"Монополия на чудеса" - читать интересную книгу автора (Силин Влад)ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. ИНТЕРЛЮДИЯПриносить счастье оказалось легко. Я носился по городу, благодетельствуя всех и вся. Щенок, гоняющийся за своим хвостом, не натворит столько безобразий, сколько я. Напоследок, порядком вымотавшись, я свернул к первой городской больнице. Матрик говорил, будто сюда положили Лизу. Интересно, почему не на Пароходную?.. На Пароходной же дурка! Хотя нет, самоубийц в психушку не кладут. Им даже диагноз выписывают нейтральный: гастрит, бронхит – чтобы жизнь не ломать. Мало ли чего человек в петлю полез. В самом радужном настроении я двинулся в регистратуру. Там тетка, похожая на старого заматерелого бульдога, ворошила карточки. – Здрасте, – неловко кивнул я. – Здравствуйте. Теткины глаза сузились. Она кашлянула, дернула себя за мочку уха и прищелкнула языком. Больная, что ли? – Я, собственно… – слова давались через силу, так, словно я делал что-то постыдное. – Сегодня к вам привезли… ну, знаете?.. Лиза Матрасова… Бульдожиха перелистала карточку. Мертвенный золотой свет больницы превращал женщину в загробного духа. Так вот откуда пошло выражение «тот свет»! И как тут люди выздоравливают вообще?! – Родственница? – меланхолично поинтересовалась бульдожиха. – Нет. – А кто? Мне захотелось дать ей пинка. Ну какая к дэвам разница?! Ну, друг я ей… хотя и другом-то назвать сложно. Я же ее впервые сегодня увидел. – Это психосоматика, – казенным тоном сообщила бульдожиха. – В первые дни посещения нежелательны. – И вновь уткнулась в свои бумажки. Я потоптался у барьера, отделяющего мир мертвых от мира живых, и побрел прочь. Ну ее к дэвам, в конце-то концов! Вот обидно: такая силища, хочется творить добро, а сделать ничего не могу. Похолодало. На ночь «летнее» заклинание в больничном парке выключали – из экономии, наверное. Я шел, а пожухлые листья карамельными сугробами валились под ноги. За деревьями мелькали огоньки фонарей, квадраты окон. Кажется, я сбился с пути… В чернильном небе зажглись звезды. Лучи прожекторов разрезали мрак между стволами кленов, и от этого больничный неуют сгустился, стал злым и колючим. Где же ворота? Не может ведь парк длиться вечно. Я свернул к первому попавшемуся зданию; фонарь высветил табличку на каменном боку: травматологическая. Ага. Сейчас бы планчик отыскать, свериться… Белый щит сверкал снегами Килиманджаро. На скамейке под ним кто-то сидел – в пижаме и голубой болоньевой куртке. – Помогите, пожалуйста, – еще издали крикнул я. – Я хочу отсюда выбраться!.. – Правда?! Я тоже! Сердце трепыхнулось в груди, чтобы тут же сорваться в галоп. Золотистые колечки волос, заострившиеся черты лица, обветренные губы – девушка смотрела грустно и чуть насмешливо. – Светка, ты?! – Здравствуй, Лешик. Вчера, в «Лесном коте» она выглядела иначе. Неприступней? Заносчивей? Передо мной сидела усталая измученная девчонка, не знавшая, на что надеяться и от кого ждать помощи. Почти как я. – Сильно поранилась? – спросил я, присаживаясь рядом. – Ну, там, в «Коте»?.. Она мотнула головой: – Не очень. Связки расколошматила и бедро. Если бы не придурок-спасатель, я бы сама дошла. – Ты сумасшедшая! То есть извини… я не то… – Да нет, все правильно. Я сумасшедшая, и этим горжусь! – Она с вызовом посмотрела на меня. – Но без страховки… зачем?! – Так. Одному человеку хотела доказать. Вот и все, Брави. Спроси еще «какому человеку?», если совсем дурак. Несколько дней назад я был манаром… Я точно знаю, что Светка – не моя судьба. Вот только что мне сейчас до этого знания?! Я ведь больше не манар, могу ошибаться, как обычные люди. – Свет… Я за тобой пришел. – Правда?! – Уличные фонари фейерверками