"Благословение на геноцид. Миф о всемирном заговоре евреев и «Протоколах сионских мудрецов»" - читать интересную книгу автора (Кон Норман)

Глава II Охранка и оккультисты

1

После прихода Гитлера к власти «Протоколы» в Германии приобрели особое значение и за их распространение по всему миру взялись как германские нацисты, так и сочувствующие им организации в других странах. Против этого активно выступили еврейские общины в Швейцарии, которые возбудили судебное дело против руководства швейцарской нацистской организации и некоторых отдельных нацистов. Им было поставлено в вину печатание и распространение предосудительной литературы, но судебное разбирательство, проходившее в Берне в октябре 1934 и мае 1935 годов, на самом деле превратилось в расследование, поставившее свой целью выяснение подлинности или поддельности «Протоколов». Малоправдоподобным может сейчас показаться, что тогда это расследование привлекло широкое внимание всего мира и на нем присутствовали многочисленные журналисты со всех концов света.

Большой интерес разбирательство в Берне вызывало в связи с тем, что оно могло пролить свет на деятельность охранки — царской тайной полиции, и ее возможную связь с «Протоколами».[11] В качестве свидетелей истцы вызвали в суд некоторых русских эмигрантов, придерживающихся либеральных взглядов. Одним из них был профессор Сергей Сватиков, бывший социал-демократ из меньшевиков. При Временном правительстве Сватиков был направлен в Париж, чтобы распустить зарубежное отделение русской тайной полиции, штаб-квартира которой находилась во французской столице. Одним из агентов, с которым он беседовал, был Анри Винт, француз из Эльзаса, находившийся на русской службе с 1880 года. В соответствии с показаниями Винта «Протоколы» были сфабрикованы по указанию главы зарубежного отделения охранки в Париже Петра Ивановича Рачковского. Другой свидетель, известный журналист Владимир Бурцев, дал сходные показания. Он заявил, что ему известно от двух бывших директоров департамента полиции, что Рачковский был замешан в фабрикации «Протоколов».[12]

О Рачковском, темной личности и толковом начальнике охранки за пределами России, известно многое. «Если бы вы встретили его в обществе, — писал один француз, который знал его лично, — я сомневаюсь, почувствовали бы вы хоть малейший испуг, ибо в его облике не было ничего, что говорило бы о его темных делах. Полный, суетливый, с постоянной улыбкой на губах… он напоминал скорее добродушного, веселого парня на пикнике… У него была одна приметная слабость — он страстно охотился за нашими маленькими парижанками; но он один из самых талантливых агентов во всех десяти европейских столицах».[13]

Русский соотечественник Рачковского дает такое описание: «Его слегка заискивающие манеры, мягкость в разговоре напоминали большого зверя, старательно прячущего свои когти, но они лишь на мгновение затмили мое представление о том, что оставалось главным в этом человеке — его тонкий ум, твердая воля, глубокая преданность интересам императорской России».[14]

Рачковский начал свою карьеру как мелкий служащий и даже поддерживал отношения со студентами более или менее революционных взглядов… Поворотным пунктом в его карьере стал 1879 год, когда он был арестован тайной полицией за деятельность, угрожающую безопасности государства. Произошло покушение на жизнь генераладъютанта Дрентельна, и, хотя Рачковский был только приятелем человека, обвиненного в укрытии преступника, этого было достаточно, чтобы он попал в руки Третьего отделения Императорской канцелярии, будущей охранки. И как это часто происходило в подобных случаях, перед Рачковским встал выбор: либо ссылка в Сибирь, либо доходная служба в самой полиции. Он избрал последний путь, на котором достиг положения человека, обладающего огромной властью.

К 1881 году Рачковский развернул широкую деятельность в правой организации «Священная дружина», которая впоследствии стала называться «Союзом русского народа», в 1883 году был адъютантом начальника тайной полиции в Петербурге, на следующий год он уже возглавлял в Париже зарубежное отделение тайной полиции. Рачковский занимал этот пост в течение 19 лет и добился больших успехов (1884–1903). Он создал агентурную сеть во Франции и Швейцарии, Англии и Германии, осуществляя тайный надзор за деятельностью русских революционеров не только в самой России, но и за границей.

Вскоре у Рачковского обнаружилась поразительная способность к интригам. В 1886 году его агенты, среди которых находился и Анри Винт, взорвали типографию русских революционеров «Народная воля» в Женеве и представили дело так, как будто типографию взорвали предатели из числа самих революционеров. В 1890 году он «раскрыл» организацию, которая якобы изготавливала в Париже бомбы для проведения террористических актов в России. В самой России в результате этого разоблачения охранка арестовала не меньше 63 террористов. Только 19 лет спустя журналист Бурцев — тот самый Бурцев, который давал показания на суде в Берне, обнародовал правду об этом деле: бомбы подкладывались людьми Рачковского по его личному указанию.

В 90-е годы изготавливали бомбы и бросали их как в Европе, так и в России; это было золотое время анархистов и нигилистов. В 1893 году Вайян бросил начиненную гвоздями бомбу в палату депутатов французского парламента; в 1894 году произошла целая серия куда более опасных взрывов в Льеже. Не вызывает сомнения, что Рачковский намеренно устроил эти акты насилия, но вполне вероятно, что он стоял и за первым взрывом. Рачковский не был удовлетворен ролью начальника зарубежной агентуры охранки и пытался влиять на ход международной политики. В организации беспорядков во Франции и Бельгии он видел возможность сближения между французской и русской полицией как первый шаг, предшествующий заключению русско-французского военного союза, который был так мил сердцу Рачковского и ради достижения которого он так много сделал.

Он устанавливал личные отношения с ведущими французскими политиками, включая президента Лубе, и с русскими сановниками, особо приближенными к царю. Но он был крайне честолюбив, и это отмечали многие, особенно те, кому пришлось сталкиваться с его честолюбием, от генерала Селиверстова, который был направлен в Париж в 1890 году, чтобы расследовать деятельность Рачковского, до министра внутренних дел Плеве, который отозвал его в 1903 году из Парижа, поскольку Рачковский вывел из подчинения министра свою тайную агентуру. Рачковский искал счастья спекулируя на бирже, и деньги позволяли ему жить в роскоши.

Этот прирожденный интриган любил заниматься подделкой документов. Будучи начальником охранки за рубежом, он в основном занимался слежкой за русскими революционерами, нашедшими убежище за границей. Один из его излюбленных методов — фабрикация письма или памфлета, в котором тот или иной революционер нападал на свое руководство. В 1887 году в парижской прессе появилось письмо некоего П. Иванова, который объявил себя разуверившимся революционером, якобы утверждавшим, что большинство террористов — евреи. В 1890 году появился памфлет, озаглавленный «Признания старого революционера», в котором укрывшиеся в Лондоне революционеры были обвинены в том, что они — британские агенты. В 1892 году появилось письмо, будто бы подписанное именем Плеханова, в котором тот обвинял руководителей «Народной воли» в опубликовании этих признаний. Спустя некоторое время появилось еще одно письмо, в котором Плеханов подвергался резким нападкам со стороны других мнимых революционеров. На самом деле документы были подделаны одним и тем же человеком — Рачковским.

