"Там, за рекою, — Аргентина" - читать интересную книгу автора (Ганзелка Иржи, Зикмунд Мирослав)

К ЮЖНОМУ ТРОПИКУ

Не зря говорят о Бразилии, что это колоссальная империя, в которой метрополия уживается с колониями под одной крышей.

В Бразилии, уступающей по своей площади только Советскому Союзу, Китаю и Канаде, согласно статистическим данным на один квадратный километр приходится в среднем пять человек. По-настоящему обжита в этой огромной стране лишь полоса шириною километров в сто пятьдесят, протянувшаяся вдоль побережья Атлантического океана. На территории этой полосы рассеяны провинциальные городки и деревни, которые кажутся не больше булавочных головок среди необозримых массивов первобытного леса. Десятки, сотни километров безлюдья, потом кучка жилищ, одинокая хижина и снова первобытный лес.

Что же такое Бразилия?

При этом вопросе европеец, который ни разу не был в стране, представит себе берега лениво текущей Амазонки, индейцев эпохи каменного века, орхидеи редких видов, ценные породы дерева, бескрайные кофейные плантации, золото и алмазы, малярию и семиметровых змей. А на фоне этого сказочного богатства — живописный Рио-де-Жанейро, по мнению многих, — самый красивый город мира.

И европеец будет прав. Прав окажется и тот, кто вспомнит о неисчерпаемых запасах металлов и минеральных ископаемых, о хлопке и сахаре, о тропических фруктах, о какао и ценных сортах пушнины, об идейной путанице в самой католической стране Южной Америки, о текстильном производстве, сумевшем за несколько военных лет вытеснить с мирового рынка ведущих европейских промышленников. О растущей сознательности рабочего класса и о его организациях, которые пока вынуждены молчать.

Приблизительно так издали выглядит Бразилия, страна, на площади которой уместилось бы шестьдесят восемь с половиною Чехословакии. Страна резких природных, социальных, экономических и культурных противоречий; эти противоречия порою концентрируются в тесноте городов-гигантов, вызывая к жизни тысячи неразрешимых проблем, порою рассеяны на необозримых землях Соединенных Штатов Бразилии, где они медленно, но неуклонно накаляют политическую атмосферу страны. Кроме того, у каждого из двадцати одного федерального штата Бразилии свои особенности, свои собственные заботы и планы, надежды и интересы. К ним прибавляются еще семь территорий, которые до сих пор «не доросли» до организации автономного штата.

В Бразилии есть обширные районы, где средняя плотность населения не превышает одного человека на двадцать квадратных километров. И неудивительно, что когда въезжаешь в эту огромную страну с черного хода, то не видишь большой разницы по сравнению с Танганьикой, Угандой или Конго. В Африке это колонии, мандатные территории и протектораты, в Бразилии — формально штаты. Вот почему здесь можно встретить людей, которые относятся к Рио-де-Жанейро так же, как негр из Уганды к Лондону или марокканец к Парижу. А кое-кто говорит прямо: «Да, вы правы, Рио — это хрупкая орхидея. Но вы только посмотрите в лесу, как она растет, откуда берет соки. Любая орхидея — паразит…»

Штат Парана…

Глядя на карту, трудно поверить, что этот маленький камешек в мозаике Бразилии занимает 148 тысяч квадратных километров. Западную границу штата образует та самая река Парана, в устье которой Хуан-де-Гарай некогда заложил Буэнос-Айрес, а с востока его омывают воды Атлантики. И все же штат Парана считается небольшим. В сравнении со штатом Амазонас с его полутора миллионами квадратных километров штат Парана кажется карликовым. Штаты Минас-Жераис и Пара также шагнули за миллион квадратных километров.

Первые часы пути по федеральному штату Парана. Вначале он почти не отличается от аргентинской провинции Мисьонес. Такие же заросли девственного леса с исполинскими папоротниками и стройными зонтами сорокаметровых араукарий, которые сменили здесь испанское название «pinos brasileсos» на португальское «pinhos brasileiros», такие же совершенно безлюдные области, такой же климат. Скалистая, потрясающе исковерканная дорога в горах, броды на дне долин. Но дорога эта, или, вернее, то, что от нее осталось, доживает последние годы своего существования; временами она пересекает новую трассу будущей автострады, с которой еще не убрали щиты с надписью: «Passagem proibido» — «Проезд запрещен».

Уже в сумерках вокруг дороги начинают появляться первые признаки хозяйственной деятельности человека. Разбросанные тут и там пастбища, деревянные жилища одиноких первопоселенцев.

Каскабель.

В испанском и португальском языках это слово значит «гремучая змея». Селение назвали так, вероятно, потому, что в здешних местах полным-полно самых разнообразных змей. Это первый населенный пункт на нашем пути по Бразилии. Типичное для interior селение, тысячи точных копий которого можно встретить на бразильской земле. Их внешний вид меняется лишь от климатических условий и окружающего ландшафта. Несколько пыльных улиц; «центральная» на протяжении нескольких сотен метров убого вымощена щебнем. О тротуарах здесь и слыхом не слыхивали. Домики, школа, административные здания и бедненькая гостиница выстроены исключительно из дерева — материала, который тут ничего не стоит и всегда под руками.

