"Бруски. Книга IV" - читать интересную книгу автора (Панфёров Федор Иванович)

4

Река Атака была в этот день удивительно спокойна, Казалось, она совсем и не двигалась, а лениво развалилась под солнцем, грея свою могучую спину. Только на крутых изгибах, роясь в жестких скалах, она пенилась и недовольно ворчала, будто сердясь на то, что тут ей перегораживают свободный ход.

— Экая… красавица, — проговорил Кирилл, обращаясь к инженеру Рубину. — А я сегодня купался, — похвастался он. — Я до снегов купаюсь. И жеребец со мной купался. Чуть не утопил, черт!

Рубин о чем-то думал и не сразу ответил.

— Да, — сказал он. — Красивая. Вот так и жизнь меняется: то — тихая, то бурная.

— Тихая жизнь — она нехорошая. Хорошая — бурная. — Кирилл снова посмотрел на Рубина и прищурил глаз.

— Она бурная — нехорошая, — Рубин кивнул на реку и также прищурил глаз.

И оба они громко рассмеялись. Рубин пристально посмотрел на Кирилла, что-то хотел было сказать, но промолчал, очевидно раздумав. Кирилл это подметил и весело прикрикнул:

— А ну, говорите. Что у вас там? А?

— Хорошо. — Рубин снова долго молчал. — Мир запутан, как болотная тина: ни черта там не разберешь.

— А ведь разбираются. Сушат ее, под микроскоп кладут и разбираются. Зайдите-ка в лабораторию к Богданову.

— Это так. Но ведь микроскоп не каждому дан… и не каждого пускают в лабораторию.

— Иной нагваздает, — намеренно ввернул Кирилл простонародное слово, — зачем же его пускать? — и подумал: «С болячкой человек… и болячку открыть боится, как сифилитик. Надо ему помочь». Он решил осторожно задать несколько вопросов Рубину и долго всматривался в крутые берега реки Атаки.

Они уже давно оставили позади себя красавицу плотину — длинную, в триста шестьдесят один метр, похожую на древний зубчатый замок, и теперь мчались вдоль реки плоским левым берегом, переходящим в заливные луга, поймы и степи. Правый берег был крутой, скалистый и слезился черными пятнами, — это выступали залежи руды. Руда тут когда-то очень давно разрабатывалась шорцами — жителями диких гор — и то весьма примитивным способом: они добывали ее, сбросив верхний слой земли, как добывают мел, камень, песок. Такое огромное богатство лежит в земле. А ведь Русь была не только бедна, но и нага… и нагие, безграмотные, но с замечательной душой люди ходили но земле, топтали ее лаптями…

Об этом хотел заговорить Кирилл с Рубиным, чтоб «заиграть на струнах души металлурга», указать ему, что ведь эти богатства в силах поднять народ только теперь… Но в это время на реке показалось первое сосновое бревно. Оно плыло вниз по течению, иногда вертелось, крутилось, точно заводное, иногда вдруг вставало на попа, уходило в воду, затем снова выныривало, словно кто-то его толкал со дна, и, взмахнув, со всей силой ляскалось на поверхность реки.

— Нажми! — крикнул Кирилл шоферу.

И голубая машина рванулась вперед, перелетая через горбинки, круто изворачиваясь на поворотах, завывая тормозами.

Сегодня утром с верховья реки Атаки пришли тревожные вести. Там, в горах, еще с весны были заготовлены в огромном количестве сосновые бревна для металлургического и тракторного заводов. Весной, во время половодья, бревна, связанные в плоты, не смогли спустить потому, что их негде было принять, ибо берега на строительной площадке были завалены гравием, строительными материалами, и потому еще, что боялись, как бы плоты своим напором не попортили новой, только что отстроенной плотины, а главным образом еще потому, что не хватало рабочих рук и не было той нужды в лесе, какая явилась теперь, когда уже приступили к стройке нового города. Летом же, когда вода спала, плоты совсем нельзя было спускать: они сели бы на первую же мель. И вот только теперь, когда вода поднялась, было решено плоты спустить. Но сегодня утром стало ясно, что плоты непременно порвут канатную изгородь и всей своей массой хлынут вниз по течению: до сегодняшнего дня плоты лежали спокойно, но утром бревна зашевелились, как проснувшиеся удавы, и двинулись, а канаты начали лопаться, будто их кто-то перерубал топором.

Это грозило бедствиями, даже катастрофой: плоты, стихийно сорвавшиеся с места, непременно рассыплются, и тогда разрозненные бревна, никем уже не управляемые, обгоняя друг друга, ураганом понесутся вниз по реке и все уничтожат на своем пути. А на реке уже построен перекидной мост. Бревна, тараня мост, разобьют быки и унесут с собой. На реке стоят баржи с нефтью, керосином — запасом горючего на зиму. Бревна разнесут баржи в щепы. Но главная угроза заключалась в том, что бревна вместе с разбитым мостом, с баржами кинутся на плотину и сокрушат ее, — тогда остановится электростанция, то есть сердце строительства металлургического и тракторного заводов.

— Давай, давай! — снова крикнул Кирилл шоферу и громко выругался, забыв о том, что рядом с ним сидит Рубин. — Черт знает что, — пробормотал он. — Откуда не ждешь, оттуда и свалится.

Место заготовки и склада плотов они увидели еще издали. С крутых гор, усеянных свежими пнями, в ряде мест еще сползали бревна — они ползли, как обезглавленные богатыри, а внизу было тихо, будто там ничего и не произошло. Люди стояли на берегу и смотрели в сторону котлована, над котлованом то и дело проносились стаи диких уток.

