"Произвол судьбы" - читать интересную книгу автора (Данилов Сергей)

Глава 2 ОГНЕННЫЙ МЕЧ

— Успокойся, Рик, это сон. — Роксанд протянул руку к моей голове. От руки веяло могильным холодом, но это было приятно. Наверно, у меня был жар. Рана в боку горела огнем — не иначе этот треклятый разбойник разделывал крыс себе на завтрак этим треклятым ножом…

— Я что, опять кричал?

— Не то слово! Метался по кровати и орал, как эльмарионский шпион под пытками.

— Будь проклят этот кошмар! — И почему мне все время снится один и тот же сон? Начинается по-разному, а кончается всегда одинаково. Ненавижу спать! Каждый раз, когда засыпаю, я вынужден снова и снова смотреть, как умирает Рил. «Такова воля богов», — любит говорить по этому поводу Роксанд. Проклятые боги, мало того, что они позволили гнусным оркам убить моего брата, так и мне не дают забыть тот страшный день! Показался бы мне хотя бы один, всю душу бы из него вытряс! Не сейчас, конечно, а когда рана подживет…

— Не богохульствуй, Рикланд, это до добра не доведет, — прервал мои мысли замогильный голос Роксанда. Кажется, я, забывшись, заговорил вслух.

— Тоже мне, благочестивый старец! — проворчал я.

— Запомнил последние слова брата? — миролюбиво поинтересовался призрак, по-видимому сочтя мою реплику за комплимент. —

— «Уходи из замка», — нехотя буркнул я. — Будто я сам не понимаю… Вот сейчас встану и свалю отсюда к демонам…

— Не говори глупостей! Тебе в твоем состоянии нужен покой и хорошая сиделка…

— Здесь нет ни того ни другого!

Призрак вздохнул и замолк. Наверно, пытался создать для меня иллюзию покоя. Правда, надолго его не хватило.

— Ты что, действительно задумал уйти? — недоверчиво спросил он и, не дождавшись ответа, принялся сокрушаться: — Уйдешь, а что останется мне? Снова века одиночества! Если бы ты только знал, каково это — быть привидением! Люди боятся меня! Двести лет они обходили мою башню стороной. Я выл от тоски и проклинал камни моей тюрьмы! Ты один не испугался ужаса Закатной башни, и теперь ты уходишь…

Мне было жаль Роксанда, но после всего, что случилось, оставаться в Черном замке было просто глупо.

— Не плачь, я вернусь… на свою коронацию, — попытался я пошутить. Вышло неубедительно. И я, и Роксанд прекрасно понимали, что моя коронация возможна лишь после смерти короля, а короли Фаргорда никогда не умирали своей смертью. Смерть от руки собственного наследника — таково проклятие, довлеющее над нашим родом. С детства мне внушали, что рано или поздно я убью отца. Об этом твердили все, начиная с него самого и Роксанда и кончая немытыми мальчишками с конюшни. А я упрямо не соглашался. Мне казалось, что я не способен поднять руку на калеку» Оказалось, очень даже способен. Если бы не черный колдун, короновали бы сейчас короля Рикланда, самого юного из всех фаргордских королей. Вот чего мне задаром не надо! Может, потому я и уходил из замка, что не хотел никакой короны и смерти отца тоже не хотел. Или, может, просто боялся снова ощутить на себе роковую власть проклятия или черного колдуна? Только в этом я не признался бы никому, даже Роксанду. Ну а мой не отличающийся особой щепетильностью предок понял все по-своему.

— Что ты задумал? Неужели взялся за ум? — оживился он. — Так освобождение темного эльфа — часть заговора? Ты должен, нет, ты просто обязан посвятить меня во все! Никто не разбирается в таких вещах лучше меня! — Ну никакого сочувствия к бедному раненому человеку, которому трудно говорить!

Пришлось объяснять, что ни о каком заговоре речь не идет, а потом рассказывать и рассказывать, ведь если Роксанду приспичило что-то узнать, он все равно узнает. Я думаю, во времена его правления эльмарионских шпионов не надо было даже пытать, достаточно было заставить их пообщаться с Роксандом, и они сами все выкладывали, если прежде не сходили с ума от его занудства.