Рачковский также внес большой вклад в разработку тактики, которую спустя много лет в широком масштабе использовали нацисты. Она заключалась в том, чтобы представить все прогрессивные движения — от самых умеренных либералов до самых ярых революционеров — просто как орудие в руках евреев. Его целью было дискредитировать прогрессивное движение одновременно в глазах и русской буржуазии и пролетариата, а также направить против евреев широкое недовольство масс, порожденное царским режимом. Среди материалов, представленных истцами на суде в Берне, находилось письмо, посланное Рачковским в 1891 году из Парижа в Россию директору департамента полиции, в котором шла речь о его намерении начать кампанию против евреев.

Тогда же появилась книга «Анархия и нигилизм», опубликованная в Париже в 1892 году под псевдонимом Жан-Преваль. «Анархия и нигилизм», вне всякого сомнения, написана под влиянием Рачковского, в ней помещена одна из его печально известных фальшивок — некоторые страницы очень напоминают отрывки «Протоколов». В книге повествуется, как в результате Французской революции евреи стали «абсолютными хозяевами положения в Европе… осторожно управляя и монархиями, и республиками». Единственным препятствием на пути к мировому господству евреев остается «Московская крепость», и, чтобы одолеть ее, международный синдикат богатых и могущественных евреев в Париже, Вене, Берлине и Лондоне якобы готовится к созданию коалиции против России. И здесь мы с изумлением наталкиваемся на фразу, которая затем встречается в бесчисленных аналогиях «Протоколов»: «Истинную правду следует искать именно в этой формуле, которая дает ключ ко многим якобы неразрешимым загадкам», то есть из них, — говорится далее, необходимо извлечь практический урок — должна быть создана франко-русская лига, для борьбы с «тайной, темной и безответственной» властью евреев.[15]

В 1902 году Рачковский действительно пытался создать такую лигу, но действовал привычными методами. Он распространил в Париже призыв к французам поддержать Русскую патриотическую лигу, которая якобы имела свою штаб-квартиру в Харькове. Этот призыв был обманом, так как составлен якобы от лица лиги, которой на самом деле не существовало. Но это еще не все: в этом призыве приводились многочисленные жалобы на Рачковского, который обвинялся в неверном освещении целей лиги и ее деятельности и в лживых утверждениях, что такой лиги вовсе не существует. «Но чего, — звучит далее в призыве, — можно ожидать от шефа охранки, который в ряды своих агентов вербует бывшего революционера, авантюриста от литературы и шантажиста… на чьих щеках все еще горят следы полученных им оплеух при попытке вымогательства в 1889 году». Он завершается надеждой, что Рачковский еще может признать свою ошибку и оценить лигу по достоинству. Вся эта замысловатая стряпня — дело рук самого Рачковского, который все сочинил так искусно, что ему удалось провести не только видных французских деятелей, но и русского министра иностранных дел![16]

На этот раз, однако, Рачковский перестарался, и, когда очередная «утка» была разоблачена, его отозвали из Парижа. Он потерпел временную неудачу. Когда же в 1905 году вспыхнула революция и генерал Д.Ф. Трепов получил почти диктаторские полномочия, он назначил Рачковского заместителем директора департамента полиции. В этом качестве он вполне мог фабриковать документы в более широком масштабе. Было отпечатано огромное число брошюр от имени несуществующих организаций, которые призывали население и даже солдат убивать евреев. Теперь наконец он смог оказать помощь в создании антисемитской организации «Союз русского народа», члены которого от Бутми в 1906 году до Винберга и Шабельского-Борка в 20-х годах сыграли столь важную роль в распространении «Протоколов». Вооруженные банды, финансируемые «Союзом русского народа», устраивая массовые еврейские погромы, ввели в практику политического терроризма такие формы, которые, как мы увидим впоследствии, применялись нацистами. Во всяком случае, неудивительно, что Готтфрид цур Бек, издатель первого иностранного перевода «Протоколов», заявил, что Рачковский, который умер в 1911 году, был на самом деле убит по приказу «сионских мудрецов».[17]

Таким образом, есть довольно веские основания обвинять Рачковского в фабрикации тех фальшивок, которые впоследствии породили «Протоколы». Свидетельства Сватикова и Бурцева, книга «Анархия и нигилизм», деятельность самого Рачковского в качестве воинствующего антисемита и организатора погромов, его страсть к составлению невероятно запутанных фальшивок — все это указывает на него как на инициатора. Стоит также обратить внимание на то, что Рачковский именно в 1902 году, пытаясь организовать Русскую патриотическую лигу, был впутан в придворную интригу в Петербурге вместе с будущим издателем «Протоколов» Сергеем Нилусом. Интрига плелась против француза по имени Филипп, который, подобно Распутину, унаследовавшему место Филиппа, прижился при императорском дворе как целитель-чудотворец и стал кумиром и наставником царя и царицы. В интриге, направленной против Филиппа, приняли участие Рачковский и Нилус.

Полное имя этого человека — Филипп-Низье-Антельм Вашо, хотя он обычно называл себя Филиппом. Родился он в 1850 году в семье бедных крестьян в Савойе. Когда Филиппу исполнилось шесть лет, местный священник счел его одержимым: в тринадцать он начал заниматься знахарством; позже осел в Лионе в качестве «месмериста».[18] Так как он не имел медицинского образования, врачебная практика была ему запрещена, но он продолжал заниматься этим ремеслом и трижды был судим за это. Тем не менее Филипп ухитрялся продолжать лечение. Несомненно, он обладал какими-то исключительными способностями и мог с помощью внушения добиваться удивительных результатов.

Когда царь с царицей в 1901 году посетили Францию, две «черногорские принцессы» Милиция и Анастасия, дочери князя Николая Черногорского, вышедшие замуж за русских великих князей и всеми силами желавшие очаровать императорскую чету, представили ей Филиппа. Царь, человек слабый и робкий, изнемогавший под бременем императорской власти, мечтал о каком-нибудь святом человеке, который мог бы стать посредником между ним и Богом, чьим несомненным, но малодостойным помазанником он себя ощущал. Царица отличалась неуравновешенным характером, страшилась заговоров, которые угрожали ей и ее супругу, террористов-бомбометателей; она со своей стороны также готова была довериться любому шарлатану, который мог бы рассеять ее страхи или по крайней мере хоть как-то укрепить. Кроме того, царь с царицей, хотя и имели четырех дочерей, мечтали о сыне — наследнике трона. Всякий сведущий в медицине человек, заявлявший, что может разрешить эту проблему, имел на чету огромное влияние, как позже Распутин, который вознесся, эксплуатируя их желание спасти сына, страдавшего гемофилией.

