"Сын Солнца" - читать интересную книгу автора (Елисеева Ольга Игоревна)

Глава 5 ОБОРОТЕНЬ

1

Из долины близ Шибальбы войска атлан двигались в предгорья на северо-востоке ко второму крупному городу Ар Мор — Тулану — в честь которого и была названа вся горная цепь. В отличие от Ши-Баль, Дома Змеиной Мудрости, Тулан был всего лишь крупным торговым центром, поставлявшим в долину красное дерево, камень и рабов из горных деревень. Там же располагался и наиболее мощный гарнизон, предназначенный не столько для защиты крепости, сколько для охоты за красными низкорослыми людьми.

Мрачный, как грозовая туча, акалель ехал чуть впереди отряда всадников, слегка покачиваясь в седле и пытаясь попасть в такт ударам лошадиных копыт. Ему это никак не удавалась — вчера он пил и намеревался сегодня продолжить. Вард укоризненно морщился, но Акхана не трогало отношение слуги к диким выходкам, которые в последнее время позволял себе Принц Победитель. Странная, давящая злость поселилась в его душе с тех пор, как он вместе с Ульпаком выбрался из недр подземного вулкана Шибальбы.

Акхан сам затруднился бы ответить, что именно раздражало и мучило его в последнее время, но кровь акалеля точно взбесилась. Она ныла и бродила в жилах, вызывая то приступы внезапной дурноты, то неожиданные всплески черной ярости, граничившей с безумием. Тогда, акалель, казалось, ненавидел весь свет и готов был голыми руками разорвать в клочья того, кто первым приблизится к нему.

После сравнительно легкого боя за Эман-Альбах, изящный городок к северу от Шибальбы, где располагались женские погребения и многочисленные школы кой, на принца накатил необъяснимый гнев при виде разграбленных могильников. Он без дальних разговоров приказал немедленно казнить всех пленных тольтеков, а заодно и оскверненных ими лунных жриц. Этот дикий поступок акалеля, обычно милостивого к побежденным, а тем более к пострадавшим от рук врага соплеменникам, произвел тяжелое впечатление на войско атлан. Старые соратники Акхана открыто осуждали своего командира, а некоторые боязливо перешептывались, что в акалеля вселился злой дух.

Подобные разговоры только сильнее раздражали принца. По ночам его мучили кошмары. Ему снилось, что он огромными пружинистыми скачками мчится через заросли влажной ночной травы, опустив голову к земле и напряженно принюхиваясь к примятому окровавленному следу, уводящему в глубину леса. После таких картин акалель просыпался весь в поту и уже не мог заснуть до утра. Злой и не выспавшийся он шатался потом по лагерю, придираясь к офицерам и наводя ужас на всех, попадавшихся ему на глаза.

Чтобы заглушить ощущение нарастающей тяжести в середине груди, Акхан пил, не переставая, давно перейдя с легких родных вин на горькую кактусовую отраву, которой пробавлялись тольтеки. Она хоть и отдавала алоэ до тошноты, но била по мозгам не хуже кремневой палицы дикарей и, казалось, выжигала внутренности акалеля вместе с неудобной тяжестью, поселившейся в нем.

Однако утром принц просыпался больным, измученным, с пустотой в голове, напрочь расстроенным пищеварением и страхом, не зашиб ли кого-нибудь в беспамятстве. Он ненавидел себя, ненавидел Ар Мор, ненавидел Варда с его смущенно-сочувственной улыбкой и попытками хоть как-то помочь хозяину.

Наконец, случилось то, что переполнило чашу терпения Принца Победителя. По отношению к самому себе. Надравшись кактусовым пойлом, Акхан спал в палатке, когда его вновь посетило неуловимое, но яркое видение ночной прогулки за добычей. Он вновь мчался по каким-то зарослям, оскалив зубы и втягивая носом острый манящий запах свежей крови. Полная луна стояла над его головой, когда на поляне у озера принц увидел свою жертву — толстого кабанчика, устремившегося было в кусты. Огласив окрестности грозным рыком, акалель рванулся за ним, нагнал одним прыжком, прижал к земле и принялся зубами рвать горло противника. Отчаянно визжа и ломая сучья, кабан завертелся на скользком берегу у самой воды и столкнул-таки врага в озеро. Холодная волна обдала Акхана веером брызг, и принц очнулся.