Роксанд изводил меня несколько часов, а поскольку мое состояние не располагало к разговорам, наша беседа действительно чем-то походила на допрос — призрак задавал вопросы, а я односложно отвечал. В результате Роксанд удовлетворил свое неуемное любопытство, хотя вся история была рассказана задом наперед, начиная с конца.

Если же рассказывать все по порядку, начать надо было, пожалуй, с королевского приема.

Накануне в Черный замок прибыли послы из Гилл-Зураса. Вернее, не прибыли, а пришли пешком. Стража даже не хотела пускать их в замок. Но, несмотря на кажущуюся бедность, послы просто осыпали отца дарами. Я несказанно удивился, увидев на полу тронного зала прямо перед троном огромную груду золота и драгоценностей. Я с трудом представлял, как пятеро низкорослых гномов тащили на себе всю эту гору сокровищ от самого Гилл-Зураса.

Я вошел в тронный зал, когда прием уже начался. Отец величественно восседал на троне. Непосвященный человек ни за что не догадался бы, как сильно он болен и каких невероятных усилий стоит ему каждое подобное мероприятие. Все его лицо от скрытой черными кружевами воротника шеи и до тонкой золотой короны закрывала темная маска, так что выражение лица короля оставалось тайной для окружающих. Только по глазам можно было догадаться об его чувствах. Но они обычно оставались бесстрастными и холодными как лед. Вся одежда отца тоже была черной, из дорогого бархата, но почти без украшений, если не считать множества неоправленных бриллиантов, которые королевский портной умудряется как-то прикреплять к одежде. Нет, король, прозванный в народе Ролмондом Калекой, выглядел вовсе не убогим калекой, а грозным властелином. Недаром с недавних пор по Фаргорду поползли слухи, что король окончательно выздоровел.

Меня часто расспрашивали о здоровье отца, но я в основном отмалчивался. Не стану же я всем и каждому рассказывать, что отец самостоятельно может только смотреть, слушать и разговаривать, что на его руках, затянутых в изящные перчатки, вместо пальцев голые кости, как у призрака Роксанда, а ноги ниже колен — тоже одни кости, вдобавок черные, обугленные. Но, как выяснилось, для управления страной вполне достаточно умения отдавать приказы. А это у отца получалось превосходно.

Я, стараясь не привлекать ничьего внимания, пробрался за спинами придворных, встал на свое место справа от трона и сделал вид, что был здесь всегда. Но отец заметил. Он бросил на меня ледяной взгляд, от которого мне стало как-то очень холодно и неуютно.

— Извольте объяснить причину вашего опоздания, принц.

Все тут же уставились на меня, кто с интересом, кто с сочувствием. Уж больно грозно обратился ко мне отец. Не иначе решил сорвать на мне свое плохое настроение. Прыщавая физиономия кузена Имверта расплылась в злорадной улыбке. Ему с детства доставляло удовольствие, когда меня наказывали.

Что-либо объяснять на королевском приеме в присутствии всех придворных и гномьих послов у меня не было никакого желания. Хотя, с моей точки зрения, причина опоздания была вполне уважительная. Всего два часа назад я вернулся в замок после длительного отсутствия и не успел даже спешиться, как ко мне подбежал слуга и сообщил, что король ожидает меня в тронном зале. Естественно, я послал его в Бездну и отправился по своим делам. Мне было нужно позаботиться о своем коне, который всю ночь скакал без отдыха, а после хотя бы вымыться и переодеться. Отец мог бы и сам догадаться, но у него было свое мнение на этот счет. Похоже, он считал, что я должен был вломиться в тронный зал, как на постоялый двор, с ног до головы заляпанный дорожной грязью и чужой кровью. Да только в этом случае он обязательно высказал бы неудовольствие моим неопрятным внешним видом.