А люди? Две-три тысячи жителей самого различного происхождения — от поселенцев, приехавших со всех уголков Европы, негров и полуцивилизованных индейцев до их потомков, в которых смешались все эти расы.

Чем живет этот островок людей, окруженный морем первобытного леса? Бросив взгляд на штабеля дров, сложенные за околицей и обнесенные изгородью, и вспомнив о затерявшейся в долине неподалеку от селения лесопилке, можно ответить не задумываясь: заготовкой леса. И, пожалуй, отчасти возделыванием почвы в окрестностях. Верно, но все это как источник существования имеет второстепенное значение. Такие источники есть чуть ли не в каждом уголке страны, а во многих местах еще более богатые.

Кормилица Каскабеля — дорога. С той поры, когда по ней проехал первый автомобиль, природные богатства прилегающих областей приобрели экономическую ценность и создали предпосылки для возникновения бразильских каскабелей.

Человеку в таких селениях приходится несладко, особенно если он попал сюда из цивилизованного мира. Здесь нет ни водопровода, ни канализации; о культуре и говорить нечего. Высшей ступенью прогресса остается кино — старые ковбойские боевики с диким Западом и дымящимися револьверами. В остальном жители этих каскабелей проводят свой досуг, как правило, за рюмкой или за игрой в кости, а чаще всего — за тем и другим вместе. К вечеру за околицей начинает чихать и кашлять маленький дизель — движок «карманной» электростанции. Он отбывает свою повинность до одиннадцати, самое большее — до полуночи, а потом все селение погружается во мрак.

Второй день пробиваемся мы к Атлантическому океану. Резкие переходы от подъема к спуску, прогнившие мостики, запущенные броды, дороги, размытые тропическими дождями до естественного скального основания; попадающиеся по временам вереницы мулов, одинокие постройки.

— Sim, senhor, strada muito boa, — уверяет нас радиотелеграфистка на захолустной станции в Ларанжейрасе, отвечая на наш вопрос, какова дорога дальше. — Очень хорошая, сеньор.

— Ну, а та, по которой мы ехали сюда?

— Também boa, senhor… — Тоже хорошая, сеньор… В Бразилии все хорошо.

Сырая прохлада сумерек опускается на густые заросли, на путаницу лиан; недавно прошел ливень, и над дорогой висит туман. Уже в полной темноте мускулистый кабокло переправляет нас на своем плоту через реку Каверносо.

Мы выехали в 6.40 утра, а сейчас часы показывают 20.00. Тринадцать часов непрерывной езды. На счетчике внушительная цифра: 226 километров.

Уставшие, мы засыпаем за рулем. До Гуарапуавы остается еще 70 километров.

— Остановись, как только дорога станет немного пошире…

Откинуты передние сиденья, некоторые лишние вещи — под машину, спальные мешки, противомоскитную сетку на открытый верх «татры».

— Смотри-ка, какой фонарик я поймал!

Большой жук, длиною в добрых четыре сантиметра, решительно протестует против плена и пытается перевернуться — встать на ноги. Его брюшко фосфоресцирует зеленым светом, при котором можно читать.

— Подержи-ка его здесь, а то резьбы не видно, — говорит из-под открытого капота Иржи, очищая от нагара свечу.

Летающий фонарик исполнил свою необычную роль и обрел свободу. Он закружил над дорогой и исчез в камыше у реки.

До недавних пор Бразилия напоминала садовника, который в трескучий мороз дышит на термометр и через проталинку на замерзшем окне глядит в сад, ожидая, не зацветут ли яблони.

Из поколения в поколение представители Бразилии убеждали самих себя и весь мир, что их страна непомерно богата. И тем не менее долгое время Бразилия дешево продавала свой кофе, хлопок, каучук и какао — и дорого покупала продовольственные и промышленные товары, как это приходится делать любому слабому партнеру на мировом рынке. Богатая Бразилия не нашла ни сил, ни смелости пробраться в глубь материка, чтобы вырвать у первобытных лесов их несметные богатства. Правда, иногда в портах появлялись полусумасшедшие оборванцы, приносившие в холщовых мешочках несколько килограммов золота или пригоршню алмазов, однако гораздо больше было тех, которые никогда не возвращались из подобных походов.

Но в один прекрасный день бразильский садовник вдруг перестал дышать на термометр и засучил рукава. Он отбросил благие надежды на то, что яблони зацветут, если дышать на термометр, и понял, что иллюзиями сыт не будешь. Он засел за чертежную доску, научился пользоваться логарифмической линейкой, взял в руки теодолит и отправился в лес. Он понял, что будущее его страны зависит прежде всего от дорог, которые проникнут в глубь материка.

