"Гроза над Русью" - читать интересную книгу автора (Пономарев Станислав Александрович)

Глава вторая Грозная твердь Переяслав

Переяслав упорно защищался. Его трехсаженный ров во многих местах был завален трупами до самых краев. Но и защитников города, способных держать оружие, становилось все меньше и меньше: подмога все не приходила. Раненые не хотели оставаться дома и, обмотанные тряпицами, ковыляя, поднимались на стены.

Хазары дивились упорству руссов. Харук-тархан пять раз посылал послов с предложением сдаться на милость кагана-беки Урака. Словом Непобедимого обещал отпустить всех куда пожелают, и воинам оставить оружие и стяги. Изнуренные боями, охрипшие, с черными от усталости лицами, руссы только смеялись в ответ на лестные предложения хазарского тумен-тархана. Ни одного посла не допустили к воеводе Слуду. Всякий раз для переговоров в поле выходил захудалый с виду ратник в ржавой кольчужке и лаптях. Он придурковато смотрел на разнаряженного хазарского гонца и, откусывая от ситного пирога, лениво отвечал:

— Не-э, повременим малость. Нам и за стенами неплохо. А вы родили бы подобру-поздорову, а то неровен час князь Святослав нагрянет. Куда бежать будете? От него, чать, не убежишь...

Взбешенный хазарский посол однажды чуть было не зарубит лапотника. Однако мужичонка оказался на диво проворным: хан не успел и до половины обнажить саблю, как ощутил у своего горла острие русского клинка...

— Ну, што на сей раз сказывал тебе посол козарский? — спрашивал Тимку Грача воевода Слуд.

— Дак, ста, злато да серебро давал за Переяслав-град. Грозился страшно и ругался. По-русски кроет почище нашенского. Во гневе сказывал доспешник, што сегодня или завтра лодии ихние со многими вои приплывут сюда от прагов Непры-реки. Похвалялся, што хакан Урак пожег стольный град Киев, а нашего князя-заступника Святослава в колодки забил. Обещался завтра показать.

— Вон оно как, — усмехнулся воевода. — Чего ж они: кругом верх взяли и Киев-град пожгли, а нас купить норовят. Киев-град, чать, посильнее Переяслава будет и воев там не в пример более нашего! Да и князь Святослав никогда хакану казарскому или кому другому живым не дастся... Ежели везде их верх такой же, как тут, то дела у козар и печенегов ой как плохи.

В дверь постучали. В гридницу вошел отрок из дружины воеводы и, протягивая Слуду листок бересты, сказал:

— Болярин-князь, горлица из Киев-града весточку принесла.

Воевода пробежал глазами текст, его лицо осветилось улыбкой:

— Стоит, ако утес каменный, славный Киев-град! Весел и здравствует князь наш Святослав свет Игоревич и измышляет ворогу похмелье смертное!

— Слава Перуну! — воскликнул Тимка Грач.

— Истинно — слава! — отозвался воевода и в радости стукнул кулаком по столу: в послании из Киева было еще что-то, о чем Слуд не счел нужным рассказывать до поры.

— Снесите весть отрадную богатырям переяславским! — приказал он отрокам, потом обернулся к Тимке. — Иди сымай свои лапти да поменяй броню. Лицедейство кончилось, пора на сечу собираться...

Ежедневно при штурмах в город летели зажигательные стрелы. Переяславцы не успевали тушить пожары. Многие постройки выгорели дотла. Сохранились лишь полуземлянки, которых, к слову сказать, в городе было больше всего. Пострадал и терем воеводы, но его берегли и сгореть не дали.

Следы огня виднелись на башнях и стенах крепости. Защитники тушили пламя, заливая его водой, недостатка в которой переяславцы не испытывали — твердь стояла на откосном песчаном мысу между реками Трубежем, Альтой и Воинкой. Подпочвенные воды находились всего в сажени-двух от поверхности, поэтому ров вокруг города всегда был заполнен до краев. Внутри крепости, вдоль ее стен, горожане загодя выкопали множество колодцев.

Городник Будила, смерды Кудим Пужала и Тимка Грач с самого начала битвы за город держались вместе. Будила был ранен — три дня назад хазарское копье пропороло ему мякоть левой ноги. Он ходил, опираясь на клюку, но стену тем не менее не покинул. Рядом с ним постоянно находился старший сын — пятнадцатилетний Ломка. Он метко стрелял из лука и ловко владел легкой хазарской саблей, которую подобрал здесь же, на стене. Будила не прогонял сына даже во время сечи, тем более что Ломку послала мать, дабы присматривал за отцом.

Сама Прокуда была ранена стрелой в грудь. Ухаживали за ней младшенькие — десятилетняя дочка Милена и девятилетний Лазутка. Ему не сиделось дома: соседи не раз видели его то на стене возле камнеметов, то с охапкой стрел, то с бадейкой воды у котла, то возле горна кузнеца. Он старался не попадаться на глаза отцу и Ломке тоже — встретив брата, тот тумаками прогонял его домой.

Такие же непоседливые друзья Лазутки повырывали хвосты у всех сохранившихся в городе кур и гусей — не хватало перьев для стрел. Сбивали они для этой надобности и ворон, благо в Переяславе их было великое множество. Собирали и хазарские стрелы, залетавшие в город, сносили их на стены.