Как ни прискорбно было это осознавать, но отец меня терпеть не мог. Он придирался ко мне по всякому поводу, даже самому пустяшному. В детстве я очень переживал из-за этого и старался как можно меньше досаждать ему, но угодить отцу было невозможно. Каждым моим поступком отец был крайне недоволен. Он вечно ставил мне в пример кузена Имверта, который, по его мнению, был идеальным ребенком, а по-моему, просто подхалимом и доносчиком. Брать пример с Имверта я не стал бы даже под страхом смерти. Я считал его врагом — врагом детства (бывает же друг детства, почему бы не быть и врагу?). Только вот убить его, как любого другого врага, я не мог, потому как поклялся не обнажать против него оружия.

Дело было лет десять назад. Жил тогда в Черном замке один замечательный парень по имени Ленсенд. Он учил меня сражаться и даже подарил самый настоящий гномий меч. Это было против правил, до церемонии посвящения в воины детям запрещалось носить боевое оружие, но Ленсенд, по его собственным словам, наградил меня за особые заслуги. Он, как Верховный Главнокомандующий фаргордской армии, имел на это право. Конечно, никаких особых заслуг не было, просто я умудрился нанести ему пару чувствительных ударов деревянным мечом, что мало кому удавалось.

С этого самого меча и началась наша с Имвертом открытая вражда. Мы и до этого не особенно ладили — Имверт частенько колотил Рила, я соответственно колотил Имверта, хоть он и был на два года старше. Имверт жаловался, Рил помалкивал, мне влетало. Появление меча за моей спиной положило конец этому относительно мирному сосуществованию. Мой кузен вбил себе в голову, что я собираюсь его этим мечом убить, и поделился этой мыслью сначала с нашим наставником лордом Окснетом, потом со своим отцом лордом Готридом. «Рик мне угрожал!» — рыдал он. Конечно, ничего подобного я не делал, но Имверт считался милым и послушным ребенком, и ему поверили.

Дело дошло до отца, и тот недолго думая приказал отобрать у меня меч. Не тут-то было! Слуги, стража и придворные гонялись за мной по всему замку. Такая игра доставляла мне массу удовольствия. Я воображал себя героем легенды — отважным эльфом Энриелем, погибшим во времена освоения Фаргорда, размахивал мечом и кричал, что живым я не дамся. После того как я в суматохе чуть не распорол лорду Готриду его толстое брюхо, тому пришлось умолять своего заклятого врага Ленсенда забрать у меня подарок. Ленсенд заявил, что меч — не подарок, а награда, и, сославшись на какой-то закон, отказался.

Меч мне оставили, но вынудили поклясться, что никогда в жизни я не обнажу оружия против Имверта, а Имверту наняли учителя фехтования. Хорошо, что к тому времени, когда кузен прошел посвящение в воины и получил свой меч, я уже жил в Закатной башне, а то бы точно рано или поздно проснулся без головы! Теперь же милому кузену приходится подстерегать меня в темных коридорах, надеясь, что когда-нибудь ему все же удастся всадить меч мне в спину. Надоел хуже назойливой мухи!

Я молчал, рассматривая небольшую черную муху, ползшую по спинке королевского трона. Муха остановилась, потерла передние лапки, потом задние и начала чистить крылышки, а я все не мог ответить отцу ничего вразумительного. На языке вертелись одни дерзости. Раньше в таких ситуациях меня обычно выручал грустный шут Брикус, скорее не шут, а менестрель. Он всегда находил достаточно остроумное оправдание почти любого моего проступка, мог даже сочинить балладу про какой-нибудь подвиг, слушая которую, отец начинал смотреть на меня мягче, и мне даже казалось, что, может быть, он все-таки хоть немного любит меня. Но Брикус сопровождал меня в моем последнем походе и еще не вернулся.

Я кожей ощущал колючий взгляд отца. Молчание затянулось. Отец, видимо, хотел, чтобы я попросил прощение за опоздание, а у меня, естественно, извиниться язык не поворачивался, хотя, по правде говоря, в присутствии отца я почему-то всегда испытывал чувство вины. Только проявление любых чувств я считал признаком слабости. К тому же на меня были устремлены взгляды всех придворных и моего «любимого» кузена. А тут еще дядюшка Готрид некстати проблеял:

— Не молчите, принц. Нам всем будет очень интересно послушать, что заставило вас пренебречь королевским приказанием.

