"Круги на песке" - читать интересную книгу автора (Зарубин Алексей)

Глава 3

В детстве я не мечтал о приключениях. Мои родители часто переезжали с места на место, так что впечатлений хватало. Когда я услышал Зов, мы как раз обустраивались в каком-то захолустье. Чужаки были на виду, так что далеко я не ушел, меня завернули прямо на пороге. Потом, естественно, я хвастал перед сверстниками своими похождениями в горах и лесах, и мне верили - детская память о переездах выручала. К счастью, отец быстро рассчитался с долгами и к радости матери перестал бегать от кредиторов. Дела пошли на лад, и мы наконец нашли себе место постоянного жительства.

Образование я получил в горном универсуме и по иронии судьбы несколько лет вынужден был мотаться именно по горам и лесам, мечтая об уюте и покое. Небольшое наследство от полузабытой тетки позволило открыть свое дело. С тех пор я без особой нужды не покидал надолго дом, резонно полагая, что дома и окончу свои дни, если, конечно, не разбогатею настолько, чтобы приобрести виллу на Салане, подобно моему удачливому свояку.

А теперь вот я сижу у котла и питаюсь от милостей господ паломников, которые весьма прохладно отнеслись к примкнувшей шайке голодранцев. Нам сразу же сказали, что жертвенное мясо придется отрабатывать, и не только благодарственным пением. Здесь оказалось мало народу, сотня-полторы человек, но были они не в пример богаче паломников из большого каравана.

Лепса и Гинтара пристроили к носильщикам. Они сменяли друг друга - носилки здесь походили, скорее, на небольшую комнату, где восседала целая семья благочестивых путешественников. Волокли этот неподъемный короб, обитый изнутри коврами, шестнадцать человек. Несмотря на то, что вьюков в караване было много, паломники не пересаживались на тележки, чтобы не нарушать древнюю традицию. Для большого стада овец не хватало пастухов, мужчин к ним в помощники и определили. Женщинам и детям велели за котлами присматривать и чистить их песком.

Песка хватало, и с каждым днем его становилось больше. Кто-то из караванщиков сказал, что ближе к месту паломничества, которое одни называли Горой Дракона, другие Великой Рыбой, а третьи просто угрюмо отмалчивались, останется только песок, и так до ущелья, за которым начинается прямая дорога на оазис.

Интереса к местным святыням у меня не было - за день, пока караван неспешно ползет по дороге, так набегаешься за неугомонными тварями, норовящими в поисках свежей травы уйти далеко в сторону, что к вечеру не остается сил для разговоров. Вот и сейчас солнце еще не зашло, а у меня неудержимо слипаются веки под монотонный речитатив запевалы и тоскливые подпевки собравшихся вокруг него в большой круг. Беспалый Саам слушал, как Гинтар рассказывает о паломничестве своего деда. Вот тогда пустыня была настоящей пустыней, не то что сейчас. Кости паломников и вьюков белели на всем пути, а пыльный ветер выедал в них дыры и свистел утром одни песни, а вечером другие, потому что пылью за день кости стачивались на два, а то и на три пальца. «А кто их пальцами измерял, - лениво спросил Саам, - покойники, что ли?..»

Чакмар и Катарина играют неподалеку. Они расчертили прутиками круги на песке и кидают в них мелкие камешки, соревнуясь, кто точнее попадет. Мальчик ни на шаг не отходит от моей дочки. Я помню, как он был изумлен ее немотой. Присев перед ней на корточки, когда никто, как ему казалось, их не видел, он в восторге размахивал руками перед лицом, дергал за волосы, показывал язык, кривлялся, будучи уверен, что пожаловаться она не сможет. Но когда приставил ладони к ушам и пошевелил пальцами, то немедленно схлопотал.

Наверное, среди детей на Тугаме жест «длинные уши вьюка» считается обидным. И моя дочурка, которую пытались дразнить сверстники в Райской Рыбалке, уже знала об этом. Чакмар получил увесистой галькой в лоб и перестал дразниться.