Однажды на рассвете Лазутка сбил стрелой низко пролетавшего орла, за что удостоился похвалы самого Кудима Пужалы. Дед Лагун наделал несколько дюжин стрел для богатырского лука, с которым Кудим теперь не расставался.

Мальчишки были вездесущи, и даже в битве слабая детская рука иногда поражала зазевавшегося степняка меткой стрелой.

Вот и сейчас возбужденный Лазутка влетел в горницу, схватил сосновую скамейку и ринулся с ней на улицу.

— Куда, пострел? — крикнула строгая мать и застонала от боли: рана была глубокой, и Прокуда лежала на лавке.

—— Маманька, стрелы делать надобно, а сухой сосны, почитай што нету. Из скамейки-то сколько стрел исделать можно?

— Ладно, возьми, — разрешила мать. — Вон и стол заберите, да пускай беретьянницу[111] сломают...

Лазутка появился через пять минут с ватагой мальчишек. Они, как муравьи, облепили тяжелый стол со всех сторон и с сопением выволокли его вон. А за дверью уже стучали молотки, душераздирающе скрипели доски — мальчуганы споро разбирали пристройку. Когда Лазутка появился снова, мать сказала:

— Собери што ни есть железного в истбе и снеси ковалю. Пущай оружие мастерит, — и добавила со вздохом: — Потом сызнова наживем. Как там батянька наш? Ранетый ведь.

— Батянька наш теперича воевода.

— Измышляешь ты все.

— Разрази гром, правда! — вытер сопли Лазутка и устремился к порогу.

— Погодь! — крикнула мать.

Но того уж и след простыл...

Слуд назначил Будилу порокным воеводой[112] вместо погибшего тысяцкого Шолоха. Городник умело руководил мастерами, а иногда, в минуты затишья, сам брал в руки топор и исправлял повреждение в метательных машинах.

Сегодня воевода Слуд приказал вынести из оружейной избы тяжелые свертки и котлы необычного вида. С десяток их установили на стенах, а рядом поставили трехведерные бадьи с уксусом. Возле встали молчаливые гриди из охранной сотни воеводы. Они копьями отгоняли любопытных...

Кудим Пужала давно уже стал героем обороны города. А посте того как он рассек тумен-тархана Хаврата, разметав при этом полтора десятка могучих тургудов, за ним толпами бегали мальчишки. Гриди при встрече с Кудимом почтительно кланялись.

Но и его не миновала хазарская сабля — оставила на лице кровавый след. Тимка врачевал рану жеваным подорожником.

Кудим пристрастился охотиться за неосторожными хазарскими наездниками, метко разил их из Ерусланова лука с большого расстояния. Окружающие дивились:

— Под десницей Перуновой рожден муж сей. Какую же длань иметь надобно, штоб так попадать стрелой?

Хазары тоже хорошо знали рыжего смерда-богатыря: немного желающих среди них находилось лезть на тот участок стены, где стоял Кудим. Страшный урусский «иблис-богатур»[113] со своей огромной секирой наводил на них панический ужас.

Сейчас Кудим, опершись о заборало на стене, разговаривал с городником Будилой:

— Пересохнет землица, давно сеять пора. И што надобно поганым от нас? Степь без конца и краю. Всем места хватит — живи не хочу!

— Пошто им земля твоя? — отозвался городник. — Трава коню есть, степняку и лад. Это ханы ихние без крови жить не могут и жадные зело: своих пастухов до нитки обобрали, норовят теперича и с нас шкуру содрать. Как будто у нас своих содиральщиков мало...

— Глянь, Кудим! — прервал Будилу Тимка Грач, указывая рукой в поле. — Вишь, какой-то шалый казарин скачет. А одетый! И-е-эх, ако жаро-птица. По всему видать, хан. Должно непуганный, из тех, кто вчерась пожаловали.

Кудим обернулся: в ста саженях от стены по полю во весь опор летел всадник на белом коне. Красиво летел! Богатырь поднял лук, прицелился. Огромная стрела сорвалась с его пятерни... и всадник, взмахнув руками, слетел наземь. Испуганный конь галопом мчался в сторону хазарского стана.

— Ишшо один... — мрачно буркнул великан.

Товарищи его уже не дивились — дело обычное. Только Тимка вынул из-за пояса нож и сделал на кибити лука очередную отметину.

— Двенадцатый, — сказал он вслух.

Как раз в это время хазары двинулись на город. Тимка с натугой обеими руками поднял громадный, весь в ссадинах щит и подал другу.

— Отстань, назола! — отмахнулся Кудим. — Несподручен он мне!

— Не отстану! Яз обещался матушке твоей и жонке беречь тебя, дурня. Держи, говорю!

— Ну ладно, потом, как с козарами грудь в грудь сойдемся. А теперича не мешайся!..

Защитники крепости взялись за луки. Порокные мастера с натугой вращали вороты метательных машин, заводя боевые чаши на хроповики. Пращники наматывали ремни на правую руку.

Поднял свое грозное оружие и Кудим. Все еще были в ожидании, а он уже открыл стрельбу. Целился не торопясь. Многие ярко одетые наездники сошли с коней по своей воле, чтобы затеряться в толпе простых воинов. Те же, кто погордился, пали наземь поневоле — стрелы Кудима Пужалы разили без промаха.