Зря он встрял, может, я бы додумался до какого-нибудь вежливого ответа. Но на лорда Готрида у меня всегда была однозначная реакция — я мечтал вывести его из себя настолько, чтобы он забыл осторожность и вызвал меня на поединок. Поэтому я криво ухмыльнулся и ехидно спросил:

— Неужели лорду Готриду интересно что-то, кроме урчания в собственном брюхе?

К великой досаде лорда Готрида, его необъятный живот тут же ответил мне довольным рокотом. Придворные, потупив глаза, принялись покашливать, чихать и сморкаться, а кое-кто из гномов откровенно хохотнул. Дядюшка Готрид приобрел окраску вареного рака и громко засопел, а отец наконец-то потерял самообладание. Он скрипнул зубами и уже тихо, так что никто, кроме меня, не услышал, произнес:

— Ты можешь хотя бы во время приема послов придерживаться этикета, приходить вовремя и не дерзить?

— Если во время приема послов нечего обсуждать, кроме моего поведения, то не могу, — с самой обаятельной улыбкой, на какую только была способна моя украшенная косым шрамом и потому не очень обаятельная физиономия, ответил я.

Отец с трудом сдержал гнев, временно оставил меня в покое, и я наконец смог присесть на ступеньку трона и отдохнуть после дальней дороги.

Королевские приемы довольно нудное мероприятие. Послы никогда не могут сказать сразу, чего они хотят от отца. Нет, они считают необходимым сначала высказать кучу бесполезных приветствий и пожеланий, выслушать стандартные ответы, не отличающиеся особым разнообразием, и поговорить на нейтральные темы. Хотя половину этих вступительных речей я благополучно пропустил, к тому времени, как гномы дошли до сути дела, я успел задремать. В моем состоянии это было нетрудно. Я не сомкнул глаз с тех пор, как покинул замок, то есть около недели. Если человеку все время снятся кошмары, от которых он к тому же вопит, как эльмарионец под пыткой, он старается спать как можно меньше, особенно когда путешествует в компании наемников, которые так и норовят наделить окружающих обидными прозвищами. Лучше уж дремать на ступеньках трона, слушая вполуха монотонные речи послов.

Правда, когда послы стали излагать свою просьбу, мой сон как рукой сняло. Гномы просили о военной помощи.

С тех пор как в Эльмарионе поселился дракон и люди спрятались от него в подземных ходах и пещерах Гилл-Зураса, между эльмарионцами и гномами шла война. Гномы отстаивали свои исконные владения, в которые вторглись непрошеные гости, люди же боялись одного дракона гораздо больше, чем сотни гномов, и не желали убираться восвояси. За первые два года они отхватили изрядный кусок гномьего королевства, и не потому, что гномы были никудышными воинами. Просто Гилл-Зурас одновременно воевал с Фаргордом.

Когда-то давным-давно, когда в Фаргорде еще не было ни одного человека, весь лес принадлежал эльфам, а все горы и подземелья — гномам. Первые поселенцы, пришедшие в Фаргорд более пятисот лет назад, сочли несправедливым такой раздел территории, и с тех пор люди отвоевывали земли эльфов и гномов пядь за пядью. Эльфов постепенно вытеснили далеко на запад в Эстариол, где была их древняя столица. С гномами же дело обстояло сложнее. Они жили в подземельях, и людям, привыкшим к свежему воздуху и солнечному свету, воевать под землей было нелегко. Но короли Фаргорда всегда славились своей алчностью, а Алмазные горы — своими алмазами и золотом. Почти каждый король во время своего правления воевал с гномами, правда, не всегда успешно. Последнюю войну, получившую название Двадцатилетней, развязал мой отец, будучи принцем ненамного старше меня. Когда прилетел дракон, война шла уже восемнадцать лет, часть Алмазных гор принадлежала Фаргорду, а гномов шаг за шагом вытесняли в катакомбы под самым Эльмарионом. Так что эльмарионцы в пещерах были для гномов совсем некстати.