Если вы взглянете на карту Бразилии, то увидите вокруг Рио-де-Жанейро и Сан-Паулу магистраль, идущую на юг, к Уругваю и Аргентине, и затем — маленьких червячков, которые пытаются вгрызться в бразильский континент со стороны Атлантического океана. Несколько коротких веток, соединяющих океан с узкой обжитой полосой прибрежья. Центральные же области так и зияют своей пустотой. Это транспортный вакуум в самом широком смысле слова.

Позже, когда мы добрались до Рио-де-Жанейро, нам попалась в руки брошюра, в которой описывалось путешествие двух американцев на «джипе» по побережью федерального штата Сеара из Рио-де-Жанейро до Форталезы — расстояние более чем в 2 тысячи километров по прямой. Это был первый случай, когда автомобиль проделал путь из столицы на север вдоль атлантического берега по наиболее густонаселенным областям. Из Форталезы, которая лежит за восточной вершиной гигантского треугольника, образующего Южноамериканский материк, до сих пор нельзя проехать по суше к устью Амазонки вдоль северо-восточного катета.

Все обширные центральные районы связываются с миром лишь водными путями, притоками Амазонки. Однако этого далеко не достаточно, чтобы проникнуть ко всем источникам природных богатств. Ведь Бразилия обладает четвертью мировых запасов железа. Всемирно известен гематит из Минас-Жераиса, содержащий почти 70 процентов чистого железа. В Бразилии находятся крупнейшие месторождения марганца. Огромны запасы угля. И тем не менее еще в 1938 году она ввозила уголь из США и Англии.

Попытки создать общегосударственную сеть дорог долгое время наталкивались на одно серьезное препятствие. В стране, представляющей собой федерацию, не прекращается соперничество между отдельными федеральными штатами. Каждый из них стремится через свое собственное правительство обеспечить себе как можно больше выгод, не учитывая интересов соседей. Штат Парана, самая плодородная область Бразилии, старается получить прямой доступ к морю, чтобы вывозить свою продукцию, минуя Сантус. Поэтому здесь намеренно забывают о дороге из ПонтаТросы на север и всю ставку делают на шоссе к своему порту Паранагуа. В штате Сан-Паулу, наоборот, всемерно улучшаются дороги, ведущие к его границам, чтобы привлечь приток грузов из соседних областей.

Конец всему этому хаосу был положен — по крайней мере теоретически— только после того, как было учреждено общегосударственное национальное управление по строительству дорог и мостов.

По пути из Фос-ду-Игуасу в Куритибу, столицу штата Парана, мы наткнулись посреди девственного леса на нечто поразительное. Наше изумление было тем сильнее, что мы никак не предполагали увидеть именно здесь, в лесу, такое, о чем не нашли в литературе ни малейшего упоминания, не услышали ни единого намека, когда в бразильском посольстве в Буэнос-Айресе собирали нужные нам сведения.

Автострада возникла за поворотом разбитой извилистой дороги в каких-нибудь 90 километрах от Фос-ду-Игуасу, словно призрак, словно фата-моргана. Широкая, прямая как линейка лента проезжей части на высокой насыпи, ей не хватало лишь слоя бетона. По обеим сторонам насыпи тянулась полоса вырубленного леса, предохранявшая дорогу от завалов деревьями. Стрелка спидометра, которая долгое время колебалась между 20 и 30 километрами в час, подскочила к 80 и могла бы подниматься еще выше. Свободный, едва приметный поворот дороги шириною в 10 метров, стоящий в стороне бульдозер, дорожные плуги, вешки, намечающие трассу.

И снова лес, лес…

В следующие два дня нам еще много раз приходилось довольствоваться жалкими остатками бывшего шоссе, но нередко мы воочию убеждались и в том, что принудительные злоключения автомобилистов на этом пути скоро уйдут в область предания. На некоторых участках мы видели муравейники рабочих, лопатами нагружавших глину в грузовики; вереницы запряженных в двуколки мулов, которые брели, как автоматы, с одного места стройки к концу насыпи, останавливались там, ожидая, когда рабочий вывалит привезенный ими грунт на склоны, и самостоятельно отправлялись обратно. Кое-где на их пути стояли босоногие парни, понукавшие этот заводной караван. Мы видели бетонные мостики, дренажные сооружения, современные мосты. Глубокие проходы в скалах, срезающие наиболее высокие участки будущего шоссе, и вслед за тем земляные насыпи, перекинутые через целые долины.

По приезде в Понта-Гросу, этот исходный пункт строительства, мы посетили дирекцию дорожного управления. Шеф стройки, майор Луис Марсаль Феррейра, любезно провел нас в свой кабинет и разложил перед нами карты, планы участков, рабочие чертежи, отчеты, статистические данные.