Они быстро подружились. Других детей в малом караване не было. Кидание камешков в круги в этих краях было чем-то вроде азартной игры. Предприимчивый Чакмар, увидев, как метко моя дочь попадает в любую цель, тут же стал вовлекать в игру погонщиков, кашеваров и пастухов. Катарина ловко сбивала щепки, воткнутые в землю, а Чакмар подзуживал азартных игроков и собирал выигранные деньги. Леонора сразу же узнала об этих забавах, рассердилась и велела немедленно прекратить, держаться подальше от взрослых и играть в игры, приличествующие детям. Но тут Чакмар высыпал ей в подол горсть мелких монет, за каждую из которых можно было купить немного сушеных овощей, запасы которых в караване были не очень велики, в отличие от жертвенного мяса. Жена сразу же смягчилась и даже вернула ему пару денежек. Что было наивностью. Себя-то Чакмар не забывал и большую часть выигрыша припрятывал.

Мальчик хоть и держался поблизости от нас, но о себе рассказывал скупо. Потом отмяк, разговорился. Родителей Чакмар не помнил. Сироту воспитывала дальняя родственница, старая сводня. После того как тетку в пьяной драке зарезал ее сожитель, власти отдали мальчика на воспитание, а фактически в сервы в одну богатую семью. Там он работал на кухне, когда чуть подрос, стал прислуживать в господских комнатах. И однажды совершенно случайно, хотя его лукавая ухмылка говорила о другом, опрокинул во время праздничного обеда большую чашу с черным соусом. Был за это нещадно порот и сослан в работный дом, откуда прямая дорога на казенные ткацкие фабрики - в удушливую пыль, грохот, изнурительный труд, плохую еду и раннюю старость в лучшем случае. До старости, судя по рассказам мальчика, мало кто доживал, а если и удавалось кому-то выбраться за ворота мануфактуры, то безрукой или безногой развалиной.

Повозка, набитая такими же, как он, малолетками, перевернулась, Чакмар в суматохе развязал веревку и сбежал. Некоторое время побирался в припортовых трущобах, и судьба ему ничего хорошего не сулила - извращенцев и маньяков там хватало с лихвой. А когда слухи о большом паломничестве дошли до трущоб, он долго не раздумывал. Ушедшего с караваном считали свободным от старых долгов, в дороге он был свободен умереть с голоду, просить подаяния или быть клейменым за воровство. Мало кто из таких бедолаг возвращался: одни оседали в пути, найдя себе приют, кто-то доходил с торговцами до столицы, иные терялись в пустыне, многих убивали хвори, усталость, жара, но кому-то и везло, если верить рассказам.

На Айконе история Чакмара привела бы меня в ужас. У нас хватало проблем, да и с нищетой некоторые жители были знакомы, но все же к детям так зверски не относились. Теперь же я лишь сочувственно цокнул языком. Заботы о своей семье не оставляли места для эмоций. Да и всякого навидался за время скитаний.

Гинтара удивило, что за столь малый проступок Чакмара подвергли суровому наказанию. Беспалый Саам сказал, что городские - больные люди, за кувшин соуса готовы убить человека. Они привыкают к соусу, - пояснил он, заметив мое недоумение. Если его часто добавлять в еду, без него потом человека крутит и ломает. Вот поэтому рыбаки сами его не употребляют, разве что презираемые всеми слабаки.

Интересный соус! А я-то думал, это простая приправа к еде.

Отвечая Гинтару, мальчик хихикнул и пояснил, что он не просто уронил чашу, а опрокинул ее содержимое на голову жены хозяина, которая в это время любезничала с сыном начальника городской стражи. И добавил, что хозяйка часто его щипала, колола булавками и заставляла мыть ее кривые волосатые ноги.


Погонщики на закате опасливо вглядывались в небеса, нет ли там сизых полос, возвещающих начало сезона пылевых бурь, а по ночам запрокидывали головы, чтобы убедиться - видны ли еще восемь звезд Большого Паука, раскидывающего нити удачи. До бурь еще оставалось время, но говорили, что иногда они могли нагрянуть раньше положенного.

Мы уже стали опытными караванщиками и знали, что вместе с «редисом» нужно жевать желтые кисловатые ягоды, растущие на низкорослом кустарнике, и тогда неизбежная реакция желудка не столь звучна и благоуханна. Но ягоды попадались все реже, заросли кустарника постепенно мельчали, а потом и вовсе исчезли. Одно хорошо - уставать мы стали меньше, а неожиданные заработки Катарины и Чакмара избавили от муторной беготни за отбившейся скотиной. Старшины паломников сперва косились на детей, играющих наравне со взрослыми, и во взглядах их читалось неодобрение.