Война на два фронта отнимала у гномов все силы. В результате лорд Ленсенд, командовавший фаргордской армией после несчастья, случившегося с королем, заключил мир на наших условиях. Он не постеснялся, условия были воистину грабительские. Фаргорд отобрал у гномов все рудники на северной стороне Алмазных гор и к тому же обложил гномов какой-то непомерной данью, которую те и платили исправно вот уже двенадцать лет. Вообще-то другого выхода у них не было. Воинственному Фаргорду было достаточно малейшего повода, чтобы напасть на соседей. Можно было напасть и без повода, но пока гномов боги миловали. Сначала отец был болен, потом он не поделил с Ленсендом мою сестру Линделл, которую рассчитывал выдать замуж за лорда Готрида. Так что отбирать у гномов оставшиеся немногочисленные рудники никто не собирался. Отец и лорд Готрид воевали с Ленсендом, Ленсенд воевал с отцом, а я убивал орков, к моему великому сожалению все еще состоявших на службе у отца и Готрида, или с небольшим отрядом наемников методически уничтожал зарвавшихся лордов, считавших, что народ Фаргорда их личная собственность и они могут делать с ним все, что хотят, не спрашивая совета у короля. Отец был уверен, что таким образом я пытаюсь завоевать любовь народа и прославиться, Роксанд же — что я просто развлекаюсь от нечего делать. Он относился к моим похождениям с нескрываемым презрением и, узнав об очередном подобном подвиге, ворчал: «Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы подальше от дома…» Я же делал это исключительно в целях благотворительности, заступаясь за бестолковых крестьян, не умевших за себя постоять.

Просьба гномов меня обрадовала. Честно говоря, мне было абсолютно безразлично, с кем воевать, с эльмарионцами, помогая гномам, или с гномами, помогая эльмарионцам, лишь бы поучаствовать в настоящей войне. Я уже собрался предложить гномам свои услуги, но отец не дал мне и слова вставить.

— Прикуси язык, пока не наговорил лишнего, Рикланд, — процедил он сквозь зубы. — С тобой мы побеседуем после приема, а сейчас будь любезен, не раскрывай рта.

Я хотел было заявить, что если отцу надо, чтобы я все время молчал, то пусть повесит на стену мой портрет и любуется, а меня оставит в покое и не заставляет присутствовать на всяких приемах, но поймал его взгляд и решил не выступать. Иногда отец умел смотреть очень выразительно. Гномам он сказал, что должен все обдумать, а пока пригласил их погостить "в Черном замке.

После того как послы покинули тронный зал, отец выставил за дверь придворных и подозвал меня. Мог бы и не подзывать, я и так находился достаточно близко, на ступеньках трона. Но раз уж я так понадобился отцу под самым боком, я встал, поклонился как можно более учтиво и пересел на широкий подлокотник его трона. Я был уверен, что отец сочтет это наглостью, но раз уж у фаргордских принцев есть привилегия сидеть в присутствии короля, почему бы ею не воспользоваться.

— По-моему, я не разрешал тебе садиться, принц, — раздраженно произнес отец. — Или ты так устал, что не можешь держаться на ногах? Мне доложили, что ты вернулся сегодня на рассвете. Где ты пропадал, позволь спросить?

— Охотился, — буркнул я, нехотя вставая.

Мне совершенно не хотелось докладывать отцу о своих подвигах. Пусть лучше другие рассказывают. Тем более что реакцию отца было трудно предсказать. Иногда он ликовал, узнав о случайной гибели под копытами моего коня какого-нибудь бедолаги, а другой раз мог сокрушаться несколько дней из-за того, что к его владениям прибавились богатейшие земли. Но на этот раз отца не особенно интересовало, где я на самом деле пропадал.