— Все это строительство ведется военным министерством и осуществляется в рамках пятилетнего плана прокладки дорог, — начал он свои пояснения. — Шоссе, часть которого вы видели в лесу, намечено провести от Понта-Гросы до Фосду-Игуасу, покрыв расстояние в пятьсот восемьдесят километров. Средняя ширина шоссе — десять метров, но в будущем мы намечаем расширить его до пятнадцати метров. Вы, конечно, заметили, что все мосты уже сейчас строятся с учетом этой будущей ширины…

Из 89 тысяч километров дорог, имевшихся в Бразилии, согласно данным статистики за 1948 год, бетоном было покрыто всего лишь 125 километров. Значительную часть этих 125 километров представляла роскошная автострада из Рио-де-Жанейро до Петрополиса, дачного места бразильских верхних десяти тысяч, которая кончалась перед самым большим во всей Южной Америке отелем «Китандинга». В те же 125 километров включались уже готовые участки второго показательного шоссе, соединяющего Сан-Паулу с Сантусом. Кроме этого, в Бразилии насчитывалось еще 750 километров асфальтированных дорог, в большинстве случаев весьма плачевного вида. Таким образом, один километр асфальтированной или бетонной дороги в Бразилии приходился на 10 тысяч квадратных километров. Дециметр шоссе на квадратный километр.

Пятилетний строительный план поставил перед Бразилией огромные задачи. Был создан национальный дорожный фонд, в который поступало по 10 сентаво с каждого проданного по всей Бразилии литра бензина и масла. В 1947 году общие поступления в фонд превысили 2 миллиарда крон, в 1948 году они достигли почти З½ миллиардов. Из этих сумм три пятых отчислялось отдельным штатам, 40 процентов оставляло за собой центральное федеральное управление — на координацию плана.

Но при составлении плана строительства бразильский садовник опять скосил глаза на термометр. Через всю карту Соединенных Штатов Бразилии, с севера на юг, он провел шесть дорог-артерий общей длиною в 21016 километров. Затем перечеркнул их пятнадцатью поперечными шоссе, соединяющими побережье Атлантики с будущими экономическими центрами в глубине континента. Это составило 14291 километр. А всю эту радующую глаз шахматную доску шоссе он испещрил ответвлениями, и прибавилось еще 3184 километра. Подведена черта, подсчитано: 38491 километр автострад — на красивых планах.

Бразильский садовник послал в первобытные леса штата Парана техников и получил от них ответ: 560 километров дорог за тринадцать лет. Снова принялся он складывать и множить, но не досчитался до того поколения, которое дождалось бы осуществления его грандиозных замыслов. И тогда он стряхнул пыль с термометра, дохнул на него, а горы технических проектов озаглавил словами, которые уже кое-что значат в мире: «Пятилетний план».

Но он забыл, что на родине пятилеток не привыкли дышать на термометр.

Область между Понта-Гросой и Куритибой в штате Парана относится к числу самых плодородных во всей Бразилии. Тысячи квадратных километров пахотных земель вокруг шоссе разрезаны колючей проволокой на обширные пастбища. Но это первые и последние следы человеческой деятельности, бросающиеся в глаза. В остальном здесь безграничные нагорные равнины, высота которых колеблется около 1000 метров над уровнем моря, и пологие склоны, огражденные кое-где на горизонте цепями гор. Несмотря на близость южного тропика, вся эта обширная область обладает идеальным климатом благодаря именно этой высоте над морем. Земля так и жаждет рабочих рук, она готова дать человеку все, что ему захочется, от хлеба до овощей и фруктов. Здесь совсем не ощущается нехватки воды, как в южноафриканском Трансваале, на который так похож этот край.

Но как здесь, так и там человек успокоился на том, что принял к сведению право частной собственности на землю, рассчитывая, что со временем она сильно поднимется в цене.

Эту область Бразилии нельзя назвать неприступной. Здесь имеется 100–200 километров железной дороги, проходящей по побережью Атлантического океана от порта Паранагуа; она получила в наследство столетнее шоссе, одно из первых в Бразилии, проложенное еще в эпоху империи.

Когда-то в Бразилии ощущался недостаток рабочих рук, нехватка в людях, способных взяться за крестьянский труд, который не дает надежд на сказочно быстрое обогащение. До отмены рабства в 1888 году в страну было перевезено из Африки около 12 миллионов черных рабов. В конце колониального периода их оказалось в Бразилии больше, чем белых. У белых была земля и были рабы. Следовательно, им самим не нужно было работать; они были лишь алчными организаторами производства. После отмены рабства положение изменилось. Физический труд на долгое время остался связанным с понятием рабства — и богатые бросились в спекуляцию.

Ныне самым серьезным препятствием в развитии бразильского сельского хозяйства являются права владельцев латифундий. Они загоняют безземельных крестьян в глубь девственных лесов, обрекая их на мытарства без каких-либо видов на успех. Многие селения погибают, задушенные объятиями первобытного леса, как погиб в свое время поселок чешских переселенцев «Нова власт».