вспыхнули в ее глазах. – Мы сбежим?! А как? – Да как угодно. Через забор, например. – Я чувствовал, что Светка и сама может убраться из больницы в любой момент. Просто ей некуда идти. Или незачем. – А если ты… ну, нога болит, тогда через проходную. – Леш, я же в больничном! Меня застукают. Я заговорщицки подмигнул дзайане: – Мы одеждой поменяемся. Там контроль нестрогий, проскочишь. А я – через забор. – Чаровато! Ты молодец, Лешик! – Она оглянулась на светящиеся окна корпуса. За стеклянными дверями маячила грузная фигура – санитар, наверное. – Где переодеваться будем? – стараясь скрыть дрожь в голосе, спросил я. – Пойдем, покажу. Тут дровяной сарай рядом. Только не навернись, лужи всюду, грязно. Ночную темноту пронизывали струи тревожных больничных запахов. Я их знаю по названиям кабинетов: вот зубоврачебным пахнуло, а вот хирургическим. Когда мне после неудачного хоккейного матча коленку штопали, нанюхался. А вот этот не узнаю… Наверное, больные ощущают его единственный раз в жизни. Мелькнули в темноте яркие точки – огоньки сигарет. Девушка прижалась ко мне, затаив дыхание. Прядь волос защекотала висок. – Слушай… – давясь от неловкости, спросил я. – А тогда… в «Коте»… страшно было? – Ужасно! А хуже всего, что ты сбежал. – Я больше не сбегу. Клянусь! Переодевались мы возле забора, спина к спине. Больницу когда-то выстроили на холме, и парк возвышался над улицей. За решеткой прогуливались поздние прохожие. Стоило им поднять взгляд – и мы были бы как на ладони. Но я никогда не встречал ночных прохожих, что смотрят вверх. Я стащил джинсы, протянул за спину: – Держи. В ответ в руку мне ткнулась теплая ткань. Пижамные штаны. Мне они малы будут. Хотя… Света хихикнула: – Я в твоих словно в мешке. Чарово! Встречаемся через дорогу, да? – Ага, у хозтоваров. Они мне действительно малы. А кроссовки в темноте зашнуровывать – вообще мучение. «Брось ты! – сказал я себе. – Это же приключение. Светка, вон, без страховки «Кота» прошла. Чего ныть-то?!» – Все, готово. Ну как я? Больше всего она напоминала отощавшего медвежонка. Или пуделя. Какая уж тут романтика… Но вот Светка улыбнулась и вновь стала недосягаемой и желанной. – Ну-у… ничего. – Ничего? Ой, Брави, гений комплимента! Когда ж ты исправишься? Зашуршали листья: девушка отправилась к проходной. Я же подошел к забору, взялся за прутья. Из-за деревьев вновь пахнуло «последним» запахом. Ржавый металл выстуживал ладони до костей, царапая кожу заусеницами. Здесь по забору вряд ли вскарабкаешься. Чугунные двухметровые пики заканчиваются зазубренными остриями. Бр-р-р… Наденешься, останешься – хорошо больница рядом, помогут. А днем бы с легкостью перемахнул – когда светло. Я перешел к бетонному столбу, за который зацеплялась решетка, подергал прутья. А вот здесь другое дело. Между прутьями и бетоном зазор, вполне можно поставить ногу. Опереться о крепление, колено вверх… – Эй, больница! – послышалось снизу. – Линяешь, что ли? – Тс-с-с! – Да ладно тебе. – Прохожий сливался с темнотой. Я видел лишь бесформенный силуэт – нескладный, большеголовый. – Чего так? Достали? – Ну… Типа того. Я перенес ногу через чугунные пики. Стою. Надежно вроде. – Эй, больница! А ты не псих, случаем? – Да, псих, – обозлился я. – Маньяк. Щас перелезу и бензопилой тебя – в фарш и на котлеты. – Круто! Тогда держи пять. – Шершавая ладонь нащупала мое запястье и дернула, едва не насадив на прутья. – Психов с детства люблю. Не удержавшись, я все-таки ссыпался с забора. Ракушечный парапет прошелся по колену, сдирая кожу; от боли я сжался в комок. Вот зараза! – Че, больница? – «Помощник» похлопал меня по спине. – Прихватило? Аппендицит? Щекастое лицо выражало искреннее желание помочь. Усики