— Ладно, не хочешь, можешь не рассказывать, — уже более миролюбивым тоном сказал он. — Все равно через несколько дней слухи о твоих проделках разнесутся по всему Фаргорду. И что тебе не сидится на месте? Хотя тебя тоже можно понять. Испокон веков принцы Фаргорда командовали если не армиями, то по крайней мере большими дружинами. Правда, не в шестнадцать лет, хотя бывали и такие случаи. А для тебя войны нет, вот ты и не знаешь, куда девать свою неиссякаемую энергию. Ну и чей замок сменил своего хозяина на этот раз? Мне доложили, что ты отправился по Закатной дороге. Значит, это либо замок лорда Эйкена, либо владения лорда Урманда. По глазам вижу, что я прав. Я мог бы просто спросить черного колдуна, который посмотрел бы в Сферу Всевидения и все про тебя рассказал, но в последнее время он был очень занят. Я не стал отвлекать его по пустякам, тем более что твои развлечения не отличаются разнообразием. Но вот что я хотел тебе сказать, Рикланд: не вздумай влезть в войну с эльмарионцами. Думаешь, я не видел, как ты засиял, едва услышал о ней? Если б я вовремя не осадил тебя, ты бы уже бежал седлать коня и собирать своих головорезов. Кстати, мне сказали, что ты приехал один. Где ты оставил свою банду? И куда ты дел моего шута? Надеюсь, он не погиб?

— Не слишком ли много вопросов? — подражая интонации отца, спросил я. — Мне отвечать на все сразу? Или по очереди? Или можно вообще не отвечать?

— Если Брикус жив и скоро вернется, можешь не отвечать. Я просто хочу, чтобы ты понял: воевать с эльмарионцами мы не собираемся. Добрая половина их сейчас живет в Фаргорде, исправно платит налоги. Помочь гномам значило бы развязать междоусобную войну в собственной стране.

— Но Ролмонд, эльмарионцы всегда были врагами Фаргорда. Почему мы должны их защищать? Если мы поможем гномам, Эльмарион будет наконец принадлежать нам.

— Эльмарион теперь может принадлежать только дракону. Гномы тоже всегда были врагами Фаргорда. Любые союзники могут стать врагами. Ты сам это прекрасно знаешь. Гномы с нашей помощью разобьют Эльмарион, а потом позовут на помощь эльфов и нападут на нас. А ведь в войне с Эльмарионом мы тоже понесем потери. Не лучше ли понаблюдать со стороны, как эльмарионцы воюют с гномами. В конце их войны мы всегда сможем со свежими силами захватить страну-победительницу.

— По-моему, ты рассуждаешь как трус.

— Я рассуждаю как король, который заботится о благе своей страны, а не как мальчишка, которому не терпится поиграть в войну. В общем, Рикланд, твое мнение меня не интересует. Я просто предупреждаю: если ты со своим юношеским рвением отправишься на помощь гномам, то получишь вдогонку мое отцовское проклятие!

— Почему же ты сразу не отказал им?

— Это было бы невежливо. Гномы преподнесли дорогие подарки, и я хочу отплатить им гостеприимством. Пусть поживут в замке, мы устроим для них пир, королевскую охоту. Кстати, охота назначена на завтра, и я хочу, чтобы ты тоже принял в ней участие.

С охотой в Фаргорде никогда не возникало проблем. В переводе с эльфийского «Фаргорд» означает «бескрайний лес». Кроме леса здесь есть только болота, озера, реки и на самой границе горы, тоже покрытые лесом до самых снежных шапок на вершинах. Зверей в лесу полно, поэтому основное занятие фаргордцев — охота. В детстве я обожал охотиться, с каждой прогулки приносил на кухню утку или кролика и, само собой, не пропускал ни одной королевской охоты. Потом увлечение прошло. Ну что интересного в том, чтобы целым вооруженным отрядом, да еще со сворой собак гоняться за обезумевшим от страха оленем? Я предпочитал противников посерьезнее, поэтому, когда отец приказал мне сопровождать гномов, я скорчил гадкую рожу, сказал, что страшно занят, что мой конь Счастливчик еще не отдохнул после последнего похода и что гномы не такие уж важные гости, чтобы с ними нянчился я, а не мой кузен Имверт или дядюшка Готрид. Отец принялся мне растолковывать, что эти гномы в своей стране очень знатные господа, что один из них вообще из королевского рода и мы должны оказать им соответствующий прием. Отцу было, видите ли, очень важно, что о нем будут говорить при дворе у гномов. Я уже давно понял, что мне придется не только ехать на королевскую охоту, но и стараться произвести на гостей хорошее впечатление, однако остановить поток красноречия отца было не просто. Я попытался вставить несколько слов, но потом просто перестал слушать и начал смотреть по сторонам. Пробежал взглядом по знакомым с детства гобеленам на стенах, посмотрел, как солнце пытается пробиться через цветные стекла витражей на окнах, как разноцветные пылинки кружатся в солнечном луче, который проходит через весь зал и заставляет переливаться всеми цветами радуги гномьи сокровища на полу у подножия трона.

