"Стрелы Перуна" - читать интересную книгу автора (Пономарев Станислав Александрович)

Глава седьмая Трон Кендар-кагана

В этот полуденный час карнаи[64] голосили дольше обычного и чаще срывались на хриплые тона: наверное, от сырой погоды. Дождя не было, но воздух ощутимо насытился весенней влагой. В Итиль-келе остро пахло свежей водой, рыбой, навозом и размякшей глиной. Так терпко и сладко глина пахнет только весной, когда еще нет травы и почва наполовину промерзшая.

Зимой зрелищ у кочевников мало. Пастухи о стадах думают, чтобы волки овец не задрали, джута[65] боятся табунщики, который валит животных быстрее и вернее любых волков, страшатся ханов, ибо они безжалостнее и волков, и джута, вместе взятых...

В Итиль-келе разбросаны тысячи глинобитных юрт — зимних жилищ хазар разного сословия. У ханов юрты просторные, изнутри коврами устелены; у бедноты — убогие тесные мазанки, готовые рухнуть от хорошего порыва ветра. Ханы живут на западном берегу реки Итиля вместе с каганами, беднота — на восточном, рядом с базарами и тревогой, ибо с этой стороны столица Хазарии постоянно подвергается набегам враждебных тюрков-огузов.

Некоторые, самые богатые ханы-эльтеберы в шатрах живут. Шатры китайским или согдийским шелком покрыты, а вокруг — частокол и неусыпная стража, чтобы голодные соплеменники не лезли в гости к дастархану богатого.

Здесь же, на западном берегу, послы из других стран поселились и тарпаны — кагановы военачальники. Великий Шад-Хазар Наран-Итиль на острове посредине реки расположился. Вон его дворец с высокими белыми стенами, на которых днем и ночью воины бодрствуют. К дворцу Великого с обоих берегов мосты проложены. С западного — каменный, прочный; с восточного — деревянный, наплывной: его можно мгновенно разрушить или сжечь...

Справедливость в Итиль-келе стерегут девять судей: трое — для иудеев, трое — для мусульман, двое судят людей христианской веры и только один показывает волю Тенгри-хана язычникам. Язычников в Хазарии в три раза больше, чем всех остальных людей. Но... какие же это люди — кара-будуны? Так, навоз под ногами детей Моисея, Мухаммеда и Иисуса Христа! Но великий каган Шад-Хазар Наран-Итиль справедлив и законами всех наделил. Девять главных судий рассылают своих подчиненных по всем землям и городам огромного каганата в той же пропорции: три, три, два, один.

Все судьи по воле Великого подчинены кендар-кагану. Если Шад-Хазар Наран-Итиль — носитель и опора учения Моисея, то кендар-каган защищает сразу все веры, витающие в воображении кочевников. Иначе ему нельзя быть покровителем справедливости — народ перестанет ему верить.

Должность кендар-кагана выборная. Нынешний завоевал ее в словесном споре со многими соперниками. А среди них были мудрейшие из мудрых. Соискатели слыли знатоками обычаев и законов всех народов и племен многоликого Хазарского каганата. Азиз-хан победил всех.

Тогда на базарной площади, при огромном скоплении народа, девять судей пронесли нового кендар-кагана на руках до золотого трона. Трон этот от других отличался некоторым своеобразием. Он походил на обыкновенный квадратный столб высотой в пять локтей, спинки и подлокотников не было. Трон был так узок, что, задумавшись или заснув от скуки, с него запросто можно было свалиться и напороться на мечи, врытые перед троном остриями вверх: по три с каждой стороны. Иноземцы дивились невиданному седалищу, изумленно цокали языками. Но справедливость тем и могуча, что ставит избранников в такие условия, когда, судя других, он бы сам не дремал и постоянно помнил о бренности всего земного!

Говорят, прежний кендар-каган трижды падал с трона и жив оставался: прыгал хорошо — успевал ногой оттолкнуться. Однако это не превратилось в пагубную для народа привычку. В четвертый раз нога соскользнула, и верховный судья вмиг стал похож на муху, наколотую на острие булавки. Народ смеялся. Над неудачниками всегда смеются, и громче всех над теми, кто выше всех сидел и от которого судьба каждого так или иначе зависела...