Он сидел на полу, вцепившись обеими руками в одежду бедняги Впарда, который держал в руках разбитый глиняный кувшин с остатками воды на дне. На раба было жалко смотреть.

— Хозяин, — заикаясь, промямлил он, — хозяин, что с вами?

Акалель разжал кулаки и без сил привалился к кровати. Его грудь тяжело вздымалась, дыхание было хриплым.

— Как ты здесь оказался? — спросил он, наконец, справившись с голосом.

На смерть перепуганный Вард хлопал глазами.

— Я спал как всегда за стенкой, — с усилием выговорил он, — услышал, как вы хрипите, принес воды, а ваша милость накинулась на меня и покусала. — по искривленному лицу толстяка потекли слезы. — Я служу вашему высочеству уже десять лет, за все это время божественный Сын Солнца не только ни разу не ударил своего ничтожного раба, но и не повысил на него голоса. А сегодня… акалель чуть не убил меня. Да простят боги Варду его дерзость, но с тех пор как этот проклятый дикарь бежал от нас, ваше высочество не в себе… оно пыталось загрызть меня!

Акхан потрясенно смотрел на красное от укусов горло раба и в ужасе осознавал произошедшее.

— Вард, — тихо выдавил из себя он. — Меня надо убить и как можно скорее. — принц жестом остановил пытавшегося что-то возразить раба. — Я одержим, одни боги знают, что я теперь могу натворить! Проклятая земля! Наши люди были правы: мы все погибнем здесь. Я только первый.

— Мой господин не прав. — раздался с порога высокий, чуть надтреснутый голос.

Акалель и Вард разом обернулись. Полог в палатку незаметно откинулся, и внутрь шатра скользнула высокая, черная, как ночь, фигура дагомейца.

— Митуса? — в один голос выдохнули принц и раб. — Что ты здесь делаешь?

— Ожидаю. — важно отозвался негр. Он неспешно скрестил ноги и уселся на земляной пол. — Ожидаю пробуждение Зверя. — пояснил гость, понимающе, но без всякого сочувствия глядя на Акхана. — Акалель не прав, говоря, что он только первый. Акалель не прав, думая, что все последуют по его стопам. До него этой дорогой прошли сотни поколений, но на нее вступают лишь избранные.

— Что ты имеешь ввиду? — принц вытер протянутым Вардом полотенцем голову.

Негр взял со стола глиняную лампу и дунул на нее. Слабый огонек погас, погрузив шатер в непроглядную тьму. Затем дагомеец протянул руку к пологу и вновь откинул его, пропуская внутрь ночь с ее бесконечным светящимся небом. Мгла рассеялась, таинственные тени легли на пол и на лица людей, предав им иные, совсем далекие от дневной простоты выражения.

— То, что я собираюсь рассказать, нельзя ни говорить, ни слушать при свете. — Заявил Митуса. — Белые атлан слишком много внимания уделяют удобству, не замечая, как оно отнимает весь мир. Ваши лампы оскорбляют ночь, и она перестает показывать вам свои тайны. Ваши метательные катапульты на слонах отдаляют вас от врага и не позволяют слиться с ним в радостной пляске боя. Ваши корабли встали между вами и морем, не давая вашим телам жить и умирать в зеленой пене, которую вы так любите.

— Митуса, — попытался прервать его облечения акалель, но негр лишь предостерегающе поднял руку.

— Поэтому, когда вы встречаетесь с правдой грозного и могущественного мира, вы либо стараетесь не замечать ее, либо, когда другого выхода уже нет, как сейчас у акалеля, заболеваете, сходите с ума, лишаете себя жизни…

— Прекрати! — не выдержал Вард. — Как ты смеешь насмехаться над господином? — Сын Солнца храбр, он понял, что одержим злыми духами, и предпочитает лучше убить себя, чем повредить другим людям!

— Замолчи, раб. — резко бросил Митуса. В голосе негра прозвучало такое безграничное презрение, что даже раздавленному произошедшим акалелю на мгновение захотелось возмутиться и поставить зарвавшегося дагомейца на место. Но он не нашел в себе сил.

— Заткнись, ты, червяк. — продолжал Митуса, обращаясь к Варду. — Твоего голоса вообще не должно быть слышно в этом разговоре. Если еще раз позволишь себе вмешаться, я разорву тебя на куски. — негр оскалил свои остро отточенные зубы и повернулся к принцу. — Акалель предпочитает убить себя, именно потому что испугался. Ему легче отказаться от жизни, чем заглянуть за ее пределы. Он боится, что поселившиеся в нем духи подчинят его волю. Он желает разрушить свое тело и выпустить их наружу, вместо того, чтоб научиться управлять ими. Стать сильнее за счет их силы и оградить других людей от их ярости!