Драгоценности меня мало интересовали. С тех пор как Роксанд открыл мне место, где он в свое время спрятал от своего сына королевскую сокровищницу, я не испытывал в них недостатка. «Тоже мне, лучшие в мире оружейники! — с досадой подумал я о гномах. — Неужели не могли подарить королю что-нибудь поинтереснее женских безделушек?»

Я еще раз тоскливо посмотрел на блестящую гору золота и вдруг заметил искусно сделанного золотого дракончика с изумрудными глазами, неестественно развернутыми крыльями, поджарым брюхом и кургузым хвостом. Из широко раскрытой пасти дракончика вырывалось застывшее пламя, которое скрывалось под грудой сокровищ. Никогда в жизни я не видел ничего подобного. До меня даже не сразу дошло, что это не статуэтка маленького дракона, а рукоятка меча. Я перестал делать вид, что внимательно слушаю отца, вытянул меч из-под наваленных на него ожерелий, браслетов, золотых кубков и прочего хлама и стал внимательно рассматривать. Этот меч был настоящим произведением искусства. Клинок был не ровный, как у обычных мечей, а с волнистым лезвием, похожим на язык пламени. И выкован он был из какого-то странного металла. Это было не золото, хотя цветом, как и оно, напоминало огонь. Казалось, меч горит у меня в руках. Я подумал, что, наверное, он называется «Пламя дракона», хорошо еще, если на эльфийском языке, а то на гномьем — язык сломаешь выговаривать. Меч был явно выкован не для низкорослого гнома, а для человека или эльфа, причем довольно высокого. Даже для меня он был, пожалуй, длинноват. Правда, меня это ничуть не смутило. Во-первых, я надеялся, что годам к двадцати стану значительно выше, а во-вторых, мне не привыкать драться длинными мечами. Взять хотя бы мой первый боевой меч, который я получил в шесть лет. Это был трофейный меч, привезенный Ленсендом с Гномьей войны, а гномы, хоть и низкие, все-таки значительно выше шестилетнего мальчишки.

Меч был как живой, он так и звал в битву. Меня охватил неописуемый восторг, захотелось попробовать меч в деле, оказаться на поле боя, где со всех сторон наступают враги, или хотя бы в нижних ярусах замка, охраняемых орками! К сожалению, правила приличия не позволяли мне просто так взять и уйти из тронного зала. Вообще-то плевать я хотел на правила приличия, но все-таки не до такой степени, чтобы обидеть отца. И все же я не удержался, чтобы не сделать нескольких взмахов мечом. Тронный зал, отец и весь окружающий мир отошли куда-то на задний план. В мире существовал только этот пылающий пламенем клинок, и он, как бешеный, заплясал в моей руке. Меня окружила стена холодного пламени.

— Проклятие, Рикланд! — гневно рявкнул отец, прервав свои рассуждения насчет приема послов и правил этикета. — Прекрати размахивать мечом, ты не в тренировочном зале! Того и гляди, снесешь мне голову! Я и так знаю, что ты превосходно владеешь оружием, так что можешь не демонстрировать. А теперь положи меч, — уже спокойнее произнес он, когда я опустил клинок. — Его надо сначала заслужить, а по тебе что-то не видно, что ты горишь желанием повиноваться своему королю…

— Но такому мечу нельзя ржаветь в королевской сокровищнице! — перебил я отца.

