"Роковая кукла" - читать интересную книгу автора (Саймак Клиффорд Дональд)

17

Итак, мы отправились по тропе на север. Пустыня и каменистые холмы остались позади, и теперь мы изо дня в день упорно поднимались на высокое плато, открывающее путь к неуклонно уходящим вверх горам. Они упирались в небо огромными, величественными кряжами, которые по-прежнему тонули в голубоватой дымке.

Теперь нам попадались источники воды: холодные быстрые потоки мелодично звенели, устремляясь вниз по выстланным галькой руслам. Мы спрятали наши фляги в одной из каменных хижин, все еще встречавшихся на высотах вдоль тропы.

После того, как мы пересекли изрезанную каменистыми холмами равнину, никто из нас уже не нес поклажи: все тюки теперь были надежно закреплены на сильной спине Роско. Чувствуя с непривычки неудобство оттого, что теперь приходится идти налегке, я шел со щитом, пристегнутым к плечам за спиной, и мечом, висящим на поясе. Конечно, это было оружие, не достойное взрослого человека, но все же щит и меч придавали мне некое воинственное чувство собственной значимости, наверное, свойственное нашим жившим тысячелетия назад древним предкам, испытывавшим гордость лишь от одного обладания боевыми доспехами.

Теперь наше путешествие, казалось, начинало приобретать смысл. Хотя иногда я все же сомневался, действительно ли Роско знал, куда нам идти, когда твердо указал на север (и продолжал указывать всякий раз, когда мы его об этом спрашивали). Его невозмутимая уверенность вселяла в нас, по меньшей мере, убеждение в том, что мы уже не слепо блуждаем во мраке, а видим выход из лабиринта.

Растительность вокруг нас стала более разнообразной. Вдоль тропы появились трава и цветы, оригинальные кустарники, а временами встречались рощи красивых деревьев, приютившиеся на берегах водоемов. И, разумеется, в отдалении все так же уходили ввысь подпирающие небо колонны деревьев-гигантов. Воздух становился прохладным, и, если раньше ветра практически не было, то теперь он дул почти постоянно, налетая колючими, пронизывающими порывами. В траве обитали похожие на грызунов зверюшки, которые, сидя вдоль тропы, провожали нас свистом, временами попадались небольшие стада травоядных. Сара подстрелила одного из этих животных, и после того, как мы его разделали, все по очереди тянули жребий, кому есть первый кусок; а так как самое длинное перо досталось мне, то я выступил в роли подопытного кролика. Я съел несколько кусков поджаренного мяса и долго сидел, ожидая результата. Поскольку ничего со мной не случилось, остальные тоже принялись есть. Таким образом мы нашли источник пополнения наших съестных припасов. Оставшееся мясо было взято нами в дорогу.

Нагорье, по которому мы шли, имело сказочный вид, над ним словно витал дух неразгаданной тайны, и временами мне казалось, что все это я вижу во сне. Причем восторженное чувство нереальности зарождалось не столько под влиянием волшебной красоты самого нагорья, сколько под воздействием всего облика этой странной планеты. Завораживающая сила ее чар пронизывала все поры моего существа — и я, как влюбленный юноша, все время думал о планете. Мною постоянно владели размышления о тех, кто населял планету, почему они покинули ее, для чего ими был посажен, а потом заброшен гигантский сад и построен опустевший затем белый город. Нежась в тепле костра, отгонявшем ночную прохладу, я разглядывал Свистуна, не переставая удивляться, как между нами, такими непохожими, могло возникнуть связавшее нас навек чувство братства. Он очистил мою кровь от яда, а позднее просил меня поделиться с ним жизнью, потом, когда Тэкк уговорил его отказаться от моей помощи, он принял часть жизни Тэкка, хотя я подозревал, что он принял его помощь только потому, что она была дана ему как бы по доверенности от меня, поскольку между ним и Тэкком не было той братской близости, какая была между нами.