Вот тут-то, в этих искромсанных и заброшенных полях, и кроется объяснение того потрясающего факта, о котором сообщает официальная бразильская статистика. Страна, имеющая 8V2 миллионов квадратных километров земли, страна, которая могла бы стать одной из величайших житниц мира, не в состоянии прокормить собственным хлебом 50 миллионов своих жителей. Она не может прокормить их, несмотря на то, что далеко не все ее население потребляет хлеба столько же, сколько средний европеец. Большая часть бразильцев либо отдает предпочтение рису перед мукой, либо совсем не знает в своем меню злаковых.

В 1943 году бразильский импорт превысил в денежном исчислении 6 миллиардов крузейро, то есть около 15 миллиардов чехословацких крон. Среди импортируемых товаров на первом месте были приборы и станки для промышленности, которая стремительно росла в условиях военного времени. Эта статья бразильского импорта достигла 840 миллионов крузейро. А на втором месте оказалась статья в 770 миллионов за импорт хлеба. При этом официальная статистика того же года ясно говорит, что в Бразилии возделывается всего лишь полтора процента земли, Из этой площади под хлебные культуры отведены какие-то жалкие крохи.

Три четверти бразильского населения занято в сельском хозяйстве, но большинство едва зарабатывает себе на самое необходимое. Подавляющая часть крестьян своей земли не обрабатывает, потому что в сельском хозяйстве долго не прокормишься. Крестьяне массами бегут в другие отрасли хозяйства или влачат жалкое существование в городских кварталах бедноты, надеясь найти что-нибудь более приличное. И в то же время в Бразилии необозримые поля не засеваются. Их владельцы живут в городах или за границей и никогда не станут трудиться на земле. Земля для них — это такая же статья спекулятивного дохода, как для других хлопок, кофе либо акции промышленных предприятий. Они не заинтересованы в обработке земли, ибо это требует специальных знаний и сложного административного управления, но не приносит и малой доли того, что дают обычные барыши на спекуляции.

Важнейшей статьей дохода штата Парана продолжает оставаться лес. И хотя большая часть Бразилии покрыта лесами с неисчислимыми сортами дорогих пород, в общем балансе экспорта древесины целых 85 процентов занимает паранская араукария, легкая и мягкая древесина которой больше подходит для производства целлюлозы и бумаги, чем для изготовления мебели. В штате Парана лесопромышленники далеко позади оставили тех, кто разводит йербу, кофе, табак, сахарный тростник и чай.

Живым примером паранской экономики является столица штата, Куритиба. Недавно она отметила свое трехсотлетие, но, несмотря на это, город с широкими авенидами, парками и площадями, с коробками из бетона и стекла и оживленным уличным движением выглядит молодым. Это типичный торговый город. Роскошные отели, множество автомобилей последних моделей, переполненные магазины. Но стоит только взглянуть на цены выставленных в витринах товаров, как сразу понимаешь, что все это богатство положено к ногам небольшой части населения и совершенно недоступно лесорубам и крестьянам из провинции. Речь идет не только о товарах широкого потребления, которые производятся прямо в городе. Не только о местной бумаге, о тканях, сахаре, пиве и спиртных напитках.

За витриной одного из крупнейших магазинов в центре города мы увидели, например, целую коллекцию велосипедов. Самые дешевые — чехословацкие: «стадион» стоит 1380 крузейро, «эска» — 1420, бельгийские подороже — 1500 крузейро. Самые простенькие шведские велосипеды стоят 2 тысячи крузейро. 5000 чехословацких крон за обычный велосипед!

И вот уже кажется, будто центр Куритибы перенесен в сердце штата Парана из другого мира. Здесь сосредоточена вся роскошь, богатство и комфорт с тех 148 тысяч квадратных километров, откуда все это течет, минуя руки людей, обреченных на суровую жизнь первопоселенцев.

— Cuidado, devagar! — Осторожно, тихий ход!

Над шоссе поднимается шлагбаум; полицейский, бегло просмотрев паспорта и записав номер «татры», охотно постоял перед фотоаппаратом и с улыбкой ответил на вопросы о состоянии дороги. Мы выезжаем из столицы штата Парана на север и берем курс к нашей следующей цели — Сан-Паулу.

Глубокие сдавленные ущелья, лесистые склоны по обеим сторонам дороги, лабиринт хребтов приморского нагорья Серра-ду-Мар. Эти хребты не походили на горные цепи в глубине штата Парана, покрытые до самых вершин непроходимым девственным лесом, который закрывал окружающий вид. Не похожи они были и на покатые, поросшие травой холмы плоскогорья около Понта-Гросы, где мы проводили старый год. Серра-ду-Мар отличалось от всех тех десятков горных массивов, по которым за время своего долгого путешествия прокладывала дорогу наша «татра». Это было нечто совершенно новое.