Акхан был потрясен, подобный путь даже не приходил ему в голову.

— Акалель должен понять, что он — другой — не такой, как все. — кивнул дагомеец. — И живет по другим законам. Таких как он немного, но они есть и несут тяжкую ношу одержимости долгие века и тысячелетия. Боги избрали их тела, как глубокие пещеры, для особенно хищных злых духов, чтоб те не могли вырываться наружу и всегда находились под присмотром. — Митуса перевел дыхание. — Если акалель удостоился чести стать носителем подобного духа, значит он идет по нескончаемой тропе. Большинство вступивших на нее так и остались в самом начале. Все, на что у них хватает сил, это удерживать и контролировать зверя в себе. Акалель пока не научился даже этому…

Акхан судорожно опустил пальцы в осколок горшка и, найдя на дне несколько капель воды, обтер лицо. Все, что он услышал, ни на мгновение не успокоило его. Наоборот, подтвердило самые худшие предчувствия.

— Какого же зверя в себе ношу я? — выдавил он, изподлобья глядя на негра.

— Не знаю точно, но догадываюсь, — Митуса пожевал толстыми лиловыми губами. — Есть люди и целые племена, которые одержимы духом крокодила. Я видел их в низинах Черной реки у себя на родине. Говорят, здесь тоже есть люди-кайманы?

Принц кивнул. Он тоже слышал о народе, уродующем свою кожу шрамами на подобии крокодильей и обитавшем к югу от Хи-Брасил.

— Есть племена, где все женщины могут становиться львицами и охотиться по ночам. Но их ритуалы скрыты для мужчин. Избранные моего народа не только поклоняются леопарду… — негр помедлил. — Акалель знает, что среди тольтеков род Ягуара самый сильный. — Митуса замолчал, выразительно глядя на принца.

— Ты хочешь сказать… — Акхан не мог вслух выразить мысль, пришедшую ему голову, настолько дикой и одновременно похожей на правду она казалась.

— Разве акалель ни чем не обменялся с представителем рода Ягуаров? — осторожно спросил дагомеец. — Разве между благородным Сыном Солнца и полуживотным с гор не произошло ничего, что бросает тень на всех белых атлан?

В тоне негра принцу почувствовалась насмешка. Он заметил, как глаза Варда округлились от удивления.

— Нет, — резко бросил Акхан, — того, что ты думаешь, не произошло, черная скотина! Но произошло гораздо худшее.

— Акалель все-таки продолжает оставаться настоящим атлан. — с едва скрываемым презрением сказал негр. — Когда он в силах и владеет собой, он никогда не оскорбляет таких, как я. Но в слабости человек уже не сдерживает истинных чувств.

— Прости. — принц закусил губу.

Митуса пожал плечами, всем своим видом выказывая полное равнодушие.

— Так что же хуже соития с животным могло произойти у акалеля?

Акхан несколько минут смотрел в черное непроницаемое лицо собеседника, прикидывая, заслуживает ли тот откровенности. Однако принадлежность Митусы к роду Леопарда, его явная одержимость этим зверем и умение усмирять его делали дагомейца для акалеля драгоценнейшим подарком судьбы. Во все м войске сейчас не было человека, способного не то чтобы помочь командующему, а хотя бы разъяснить ему, что происходит.

— Ульпак спас меня, и мы стали побратимами. — наконец произнес принц, опустив глаза. — Кровными побратимами, если ты понимаешь, о чем я говорю.

— Понимаю. — негр молчал целую минуту, затем встал с пола, поклонился акалелю и снова сел. Когда Митуса опять заговорил, его голос звучал серьезно и почтительно, в нем не осталось и тени прежней насмешливости. — Да простит мне Сын Солнца те слова, которые я только что сказа ему о повадках белых атлан.

Принц устало кивнул.

— Если б я знал, что произошло, я пришел бы раньше. Теперь я понимаю, почему приступы одержимости ягуаром у акалеля были столь сильны. Шутка ли получить столько ночной кошачьей крови за раз! Я с удивлением наблюдал, как хворь вместо того, чтоб улетучиваться, нарастает день ото дня. И вот сегодня в полнолуние пришел посмотреть, что же произойдет с Принцем Победителем.