Сейчас, и это было более заметно, чем когда-либо, Тэкк шел словно сам по себе, как случайный попутчик, на время пристроившийся к нашей компании. Он почти всегда молчал, только изредка он что-то шептал своей кукле, а после ужина садился отдельно, вдалеке от костра, похоже, совершенно не ощущая ночного холода. Его лицо еще более утончилось, а тело, казалось, совершенно затерялось в складках сутаны. Он будто усох, но напоминал скорее не скелет, а что-то вроде задубевшей необработанной шкуры, которую вовремя не успели замочить в растворе. Он стал каким-то ветхим и бродил, как тень. Мы просто перестали замечать его. Были ситуации, когда я натыкался на него взглядом и никак не мог сообразить — кто же он такой. Может быть, эти странные, неожиданные провалы в памяти тоже возникали под влиянием заколдованной горной голубизны, в которую мы все глубже и глубже погружались.

Прошлое и настоящее, а также наши надежды и мысли о будущем, казалось, сливались в поразительно ясное общее ощущение времени; времени, ставшем живым воплощением вечности, не имеющим ни конца, ни начала; времени как субстанций нового измерения, неподвижно застывшей в пространстве в виде чудесной картины, открывающей дорогу к сокровенной тайне вселенской мудрости.

Мы по-прежнему двигались по обширному плато, и Пэйнт все так же молчаливо покачивался на ходу. Только иногда тишину нарушал стук камней, отскакивавших из-под его полозьев с тропы. Свистун держался впереди, на расстоянии одного перехода от нас, выполняя начинавшую казаться бесполезной роль дозорного. Закутанный с головой, Тэкк сопровождал нас, как привидение. Роско твердым шагом маршировал по тропе, бормоча под нос бесконечную поэму из рифмованных слов, абсолютно лишенную всякого смысла: жизнерадостный придурок, беспечно бредущий по враждебной и незнакомой земле. Да и я, со щитом за спиной и мечом, путающимся в ногах, должно быть, представлял собой фигуру не менее нелепую, чем любой из них. Одна лишь Сара, возможно, выглядела не так странно, как мы, но и она преобразилась, словно в ней опять запылал прежний огонь искательницы приключений, померкнувший недавно под влиянием монотонности и напряжения долгого перехода через пустыню и бесконечные гряды каменистых холмов. Я снова видел в ней женщину, когда-то встретившую меня в прихожей изысканного особняка, спрятанного в глубине старинного парка, женщину, которая ввела меня за руку в зал, откуда потом все и началось.

Горы грозно вздымались над нами, и некогда скрадывавшая их острые грани голубоватая дымка постепенно растаяла. Теперь стало очевидно, что это были дикие, страшные горы, от одного вида которых захватывало дух. Горы с нависающими утесами, глубокими каньонами, крутыми склонами, покрытыми густым лесом, собиравшимся почти до самых скалистых вершин.

— У меня такое чувство, — как-то раз, сидя у костра, сказала Сара, — что мы уже почти у цели, что мы очень, очень близко.

Я кивнул в ответ, поскольку чувствовал то же самое, хотя при всем желании не мог объяснить, к чему же такому мы столь близко подошли. Где-то здесь, в горах, мы, несомненно, должны найти ответ на этот вопрос. Я не был уверен, что мы найдем Лоуренса Арлена Найта. Здравый смысл подсказывал, что он уже давно должен был умереть. Я сам недостаточно ясно отдавал себе отчет почему, но во мне закрепилось убеждение, что мы отыщем эту вещь или предмет, что где-то рядом тропа должна оборваться, и там будет находиться это нечто, к которому мы так упорно стремились. Но как бы я ни старался выразить это нечто словами, я был не в состоянии. Я просто не мог представить, что это такое. Но незнание отнюдь не подавляло чувства возбуждения и не ослабляло напряженного ожидания встречи с невиданным. Мое отношение к этому «нечто», возникшее под влиянием окружающей нас голубизны, было совершенно необъяснимо. А ведь могло случиться и так, что тропа не имеет конца, что, достигнув подножия гор, она будет карабкаться вверх, извиваясь змеей по бескрайним кручам. Да, для логики здесь попросту не было места. Но я все же продолжал верить — тропа вот-вот оборвется, и в том месте, где она исчезнет, мы обнаружим нечто удивительное.