При посвящении Азизу надели на шею, как тяжкое бремя, пудовую золотую цепь, заняли руки золотой короной и жезлом: это для того, чтобы без излишней волокиты дело исполнял и не куражился над людьми (не больно-то долго усидишь на узком троне, когда на тебе понавешано более полутора пудов, пусть даже золота и самоцветов). Девять судей образовали перед троном Высшей Справедливости живую лестницу из своих тел. Народ с любопытством наблюдал, как его избранник вознесет на трон знаки всеобщего доверия. И тут Азиз-хан доказал, что, кроме мудрости, он обладает крепким телом и отлично развитым чувством равновесия...

Летко Волчий Хвост, увидев церемонию высокого хазарского суда, изумился беззаботности базарных стражников, столь бессовестно обворовывающих своего владыку. Но искушенный в интригах русский посол сообразил, что мудрость «богу — богово, а лисе — куропатка!» родилась на хазарском базаре, а потом уж в несколько измененном виде разошлась по всему свету...

Сегодня по особому реву карнаев народ сообразил, что предстоит суд с участием самого кендар-кагана, и густо повалил на главную базарную площадь. Лавки мгновенно закрылись. Все знали: предстоит зрелище, лицезреть которое можно только раз или два в жизни, если ты не живешь постоянно в Итиль-келе. Кендар-каган Азиз по пустякам простому народу не показывался. Мудрость, которую верховный судья изрекал с высоты золотого трона, новым ослепительным лучом божественного света озаряла самого великого царя, ибо только от его имени все великое и чудесное свершалось на Хазарской земле.

Понятно, что прибегать к суду мудрейшего никто не стал бы по пустому делу: например, спорить о пропаже козы или бурдюка с вином...

В обычные дни золотой столп пустым стоял в глубине огромного шатра, изукрашенного магическими надписями и знаками иудеев, мусульман, христиан и огнепоклонников. Перед входом за длинным столом ежедневно восседали те самые девять судей. К ним мог подойти любой человек и разрешить любое дело, даже о пропаже козы. Уличенный в неправде тут же и наказывался: одного в неволю продадут для оплаты судебных издержек; другого, разложив на колоде, так отпотчуют бичами, что несчастный потом почесывается всю жизнь до гроба; третьему равнодушный палач-катила привычно ссекает голову.

Сказать, что перед судьями в драку толпились страждущие справедливости, — значит отвернуться от истины. Но толпа у шатра собиралась все-таки, и немалая. Однако эти люди жаждали не справедливости, а зрелища: за определенную мзду их впускали в шатер, и они жадно разглядывали седалище для кендар-кагана и пальцами пробовали остроту клинков...

Летко Волчий Хвост вместе с Киршей и Ставром тоже приходил сюда. Руссы дивились, а Кирша даже сказал:

— Не хотел бы яз быть на месте того хакана. Опаско все ж. Н-да-а!

— А яз бы согласился, — ответил беспечный великан Ставр. — Небось немало злата отваливают энтому кендырю?

— Попросись, мож возьмут, — пошутил Летко. — Ты у нас парень рисковый... Вот ежели бы только ума малость...

Ставр очень обиделся на своего начальника за эти слова: не разговаривал с ним и сторонился три дня...

Карнаи продолжали хрипло реветь, смущая народ. Кольцо чернобородых свирепых тургудов копьями сдерживало натиск любопытных. Судей и стола около входа в шатер сегодня не было.

Жрецы Тенгри-хана развели круг дымных костров из благовонного сандалового дерева.

— Сейчас шатер распадется, — заявил знаток из толпы: он уже десять раз за свои шестьдесят лет видел чудо судебной церемонии с участием четырех кендар-каганов. Сегодня ему предстояло увидеть пятого.

— Когда же Справедливейший приедет? — спрашивали знатока несведующие.

— Зачем приедет? Он не приедет, его боги принесут!

— О-о! Велик аллах!