В Южной Африке есть своя Valley of Thousand Hills — Долина тысячи холмов, одно из самых излюбленных туристами мест к западу от Дурбана. Но по сравнению с приморскими горами юго-восточной Бразилии эта приманка для туристов кажется всего лишь сереньким суррогатом. Тысячи обрывистых горных хребтов сливаются здесь в живописный массив. Из глубоких ущелий, теснясь, ползут к небу тысячеметровые кручи; то обрываясь, то громоздясь друг на друга, они открывают все новые и новые виды. Бесчисленное множество цветущих деревьев, их зелень теряется в гроздьях желтых, фиолетовых и красных цветов. Голые пастбища чередуются с поясами первобытного леса, пастбища уступают место торжественно-спокойным сумрачным дебрям; вдоль дороги то и дело пробегают аллеи древовидных папоротников и стройных пальм.

Ранним утром мы достигли высоты 1100 метров над уровнем моря, а теперь, с наступлением жары, спускаемся в долину реки Рибейры, которая образует границу между штатами Парана и Сан-Паулу. Мы находимся на высоте 270 метров над океаном, который омывает бразильские берега 10 километрами дальше к востоку, за гребнем Серра-ду-Мар. Термометр остановился на 42 градусах, но недвижный воздух закрытой долины усиливает ощущение жары.

Небольшой постоялый дворик; водители грузовиков, выстроившихся у дороги, шумно выбегают навстречу незнакомой машине и дружески приглашают нас зайти.

Снова нам вспомнилась Аргентина, где нас предупреждали о бразильской кухне.

— Там на всем пути вам не удастся поесть досыта. Бразильцы не умеют готовить, — сыпались нам на голову пророчества.

Не раз вспоминали мы этих патриотов и жалели их желудки, привыкшие к тому, что их ежедневно набивают жесткой говядиной.

На постоялом дворе у реки Рибейры мы, наконец, отведали национальное бразильское кушанье feijao — фасоль. Фасоль — всего лишь гарнир, необходимая составная часть целой серии вкусно приготовленных блюд, общее название которых «feijoada» (фейжоада). За несколько крузейро ее можно получить и в любой распивочной на окраине Рио-де-Жанейро и в роскошных ресторанах на центральной авениде Риу-Бранку. Иностранцу, впервые попавшему в Бразилию, не нужно ломать голову над меню с длинным перечнем неизвестных названий, если он знает одно-единственное заклинание: feijoada.

Когда наш бразильский хозяин стал расставлять перед нами миски и тарелки, мы почувствовали себя в кругу водителей у реки Рибейры так же, как за столом у Сайида Мухаммеда Халифы Шерифа в Омдурмане. Временами он казался нам фокусником, который вытаскивает из рукава кролика за кроликом. Миска с вареной фасолью в коричневом соусе, миска риса, миска макарон, жаркое из говядины, ростбиф, жареные голуби, копчености, салат из помидоров и лука, жареный картофель, вареная курица. На тарелку кладется порция вареной фасоли в соусе. А затем к этой основной субстанции добавляется содержимое остальных мисок по вкусу и по личному умению комбинировать. Если, вопреки ожиданиям, случится так, что вы опустошите все тарелки, за вашей спиной в тот же момент окажется хозяин, который с улыбкой спросит, что еще принести.

А после обеда, после знаменитой бразильской фейжоады, наступает черед обязательного dulce — кубика повидла — и кофе.

Только одни аргентинцы утверждают, что их бразильские соседи не умеют готовить.

То ли преувеличенный патриотизм, то ли зависть…

Пьедаде. До Сан-Паулу остается 100 километров.

Небольшой переговорный пункт частной компании, треск и шум в телефонной трубке и, наконец, чешская речь из Сан-Паулу: «Мы вас ждем целую неделю и уже думали, что вы застряли где-нибудь в лесу. Выезжаете сейчас из Пьедаде? Прекрасно, в таком случае остановитесь в Котии перед храмом и ждите. Это на полдороге. Пан Светлик и пан Выборный выедут вам навстречу…»

Это было почти по Гашеку: «После войны в шесть часов «У чаши». С той лишь разницей, что где-то там, за неизвестной нам Котией, был такой же неизвестный Сан-Паулу, крупнейший промышленный центр всей Южной Америки.

Исчезли пастбища, и больше стало попадаться автомобилей.

«Se vende uvas» — «Продажа винограда» — с перевернутым «n» в слове «vende». Изборожденный морщинами старик раскладывает виноград по кулечкам и желает нам счастливого пути.

— Я живу здесь двадцать восемь лет и все еще не привык, — пожаловался он на прощанье. — Разве можно сравнивать Бразилию и нашу Сицилию…

Перед храмом в Котии стоит… нет, не хочется верить глазам. На полуденном солнце сверкает черным лаком восьмицилиндровая «татра». Одна из тех, что с успехом служат в Бразилии.

— Первая «татра» после Каира, — говорим мы при встрече с друзьями из бразильского представительства «KOBУ».

— Наздар, ребята! А мы хотели приготовить вам сюрприз…

Две «татры» трогаются с места и едут к Сан-Паулу; черная — впереди, серебристая, запыленная — сзади.