топорщились, как у добродушного кота. – С-с, – мотнул я головой. Ничего другого сказать не получалось. – С-с-сука! – Да у тебя вон штанина в кровище. Ишь!.. Хромой, а как через забор-то… Я попробовал выпрямиться. На бедре намокало темное пятно; жжение притупилось, но колено все равно ныло. В голове что-то щелкнуло: шар! Глаз Вайю – я его из джинсов не выложил! Теперь он у Светки. Наверное, в моем лице что-то такое отразилось, потому что усатый перепугался: – Эй, больница… Может, тебя того… обратно? Я могу. Вдруг у тебя это… заражение крови?.. – Не надо. – Точно? – Точно. Н-е н-а-д-о! Ждут меня. – Ждут? Блин. Да чего ждут-то? Зачем?.. – И тут его озарило. Он разыграл целую пантомиму: присел с заговорщицким видом, развел руками, схватился за голову. – Так ты того… из-за бабы?! На парапете лежал камень. Я схватил его, замахнулся. – Исчез! Немедленно! Щекастый отскочил на шаг. – Да ты че?.. Че, больница?.. Я же того… милицию вызову! Живо утихомирят! Наверное, вид у меня был страшен. Хромой, перемазанный, в больничных штанах. Я наступал на щекастого, размахивая каменюкой. Тот пятился назад – несмотря на то что был на голову выше ростом и шире в плечах. Наконец не выдержал и побежал. В пустоте улочки еще долго раздавались вопли: – Жизни лишают! Друджванты по Никитинской бегают! Везет мне на встречи! Вчера везло, сегодня, вон, тоже… Среди домов мелькнула ряса аснатара. Не раздумывая, я бросился бежать. Нога болела, штанина на бедре лопнула, и осенний воздух холодил кожу. Только бы Светку не остановили на проходной! Никто Светку не остановил. Она переминалась с ноги на ногу у хозтоваров, беспокойно оглядываясь по сторонам. Тинейджер в рэперском балахоне что-то спросил, и Светка огрызнулась так, что пацан отлетел бильярдным шаром. Завидев меня, она встрепенулась: – Сумасшедший! Что так долго?! – Приключение вышло… Я, в общем… – Говорить о щекастом не хотелось. Я привлек девушку к себе, стараясь нащупать амулет. Света захихикала: – Ты чего?! – Так. Давай обратно переодеваться. Нога болела все сильнее. Я схватил девчонку за руку и потащил к подъезду. Кажется, она здорово удивилась. Плевать! С облегчением я влез в свои джинсы и вытащил амулет. Сила толкнулась в руку, как пес, требующий ласки. Хороший мой… Чуть тебя не потерял! – Что это? – удивилась Светка. – Никогда такого не видела! – Талисман на счастье. Друзья дали. – Хорошие друзья? – Очень. Такие друзья, что… В общем, давай в кафешку заглянем. Тут недалеко, возле Гертруды. А то я голодный. – Давай! Все на свете однажды случается в первый раз. Нет, это я не о свиданиях. И не о сексе. Просто в кафешке этой, «Повелителе рогаликов», я никогда раньше кофе не пил. Иногда заглядывал за пирожками, когда не хотелось обедать по-настоящему, но ничего более. – Это удивительное место, – сообщил я Свете, когда мы уселись за столик. – Ты тут бывала когда-нибудь? – Нет. А что тут удивительного? – Здесь слишком часто меняются официантки. – Я украдкой кивнул на стойку. – Видишь черненькую?.. Рекордсменка, чуть ли не полгода держится. А до того что неделя, так работала новенькая. Наверное, «рекордсменка» чувствовала, что мы говорим о ней, но виду не подала. Принесла булочки и чай в огромных узорных подстаканниках, церемонно пожелала приятного аппетита. В ее движениях чувствовалась хозяйская грация. – Представляешь, – продолжал я, с наслаждением запихивая в рот булочку, – все на одно лицо и одного возраста – около двадцати лет! Работают две недели и исчезают. Чума какая-то! Притон вампиров! Света пила чай, смешно вытянув губы. При последних моих словах глаза ее превратились в брызжущие весельем щелочки: – Леш, почему же вампиров?! – Ну а куда они деваются? Представляешь, хозяин