«Перелет начался, — подумал Кирилл, — хорошо бы посидеть на заре и пострелять». Но в следующую же секунду он уже думал о другом, и не успела еще машина остановиться, как он на ходу выскочил из нее и очутился в толпе. Первое, что бросилось ему в глаза, — это вывеска на плотах, гласящая: «Курить строго запрещено. За нарушение штраф».

— Кто это придумал? — спросил Кирилл. — И почему нельзя на плотах курить?

— Пожар может быть, — ответил с усмешкой кто-то.

— А придумал наш профсоюзник. Хлопотной парень, — добавил другой.

— Снять, — сказал Кирилл. — Да я дам премию тому, кто подожжет мне плоты… а тут… гоняют рабочих курить куда-то в будку. Чудаки!

Запрет курить на плотах был нелеп, ибо на плотах во время их движения по рекам даже разжигали костры, — рабочие это прекрасно знали. И они одобрительно загудели.

— Вы понимаете, что можете натворить, если упустите плоты? — спросил Кирилл.

Люди молчали. У них, очевидно, уже сложилась уверенность в том, что плоты уйдут, разобьются и удержать их ничем нельзя. Поэтому они никаких мер не предпринимали, превратились в зрителей, наблюдающих за тем, как в котловане шевелятся бревна, стуча друг о друга голыми боками.

— Что делать? — спросил Кирилл Рубина.

— Если бы мы смогли тот первый плот спустить сейчас же на воду, мы освободили бы место, и тогда плоты разошлись бы. Хотя… Хотя…

— Что «хотя?» Без «хотя» нельзя ли?

— Тут ведь «правописания» никакого нет, — ответил сдержанно Рубин. — Надо делать то, что кажется нужным.

— А там будет видать! Вот это без «хотя».

Кирилл повернулся к толпе рабочих, сказал:

— Ну, кто со мной? — и шагнул к плотам.

Люди стояли молча.

— Да ведь утопнешь, — выделившись из толпы, проговорил Митька Спирин, который тоже совсем недавно явился сюда из Широкого Буерака, дабы «зашибить большой целковый». — Утопнешь, — еще раз проговорил он.

— Ты камень, что ли? Утопнешь! — Кирилл снова шагнул вперед, на миг остановился и даже дрогнул: впереди кишели, как гигантские черви, бревна. Они издавали приглушенный, предостерегающий гул, царапаясь друг о друга, будто скрежеща зубами. Кирилл ясно понимал всю опасность своего поступка и шел на это не очертя голову, не безрассудно: катастрофу надо было устранить, и Кирилл тут поступал так же, как если бы увидел на полотне железной дороги Аннушку, играющую в песке, не замечающую того, что на нее мчится поезд. Кирилл непременно бы кинулся к ней, несмотря на то что поезд грозил бы задавить и его. И теперь он шел, вполне сознавая всю опасность. И все-таки на миг остановился, дрогнул.

— К черту, — сказал он и вступил на плоты.

Но за ним никто не пошел. Люди стояли на берегу, точно окаменелые. Только один Митька Спирин разинул рот, намеревался что-то крикнуть и даже взмахнул рукой.

— Что ж? — сказал Кирилл. — Все, что ль, трусы? Коммунисты!

Из толпы выделились коммунисты и, сумрачно глядя себе под ноги, подошли к плотам, но тут же за ними двинулся Митька. Он круто выругался и перепрыгнул через водяной прогал.

— Гайда! Гайда! — крикнул он, шагая уже впереди Кирилла.

Первый плот был спущен удачно. Вернее, его нечего было спускать, он сам, выпираемый другими плотами, рвался на просторы реки, и люди только помогли ему. Плот понесся по течению, булькая, шурша. Но потом оказалось все не так, как предполагалось. Плоты не пошли на освобожденное место. Они, наоборот, полезли друг на друга, громоздясь в неуклюжие, перепутанные ярусы. Иногда в том или другом месте бревна, сдавленные со всех сторон, точно от пушечного выстрела, взлетали вверх и со звоном падали на другие бревна, придавливая их.

Было уже совсем темно. За это время удалось оторвать еще два плота и спустить по течению. Но угроза вовсе не уменьшилась. Разбитые плоты рвались на волю, — бревна подныривали под канатные загороди и неслись вниз, ударяясь в спущенные плоты, разбивая их.

Вот в такой час из тьмы перед Кириллом Ждаркиным и вынырнуло лицо Захара Катаева.

— Кирилл Сенафонтыч, — зашептал Захар. — Я хлебца на стройку привез. Эшелон. Ну, зашел к тебе… А у тебя дома… это… отгрохала, может быть.

— Что? — спросил Кирилл, не понимая и того, как Захар очутился тут.

— Вроде нарочного я, — прошептал снова Захар. — Стеша… Может, сына — или дочь… и тебе треба дома быть.

«Как же это она без меня? — мелькнуло у Кирилла, и — вторая мысль: — Может, Захар шутит? — и третья: — Надо сейчас же все бросить и мчаться туда — к Стешке!» — но тут же перед ним всплыли плотина, баржи с нефтью и керосином, перекидной мост…

— Ты езжай, а я тут управлюсь, — проговорил Захар. Кирилл шагнул к берегу и остановился.

— Может, уже родила? — спросил он.

— Может, — ответил Захар, и по голосу его Кирилл понял, что дома не все благополучно.

— А ты скажи мне прямо, — он рванул за плечи Захара. — Не виляй и не хитри.

— Что ж прямо? Раз родить — то уж нельзя годить.

В темноте, в стороне от Кирилла и Захара, раздался сначала грохот бревен, затем отчаянный крик.

— Ну, вот тут и поедешь! Как же поедешь? — проговорил Кирилл и кинулся на крик.