Особое внимание старшин привлекла моя дочь. Как я потом узнал, паломники долго спорили: что есть немота ребенка - проклятие или благословение, и каких сил это печать - злых или равнодушных? Много вечеров они посвятили высоким рассуждениям о природе немоты, после чего постановили: молчание - знак света, печать сил равнодушных, ибо ведомо всем, что наихудшие дела вершились лживыми языками. А что касается игры, то, я думаю, им самим хотелось попытать счастья, но старшинам до поры нельзя было предаваться азарту.

В один из дней, когда на горизонте показались темные выступы далеких гор, во время краткого привала к игрокам подошли двое мужчин, молодой и постарше. Их долгополые свободные одеяния были на удивление чисты, а головы, обмотанные полосами синей ткани, украшали черные птичьи перья.

Дадух вполголоса сказал, что это богатые столичные купцы, которые идут с караваном не для поклонения, а для выгоды.

– А ты откуда знаешь? - лениво спросил Беспалый.

– Когда-то я жил в столице, - грустно протянул Дадух. - Если бы мои дела пошли удачно, не оказался бы я в услужении у тупых пожирателей рыбы.

– Язык придержи, да! - Беспалый, не поднимаясь с кошмы вяло показал Дадуху кулак.

– В караване все равны, - ответил Дадух. - Все пропадем. Скоро кончится мясо, водяных корней все меньше. Пропадем.

Беспалый, не обращая внимания на его нытье, закрыл глаза. Меня тоже тянуло в дрему. Погонщики говорили, что не сегодня, так завтра начнем идти по ночам - дневные переходы изнуряли людей и вьюков.

– Смешная зверушка, - раздался голос над головой. - Смотри, как ловко она кидает камешки! Эй, зверушка, ты чья?

Игроки не обратили внимания на эти слова, они делали ставки, кто раньше собьет пятью камешками три щепки, воткнутые в центр круга. Если хоть один камешек не попадет в круг на песке - проигрыш. Потом Чакмар рассказал, что моя дочка из двух бросков не сбила ни одной щепки, хотя камешки легли в круг, а когда ставки против нее подскочили, оставшимися тремя одну за другой вышибла все три щепки. Нехитрому трюку ее научил, естественно, смышленый Чакмар.

Грузный носильщик сосредоточенно сопел и тщательно вымеривал бросок, и поэтому вряд ли он слышал, о чем говорили купцы. Леонора, однако, услышала, и это ей не понравилось. Такой отборной брани, которую она обрушила на головы купцов, не погнушалась бы самая стервозная из жен старосты Мааса, а уж те при случае умели разукрасить свою речь, нанизывая и сплетая проклятья вперемешку с телами и частями тел людей и животных. Я и не подозревал, что моя тихая Леонора так обогатила свой язык.

Купцы же удивились тому, что женщина посмела говорить с ними, да еще так неучтиво. Мне пришлось вмешаться, а потом к нам подошли Лепс и Гинтар, и купцы слегка приуныли.

– Не будем ссориться, - слегка шепелявя, сказал тот, что постарше, а молодой, злобно сверкнув глазами, промолчал. - Меня зовут Кари, а его Цосефф. Нам нужны помощники, смелые, сильные, много не заплатим, но в обиде не останетесь.

– Да, - вмешался молодой, - а за детей я дам хорошую цену, если к ним прибавить еще вот эту черноволосую самку.

Цосефф, или как его там, вытянул палец, указывая на Леонору, и тут же получил кулаком в лицо. С детства не любил драк, но тут уже ничего не поделаешь. Я даже не понял, как это случилось, а когда красный туман в моих глазах рассеялся, то обнаружил себя сидящим на молодом нахале, упершись коленом ему в затылок, но оторвать уши грубияну не получалось, так как за одну руку меня держал Керби, а во вторую вцепилась Леонора.

Немного успокоившись, я перевел дыхание, подул на ноющие костяшки пальцев и огляделся. Старший купец неодобрительно качал головой, но в драку не вмешивался, а что касается игроков, то им было не до нас. Я был уверен, что купцы призовут своих людей, потом набегут старшины каравана и станут судить и рядить, кто кому должен, а размазанная по лицу кровь Цосеффа свидетельствовала не в мою пользу. Но все окончилось мирно. Кари помог своему молодому товарищу подняться, отряхнул песок с его бурнуса, а уж там Цосефф сам стер кровь из носа краем синей ткани, обернутой вокруг головы. Он еще бормотал разбитыми губами какие-то ругательства, когда Кари уводил его прочь, пару раз обернулся, пристально вглядываясь в меня и угрожающе шевеля бровями. Я только плюнул ему вдогонку и вернулся к кошме, на которой жена разложила нехитрый перекус. Но только успел отрезать ломоть мяса, как погонщики закричали, забегали, поднимая вьюков - пора было идти дальше.