Неудивительно, что Филипп получил приглашение посетить Царское Село и был осыпан милостями. Еще находясь во Франции, царь обратился с личной просьбой к французскому правительству вручить этому неучу медицинский диплом. Во Франции это оказалось немыслимым, но в России, где царь был полновластным хозяином, он приказал Петербургской военной академии назначить Филиппа армейским врачом. Он также назначил его государственным советником в чине генерала. Но хотя Филиппа любила, боготворила и чуть ли не поклонялась ему императорская чета вместе с «черногорскими принцессами» и их мужьями, у него были и могущественные враги — на самом деле он попал в такое же двусмысленное и опасное положение, как впоследствии Распутин. Окружение двух влиятельных женщин — императрицы Марии Федоровны и великой княгини Елизаветы Федоровны — его не любило и презирало. Чтобы обезвредить Филиппа, эти люди обратились к Рачковскому.

Рачковского попросили навести справки о прошлом Филиппа. Благодаря доверительным отношениям с французской полицией он составил подробный и, несомненно, лживый доклад, который и привез с собой во время посещения Петербурга в 1902 году. Первый же человек, которому он показал этот документ, министр внутренних дел Сипягин, посоветовал бросить его в огонь. Но Рачковский упорствовал. Он отнес доклад коменданту императорского дворца и, кажется, написал даже императрице Марии Федоровне личное письмо, разоблачая Филиппа — агента масонов. Но дурные предчувствия Сипягина оправдались. Хотя царь в конце концов, уступив давлению, запретил Филиппу навсегда поселиться в России, он был вне себя от гнева. В октябре 1902 года Рачковский был отозван из Франции, на следующий год смещен со своего поста, отправлен в отставку без пенсии, с запретом возвращаться во Францию — нет никакого сомнения в том, что если это и произошло частично из-за его манипуляций с воображаемой Русской патриотической лигой, то не меньшую роль сыграла в этом его кампания против Филиппа. Даже впоследствии, когда Филипп уже навсегда вернулся во Францию, а Рачковский жил в России как частное лицо, он использовал свои связи с французской полицией для преследования неудачливого целителя. Мстительный и беспощадный, он травил виновника своего падения до тех пор, пока в конце концов не отправил его в могилу. Филиппа день и ночь преследовали шпики, почту досматривали, его самого постоянно высмеивали в печати. Не выдержав, Филипп скончался в августе 1905 года, за неделю до того, как Рачковский, вновь оказавшийся в фаворе, достиг вершины карьеры, получив назначение на пост заместителя директора департамента полиции.

В интригу против Филиппа был втянут также Сергей Нилус. Об этом рассказал некий француз Александр дю Шайла, многие годы проживший в России и тесно общавшийся с Нилусом в 1909 году во время их совместного пребывания в Оптиной пустыни. Известно, что дю Шайла в 1910 году поступил в Петербургскую Духовную Академию, в которой прослушал четырехлетний курс. Написал несколько исследований на французском языке по истории русской культуры, по славянским и церковным вопросам. С 1914 года дю Шайла был начальником передового перевозочного отряда при 101-й пехотной дивизии. За непосредственное участие в боях был награжден георгиевскими медалями всех 4-х степеней. С конца 1916 по август 1917 года служил в 8-м броневом автомобильном дивизионе. Затем перешел на службу в штаб 8-й армии. В 1918 году поступил на службу в штаб Донской армии. С 1919 года занимал последовательно должности штабного офицера для поручений по дипломатическим делам и начальника политической части. После эвакуации из Крыма через Константинополь в апреле 1921 года прибыл во Францию.

В газете «Последние новости» (под редакцией П. Н. Милюкова) за 12 и 13 мая 1921 года впервые поместил свою публикацию «С.А. Нилус и «Сионские протоколы».

Он рассказал, как Нилус, богатый помещик, потерял состояние во время жизни во Франции. В 1900 г. возвратившись в Россию, он начал вести жизнь вечного странника, кочуя из одного монастыря в другой. В это время Нилус написал книгу о своем обращении из интеллигента-атеиста в глубоко верующего православного мистика. Эта книга — «Великое в малом», но еще без «Протоколов» — получила благожелательные отзывы в консервативной и церковной прессе и привлекла внимание великой княгини Елизаветы Федоровны. Великая княгиня, женщина искренне верующая (впоследствии она стала монахиней), крайне подозрительно относилась к мистикам-проходимцам, которыми царь окружал себя.[19] Она винила в этом протопресвитера Янышева, который был духовником царя и царицы, и задалась целью заменить его Сергеем Нилусом, которого восприняла как истинного православного мистика.

Нилус был привезен в Царское Село, когда главной задачей великой княгини было устранить Филиппа. Противники француза разработали следующий план: предполагалось, что Нилус женится на одной из фрейлин царицы Елене Александровне Озеровой, а затем будет рукоположен. После этого его попытаются сделать духовником царя и царицы. В случае удачи Филипп, как и прочие «святые» люди, утратит свое влияние. План был хорош, но союзники Филиппа его разгадали. Они привлекли внимание духовного начальства к некоторым фактам жизни Нилуса, которые исключали рукоположение. (В основном они касались его длительной любовной связи с Натальей Афанасьевной К., с которой он уезжал во Францию и не порывал впоследствии в России.) Нилус впал в немилость и был вынужден покинуть двор. Несколько лет спустя он действительно женился на Озеровой, но надежда стать духовником царя не сбылась.

Были ли использованы «Протоколы» в интриге против Филиппа, и если да, то были ли они использованы по инициативе генерала Рачковского? Если верить дю Шайла, то на оба вопроса следует ответить утвердительно. «Нилус, — рассказывает он, — был убежден, что «general'y этому прямо удалось вырвать ее (рукопись) из масонского архива». По его мнению, последний был «хороший, деятельный человек, много сделавший в свое время, чтобы вырвать жало у врагов Христовых», самоотверженно боровшийся «с масонством и дьявольскими сектами».[20]

На что рассчитывал Рачковский, посылая «Протоколы» Нилусу? В «Протоколах» разоблачается дьявольский заговор масонов, отождествляемых с евреями. Филипп был мартинистом, то есть членом кружка, который следовал учению оккультиста XVIII столетия Клода де Сен-Мартена. Мартинисты, по сути дела, не были масонами, но царь вряд ли мог знать эти тонкости. Если бы царь поверил, что Филипп был агентом заговора, о котором говорится в «Протоколах», то он, разумеется, отослал бы его немедленно. Расчет был совершенно точным, а подобные расчеты были вполне в духе Рачковского.