— Он сын адоная!

— Тенгри-хан любит Мудрейшего!

— Спаси и вразуми его, Христос!

— Все боги Хазарии берегут нашего кендар-кагана Азиза и через него говорят устами величайшей справедливости!

Чуть поодаль от шатра, в кольце исполинов-воинов, стояло возвышение для почетных гостей. Среди послов иноземных держав были здесь и правоведы. Один из них, благочестивый старик в огромной чалме, смотрел на волнение толпы презрительно:

— Велик аллах, а Мухаммед — пророк его! Только Коран может судить строго и справедливо, ибо сунны его — воля самого аллаха мудрейшего и всемогущего! Разве может показать правду кендар-каган... Справедливейший, — это слово старик произнес с усмешкой, — если судит он по воле грязных огнепоклонников?!

— Тиш-ше, почтеннейший, — прошептал его сосед, тоже мусульманин. — Если тебя услышат слуги кендар-кагана, ты сразу же потеряешь чалму. Но одной чалмы им мало, поэтому ее отберут вместе с головой... Видишь шест в центре базара? Это — подставка для голов дерзновенных. К тому же судить сегодня будут мусульман, и поверь мне — суд будет справедливым, хотя и без Корана.

Летко Волчий Хвост сидел рядом с Махмудом, доверенным лицом арабского богача Хаджи-Хасана. Многие смотрели на него с завистью — такая честь для уруса! Но, узнав, что этот урус — посол кагана Святослава, умолкали, опасаясь беды. Многие приветствовали Летку поклонами, ибо за полгода он приобрел в Итиль-келе множество знакомых и друзей. Русс учтиво отвечал на все приветствия.

Неподалеку в толпе стоял Харуков соглядатай Умаш, надоевший Летке хуже пареной репы. Русский посол подумывал даже избавиться от назойливого хазарина с помощью доноса кагану-беки. Иной раз ему хотелось добрым ударом кинжала самому спровадить приторно-слащавого слугу Харук-хана куда-нибудь поближе к небу. Но почему-то по-собачьи преданный взгляд Умаша всегда останавливал русса.

— Кто это так смотрит на нас, Ашин Летко? — спросил проницательный Махмуд. — Может быть, ты ему должен мешок золота и он ждет расчета?

— Кто, спрашиваешь? — засмеялся Летко. — Приятель. Жить без меня не может!..

В это время полы шатра упали все враз, и народ увидел на золотом троне человека в сверкающем одеянии. Над площадью на мгновение повисла изумленная тишина, и так же мгновенно она взорвалась ужасающим приветственным ревом.

— Как он тут очутился? — спросил ошарашенный Летко. — Не ночью же в шатер пришел? Он околел бы тут от холода!

— Конечно, не ночью. Под шатром ход есть, — небрежно ответил Махмуд.

Толпа продолжала изливаться приветственным гулом.

Карнаи смолкли. Кендар-каган поднял правую руку с золотым жезлом. Над площадью повисла тишина.

— Слушайте, жители светоносного Итиль-кела — центра Вселенной! Слушайте, смотрите и запоминайте! — возвестили громогласные глашатаи.

Толпа зачарованно молчала.

— Вы увидите и услышите, как Оплот Справедливости рассудит самый запутанный спор, какого с рождения не знали люди! Великий Сулейман Ибн-Дауд не смог бы разрешить этого спора! Слушайте, смотрите и внимайте! И слово Мудрости пронесите по всему свету!

Кендар-каган неподвижно, как золотой истукан, сидел на вершине трона-столпа, и Летко усомнился: уж человек ли это на самом деле? Девять судей кагана стояли на широком постаменте, у подножия трона. Рядом с ними распростерлись ниц два человека: один — в рваной одежде странника, другой — в добротном расписном архалуке.