Зубцы гор уже давно выступали из-за горизонта, но ближе не становились. Мы перестали обращать на них внимание, потому что днем отсыпались под навесами. Ночью идти было легче, но все время приходилось присматривать за дочкой, чтобы во время привалов не отходила далеко - ущербная луна не давала света, а факелы жгли экономно. Во тьме легко отстать, сбиться с дороги и пропасть среди песчаных холмов. И пропадали. К тому времени, когда мы вышли к горному проходу, трое или четверо погонщиков исчезли, один из них вместе с десятком овец.

Когда дочка уставала, я и Леонора несли ее по очереди. Чакмар шепнул погонщикам, что немая девочка приносит удачу, и ей нашлось местечко на широких спинах вьюков, свободных от поклажи.

Я не был уверен, что пройдоха Чакмар - подходящая компания для маленькой девочки, но Катарина повеселела, часто улыбалась, порой я с замиранием сердца ждал, что вот-вот она рассмеется и заговорит. Наверное, и Леонора тоже надеялась. Она перестала неодобрительно поджимать губы, глядя на то, как дети зарабатывают деньги.

Привалы становились чаще. Но днем, в жару, отдохнуть, выспаться удавалось с трудом. Блеяние овец, хриплое кряхтение вьюков и раскатистый храп носильщиков мешали заснуть. Ночные переходы были намного короче дневных, но все же мы постепенно вползали в горную местность. Каменные глыбы, торчащие из песка, теперь окружали нас со всех сторон, дорога начала изгибаться между ними, а потом как-то внезапно горы, привычно темнеющие вдалеке, вдруг оказались перед нами, и чтобы разглядеть их вершины, приходилось задирать голову. Здесь, в предгорьях, было прохладнее, тень от горной гряды надежно укрывала нас от солнца всю вторую половину дня, и караван перестал идти ночью. Все как-то приободрились, я тоже повеселел, хотя причин для этого было мало - в сторону столицы, как выяснилось, караван отправится лишь после сезона песчаных бурь. А приметы надвигающихся горячих ветров уже наяву - то внезапный смерч пройдет недалеко, оставляя после себя песчаные круги и полосы, то в небе вдруг набухнут темно-красные облака и так же внезапно растают… Казалось, главные опасности перехода в пустыне позади.

В горах есть где укрыться от мириадов острых песчинок, несущихся с бешеной скоростью. Можно пересидеть в укромной пещере, если, конечно, иметь большой запас еды и питья. А вот с этим было не очень хорошо, и чем ближе мы подбирались к мрачным безлесым отрогам, тем меньше становилось травы для изрядно поредевших стад и тем реже встречались водянистые корни для утоления жажды.


Буря обрушилась внезапно. Закричали погонщики, всхрапнули вьюки, все кинулись под защиту нависающих скал. Мы прижались к горячим камням, набросав на себя все, что было из тряпья. Рев ветра сопровождался громким хрустом, словно огромные челюсти впились в скалу и перемалывают ее в щебень. Нам повезло, что сезон ветров еще не наступил и буря длилась недолго. Везения хватило не на всех. Из нашей группы пропали Дадух и Лепс, исчезли, словно и не было их. Керби искал брата, бегал по барханам, возникшим словно ниоткуда, пытался найти следы…

Полтора дня караван приходил в себя и подсчитывал убытки, и все это время техник бродил по окрестностям. Рыбаки к исчезновению Дадуха отнеслись безучастно.

И снова потянулись дни. Керби потихоньку оправился от потери.

Мы держались в стороне от шатров торговых людей, но с наглым купцом время от времени все же сталкивались. Если бы не спокойный, улыбчивый Кари, очередной драки не избежать. Молокосос явно жаждал реванша, да и моя кровь закипала, когда в меня упирались его наглые, бесстыжие глаза. Однажды я чуть его не прирезал, благо нож оказался под рукой, а Цосефф у моих ног.

Когда возвещали большой привал, расставляли котлы и подводили к ним, мы разбредались вдоль обочин: кто в поисках корней, ягод или сухого кустарника для костров, а кто просто справить нужду.