Насколько можно верить дю Шайла? Порой он допускает неточности, например, когда утверждает, что Нилус опубликовал первое издание «Протоколов» в 1902 году, но в целом проявляет хорошую осведомленность. В своей статье, опубликованной в 1921 году, он, в частности, утверждает, что в 1905 году Нилус опубликовал еще одно издание «Протоколов» в Царском Селе, на котором были обозначены выходные данные отделения Красного Креста. Действительно, книга, о которой идет речь, — второе издание «Великого в малом», в которое включены и «Протоколы». Более того, он отмечает, что это издание стало возможным благодаря усилиям Елены Озеровой. Много лет спустя, когда советские власти предоставили в распоряжение суда в Берне фотокопии документов, это вполне подтвердилось. Среди указанных документов находилось несколько писем как в Московский цензурный комитет, так и ответов оттуда, из которых становится ясно, каким образом Озерова использовала положение придворной фрейлины, чтобы добиться публикации книги своего будущего супруга.

Эти документы проливают свет еще на одно обстоятельство, которое, конечно, не могло быть известно дю Шайла. Среди фотокопий есть один документ настолько трудный для понимания, что он до сих пор не прокомментирован, но который подсказывает, что Рачковский либо встречался с Нилусом, либо хорошо был знаком с рукописной копией «Протоколов», находившейся у Нилуса. Московский цензурный комитет на своем заседании 28 сентября 1905 года заслушал сообщение государственного советника и цензора Соколова, в котором цитируется фраза, собственноручно присоединенная Нилусом к рукописи «Протоколов»:

«Естественно, начальник русского агентства в Париже еврей Эфрон и его собственные агенты, тоже из евреев, не сообщили ничего по этому поводу русскому правительству».[21]

Комитет, давая разрешение на публикацию, постановил устранить из рукописи все имена собственные, включая Эфрона. Это имя было изъято из рукописи, но можно легко определить тот отрывок, где оно должно было фигурировать — в эпилоге «Протоколов». Этот эпилог появился во всех других более ранних русских изданиях «Протоколов», как в «Знамени», так и в изданиях Бутми. Ни одно из них не было связано постановлением Московского цензурного комитета об изъятии всех имен собственных. Например, вариант, опубликованный в «Знамени», появился за два года до постановления комитета, однако на его страницах нет упоминания Эфрона. Мы можем только предположить, что это имя было специально вставлено в рукопись Нилуса. И это мог сделать или подсказать какой-то враг Эфрона.

Но кто такой этот Эфрон и кто был его врагом? Аким Эфрон, или Эфронт, был тайным агентом русского Министерства финансов в Париже. После его смерти в 1909 году французская пресса писала о нем как о начальнике политического отдела при русском посольстве. Эфрон, несомненно, не принадлежал к организации Рачковского, а пользовался услугами собственных агентов, самостоятельно направляя донесения в Петербург. Естественно предположить, что уже одно это могло вызвать ненависть Рачковского, и, хотя это остается предположением, мы все же располагаем доказательствами. Об Эфроне известно, что во время международной выставки в Париже в 1889 году он публично получил пощечину в русском павильоне за попытку шантажа. Другими словами, Эфрон был тем самым человеком, которого Рачковский описал в сфабрикованном призыве Русской патриотической лиги, — человеком, «на чьих щеках все еще горят следы полученных им оплеух при попытке вымогательства в 1889 году». Что же касается утверждения, что Эфрон был одним из людей Рачковского, то это была заведомая ложь, та хитроумная коварная ложь, к которой любил прибегать Рачковский. Таким образом, упоминание об Эфроне в рукописи Нилуса действительно наводит на мысль о возможных прямых или косвенных встречах между преследователем и соперником Филиппа.

2

Уяснив для себя, что за человек был Рачковский, попробуем пристальнее посмотреть также и на жизнь Нилуса. Все тот же Александр дю Шайла оставил нам подробное описание. Движимый религиозным искательством, отправился он в январе 1909 года в знаменитую Оптину пустынь, расположенную близ города Козельска. Оптина пустынь играла значительную роль в духовной жизни России; один из ее старцев послужил прототипом старца Зосимы в «Братьях Карамазовых»; Л.Н. Толстой часто посещал этот монастырь и одно время даже жил в нем. Около монастыря находилось несколько дач, на которых жили миряне, пожелавшие в той или иной степени приобщиться к монастырской жизни. Дю Шайла снял квартиру в одном из этих домов. На следующий день после его приезда настоятель архимандрит Ксенофонтий познакомил его с одним из соседей; им оказался Сергей Александрович Нилус.

Нилус, которому в то время было лет сорок пять, по описанию дю Шайла — типичный русак, высокий, коренастый, с седой бородой и глубокими голубыми глазами, слегка покрытыми мутью; он был в сапогах, а на нем была русская косоворотка, подпоясанная тесемкой с вышитой молитвою». Со своими домочадцами он занимал четыре комнаты в большом 8-10 комнатном доме; остальные служили пристанищем для калек, юродивых и бесноватых, которые проживали там в надежде на чудесное исцеление. Вся семья существовала на пенсию, которую императорский двор выплачивал Озеровой как бывшей фрейлине. Озерова, или мадам Нилус, поразила дю Шайла беспрекословным подчинением мужу. Она поддерживала самые дружеские отношения с прежней любовницей Нилуса, Натальей Афанасьевной К., которая, утратив состояние, жила на ту же пенсию мадам Нилус.

Во время своего девятимесячного пребывания в Оптиной пустыни дю Шайла узнал о Нилусе многое. Бывший помещик Орловской губернии, он был образованным человеком и в свое время окончил юридический факультет Московского университета; в совершенстве владел французским, немецким и английским языками и прилично знал современную иностранную литературу. Но характер имел неуживчивый, бурный, крутой и капризный, что вынудило его уйти в отставку с должности следователя в Закавказье. Пытался заняться хозяйством в имении, но безуспешно. В конце концов он уехал со своей любовницей за границу и жил в Биарице до того времени, пока однажды его управляющий не сообщил, что он разорен.

Это известие вызвало у Нилуса сильное душевное потрясение, и он коренным образом изменил взгляды на жизнь. До сих пор он увлекался ницшеанством, теоретическим анархизмом. После духовного перелома Нилус стал рьяным приверженцем православной церкви, страстным защитником царского самодержавия и Святой Руси.

Из прежнего своего анархического мышления Нилус сохранил отрицание современной культуры; восставал он против духовных академий, тяготел к «мужицкой вере», высказывал большие симпатии к старообрядчеству, отождествляя его с верою без примеси науки и культуры. Современная культура, по словам дю Шайла, отвергалась Нилусом «как мерзость запустения на месте святом» и как орудие грядущего Антихриста. Подобное отношение к жизни в той или иной степени мы будем постоянно встречать в среде поклонников «Протоколов».