Когда глашатаи прекратили словоизлияния, все девять судей одновременно поднесли к глазам свитки пергамента и стали согласованным хором излагать суть дела:

— Жил в Итиль-келе достойный купец Анвар Ибн-Хафиз. Он был правоверный мусульманин и помогал обездоленным. Анвар Ибн-Хафиз давно потерял жену и жил с малолетним сыном. Отец искал товарища любимому отпрыску и взял в свой дом сироту, которого подобрал на базаре, издыхающего от голода. Почтеннейшего привлекло в бродяге то, что он, как отражение в воде, походил на его сына. Анвар Ибн-Хафиз отдал обоих учиться в медресе[66], а потом привлек к своему ремеслу. Сын и пасынок выросли одинаково умными, почтительными и храбрыми. Судьба их была схожа, как и их лица. В одной из битв, когда разбойники напали на караван, они оба храбро рубились с карапшиками, и разбойники бежали, отбиваясь стрелами. В этой битве один из них получил рану в лицо и... другой сделал себе такую же рану сам. Он объяснил это тем, что хотел испытать ту же муку, что и его названный брат... Вы, знавшие их, всегда поражались великому сходству, какое Даровали им боги. Посмотри на них, о Справедливейший! Оба они перед тобой!

Судьи приказали истцам встать лицом к трону. Те проворно вскочили на ноги.

Кендар-каган кивнул головой.

— Повернитесь к народу! — сразу же распорядились судьи.

Оба встали лицом к толпе.

Они были одного роста, с единым цветом глаз и волос и походили друг на друга, как два яйца одной курицы.

— Бывает же. — Летко покачал головой.

— Я знаю обоих, — сказал Махмуд. — Но клянусь аллахом, не смог бы угадать, кто из них сын славного Анвара, а кто пасынок!..

Кендар-каган поднял и опустил жезл. Судьи продолжили повествование:

— Девять лун тому назад один из двух помощников Анвара Ибн-Хафиза уехал с караваном в Самарканд, а когда вернулся, узнал, что хозяин умер, мир праху его!

Все судьи принесли краткие молитвы своим богам, а кендар-каган на мгновение прикрыл глаза ладонью в знак печали. Толпа и гости прошелестели молитвами — каждый на свой лад.

Исполнил религиозный обряд и Летко Волчий Хвост.

— И вот один из двоих, — продолжили судьи, — захватил все богатства покойного Анвара Ибн-Хафиза, утверждая, что он его единственный сын и наследник. Другой стал оспаривать это право. Сейчас они оба бранятся, обвиняя один другого в воровстве. Кто из них сын, а кто пасынок, знают только боги. Но боги указали на трон Справедливейшего. — Судьи все разом простерли руки к кендар-кагану.

— О-о, Кладезь Мудрости! Только ты можешь узнать правду и сказать, кто из них истинный сын почившего Анвара Ибн-Хафиза и настоящий наследник его богатства! Только ты, о Справедливейший, можешь назвать мошенника, достойного жестокой казни! — Судьи встали на колени и замолчали.

— Отвечайте! — раздался громовой голос с трона. — Перед лицом высшей справедливости назовитесь, кто из вас единственный и законный сын Анвара Ибн-Хафиза?!

Не только Летко Волчий Хвост вздрогнул: голос кагана, казалось, отскочил эхом даже от дальних крепостных стен.

— Што это? — обернулся русс к Махмуду.

— Устройство нехитрое, — усмехнулся араб. — Видишь, столбы перед троном? Они пустые внутри, а внизу спрятан медный короб с трубами. Трубы смотрят в разные стороны.

— И только-то...

Между тем оба истца встали во весь рост и заявили каждый, что именно он является законным наследником почившего отца, а его собеседник не более чем сын синего осла.

Кендар-каган с высоты своего трона молча взирал на них. Оба поняли этот знак как поощрение к спору.

— Этот сын презренного ишака, подобранный в навозе, хочет отобрать у меня богатство, принадлежавшее мне по праву. Я Сантал Ибн-Анвар, сын моего почтенного отца, обвиняю его...

— Это я Сантал! — крикнул бедно одетый соискатель правды. — Пока я ездил в Самарканд, ты коварством захватил мой дом и хочешь отнять мою невесту, луноокую Альгуль!

— Альгуль стала моей женой и не тебе, бродяге...