И вот надо было случиться так, что Кари и его напарник, держащиеся от торговой группы наособицу, выбрали, как им показалось, укромное и чистое местечко - старый бархан, трава на котором давно пожухла, и лишь корни ползучего кустарника удерживали песок. В самый неподходящий момент песок осыпался, и оба купца как сидели на корточках, так и съехали вниз, в небольшую ложбинку, где в это время я, Керби и Гинтар выдергивали корни «редиса».

Гинтар радостно засмеялся, да и я не смог удержаться от улыбки, наблюдая, как торопливо одергивают они на себе длинные халаты, стараясь выглядеть пристойно.

– Над кем смеются эти оборванцы? - высокомерно вопросил Цосефф, приведя одежду в порядок.

– Наверное, над нами, - добродушно улыбаясь, ответил Кари. - Как мы с тобой славно кувыркнулись, а?!

Цосефф с отвращением посмотрел на нас, ноздри его затрепетали.

– Ничего, - пообещал он. - Скоро я засуну их поганые языки им в задницы.

– Свою-то подотри сначала, - заботливо сказал Керби.

– Ах ты, голодранец!

Резко повернувшись в сторону техника, Цосефф поднял кулак, но запутался в полах халата и растянулся передо мной. Я внезапно заметил, что деревянная рукоять ножа почему-то оказалась в ладони. От дороги и посторонних глаз нас ограждал каменистый вал. Один удар - и с наглецом будет покончено, а если Кари вмешается, то и его можно отправить вдогонку. Но тут Керби вдруг оказался между мной и Цосеффом, а Кари схватил упавшего за ноги и оттащил в сторону, не обращая внимания на его вопли и попытки вскочить.

– Быстро уходите, пока я его держу, - крикнул Кари.

– Что-о?!.. Это вы проваливайте отсюда! Да я вас всех…

Техник дернул за веревку, которая заменяла мне пояс, и я замолчал, заметив его предостерегающий взгляд.

– Мы уходим, - сказал Керби, показывая ладони в знак мирных намерений. - Уже ушли.

И не отпуская меня, попятился назад.


Когда мы оказались на дороге, техник уважительно сказал:

– А вы, господин Острич, лихой человек. Чуть что - сразу за нож. Я смотрел на техника, не понимая смысла его слов. Потом до меня дошло. Отпустив рукоятку ножа, я растерянно почесал затылок. Совсем одичал. Или наоборот - слишком хорошо приспособился к обстоятельствам. Может, это и есть одичание, когда в первую очередь срабатывают простые рефлексы, а не разум. Да и кому нужен разум, если он не может обеспечить безопасность мне и моей семье? Эти мысли пришли ко мне потом, а пока я слушал, что нашептывает Керби, пропуская мимо ушей половину того, что он говорил, и не придавая особо значения той половине, что оседала в моем разгоряченном от стычки мозгу. А когда я немного остыл, то понял, что ведет он речи о вещах странных и подозрительных.

– Ты думаешь, они такие же беженцы, как и мы?

– Нет, не такие, - многозначительно сказал техник. - И на беженцев не похожи. У каждого вместо серьги очень мощный коммуникатор, это я точно говорю. Пахнут они тоже странно.

– Да они вообще не пахнут!

– Именно!

А вот это наводит на мысли вполне определенные. В Райской Рыбалке мы брали из ручья воду для стирки и мытья, но в караване вода шла только для утоления жажды богатых паломников. Запасы ее были невелики, и, как рассказывали носильщики, из-за каких-то добавок против гнили вкус у нее был мерзостный. О стирке и говорить не приходилось. Присмотревшись к попутчикам, мы быстро научились использовать песок вместо воды. Со временем привыкаешь барахтаться голышом в горячей пыли, но от запаха потных и давно не мытых тел избавиться все равно невозможно. Потом его перестаешь замечать, но когда попадается человек, от которого не разит как от падали, то это сразу настораживает.

– Одежда всегда чистая, не то что наше рванье. А где ее вычищают? - продолжал Керби. - Негде! Стало быть, у них есть ионная щетка. Где щетка, там батареи, а где батареи, там и оружие может заваляться, вот так! Я ведь почему тебя… вас оттаскивал в стороны? Этот юнец за пазуху полез, а я не знаю, что там у него за пазухой. Не ствол ли?

– Чужаки?

– Кому чужаки, а кому билет на Денеб, - подмигнул техник.