— И что же ты увидел? — с тоской спросил Акхан.

Митуса снова склонил голову.

— Я увидел, как ваше высочество напало на своего раба, и сказал себе: он готов.

— И ты не помог мне? — возмутился Вард.

— Зачем? — пожал плечами негр. — Что значит твоя жизнь по сравнению с рождением Зверя?

Вард обиженно надул щеки.

— Ты все-таки открыл рот, червяк. — Митуса вскинул было руку с остро отточенным костяным когтем на указательном пальце, но принц успел перехватить его за запястье

— Не надо, я не хочу этого. — в слабом голосе акалеля послышались прежние властные нотки.

— Как будет угодно повелителю. — с сожалением отозвался дагомеец. — Но если акалель хочет дальше продолжать разговор, пусть раб уйдет. Митуса не будет делиться тайнами своего племени в присутствии существа, лишенного покровительства родовых духов.

Вард только фыркнул.

— Да будет тебе известно, дикарь, что я родился там, где подобная чушь уже никого не интересует. — слуга осекся, встретив долгий умоляющий взгляд Акхана. Принц явно просил его уйти. С заметной неохотой раб подчинился.

— Я буду здесь неподалеку. — ободрил он хозяина. — Кричите, мой господин, если понадобится помощь.

— Спасибо, Вард, — успокоил его принц, — Не бойся за меня, хуже, чем есть, уже не будет.

Митуса саркастически хмыкнул.

— У белых атлан всегда есть няньки?

Акхан проигнорировал слова негра.

— Так к делу. — сказал он. — Как можно научиться управлять тем злом, которое у меня внутри?

Негр подался к принцу.

— Ты должен научиться жить со своим зверем мирно, заключить с ним договор. Раз в какое-то определенное время — обычно оно совпадает с той фазой луны, в которую человек приобрел одержимость — ты должен добровольно отпускать Ягуара на свободу. Разрешать ему гулять. Для этого он полностью овладевает твоим телом — ты становишься им, а он тобой. Твоя сущность на одну ночь подчиняется зверю. Он совершает все важные для него дела и вновь сворачивается клубком в глубине души. За это он больше не беспокоит тебя до следующего полнолуния. Все остальное время ты властвуешь над ним, потому что после прогулки он обычно сыт и ленив. Но если слишком долго держать его взаперти, как ты делал до сих пор, дух становится голоден, зол и сам пробивает себе дорогу. Тогда возможно все — от приступов безумия, как случилось в Эман-Альбах, до настоящей смерти. Иногда голодный дух так разъярен, что загрызает своего носителя.

— Боги мои! — только и мог произнести принц. — И что же ты мне предлагаешь? Как вступить в переговоры с этой тварью? Подойти к зеркалу и сказать: эй ты, там внутри, вылезай, побеседуем!

— Для этого существуют особые обряды. — без тени улыбки отозвался негр. — Они оттачивались веками и поколениями людей-кошек по обе стороны соленой воды. Конечно, жаль, что твой тольтек сбежал, он мог бы помочь лучше меня, поскольку ты стал носителем именно его родового духа. Но раз его нет, то справлюсь и я. Думаю, что наши обряды не сильно отличаются друг от друга, потому что взывают к одному и тому же Великому Духу Ночной Кошки, лишь принимающему на земле разные облики: у нас леопарда, у них — ягуара.

Митуса пожевал губами.

— Какова была фаза луны, когда акалель приобрел свою одержимость?

— Канун полнолуния. — принц, как зачарованный, смотрел на собеседника.

— Сегодня тоже. — кивнул негр. — Значит будем ожидать следующего. — он удовлетворенно улыбнулся каким-то своим мыслям. — С нынешнего утра не прикасайся к мясу, голод зверя должен стать нестерпимым, чтоб мы смогли выманить его наружу. Готовься.

Не сказав больше ни слова, дагомеец встал и покинул палатку, оставив Акхана в состоянии глубокого смятения. Принцу совсем не улыбалось становиться оборотнем, даже на короткое время. Но, с другой стороны, командующему белых атлан еще меньше хотелось терпеть поражения от невидимого внутреннего врага, с каждым днем все сильнее сокрушавшего его волю. Пока его собственное «я» не будет разделено с духом зверя, он не сможет контролировать самого себя, а значит не сможет управлять армией. Поэтому акалель внутренне был согласен на предложение Митусы.