Над нами сияло сердце галактики — сумасшедшей красоты голубовато-белое ядро с расходящейся от него по спирали туманной паутиной щупалец.

— Интересно, — вздохнула Сара, — вернемся ли мы когда-нибудь назад? А если вернемся, то что мы расскажем им, Майк? Как можно описать словами место, подобное этому?

— Большой белый город, — сказал я, — затем пустыня, а после нее каменистые холмы, за ними плоскогорье и горы.

— Но все это ни о чем не говорит. Даже близко не отражает реальной картины. Чудо и мистика…

— Для этого еще не придумано слов, — ответил я. — Как нет слов для того, чтобы выразить волшебство и великолепие, страх и счастье.

— Я думаю, ты прав, — согласилась Сара. — Но как ты считаешь, мы возвратимся? Ты еще не придумал, как это сделать?

Я отрицательно покачал головой. У меня появилась одна идея, но она могла оказаться неверной, и не было нужды спешить ее высказывать. Не следовало воскрешать надежду, которая имела достаточно призрачные шансы воплотиться в реальность.

— Ты знаешь, — заметила Сара, — собственно, меня это особенно и не беспокоит. Мне кажется, это уже не важно. Здесь есть что-то, чего и не находила нигде и никогда, и я не могу объяснить тебе, что именно. Я все думала и думала об этом, но так и не смогла понять.

— Еще день-два, и, может быть, узнаешь, — сказал я.

Я был очарован так же, как и она, хотя, наверное, не поддавался всецело этим чарам, подобно Саре. Она, вероятно, была чувствительней меня, замечала детали, ускользавшие от моего внимания, или совершенно иначе переживала общие для нас впечатления. Не было способа, размышлял я, понять, разгадать или хотя бы предположить, как будет реагировать мозг другого человека, какие в нем произойдут процессы, как эти сложные процессы будут взаимодействовать, и, наконец, какое влияние они могут оказать на разум и чувства другого человека.

— Да, может быть, завтра, — отозвалась Сара.

Действительно, подумал я, это может произойти уже завтра.

Я посмотрел на нее через пламя костра: она была похожа на ребенка, мечтающего о том, что завтра наступит Рождество, на самом деле понимая, что, может быть, оно и не наступит.

И назавтра мы так и не дошли до конца тропы. Рождество не наступило. Завтра стало днем, когда исчез Тэкк.

Мы заметили, что его нет, в середине дня и, как ни старались, мы не могли вспомнить, был ли он с нами во время полуденного привала. Мы были уверены, что утром он вышел со всеми, но это было единственное, в чем мы были уверены наверняка.

Мы остановились и пошли назад. Мы искали и кричали, но так и не дождались ответа. Наконец, когда сгустились сумерки, мы прекратили поиски и расположились на ночлег.

Было смешно, конечно, что никто из нас так и не смог вспомнить, когда же мы его в последний раз видели, и я, откровенно говоря, не исключал, обдумывая случившееся, что он вовсе не отстал от нас, заблудившись сознательно или случайно где-то по дороге, а попросту испарился, как Джордж в ту ночь, когда мы подверглись бомбардировке со стороны дерева и отсиживались в красном здании на окраине города.

Возможно, убеждал я себя, причиной того, что мы перестали замечать присутствие Тэкка, была его прогрессирующая неприметность. День за днем он все более замыкался в себе, отдалялся от нас, пока не дошел до того, что бродил между нами, как привидение, почти незаметно. Эта неприметность, а также колдовское очарование голубой земли, на которой время уже не имело привычного значения и смысла, а реальность сливалась со сновидением — соединение этих двух факторов, как я объяснял себе, — и послужило причиной его бесследного исчезновения.

— Нет никакого смысла продолжать поиски, — сказала Сара. — Будь он здесь, мы бы уже давно нашли его. Если бы он нас слышал, он бы откликнулся.