Вот оно как! В наблюдательности Керби я не мог отказать. Странное поведение купцов теперь для меня предстало в ином свете. Выбраться за пределы космопорта могут такие гости Тугама, как мы, то есть почти сервы, либо же нелегалы.

– Так они, получается, нарушители… законов!

Я поймал себя на том, что чуть было не сказал - «наших законов». Даже в самом неуютном и неприветливом месте обживаешься понемногу, и любая дыра кажется родным домом, потому что привык к ней, знаешь наперечет все помойки, а каждый булыжник под ногами знаком до последней щербины. И вдруг появляется шанс выбраться из дыры. Только немного неприятно, что этот шанс зависит от посторонних, не деливших с тобой жизнь на помойке. Но пока никто не собирается нам помогать, а мысль о том, что чужаков можно обманом или шантажом заставить вывезти нас с Тугама, была глупой. Мы не знали - есть ли оружие у чужаков, с какой они здесь целью, на что пойдут, узнав, что разоблачены, и сколько еще чужаков в караване?

Следует использовать шанс, иначе постоянная борьба за выживание скоро приведет к тому, что я буду радоваться каждому дню, проведенному в сытости и покое, а дочь моя скоро забудет, как мы жили в мире менее диком, чем Тутам. Правда, на цивилизованном Айконе она потеряла дар речи после того, как орды внезапно обезумевших ультов ворвались в города, сея смерть и разрушение. Тихая улица, на которой мы жили, была завалена телами наших соседей, кровь смешалась с водой в сточных канавах… Но к тому времени, когда мы с Денеба переправимся на родную планету, там все придет в норму. Не может не прийти. Ведь во Вселенной есть какой-то смысл и справедливость. Найду хорошего врача для моей дочки, и она снова начнет говорить.

Если бы каждый раз, повторяя эти слова как заклинание, я подбирал песчинку, то карманы мои были бы полны песка. Хорошо, что на моих лохмотьях нет карманов.

Керби решил присматривать за этой парочкой. Вдруг они здесь из-за аварии. Тогда, сказал техник, рано или поздно за ними прилетят. Особенно, если у них имеется связь с какой-нибудь посудиной на орбите. Не будут же они месяцами ползти в столицу! А как только поблизости сядет любая развалина, способная доставить нас на корабль, мы попробуем попасть на нее. Без насилия, если получится.

– А если не получится? - спросил я, на что Керби лишь нехорошо улыбнулся.

– Челнок захватить можно, - сказал он. - А дальше? На торговом судне вся команда человек пять, ну, десять. Справимся?

– Легки! Э-э, момент, о чем это мы? Челнок, корабль… Ты в пираты собрался?

– Какие еще пираты?

– Были такие давно, на Земле. Очень давно. Нападали на корабли, на орбитальные станции и форпосты.

– А-а, вольные торговцы. Ну, если выбирать между этим, - он выразительно пошевелил ногой в разбитых опорках, - и этим… - так же выразительно указал пальцем вверх, - то я бы рискнул.

– Тебе можно рисковать, а у меня жена и ребенок.

– Я вас очень уважаю, господин Острич, но это вы просто так сказали, вот. Что их ждет, если вдруг с вами что-нибудь случится? Или даже ничего не случится. Так и будем здесь побираться? Признаем Беспалого вожаком племени, осядем где-нибудь на берегу, начнем соус гнать…

Прав техник, однако от его правоты кровью пахнет сильнее, чем гнилью от самого выдержанного соуса. Но выбирать не из чего.

– Ладно, доберемся до корабля, на месте разберемся, что делать.

– Это точно, - и Керби хищно осклабился.


Случайные встречи с чужаками уже не перерастали в драку. Я себя сдерживал, помня о наших планах, а Кари все время был рядом с Цосеффом, урезонивая его. После разговора с техником я даже подобрел к этой парочке. Выходило, что они - наша тоненькая нить, по которой мы попытаемся взобраться все выше и выше. Керби постоянно вертелся неподалеку от группы купцов: то вроде случайно поможет кому-то взнуздать упрямого вьюка, то поднесет оброненный посох.

Я рассказал Леоноре о стычке и о догадках Керби, а она, внимательно выслушав, спросила лишь, почему я называю эту парочку «чужаками». А мы-то кто сами? Ответить внятно я не смог.