Мимо нас проносится, как быстрые кадры фильма, Бразилия: кофейные плантации, итальянские виноградники, крикливые рекламы американских автомобилей, плантации хлопка, зеленщики-японцы с грузом помидоров, детишки с раскосыми глазами, маршрутный автобус Куритиба — Сан-Паулу.

И вот, наконец, впервые на этом материке на нас повеяло Америкой. Той самой Америкой, которая веками жила в романтическом воображении жителей Центральной Европы, скученных на перенаселенной земле Старого Света.

Десять километров нового асфальта, кварталы особняков и сады предместья, длинный тоннель с мерцающими под потолком лампами, потоки машин, мчащихся в обоих направлениях, словно табуны вспугнутых коней. А потом широкая авенида Нове-де-Жульо, коридор, сдавленный небоскребами. В эти минуты нам показалось, будто толпы людей превратились в живые колонны муравьев, а автомобили в крохотные детские игрушки, и все это засуетилось под гигантскими строениями из бетона, стали и стекла. Центральная авенида Аньянгабау с недостроенным небоскребом, под которым жмутся к траве королевские пальмы, их грациозность как бы оскорблена плитами бетона и холодом металлических балок. Изящные своды широких виадуков Эфижения и Ша, по которым проносятся над артерией города тысячи и тысячи машин.

После долгих дней одиночества и полумрака первобытных лесов все это кажется сном — фантастическим, бредовым, сумбурным сном о Новом Свете.

— Когда будете в Рио, хорошенько посмотрите на эту роскошь! Все это кариоки выжали из нас, паулистов…

Так и в таком духе говорит о Рио-де-Жанейро большинство «патриотов» Сан-Паулу. Если же о паулистах заговорит кариока, житель Рио-де-Жанейро, то в его распоряжении будет столь же пестрый выбор «титулов» — от бунтарей и ренегатов вплоть до спесивых материалистов.

Вы скажете: обычный местный патриотизм, ничего нового.

Но дело в том, что борьба между этими двумя федеральными штатами Бразилии не ограничивается только ресторанными сплетнями и газетными нападками. В 1924 году было жестоко подавлено восстание Сан-Паулу, поднявшегося против Рио. Еще не изгладились в памяти общественности волнующие события первого восстания, как Сан-Паулу взбунтовался вторично. Спустя шесть лет. Результат был такой же, но обе стороны теперь все время начеку.

Взаимоотношения между обоими штатами и их столицами можно сравнить с отношением чешских земель к Австро-Венгерской монархии накануне первой мировой войны и с отношением Праги к Вене, куда уплывало все богатство, все плоды трудолюбивых рук и творческой мысли. Но мятежное недовольство Сан-Паулу обусловлено и кое-чем другим.

У объективного наблюдателя просто не может не создаться впечатления, что весь бразильский колосс почти всей своей тяжестью давит на штат Сан-Паулу, который примерно в два раза больше Чехословакии. Он занимает всего лишь 2.9 процента площади Бразилии. А проживает в нем целых 20 процентов бразильцев, как раз наиболее работоспособная часть населения.

Знакомство с заводскими районами этого самого промышленного города всей Южной Америки поразит каждого, кто ожидал увидеть крохотные фабрички, еще не выросшие из детских пеленок. Через предместья Сан-Каетану, Санту-Андре, Сан-Бернарду до отдаленных кварталов Лаппа протянулась сплошная полоса современных предприятий. Огромные заводские цехи, построенные с учетом последних достижений промышленного строительства, бесконечное дефиле текстильных, машиностроительных, металлургических, пивоваренных, мукомольных, резиновых, автомобильных, мебельных, фарфоровых и спичечных заводов и фабрик.

Точные цифры говорят еще больше. Штат Сан-Паулу дает Бразилии 70 процентов кофе всех сортов и покрывает с собственных плантаций 60 процентов бразильского экспорта. Здесь производится 70 процентов бразильского хлопка, половина бразильского риса, половина картофеля, половина идущих на экспорт фруктов и больше половины всего мороженого мяса. Пожалуй, можно было бы остановиться и на этом. Но у Сан-Паулу имеются еще более веские данные. Его экспорт занимает ровно 50 процентов общего бразильского экспорта. Сан-Паулу приносит Бразилии половину всего национального дохода. А в области торговли он может положить на чашу весов самую тяжелую гирю: 91 процент активного сальдо Бразилии.

Вот почему Сан-Паулу утверждает, что он кормит и экономически поддерживает всю страну. Вот почему его власти хотели добиться экономической и политической независимости, вот почему и ныне они прилагают все усилия к тому, чтобы заполучить большой пай в деле хозяйственного и политического управления страной, — разумеется, надеясь на то, что их промышленным и политическим боссам достанется и большая доля прибылей.