Дю Шайла довольно ярко описал, как чтение «Протоколов» воздействовало на своего знаменитого издателя: Нилус «взял свою книгу и стал переводить мне на французский язык наиболее яркие места из «Протоколов» и толкования к ним. Следя за выражением моего лица, он полагал, что я буду ошеломлен откровением, а сам был немало смущен, когда я ему заявил, что тут нет ничего нового и что, по-видимому, данный документ является родственным памфлетам Эдуарда Друмона…

С.А. заволновался и возразил, что я так сужу, потому что мое знакомство с «Протоколами» носит поверхностный и отрывочный характер, а кроме того, устный перевод понижает впечатление. Необходимо цельное впечатление, а впрочем для меня легко будет познакомиться с «протоколами», т. к. подлинник составлен на французском языке.

С.А. Нилус рукописи «Протоколов» у себя не хранил, боясь возможности похищения со стороны «жидов». Помню, как он меня позабавил и какой был переполох у него, когда еврей-аптекарь, пришедший из Козельска с домочадцами гулять в монастырском лесу, в поисках кратчайшего прохода через монастырь к парому как-то попал в Нилусову усадьбу. Бедный С.А. долго был убежден, что аптекарь пришел на разведку. Я узнал потом, что тетрадь, содержащая «Протоколы», хранилась до января 1909 года у иеромонаха Даниила Болотова (довольно известного в свое время в Петербурге художника-портретиста), после его кончины в оптинском Предтеченском Скиту в полверсте от монастыря у монаха о. Алексия (бывшего инженера).

Несколько времени спустя после нашего первого разговора о «Сионских протоколах», часа в четыре пополудни пришла ко мне одна из калек, содержащихся в богадельне на даче Нилуса и принесла мне записку: С.А. просил пожаловать по срочному делу.

Я нашел С.А. в своем рабочем кабинете; он был один: жена и г-жа К. пошли к вечерне. Наступали сумерки, но было еще светло, так как на дворе был снег. Я заметил на письменном столе большой черный конверт, сделанный из материи; на нем был нарисован белый осьмиконечный крест с надписью: «Сим Победиши». Помню, еще была также наклеена бумажная иконочка Архангела Михаила, по-видимому, все это имело заклинательный характер.

С.А. трижды перекрестился перед большой иконой Смоленской Божьей матери… он открыл конверт и вынул прочно переплетеную кожей тетрадь.

Как я узнал потом, конверт и переплет тетради были изготовлены в монастырской переплетной мастерской под непосредственным наблюдением С.А., который сам приносил и уносил тетрадь, боясь ее исчезновения. Крест и надпись на конверте были сделаны краской по указанию С.А. Еленой Александровной.

— Вот она, — сказал С.А., - Хартия Царствия Антихристова.

Раскрыл он тетрадь… Текст был написан по-французски разными почерками, как будто бы даже разными чернилами.

— Вот, — сказал Нилус, — во время заседания этого Кагала секретарствовали, по-видимому, в разное время разные лица, оттого и разные почерки.

По-видимому, С.А. видел в этой особенности доказательство того, что данная рукопись была подлинником. Впрочем, он не имел на этот счет вполне устойчивого взгляда, ибо я другой раз слышал от него, что рукопись является только копией.

Показав мне рукопись, С.А. положил ее на стол, раскрыл на первой странице и, пододвинув мне кресло, сказал: «Ну, теперь, читайте».

При чтении рукописи меня поразил ее язык. Были орфографические ошибки, мало того, обороты были далеко не чисто французскими. Слишком много времени прошло с тех пор, чтобы я мог сказать, что в ней были «руссицизмы»; одно несомненно — рукопись была написана иностранцем.

Читал я часа два с половиной. Когда я кончил, С.А. взял тетрадь, водворил ее в конверт и запер в ящик письменного стола…

Между тем Нилусу очень хотелось знать мое мнение, и, видя, что я стесняюсь, правильно разгадал причину моего молчания… Я открыто сказал ему, что остаюсь при прежнем мнении: ни в каких мудрецов сионских я не верю, и все это взято из той же фантастической области, что «Satan demasque», «Le Diable au XIX Siecle» и прочая мистификация.

Лицо С. А. омрачилось.

«Вы находитесь прямо под дьявольским наваждением, — сказал он. Ведь самая большая хитрость сатаны заключается в том, чтобы заставить людей не только отрицать его влияние на дела мира сего, но и существование его. Что же вы скажете, если покажу вам, как везде появляется таинственный знак грядущего Антихриста, как везде ощущается близкое пришествие царствия его».

С.А. встал, и мы перешли в кабинет.

Нилус взял свою книгу и папку бумаг; притащил он из спальной небольшой сундук названный потом мною «Музеем Антихриста», и стал читать то из своей книги, то из материалов, приготовленных к будущему изданию. Читал он все, что могло выразить эсхатологическое ожидание современного христианства; тут были и сновидения митрополита Филарета, предсказания пр. Серафима Саровского и каких-то католических святых, цитаты из Энциклики Пия Х-го и отрывки из сочинений Ибсена, В.С. Соловьева, Д.С. Мережковского и пр. Читал он очень долго, затем перешел к вещественным доказательствам, открыв сундук. В неописуемом беспорядке перемешались в нем воротнички, галоши, домашняя утварь, значки различных технических школ, даже вензель императрицы Александры Федоровны и орден Почетного Легиона. На всех этих предметах ему мерещилась «печать Антихриста» в виде либо одного треугольника, либо двух скрещенных. Не говоря про галоши фирмы «Треугольника», но соединение стилизованных начальных букв «А» и «0», образующих вензель царствовавшей Императрицы, как и Пятиконечный Крест Почетного Легиона, отражались в его воспаленном воображении, как два скрещенных треугольника, являющихся, по его убеждению, знаком Антихриста и печатью Сионских Мудрецов.

Достаточно было, чтобы какая-нибудь вещь носила фабричное клеймо, вызывающее даже отдаленное представление о треугольнике, чтобы она попала в его музей.[22]

С возрастающим волнением и беспокойством, под влиянием мистического страха, С.А. Нилус объяснил, что знак «грядущего Сына Беззакония» уже осквернил всё, сияя в рисунках церковных облачений и даже в орнаментике на запрестольном образе новой Церкви в скиту.

Мне самому стало жутко. Было около полуночи. Взгляд, голос, сходные с рефлексами движения С.А. - все это создавало ощущение, что ходим мы на краю какой-то бездны, что еще немного и разум его *растворится в безумии* (выд. — дю Шайла)».[23]

Затем дю Шайла рассказывает, как в 1911 году, после выхода книги, Нилус обратился к восточным патриархам, к Святейшему Синоду и папе Римскому с посланием, требуя созыва Вселенского Собора для принятия согласованных мер для защиты христианства от грядущего Антихриста. Он же начал проповедовать монахам Оптиной пустыни, что в 1920 году явится Антихрист. В монастыре началась смута, вследствие которой ему велели навсегда покинуть монастырь.