Дорога теперь шла вдоль подножья горы. Там, где она была перегорожена оползнями или камнепадами, мы останавливались, и проводники решали: сворачивать в сторону, обходить завалы или перебираться поверху, рискуя переломать руки и ноги себе и скоту. Караван полз медленно, но зато и уставать мы стали меньше. Катарина и Чакмар снова принялись играть в круги и камешки, но по мере приближения к месту паломничества караванный люд все больше пропитывался благочестием. Напрасно Чакмар суетился рядом с погонщиками, пастухами и носильщиками, подбрасывая камешки на ладони, напрасно азартно вскрикивал, когда моя дочка метко сбивала очередную щепку-палочку. Играть попросту боялись. Не хотели нарываться на неприятности.

Торговый человек Кари оказался заядлым игроком. Камешки из его ладони вылетали с удивительной точностью один за другим, не успевал первый коснуться песка, как последний уже летел к кругам и щепкам. Он с удовольствием проводил бы время за игрой. Но после того, как он пару раз оставил детей ни с чем, Чакмар при виде купца быстро сворачивал игру.

Старшины с каждым днем все строже следили за тем, чтобы никто из паломников не пропускал положенные песнопения, а нам прямо указали, что жертвенное мясо не будет считаться таковым, если его не вкушать с благодарностью и пожеланием удачи бенефицианту. Так что и мне приходилось открывать и закрывать рот в такт хоровому пению караванщиков. В такие минуты я чувствовал себя идиотом, беззвучно шевелящим губами пропитания ради. Приходилось опускать глаза и внимательно рассматривать камни под ногами, чтобы легче было подавить душащий меня смех, который мог оскорбить благочестивых паломников.

Разглядывание камней отвлекало. Иногда попадались весьма забавные образцы. Я думал, что все знания о породах и минералах исчезли, выветрились из головы, занятой с утра до вечера мыслями о еде, о том, как защитить семью от угроз мнимых и реальных. Но все же я замечал, что гранитные породы здесь имеют ярко выраженные следы выветривания. Сотоподобные ячейки придавали скалам вид обломков гигантских деревьев, изъеденных соответствующих размеров древоточцем, а вблизи мириады выемок, глубоких и не очень, были похожи на гнезда птиц с могучими клювами, способными выдолбить в камне убежища для своих птенцов.

Несколько раз мне попадались куски розового кварца, прозрачного, почти без внутренних трещин. Очевидно, поблизости был выход кварцевой жилы. Я стал присматриваться к осыпям. Дочка и Чакмар заметили мой интерес к камням и стали приносить самые, на их взгляд, необычные.

Чакмар внимательно прислушивался к моим рассказам о минералах, их свойствах, но заскучал, узнав, что вряд ли их можно кому-либо продать в ближайшие десять, а то и двадцать лет. Смотрел тем не менее по сторонам цепким взглядом и старался запомнить все, что я говорю.

Среди обломов на осыпях я замечал кристаллики серного колчедана. Горы, по всей видимости, были рудными. Но никаких признаков цивилизации, то есть обогатительных модулей, плавильных емкостей и вихревых теплообменников, здесь и в помине не было. Рано или поздно аборигены или окончательно впадут в дикость, или в поисках необходимого сырья обязательно доберутся и до этих мест. Пока они довольствовались малым. Или же им просто не разрешали пользоваться своими ресурсами из-за каких-то забытых грехов забытых правителей.

Вечных запретов не бывает. Ограничения снимут или тугамцы войдут в силу и плюнут на запреты. Вот тогда Чакмар, если, конечно, доживет до той поры, может разбогатеть. Мальчик шустрый, своего не упустит, да и чужое при случае прихватит не раздумывая.

Время от времени ко мне приставал с расспросами Гинтар. Ему хотелось знать, не водится ли в здешних местах золото. Где много кварца, там может быть немного золота, ответил я, но это вовсе не значит, что его легко извлечь. Нужно специальное и дорогостоящее оборудование. Ну, может, когда-нибудь сюда стоит вернуться, прищурился Гинтар. Когда-нибудь стоит, согласился я, а сам подумал, что в недалеком будущем аборигены основательно возьмутся за ресурсы своей планеты. На будущее Тугама мне наплевать, я хочу одного - как можно скорее убраться отсюда, обрести наконец свой дом. Признаться, и судьба Чакмара мне безразлична. Все мои мысли были о Катарине, которая, забыв об игре в камешки и щепки, готова часами идти рядом со мной, держась своей ручонкой за мою руку, и слушать о магматических и осадочных породах, о том, как и во что они преобразуются под большим давлением и при высокой температуре.

