл. Не найдется пары минут?

— Подожди, — отмахивается он и снова прижимает к уху смартфон: — Это ты, Паола? Как там твои дела? — После чего косится на меня и слегка кивает, давая понять, что я могу приступать.

— Как вы, наверное, слышали, я занялась подбором персонала, — нервно улыбаюсь я. — Мы с подругой основали фирму. Называется «Lamp;N — подбор суперперсонала». Вот хотела с вами посоветоваться…

Дядюшка Билл задумчиво хмурится, потом бурчит в трубку:

— Погоди-ка, Паола.

Один — ноль! Он прервал Паолу! Ради меня!

— Мы занимаемся только высококлассными специалистами с большими запросами, теми, кто претендует на ответственные руководящие должности, — говорю я уже поуверенней. — Вот я и подумала, а нельзя ли переговорить с кем-нибудь в твоем отделе кадров, рассказать о наших услугах, наладить контакт…

— Лapa, — нетерпеливо машет дядюшка, — ты рассчитываешь, что я познакомлю тебя с начальницей отдела кадров и скажу: «Вот моя племянница, дай ей шанс»?

Я впадаю в эйфорию. Моя ставка выиграла!

— Это было бы здорово, дядя Билл! — выдавливаю я, с трудом сохраняя спокойствие. — Я не ударю в грязь лицом, буду пахать двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю, я так благодарна…

— Не будешь, — перебивает он. — Потому что этого не будет. Ты не сможешь уважать себя.

— Что-т-то? — От неожиданности я начинаю заикаться.

— Я сказал «нет», — сверкает он белоснежными зубами. — И все из любви к тебе, Лара. Если ты всего достигнешь сама, то почувствуешь себя совершенно новым человеком. Человеком, который заслужил успех.

— Понятно, — проглатываю я унижение. — Но я хочу заслужить успех. Я готова упорно работать. Я просто надеялась, что…

— Когда-то я начал с двух монеток, теперь твоя очередь. Верь в себя. Верь в свою мечту. Держи.

О нет. Только не это. Он лезет в карман и протягивает мне два десятипенсовика.

— Это твои две монетки. — Дядюшка одаривает меня глубоким проникновенным взглядом, который знаком мне по телерекламе. — Закрой глаза. Сосредоточься. Поверь в себя. Скажи: «Вот мое начало».

— Вот мое начало, — раболепно мямлю я. — Спасибо.

Дядя Билл кивает и возвращается к телефонному разговору:

— Извини, Паола.

Сгорая от стыда, я удаляюсь. Вот уж воспользовалась возможностью. Вот уж наладила контакты. Поскорее бы пережить эти идиотские похороны и вернуться домой.

Обогнув здание похоронного центра, сквозь стеклянные двери прохожу в холл. Там обитые бархатом стулья, на стенах репродукции с бесконечными голубями, а в воздухе явный недостаток кислорода. И ни души.

Вдруг из-за белесой двери доносится пение. Вот влипла. Уже началось. Пока я налаживала деловые контакты. Торопливо открываю дверь и оказываюсь в набитом людьми зале. Протискиваюсь в первые ряды и скромно присаживаюсь на краешек скамейки.

Не так-то просто отыскать родителей среди всей этой уймы народа. А цветов-то сколько! У стен повсюду белые и кремовые цветочные композиции. Где-то впереди женщина поет «Pie Jesu»,[1] но передо мной столько людей, что я ее не вижу. Несколько человек рядом шмыгают носом, а у одной девицы слезы так и текут ручьем. Я чувствую себя немного не в своей тарелке. Все эти люди пришли сюда из-за моей двоюродной бабушки, а я ее никогда в глаза не видела.

И даже не подумала о цветах! Наверное, стоило отправить открытку или что-то в этом роде. Надеюсь, хоть мама с папой все сделали как надо.

Музыка такая чудесная, а атмосфера столь проникновенная, что я поневоле роняю несколько слезинок. Сидящая рядом со мной пожилая леди в черной бархатной шляпке замечает это и сочувственно шепчет:

— У вас есть платок, дорогая?

— Нет, — признаюсь я, и она немедленно лезет в большую старомодную лакированную сумку.

В ноздри ударяет запах камфары, мне удается разглядеть несколько пар очков, коробку мятных пастилок, упаковку шпилек, коробку с надписью «тесьма» и полпакета чайных бисквитов.

— Всегда следует брать платок на похороны. — Она протягивает мне упаковку.

— Спасибо, — всхлипываю я, доставая один. — Это так мило с вашей стороны. Кстати, я внучатая племянница.

Она понимающе кивает:

— Должно быть, вам очень тяжело сейчас. Это такая потеря для всей семьи.

— Да-да… Конечно… — Я нервно комкаю платок, не могу же я сказать правду.

Честно признаться, никому нет до этого дела, а дядюшка Билл до сих пор болтает снаружи по своему смартфону. В конце концов я замечаю:

— Мы все должны поддерживать друг друга в этот тяжелый час.

— Точно. — Пожилая леди печально кивает, будто я изрекла вселенскую мудрость, а не прописную истину с открытки «Холлмарк», и сжимает мне руку.

— Мы все должны поддерживать друг друга. Я буду счастлива поговорить, дорогая, в любое время, когда захотите. Для меня большая честь познакомиться с кем-то из родственников Берта.

— Спасибо, — отвечаю я на автомате, потом до меня доходит…

Берт? Вряд ли мою бабушку звали Бертом, точнее, я совершенно уверена, что ее не звали Бертом. Ее звали Сэди.

— Знаете, вы так на него похожи… — Женщина изучает мое лицо.

Черт возьми, я ошиблась дверью!

— Взять, к примеру, лоб. И у вас его нос. Вам когда-нибудь говорили это, дорогая?

— Ну-у-у, пару раз, — мямлю я обескураженно. — Простите, я должна… Э-э-э… Спасибо большое за платок… — и я поспешно пячусь назад, к двери.

— Это внучатая племянница Берта, — слышу я вдали голос пожилой леди. — Она так расстроена, бедняжка.

Я стремительно протискиваюсь к выходу, выскакиваю в холл и чуть ли не падаю в объятия родителей. Они стоят рядом с женщиной в темном костюме с густыми седыми волосами и пачкой буклетов в руке.

— Лapa! Где ты пропадала? — Мама озадаченно смотрит на дверь. — Что ты там делала?

— Вы были на похоронах мистера Кокса? — интересуется седовласая.

— Я заблудилась, — оправдываюсь я. — Не знала, куда идти. Вам следовало бы вешать таблички над дверью.

Женщина молча указывает на набранную пластиковыми буквами надпись на двери: «Бертрам Кокс. 13.30». Проклятье. И как я не заметила?

— В любом случае, — я пытаюсь сохранить остатки достоинства, — пойдемте. Надо занять место.