Нет никакого сомнения, что в то время Нилус действительно верил во всемирный заговор. И все же, он иногда и сам был готов признать, что «Протоколы» являются подделкой. Однажды в 1909 году дю Шайла спросил, не думает ли он, что Рачковского могли ввести в заблуждение и что Нилус имеет дело с фальшивкой.

«Всем известно — ответил С.А. - мое любимое выражение у апостола Павла: «Сила Божия в немощи человеческой совершается». Положим, что «Протоколы» подложны. Не может ли Бог и через них раскрыть готовящееся беззаконие? Ведь пророчествовала же Валаамова ослица! Веры нашей ради Бог может превращать собачьи кости в чудотворные мощи; может Он и лжеца заставить возвещать правду…»[24]

Рассказ дю Шайла и М.Д. Кашкиной[25] можно сопоставить с биографией Нилуса, опубликованной в Югославии в 1936 году. Автор этой книги, князь Н.Д. Жевахов, был страстным почитателем Нилуса; в его глазах «Протоколы», бесспорно, были «произведением какого-то еврея, писавшего под диктовку дьявола, открывшего ему способы разрушения христианских государств и тайну, как завоевать мир».[26]

Знаменательно, что биографические данные, приведенные автором, почти полностью совпадают со сведениями дю Шайла. Более того, мы узнаем благодаря воспоминаниям Жевахова об одном намерении Нилуса, когда тот работал в монастырских архивах. Одним из трудов Нилуса было издание дневника отшельника, в котором, согласно Жевахову, чрезвычайно реалистично описывалась посмертная жизнь. Он рассказывал о юноше, который, будучи проклят матерью, был вознесен неизвестными силами в безвоздушное пространство над землей, где в течение сорока дней он жил как духи, смешавшись с ними и живя по их законам… Короче говоря, этот дневник представлял собой чрезвычайную ценность, подлинное руководство к достижению святости.[27]

Жевахов также рассказывал о последних годах жизни Нилуса, когда тот совершенно исчез из поля зрения дю Шайла и М.Д. Кашкиной и когда «Протоколы», изданные им, заполонили мир, о чем издатель не имел ни малейшего представления. Судя по всему, после того как он вынужден был покинуть Оптину пустынь, Нилус жил в поместьях у друзей. На протяжении шести лет после большевистского переворота, когда Россия сотрясалась революционными катаклизмами, гражданской войной, террором, контртеррором и голодом, Нилус с Озеровой жили где-то на юге России, в доме вместе с бывшим отшельником Серафимом, который служил в храме, постоянно переполненном беженцами… После нескольких лет странствий и двух коротких тюремных заключений в 1924 и 1927 годах Нилус умер в селе Крутец от сердечного приступа на 68 году жизни 14 января 1929 года.

Из Фрейенвальдских документов в Вейнеровской библиотеке в Лондоне мы знаем о судьбе некоторых людей, близких Нилусу. В рукописном письме одного из деятелей русского правого крыла, известного Маркова 2-го[28] говорилось, что Озерова была арестована во время массовых репрессий 1937 года и выслана на Колыму, где умерла от голода и холода на следующий год.[29] Сохранилась также довольно обширная корреспонденция сына Нилуса, вероятно от первой жены. Сергей Сергеевич Нилус, польский гражданин, предложил свои услуги нацистам, когда они в 1935 году готовили апелляцию против постановления суда в Берне. Письмо, которое он написал Альфреду Розенбергу в марте 1940 года, заслуживает того, чтобы его процитировать:

«Я — единственный сын человека, открывшего «Протоколы сионских мудрецов», Сергея Александровича Нилуса… Я не могу, не должен оставаться в стороне в то время, когда судьба всего арийского мира висит на волоске. Я верю, что победа фюрера, этого гениального человека, освободит мою бедную страну, и я считаю, что мог бы содействовать этому в какой угодно форме. После блестящей победы великой германской армии я… сделаю все, чтобы заслужить право принять активное участие в ликвидации еврейской отравы…»[30]

Кажется, вполне подходящий штрих, завершающий наше исследование о жизни Сергея Александровича Нилуса.

3

И Рачковский, и Нилус, несомненно, были втянуты в интригу против Филиппа; вполне вероятно, что они плели заговор, чтобы использовать «Протоколы» в общих интересах. Как предполагают многие исследователи «Протоколов», фальшивка была изготовлена с целью повлиять на царя и настроить его против Филиппа. Но это предположение малоправдоподобно. Филипп был мартинистом и знахарем, и, если «Протоколы» были сфабрикованы, чтобы помочь Нилусу в борьбе с Филиппом, в них должно содержаться хоть какое-то указание на то, что мартинизм или знахарство являются хотя бы частью еврейского заговора. Но «Протоколы» содержат все, кроме этого, — от банков и прессы до войн и метро. Одно дело использовать уже существующую фальшивку, а Рачковский, бесспорно, не очень стеснялся в выборе оружия, и совершенно другое дело сфабриковать целую книгу, которая не имеет абсолютно никакого отношения к сиюминутной задаче. Мог ли цинизм Рачковского зайти так далеко?

Следовательно, необходимо обратить внимание на любое свидетельство, говорящее что-либо о существовании «Протоколов» до 1902 года. Действительно, есть немало свидетельств, некоторые принадлежат русским белоэмигрантам, но не всем им можно верить. Вот письменное показание, данное под присягой, Филиппа Петровича Степанова, бывшего прокурора Московской Синодальной конторы, камергера и действительного статского советника, проживавшего в Старом Фуготе, в Югославии, от 17 апреля 1927 года. В нем говорится:

«В 1895 году мой сосед по имению Тульской губ. отставной майор Алексей Николаевич Сухотин передал мне рукописный экземпляр «Протоколов Сионских мудрецов». Он мне сказал, что одна его знакомая дама (не назвал мне ее), проживавшая в Париже, нашла их у своего приятеля (кажется из евреев), и, перед тем, чтобы покинуть Париж, тайно от него перевела их и привезла этот перевод, в одном экземпляре, в Россию и передала этот экземпляр ему — Сухотину.