— Замолчите оба! — громыхнуло с трона. — Кто из вас был ранен в бою, а кто сделал себе такую же рану сам? Отвечайте!

Спорщики разинули рты, не сразу осмыслив существо вопроса. Потом бедно одетый соискатель заявил твердо:

— В бою был ранен я, а он...

— Нет! Это я был ранен в бою! — взвизгнул богато одетый истец.

— А я клянусь аллахом...

— Замолчите! — осадил их тот же громовой голос. — Пусть скажет Альгуль, кто из двоих истинный сын Анвара Ибн-Хафиза.

Рядом с близнецами возникла прекрасная гурия, и толпа одобрительно загудела, оценив несравненную красоту молодой женщины. Та не смутилась от всеобщего внимания: смело глядела на Справедливейшего.

— Говори, женщина! — приказал кендар-каган. Альгуль зыркнула огромными глазами на одного, на другого близнеца, соображая что-то про себя, потом ответила:

— О-о, Венец Справедливости! Я не знаю.

Толпа поперхнулась на мгновение и разразилась таким оглушающим хохотом, что с купола ближайшей мечети в разные стороны ринулись стаи ошарашенных голубей. Даже невозмутимые тургуды, окружавшие трон, все сразу, как по команде, беззвучно оскалили зубы.

— Отойди в сторону, глупая женщина! — прогремел верховный судья.

— Не такая уж она глупая! — крикнули из толпы. — В холодную ночь приятнее накрыться двумя одеялами!

Толпа вновь разразилась смехом и шутками.

— Хочет сразу двух коров доить!

— Что-то не похожи они на коров! А с быков молока не выдоишь!

— С быков больше получишь! Они золотым молоком доятся...

— Кхм! — раздалось сверху, и на площади сразу воцарилась настороженная тишина.

— Боги сказали мне правду, — заговорил кендар-каган. — Я мог бы тотчас назвать обманщика! Но я хочу, чтобы все видели и знали волю богов... Пойдите и принесите на суд кость из груди почившего Анвара Ибн-Хафиза...

Толпа зароптала: тревожить покойника запрещают все веры, и святотатства не имеет права разрешить даже великий каган Шад-Хазар Наран-Итиль!

— Так велели все боги, которым поклоняются хазары! — прогремело с трона справедливости.

Толпа сразу успокоилась: раз боги велели, ничего не поделаешь.

— Великая справедливость ждет! — сказал кендар-каган. — И пусть прах почтенного Анвара Ибн-Хафиза будет потревожен в присутствии девяти свидетелей и всех судей. Народ должен знать: здесь вершится суд, беспристрастнее которого нет во всей вселенной!

Судьи и свидетели ушли. Истцы понуро стояли на коленях. Альгуль смотрела на них и весело улыбалась. Проказница думала, что как бы ни обернулось дело, она-то уж внакладе не останется. Неправду сказала блудница: отлично знала Альгуль, кто есть кто на этом суде. Кендар-каган, скосив глаза, пристально наблюдал за луноокой гурией.

— Што ж он делать хочет, коль за костьми послал? — спросил Летко Махмуда.

— Я в недоумении. Подождем. Узнаем скоро... Мансур! — позвал он своего слугу. — Дай нам по пиале кумыса.

Тот с готовностью наполнил пенящимся перебродившим кобыльим молоком две фарфоровые китайские чаши.

— Угощайся, Ашин Летко! Это напиток богатуров!..

Летко выпил, поблагодарил и спросил вполголоса:

— Махмуд, яз все хотел спросить тебя, что с Хаса-ном? Сказывают, он в Бухаре. А мои люди передали, што он там и не был вовсе. Послание и дары великого князя Святослава эмиру ты передал. Ты и ответ привез.

— О-о! — Араб хитро прищурился. — Ты вездесущ. — Потом наклонился к самому уху русса и прошептал: — Хаджи-Хасан далеко. Великий человек великое поручение исполняет. Ты должен знать об этом.

— А-а, послание Итиль-хана в Андалусию повез...

— Тс-с! — прижал палец к губам Махмуд.

— Несут! Несут! — раздались крики.