Не знаю, кому я рассказывал - ей или себе, не знаю, многое ли она понимала из сказанного, скорее всего - ничего, но порой мне казалось, что Катарина хочет спросить о чем-то, и когда наконец решится, то речь вернется к ней.


Наконец дорога привела нас к ущелью, и мы остановились. Кашевары принялись складывать из камней небольшие очаги и устанавливать на них котлы, повозки расположили кругом, так, чтобы высокие борта тесно примыкали друг к другу. Из носилок и шатров составили внутренний круг. Сильно поредевшие стада отогнали назад, на расстояние одного дневного перехода. Саама и его людей определили в охрану периметра, а Керби и меня приставили к смотрителям вьюков.

Чакмар пошептался с носильщиками и, вернувшись, сказал, что будем ждать подхода большого каравана. Так безопаснее, да и дешевле обойдется, добавил он, ухмыляясь. В тесном проходе между горами всякое может случиться. Никто не знает, как настроены местные обитатели.

На закате, когда от скудного ужина не осталось даже крошек, а пальцы были тщательно вылизаны, местные обитатели дали о себе знать. Фигура, замотанная с головы до ног в выцветшие тряпки, внезапно появилась перед повозками и пронзительными криками привлекала к себе внимание.

Слуги паломников быстро заняли места у повозок, в руках некоторых я заметил дротики и длинные ножи.

Седобородый старшина взобрался на повозку и громко спросил, какая нужда привела незнакомца к добрым паломникам.

– Я отважный Радук! - услышали мы в ответ. - Без моей воли здесь человек не пройдет, птица не пролетит, зверь не пробежит. Платите дорожную пошлину и идите с миром. А то мои молодцы не стерпят обиды.

В подтверждение его слов рядом с ним появились еще двое, в таких же тряпках, и принялись размахивать тесаками. Наверное, для того, чтобы придать убедительности требованиям вожака.

– Мы и так идем с миром, отважный Радук, - прокричал старшина. - Бедным паломникам нечем делиться, кроме будущей удачи и благословения добрых сил. К благословению мы можем добавить немного вяленого мяса и мешочек соли.

– Пусть солью покроются лживые глотки жадных и скупых людишек, покинутых добрыми силами! Щедрые паломники поделятся с Радуком тремя вьюками и одной повозкой, и удача с ними будет пребывать до гнезда Спящего Дракона.

– Удача всегда с теми, кто справедлив, а потому она пребудет с нами до оазиса Божественной Длани, и никто не силах ее убавить. Пусть Радук поразмыслит об этом, а утром мы продолжим разговор.

Радук громко возмутился скупостью неких неудачников, которые случайно и при явном попустительстве добрых сил доползли на своих хромых ногах до благословенных и святых мест. Но старшина слез с Повозки и направился к шатрам, не обращая внимания на угрозы и воинственную пляску.

С минуты на минуту я ждал нападения. Вот сейчас с горных круч на нас обрушатся свирепые разбойники, начнется резня. Проверил, на месте ли нож, и велел Леоноре с дочкой держаться поближе к паломникам. Но кроме этой крикливой троицы, что маячила перед нами, никто больше не появился.

Ночью я долго прислушивался к рычанию, крикам и грозным песням, которые доносились из темноты. На высоких шестах, воткнутых в песок, треща и брызгая искрами, горела пропитанная смолой шерсть. Крики и песни постепенно стихли, а потом я сообразил, что нас пытаются испугать всего двое или трое человек, а не кровожадная орда, и заснул.

Утром отважный Радук требовал уже пару вьюков и мешок соли, потом был согласен на трех овец, а в итоге предложил услуги проводника за сумму, которую добрые паломники сочтут приемлемой. Он напирал на то, что в глубине ущелья есть менее сговорчивые храбрецы, а ему, Радуку, известны тайные тропы и безопасные ложбины. На это старшина благосклонно ответил, что от хорошего проводника откажутся лишь недальновидные глупцы, так что пусть отважный Радук подождет день-другой. Подойдет большой караван, вот тогда и начнется уместный разговор, а вознаграждение за труды услужливого проводника несомненно возрастет.

Радук ждать почему-то не стал и исчез со своими молодцами. Однако караванщики держались настороже и распорядились, чтобы за круг повозок без крайней нужды не выходили, а случится такая нужда - так только группами и в сопровождении хорошо вооруженных стражников.