В конце длинной авениды Сан-Жуан, за два квартала от перекрестка Аньянгабау, высится дворец государственного банка — Банко ду Эстаду. В нем 34 этажа, и до недавних пор это здание было самым высоким не только в Бразилии, но и во всей Южной Америке. Но недолго оно наслаждалось своим первенством, так как недалеко отсюда, над парком у виадука Ша, уже во время нашего путешествия по Бразилии рос его серьезный соперник — дворец; с каждым из 38 растущих его этажей по сырому еще бетону, едва внизу на улицах загорались первые неоновые огни, поднималась световая реклама. На крышу государственного банка с небольшим балкончиком вокруг куполообразной башенки сегодня пускают уже только журналистов, ибо каждый, кто приезжал в Сан-Паулу, хотел увидеть город с самой высокой точки.

В самом деле, сверху открывается захватывающее зрелище. Южноамериканский Манхэттен с уходящими вдаль прямоугольниками и квадратами зданий, которые упираются в небо, как блестящие гиганты. Лес небоскребов. Во всех направлениях. Конца авениды Сан-Жуан не видно, он теряется где-то за километрами камня в легком утреннем тумане. Огромная реклама кока-колы, которая находится на крыше «Эдифисио Америка», всю ночь сверкая, крутится над городом, словно красная карусель, и кажется, что до нее рукой подать. По мелкой канаве Аньянгабау несколькими рядами, как на параде, катятся стада автомобилей, и вокруг них смешно ползут булавочные головки пешеходов. Если внизу Сан-Паулу производит впечатление бессмысленного нагромождения, то сверху он кажется погруженным в какую-то летаргию. Сумасшедший паноптикум улиц вдруг превращается в немой фильм; вертикальная перспектива приносит чувство успокоения. Что-то заставляет вас достать план города и разобраться в этом каменном море, превратившемся в рельефный макет города-гиганта.

Но вы сразу поймете, что статистика не преувеличивает, утверждая, будто Сан-Паулу с его 1 миллионом 800 тысячами жителей — это первый в Бразилии и третий в Южной Америке город, хотя в начале нашего века он едва вмещал четверть миллиона душ. Поверите вы и тому, чем любят похвалиться жители Сан-Паулу:

«Вы в городе, который растет быстрее всех в мире…»

Как бы странно ни звучало это, но они правы — по крайней мере, пока речь идет о западном полушарии. Неохотно признают это даже североамериканцы, привыкшие обо всем своем говорить в превосходной степени. Сан-Паулу растет быстрее, чем росли в свое время Нью-Йорк, Чикаго, Лос-Анжелес, Голливуд.

За каждый рабочий час в Сан-Паулу завершается строительство пяти новых зданий. В 1947 году их было возведено 14 тысяч, в большинстве солидных сооружений с железобетонной конструкцией. Сегодня Сан-Паулу — крупнейший промышленный центр южного полушария. В 1937 году в большом Сан-Паулу насчитывалось 3500 промышленных предприятий с 123 тысячами рабочих. Спустя десять лет число заводов выросло до 12 тысяч, а число занятых на них рабочих увеличилось вдвое.

Для полноты впечатлений каждый патриот этого города сообщит вам, что Сан-Паулу — единственный в мире город с более чем миллионным населением, расположенный на высоте свыше 800 метров над уровнем моря. Но в этом «патриоте» уже говорит американец с его извечной страстью к сенсациям.

И тот же самый американец гордо заявит, что нынешний Сан-Паулу — это живой символ современного американизма. При этом он будет иметь в виду стремительный рост города и золотую лихорадку конъюнктуры. Он покажет вам промышленные и банковские дворцы, небоскребы со всевозможным комфортом. Напомнит имена бразильских бизнесменов, начинавших двадцать лет назад без гроша в кармане и ставших теперь миллиардерами. Знакомая история о бедном мальчике, который прославился.

Этому «патриоту» хватает внешнего блеска. В бешеной погоне за прибылью у него не остается времени, чтобы задуматься над причинами этого бурного роста и увидеть его последствия. Он любит восхищаться лицевой стороной своей Америки. Но он забывает, что перед войной бразильская экономика переживала тяжелый период затяжных кризисов и экономических потрясений. Если вы возразите и скажете, что все это богатство выросло в результате военной конъюнктуры и военных капиталовложений в то время, когда Европа была в смятении и когда блокада отрезала ее экономику от международной торговли, бразильский предприниматель самоуверенно ответит, что Бразилия тоже заплатила за себя кровью. Какой же кровью? В конце второй мировой войны в Италии в двух сражениях приняло участие около 4 тысяч бразильских солдат. Кто же из них платил кровью за себя и за равных себе, за рабочих с заводов и плантаций, за тех, кто в годы кризисов тщетно искал работу?

И вдруг вы чувствуете, что перед вами открывается иной Сан-Паулу. Не украшенный богатством и удачами, не улыбающийся плакатной улыбкой преуспевающего бизнесмена, а город, на который нужно взглянуть другими глазами, чтобы понять всю правду.