Толпа всколыхнулась. Все как один смотрели в сторону мусульманского кладбища. Оттуда показалась группа посланных. Они шествовали цепочкой. Передний нес на вытянутых руках изогнутую кость.

— Ребро из груди вынули, — догадался Летко.

Судьи и свидетели ступили на возвышение и каждый — один за другим — поклялся перед кендар-каганом и народом именами своих богов, что поручение суда исполнено в точности.

— А теперь, — возвестил медный голос, — я хочу, чтобы сын и пасынок дали по капле своей крови праху Анвара Ибн-Хафиза!

Истцы обнажили каждый левую руку. К ним подошел богатур-бий — судебный исполнитель. Сначала он надрезал руку бедно одетого истца и подставил кость умершего под капли крови испытуемого.

— Говори! — раздалось с помоста.

— О Справедливейший! — ответил богатур-бий. — Кость Анвара Ибн-Хафиза впитала в себя кровь этого оборванца.

Толпа, ничего не понимая, молчала завороженно.

— Теперь испытай другого!

Богатур-бий подошел к богато одетому соискателю наследства. Тот вздрогнул, побледнел, но, не помешкав и мгновения, протянул обнаженную руку. То же испытание было проведено и с ним.

— Говори! — Голос кендар-кагана зазвенел.

— Кровь скатилась с праха почтенного Анвара Ибн-Хафиза!

— Боги показали правду! — отрубил Справедливейший и пояснил: — Кость приняла родную кровь, а чужая кровь отвергнута с негодованием! Анвар Ибн-Хафиз из гроба уличает лжеца и вора!

— Пощади, о Услада Мудрости! — возопил преступник. — Пощади-и-и! — Ив полнейшей тишине было слышно, как гулко стукнулись его колени о деревянный помост.

— Мой приговор давно готов! И я мог огласить его. Но боги хотят, чтобы волю свою огласил весь народ хазарский!

— Смерть! — раздался одинокий голос.

И в следующее мгновение вся толпа громогласно приговорила:

— Смерть!!!

Тургуды подхватили обмякшее тело и поволокли его на возвышение, где, подбоченясь, стоял палач в широкой красной рубахе и с огромным кривым мечом в волосатых руках...

— Ах ты, коварный обманщик! — вопила прекрасная Альгуль. — Ты обманом завлек меня в чужой дом! Ты опозорил меня! Что мне теперь делать?! Я не хочу жить!

— Я исполню твою просьбу! — услышал ее кендар-каган. — Ты умрешь, женщина, вместе с ним!

— Ох-х! — опешила Альгуль. — Я не хочу! О Справедливейший! Я жертва обмана! Я не знала!! Поща-ди-и!  О-о-о,  Вели-и-икий!!!

— Нет тебе пощады! Ибо то, что знает аллах, не может знать женщина... Но то, что знает шайтан, женщина знает наверняка! Ты выдала себя беспечным весельем, когда твоему мужу грозило испытание! Ты обругала своего мужа, приговоренного к смерти. Для всех он преступник, но для тебя — господин по воле аллаха. Эй! Богатур-катила[67], исполни волю истинной справедливости!..

Кони ступали шагом. Махмуд был задумчив и, казалось, звуки приветствий не долетали до него. Летко Волчий Хвост тоже молчал...

А вокруг ликовали люди, прославляя мудрость справедливейшего кендар-кагана Азиза. Никто на свете не смог бы разрешить столь мудро и просто такой неразрешимый спор. А разве не праведно поступил он с коварной обманщицей? Пусть трепещут неверные жены! Боги все видят!

Теперь обросшая былью и небылью молва об этом удивительном суде полетит по всем торговым караванным путям, промчится по волнам многих морей и достигнет самых отдаленных уголков земли, куда доходят купцы и путешественники.

— Даже без прикрас, которыми народ так любит сдобрять деяния великих, этот суд останется на века, как самый изумительный и справедливый, — задумчиво сказал Махмуд.

— Да-а? — очнулся Летко Волчий Хвост. — Это верно, козары судят скоро. Чуть што — и голова с плеч!