булочной – в черном фраке, живет в подвале, у него там гроб… – Слушай, ты программист? – перебила она. Я растерялся. У меня что, на лбу диплом напечатан? – Ты не обижайся, – продолжала девушка. – Просто у вас работа предсказуемая. Потому вас всех так тянет на чудеса. А с хозяином совсем не так. Он – толстый здоровяк с пухлыми губами и сонным взглядом. Булочной заправляет его мамаша, она давно мечтает сыночка пристроить. Так, чтобы и невестка под приглядом – своя, родная. Когда, ты говорил, девчонки перестали меняться? – Месяца четыре назад. – Эта черненькая на четвертом месяце беременности. Я оглянулся. Из кухонного помещения задом выходил высоченный толстый мужчина – с вьющимися блеклыми волосами, водянистыми глазками навыкате. В руках его покачивался поднос с булочками. Мужчина перекинулся с черненькой парой фраз и принялся выкладывать булочки на полку. Все просто и буднично. Никаких чудес. – Пойдем, Лешик. – Девушка потрепала меня по руке. – Настоящие чудеса в Старом Городе. Здесь им нечего делать! Дальнейшее я помню смутно – буйный карнавал, наполненный яркими красками и жизнерадостными лицами. Настроение взлетело на недосягаемую высоту. Мы болтались по старому Ведену, прихрамывая на одну и ту же ногу – девчонка в больничной пижаме и парень в драных джинсах и черной бандане. Заглядывали в кафешки, братались с беззаботными студенческими компаниями, кормили золотых рыбок в фонтане. На меня накатила бесшабашная веселость. Елки-палки! Если все друджванты так проводят последние дни, то я всей душой на стороне зла! – А ты только на электрогитаре умеешь? – поинтересовалась Света. – Или на обычной тоже? – Н-ну… – вопрос застал меня врасплох, – да… Блюз могу. И фламенко. – Сыграй! – Так гитары же нет. И вообще… Фонари отбрасывали на булыжную мостовую прыгающие тени. Возле огневицы святого Петра, там, где Бременские бродяги пугают разбойников, уличные музыканты хриплыми голосами измывались над Цоем и Гребенщиковым. – На процветание Веденского рока, – сунулась к нам пухленькая девица с кепкой в руке. – Сударыня поддержите искусство! – Ни за что! Вы ужасно, просто кошмарно играете! – Света брезгливо поглядела на протянутую кепку. – Лучше дайте гитару. – Может, пива?! – Пива не надо. Гитару дайте. Лохматый тощий музыкант удивленно протянул ей инструмент. Света поблагодарила небрежным кивком и передала гитару мне: – Играй. – Свет, у меня не получится… Я… – Играй! Есть у меня грешок. Перед каждым концертом зачем-то оправдываюсь: и пальцы-то не размяты, и не в духе я, и не в голосе – хотя петь мне вовсе не обязательно. Нравится мне пококетничать, поломаться, чтобы все поубеждали меня, какой я хороший. Струны простуженно задребезжали под моими пальцами. Хм… Как они на таком убожестве играют? Тут бы и Паганини застрелился. – Мне бы что-нибудь… типа медиатора… Пухленькая хихикнула. Это меня окончательно разозлило. Ладно, что-нибудь придумаем! Хоть и холодно и я вовсе не настроен давать концерты. Я вытащил из кармана «андужар» и срезал пластиковую эмблемку с рукава ее куртки. – Это сойдет. Светкины глаза загорелись. Не поймешь женщин – чего им надо?! Прости, Ла Тона, извини, Маноло Марин[7]… Пластиковая побрякушка прошлась по струнам. И я заиграл. …Когда я отдавал гитару, ребята потрясенно молчали. Теплые губы коснулись моей щеки. – Ты молодец, – шепнула Света. – Ты – лучший! Огонь фонарей плавился в стрельчатых витражах собора. Медные осел, пес, кот и петух – Бременские музыканты – мяукали и рычали в знак одобрения. Отныне я стал одним из них. – Знаешь, – торжественно шепнул я золотистым колечкам Светкиных волос, – кажется, я тебя люблю! Та часть моей души, что еще помнила, как я был манаром, иронично хмыкнула. |
||
|