— Гномы сказали, что этому мечу больше шестисот лет. Если за это время он не заржавел, то не заржавеет и в будущем. Но я понимаю, куда ты клонишь, Рикланд. Ты хочешь, чтобы я отдал меч тебе, раз уж самому мне он ни к чему. Да, ты прав. К сожалению, я уже никогда не смогу держать в руках оружие. — Отец печально вздохнул.

Мне вдруг стало невыносимо жалко его. Иногда на меня накатывали такие приступы сострадания. Я пытался представить себя на его месте и приходил в ужас. Положение отца казалось мне страшнее всего на свете. Смерти я не боялся, зато боялся беспомощности, когда не можешь не только ходить, но и сидеть, если тебя не посадят, или поесть, если не покормят с ложечки, как младенца. Правда, такое незавидное положение не мешало отцу управлять государством, причем, по-моему, достаточно мудро. Я бы так не смог. Управление королевством казалось мне делом скучным, нудным и малопривлекательным, особенно после того, как меня в принудительном порядке стали приглашать на заседания Королевского совета. То, что мне самому рано или поздно предстоит сесть на трон, я воспринимал, как ребенок воспринимает старость: знаешь, что это неизбежно и довольно неприятно, но ведь это случится так не скоро, что не стоит и серьезно задумываться об этом.

Мне вдруг захотелось сказать отцу что-нибудь ободряющее, но тот моментально пресек этот благой порыв, проговорив:

— Я еще не решил, кому отдам меч. Думаю, он станет наградой за верную службу одному из моих самых преданных слуг,

— Тогда это должен быть Карлен, — хмыкнул я, вспоминая безобидного старичка, ходящего за отцом.

— Почему же? — возразил отец. — Есть еще лорд Готрид…

— Я убью этот бурдюк с салом!

— Успокойся, Рикланд, я же сказал, что еще ничего не решил! Может быть, ты и получишь меч, но помни, это зависит только от твоего дальнейшего поведения. Для начала ты поедешь на охоту завтра на рассвете и проследишь, чтобы наши гости остались довольны. Я поручаю это тебе лично, не вздумай переложить эту обязанность на лорда Готрида или кого-нибудь из придворных. И запомни, с этого момента ты должен беспрекословно выполнять мои приказы. Все до единого!

Как же я разозлился! Мало я для него сделал! Сколько мятежных вассалов, которые после несчастного случая с отцом пытались претендовать на его корону, поклялись ему в верности за последние два года. А сколько отправились на тот свет по той простой причине, что позволили себе непочтительно о нем отзываться. И после этого он еще говорит, что я не заслужил меч?! Первым моим побуждением было повернуться и уйти. С мечом, естественно. Вряд ли кто-нибудь осмелился бы у меня его отобрать. Может быть, я бы так и поступил, если бы вокруг была стража, придворные или хотя бы слуги. Но отец был один, а у меня всегда были дурацкие моральные принципы. Ну не могу я так просто забрать вещь у человека, который даже не попытается меня догнать и надавать за это по шее.

— Ладно, Ролмонд, если так угодно твоему королевскому величеству, этот меч подождет здесь, пока я за ним вернусь, — процедил я сквозь зубы. — Но имей в виду, если ты отдашь его кому-нибудь, кроме меня, хоть Готриду, хоть Имверту, хоть демону лысому, это будет последний день жизни этого мерзавца, а у меня прибавится боевой трофей.

Я поцеловал прекрасный меч, бережно положил его к подножию трона и сказал со вздохом:

— Прощай, благородный клинок! Клянусь вернуться за тобой!

Я вышел из тронного зала злой, как все демоны преисподней. Пуще всего меня злило то, что отец таки добился своего. Не то чтобы я не любил гномов, к ним, в отличие от орков, я как раз относился вполне нормально, просто я ненавидел, когда мной командовали. Но меч получить ужасно хотелось. Оставалось только надеяться, что отец не станет злоупотреблять моим терпением. Долгого послушания я бы не выдержал.