Я сначала отпечатал его в ста экземплярах на хектографе, но это издание оказалось трудно читаемым и я решил напечатать его в какой-нибудь типографии без упоминания времени, города и типографии; сделать это мне помог Аркадий Ипполитович Келеповский, состоявший тогда чиновником особых поручений при В.К. Сергее Александровиче; он дал их напечатать Губернской Типографии; это было в 1897 году. С.А. Нилус перепечатал эти протоколы полностью в своем сочинении со своими комментариями».[31]

Кроме мимолетной ссылки на «приятеля (кажется из евреев)», приведенный документ, по существу, не расширяет наших знаний по этому вопросу; вероятно, Степанов пытался изложить факты, как он их запомнил по прошествии 30 лет. Однако существовало и даже, быть может, сохранилось доныне весьма серьезное свидетельство, подтверждающее его подлинность. Хотя мы не располагаем ни одним экземпляром изданной Степановым книги, во время Бернского суда в 1934 году гектографическая копия на нем фигурировала. В это время она находилась в собрании Пашуканиса в Библиотеке имени Ленина в Москве, и советские власти послали в Бернский суд фотокопию четырех страниц. На титульном листе дата не указана, но покойный Борис Николаевский,[32] внимательно ознакомившись с ними, был убежден, что это действительно гектографическая копия Степанова.[33] Она была сделана с рукописного русского текста, озаглавленного «Древние и современные протоколы встреч сионских мудрецов». К сожалению, в дальнейшем оказалось невозможным изучить весь текст — два года старательных поисков, предпринятых позже в Ленинской библиотеке, ничего не дали, даже следов рукописи найти не удалось. Однако в Вейнеровской библиотеке есть немецкий перевод тех отрывков, которые были посланы в Берн. Изучение их показало, что они практически идентичны тексту, позже изданному Нилусом и являющемуся основой для всех последующих изданий во всем мире.

Среди белоэмигрантов существовало твердое убеждение относительно той дамы, которая привезла русский рукописный вариант «Протоколов» и передала его Сухотину. Это была Юлиана (или, по-французски, Юстина) Глинка.[34] О ней тоже многое известно, и все свидетельства совпадают. Юлиана Дмитриевна Глинка (1844–1918) была дочерью русского дипломата, который завершил свою карьеру, будучи послом в Лиссабоне. Сама она была фрейлиной императрицы Марии Федоровны, принадлежа к высшему свету, прожила большую часть жизни в Петербурге, вращалась в кругу спиритов, группировавшихся вокруг мадам Блаватской,[35] и растратила все свое состояние, оказывая им материальную поддержку. Но существовала и другая, тайная сторона ее жизни. Находясь в Париже в 1881–1882 годах, она принимала участие в той игре, которую впоследствии так блистательно вел Рачковский, — выслеживание русских террористов в изгнании и выдача их местным властям. Генерал Оржеевский, который был заметной фигурой в тайной полиции и потом стал заместителем министра внутренних дел, знал Юлиану с детства. Но на самом деле она мало подходила для подобной работы, постоянно враждовала с русским послом и, наконец, была разоблачена левой газетой «Le Radical».

Судя по статье, опубликованной в газете «Новое время» от 7 апреля 1902 года, эта дама тогда же предприняла неудачную попытку заинтересовать «Протоколами» сотрудника этой газеты.

Существуют веские основания полагать, что Юлиана Глинка и Филипп Степанов действительно принимали участие в первой публикации «Протоколов».

Следует, наконец, разобраться с самим названием этой фальшивки. Вполне логично ожидать, чтобы в «Протоколах» загадочных правителей-заговорщиков называли «мудрецами еврейства» или «мудрецами Израиля». Но должна же существовать какая-то причина для столь абсурдного названия, как «сионские мудрецы», и такая причина, конечно, существует. Как мы знаем, I Сионистский конгресс в Базеле был расценен антисемитами как гигантский шаг к мировому господству. Бесчисленные издания «Протоколов» связывали этот документ с самим конгрессом; и вполне вероятно, что если конгресс и не послужил причиной фабрикации этой фальшивки, то по крайней мере дал ей название. Конгресс состоялся в 1897 году.[36]

Не подлежит сомнению, что «Протоколы» были сфабрикованы между 1894 и 1899-м, а точнее, между 1897 и 1899 годами. Страной, где они были сфабрикованы, бесспорно, была Франция, как об этом свидетельствуют многочисленные ссылки на французские события. Местом фабрикации, как можно предположить, был Париж, но в этом уточнении можно пойти и дальше: одна из копий книги Жоли в Национальной библиотеке испещрена заметками, которые удивительно совпадают с заимствованиями в «Протоколах». Таким образом, эта работа была проведена в то время, когда в суде рассматривалось дело Дрейфуса, между его арестом в 1894 году и оправданием в 1899-м, а возможно, как раз во время споров, которые буквально раскололи Францию.[37] И все же фабрикация фальшивки — дело рук кого-то из России или человека, принадлежащего к русскому правому политическому крылу. Можно ли в таком случае быть уверенным, что это было сделано по приказу главы охранки в Париже, зловещего Рачковского?

Как мы уже говорили, существуют довольно веские основания так считать, и тем не менее вопрос не так прост, как кажется. Политическим покровителем и начальником Рачковского был Сергей Витте, всемогущий министр финансов России, и враги Витте, естественно, становились врагами Рачковского. Несомненно, однако, что именно враги Витте приложили руку к «Протоколам». Когда Витте в 1892 году занял пост министра финансов, он поставил своей задачей продолжение миссии, начатой Петром Великим, а затем забытой его наследниками: он решил превратить отсталую Россию в современную державу, не уступающую странам Западной Европы. В течение десятилетия производство в стране стали, угля и чугуна возросло более чем вдвое; строительство железных дорог, которое в те времена было самым верным показателем индустриальной мощи, шло такими быстрыми темпами, которые были достигнуты только в Соединенных Штатах. Но быстрый экономический рост нанес серьезный удар по тем классам, чьи доходы были связаны с сельским хозяйством; в этих кругах Витте ненавидели. Кроме того, в 1898 году наступил серьезный экономический спад, который принес немалые потери даже тем, кто уже получил значительные выгоды от экономических достижений. На Витте оказывали сильное давление, добивались, чтобы он отказался от политики сдерживания инфляции, даже если это будет означать отказ от только что введенного золотого стандарта. Он сопротивлялся, что способствовало дальнейшему падению его популярности.

Возможно, «Протоколы» использовали в кампании против Витте. В них, например, утверждается, что спады и кризисы используются «мудрецами» как средство достижения контроля над денежным обращением и возбуждения недовольства среди пролетариата и, как мы уже отмечали, они также утверждают, что золотой стандарт приводит к банкротству любую страну, которая его устанавливает. Более того, если сравнить «Диалог в аду» с «Протоколами», то обнаруживается, что единственными экономическими и финансовыми рассуждениями, заимствованными из книги Жоли, являются именно те, которые можно приложить к особенностям развития России в период правления Витте. Намерения не вызывают сомнений: представить Витте как инструмент в руках «сионских мудрецов».

«Протоколы сионских мудрецов» — это не единственный образчик пропаганды, направленной одновременно против евреев и Витте. Существует еще более странный документ, который называется «Тайна еврейства».[38] На нем стоит дата — февраль 1895, он кажется первой неуклюжей попыткой фабрикации «Протоколов». «Тайна еврейства» выплыла на свет, когда по указанию министра внутренних дел Столыпина, в первый год нынешнего столетия, были открыты архивы полиции, чтобы засвидетельствовать подлинность «Протоколов». Это — неуклюжее описание какой-то воображаемой тайной религии, которую сначала проповедовали ессеи во времена Иисуса, а теперь разделяют неведомые правители еврейства. Но тут, как и в одном из «Протоколов», предупреждается, что тайное еврейское правительство в данный момент пытается превратить Россию из аграрной, полуфеодальной страны в современное государство с капиталистической экономикой и либеральной буржуазией.