— Ты думаешь, что его уже просто не существует? — спросил я, подумав, что это была достаточно замысловатая формулировка вопроса о том, жив он или нет.

Она кивнула в ответ.

— Он нашел то, что искал. Так же, как Джордж в свое время нашел то, что искал.

— А эта его кукла? — спросил я.

— Символ, — ответила Сара. — Точка концентрации. Что-то вроде хрустального шара, глядя в который можно потеряться. Мадонна некой древней и могущественной религии. Талисман…

— Мадонна, — заметил я. — Ты уже как-то об этом говорила.

— Тэкк был очень чувствительным, — продолжала Сара, — до мозга костей. И настроен в унисон с чем-то вне нашего времени и пространства. С агрессивным типом характера — да, теперь я могу это признать, — агрессивный тип и очень своеобразный. Не от мира сего.

— Когда-то ты говорила мне, что он не выдержит, — вспомнил я. — Что где-то по пути он должен сломаться.

— Да, я помню. Я полагала, что он слаб, но я ошибалась. Он был сильным.

Стоя в молчании, я недоумевал, куда же все-таки он мог деться. Да и «делся» ли он? Или его неприметность достигла такой степени, что он просто растворился в воздухе? Был ли он все еще с нами, невидимый и неосязаемый, споткнувшийся на границе, отделяющей реальный мир от потустороннего, иного мира, недоступного нашим органам чувств? Может быть, он все еще здесь, взывает к нам и дергает нас за рукава, чтобы подать сигнал о своем присутствии, а мы неспособны услышать его и ощутить его прикосновения?

Да не в этом же дело, убеждал я себя. Тэкк не станет дергать за рукав и кричать. Ему все равно! На черта мы ему сдались! Ему плевать, знаем ли мы о его присутствии или нет. Все, что ему нужно — это прижать к груди куклу и остаться наедине с наполняющими его дурацкую голову мыслями. Возможно, его исчезновение было не столько исчезновением как таковым (ведь и его бледность была не обычной болезненной бледностью), сколько полным и абсолютным отвержением всех нас.

— Вас осталось двое, — сказал Свистун, — но вас сопровождают надежные союзники. Втроем продолжаем оставаться с вами.

Я совсем забыл о Свистуне и двух других наших спутниках: ведь мне казалось, что нас осталось только двое из четверых, дерзко вышедших за пределы галактики, чтобы найти на ее задворках что-то, неизвестное нам ни тогда, ни сейчас.

— Свистун, — спросил я, — ты почувствовал, что Джордж покидает нас. Ты знал, когда он ушел. А сейчас?..

— Не слышал, как он уходит, — ответил Свистун. — Ушел уже давно, несколько дней назад. Растворился так легко, что у меня даже не появилось ощущения потери. Просто его становилось все меньше и меньше.

Конечно, в этом все и заключалось. Его действительно оставалось все меньше и меньше. Интересно было бы узнать, находился ли он с нами когда-нибудь полностью.

Сара стояла рядом — с высоко поднятой головой, словно бросая вызов чему-то безжалостному, набиравшему силу в наливающихся чернотой сумерках — нависшему над нами року, или, может быть, явлению, или фатальному стечению обстоятельств, забравших Тэкка от нас. Хотя, конечно, было трудно поверить, что в исчезновении Тэкка повинна какая-то случайность или какие-то определенные обстоятельства. Ответ находился в душе Тэкка и в его разуме.

При свете костра я заметил, как слезы катятся по щекам Сары: она плакала тихо, высоко подняв голову навстречу скрывавшейся в темноте неизвестности. Я осторожно положил на ее плечо руку. Почувствовав прикосновение, она повернулась ко мне и оказалась в моих объятиях — это получилось непреднамеренно и совершенно неожиданно. Она уткнулась лицом в мое плечо, и теперь ее сотрясали рыдания, а я крепко прижимал ее к себе.

Недалеко от костра стоял Роско, бесстрастный и неподвижный. Сквозь всхлипывания Сары я услышал его приглушенное бормотание: «Вещь, лещ, клещ…»