«Испытанным боевым оружием масонства уже послужил на Западе новейший экономический фактор — капитализм, искусно захваченный в руки еврейством.

Естественно, возникло решение применить его и в России, где самодержавие опирается всецело на дворян-помещиков, тогда как детище капитала — буржуазия тяготеет, наоборот, к революционному либерализму».[39]

Как и «Протоколы», «Тайна еврейства» содержит нападки на нововведение Витте — золотой стандарт.

Из одного белоэмигрантского источника известно, что эта невероятная стряпня была переправлена все той же Юлианой Глинкой ее другу генералу Оржеевскому, который передал ее начальнику личной охраны императора генералу Черевину, а тот в свою очередь должен был передать ее царю, но не сделал этого. Несомненно, «Протоколы» тоже предназначались для прочтения царю, и на то была особая причина. По сравнению с суровым отцом, Александром III, Николай II был мягким, добродушным человеком, который в первые годы царствования выступал против всяческих преследований — даже евреев — и, кроме того, стремился к модернизации России и, возможно, даже к незначительной либерализации. Ультрареакционеры были весьма озабочены этим, желая во что бы то ни стало избавить царя от этих заблуждений, убеждая его, что евреи организовали гибельный заговор, стремясь подорвать основы русского общества и православия, и что избранным орудием для достижения этой цели является великий реформатор Витте.

Кто же, в конце концов, сфабриковал «Протоколы»? Борис Николаевский и Анри Роллан утверждали, что большая часть текста «Протоколов» могла принадлежать перу выдающегося физиолога и журналиста-международника, известного как Илья Цион в России и как Эли де Цион — во Франции.[40] Де Цион был непримиримым противником Витте, и многие отрывки из его политических статей действительно напоминают те части «Протоколов», которые прямо направлены против Витте и его политики. Однажды он даже напал на Витте с помощью метода, примененного в «Протоколах», то есть использовал забытую французскую сатиру на давно умершего государственного деятеля, заменив в ней имена. Кроме того, будучи русским изгнанником, он жил в Париже, входя в кружок, группировавшийся вокруг Жюльетт Адам, близкой подруги Юлианы Глинки. Но все же необходимо сделать важную оговорку: если де Цион действительно сфабриковал фальшивку, то отнюдь не «Протоколы», которые мы знаем сегодня.

Немыслимо, чтобы серьезный человек такого интеллектуального уровня, как Цион, мог опуститься до написания грубой антисемитской фальшивки. Кроме того, будучи еврейского происхождения, он принял христианство и никогда не нападал на евреев. В своей книге «Современная Россия» (1892)[41] Илья Цион продемонстрировал глубокую симпатию к российским евреям, подвергавшимся преследованиям властей, требовал предоставления им равных прав и возможностей, яростно нападал на антисемитских пропагандистов и подстрекателей еврейских погромов. Если де Цион на самом деле причастен к фабрикации документов, известных под названием «Протоколы сионских мудрецов», тогда, значит, кто-то воспользовался его сочинением, переработав его и заменив русского министра финансов «мудрецами Сиона».

Здесь явно не обошлось без Рачковского, так как в 1897 году он и его люди по приказу Витте взломали виллу де Циона в Швейцарии в Территете и унесли многие бумаги. Они искали материалы, направленные против Витте, и, возможно, обнаружили там вариацию на тему книги Жоли. Остается загадкой, как Рачковский, преданный слуга Витте, мог распространять документ, который даже в переработанном виде все еще таил серьезную опасность для его покровителя. Не входило ли в его намерения приписать всю книгу де Циону? Такой шаг послужил бы сразу двум целям: антисемиты могли заявить, что всемирный еврейский заговор разоблачен евреем по происхождению, а де Цион будет морально уничтожен и какое-то время не сможет защитить себя от обвинений. А если вспомнить, что в России де Цион назывался просто Цион, то название «Протоколы сионских мудрецов» начинает звучать как зловещая шутка-розыгрыш. Все это — вполне в стиле Рачковского.

Во всяком случае, вполне вероятна гипотеза: сатира Жоли на Наполеона III была переделана де Ционом в сатиру на Витте, которая затем, под руководством Рачковского, подверглась переработке, став в конце концов «Протоколами сионских мудрецов».

Но все же завеса таинственности остается, и непохоже, что скоро она будет сорвана. В архивах охранки, хранящихся ныне в Гуверовском институте и Стэнфордском университете, нет ничего; личный архив Рачковского в Париже (ныне исчезнувший) также ничего не сохранил: Борис Николаевский просматривал его в 1930 году. Архивы де Циона, которые хранила его вдова в Париже до начала второй мировой войны, исчезли. Загадочна и «Тайна еврейства», пристальное изучение которой вряд ли позволяет приписать авторство де Циону или Рачковскому. И все это можно объяснить лишь одним — преследуемый в течение нескольких дней агентами в 1890-е годы, Цион все уничтожил.

Что касается ранних изданий «Протоколов», то сравнение с гектографическими фрагментами, находящимися в Вейнеровской библиотеке, показывает, что вариант Нилуса является наиболее близким к первоисточнику, хотя он и не был первой публикацией. Сергей Нилус на самом деле является ключевой фигурой, давшей жизнь фальшивке. Каким образом она попала к нему в руки, остается неизвестным, как и многое другое. Сам он в предисловии к изданию 1917 года говорит, что копию «Протоколов» передал ему Сухотин в 1901 году, в то время как в письме сына Филиппа Степанова, которое хранится в собрании Фрейенвальда в Вейнеровской библиотеке, говорится, что там ошибочно назван Степанов. Во всяком случае, достоверно известно, что в 1901 году Нилус жил в непосредственной близости от поместий Сухотина, Степанова и Глинки. Как мы уже говорили, существуют веские основания считать, что Рачковский либо лично встречался с Нилусом, либо имел непосредственное отношение к копии «Протоколов», принадлежавшей Нилусу.

Пытаясь разгадать тайну первоисточника «Протоколов», исследователь вновь и вновь встречается с двусмысленностями, разночтениями, загадками. Не следует относиться к ним слишком серьезно. Нам важно было лишь более пристально всмотреться в тот странный исчезнувший мир, который дал жизнь этой фальшивке «Протоколам», — мир агентов охранки и псевдомистиков, который процветал в самой сердцевине разлагавшегося царского режима.

Уникальное значение «Протоколов» заключается в том огромном влиянии, которое они впоследствии — хотя это невероятно, но неоспоримо — оказали на всю историю XX столетия.