"Гроза над Русью" - читать интересную книгу автора (Пономарев Станислав Александрович)

Глава вторая Где тлеет измена

Конунг Свенельд верой и правдой служил Ольге и Святославу. Служил и упорно продолжал ждать своего часа.

Допрашивая пленного Адельберга, епископа германской католической церкви, Свенельд требовал от него подробностей, и тот перед лицом смерти поведал следующее:

— Были у нас два барона вашей земли, Сабур и Ярошек. Крестились в нашу веру. Король наш, божьей милостью Оттон Первый, одарил их щедро. Бароны ваши говорили, что Русия давно ждет пришествия новой веры, а сами они земли древлянской. Люди этой земли, боясь давнего гнева и немилости короля вашего Святослава, просят военной защиты. Им было обещано войско... Но сейчас наши границы тревожат норманны, а с запада грозят франки. Семь лет назад король Оттон разгромил угров под Аугсбургом, но и сегодня они неспокойны...

— Как в сказке древлянской, — сухо рассмеялся Свенельд. — Мужик кричит соседу, на которого пчела напала: «Сейчас помогу, вот только от медведя избавлюсь!»

Адельберг шутку принял, скроил угодливую гримасу.

— Хоть тот мужик и под медведем, — сказал он, — но отогнать пчелу от соседа можно и рукой помощника. Так рассудил король наш, обратившись к Романии.

— Неужто сами греки на нас ополчаются? — не поверил Свенельд.

— Нет. Ромеи сами воевать не любят. Но у них много золота, которое воюет не хуже стали. Только сейчас не их золото, а золото короля Оттона передано через Константинополь вашим соседям — кагану Хазарии и печенегам. Но мне известно, что и император Романии немало потратился на этот поход.

— Печенеги с козарами, что кошка с собакой, — усомнился киевский воевода. — Их не соединить даже золотом.

— Золото все соединит. Кочевые бароны и каган Хазарии его любят. И дали его щедро ради главного — разрушения Русии. А для того, чтобы отвлечь перед нашествием кочевников главные силы короля Святослава от Кивомани, я и мои спутники были посланы для возмущения племени древлян. Только по приезде сюда я не встретил ни Сабура, ни Ярошека.

— И не встретишь, — насмешливо прищурился Свенельд. — Не древляне они. Ярошек, должно, ляхского круля доглядчик, а Сабур — козарин аль печенег... Когда ж сила степная грядет под Киев-град? — спросил воевода.

— Уже три дня как должны быть под Кивоманью. Счет их до семидесяти тысяч будет, а может быть и больше. Кивоманьбург не продержится против такой силы и недели. — Епископ не мог скрыть злорадной усмешки, но, почувствовав опасность, испугался и добавил вкрадчиво: — В это тяжелое время я мог бы тебе пригодиться, герцог Свенельд. Король наш помнит о тебе и предлагает службу. Ты ведь не русс. Что нашел ты в этой дикой земле невежественных племен?

— А что, осталась ли моя отметина на челе конунга Оттона? — в свою очередь спросил Свенельд.

— Славный удар! — деланно оживился епископ. — Этот шрам на лбу король закрывает волосами.

— Пошто стыдиться боевого шрама? — удивился варяг.

— Боевые шрамы украшают рыцарей, — ответил Адельберг, — но никак не королей. Ибо король милостью божьей вознесен над людьми, значит, для них он бог. А убога никаких шрамов быть не может.

Свенельд с интересом рассматривал словоохотливого попа, наглевшего с каждой минутой, усмехнулся и спросил внезапно:

— Скажи, Адельберг, а сколько жира можно вытопить из тебя, если подвесить в котле над костром?

— Пощади, великий герцог! — Взвыл немец, грохнувшись на колени перед Свенельдом.

— Ладно... — махнул тот рукой. — Свезу тебя к великому князю.— Сам поведаешь ему о кознях Оттоновых. А уж Святослав-князь решит — смерти тебя предать аль на волю выпустить. Моли своего бога, авось да выручит...

Через четыре дня из Киева прискакал гонец и передал Свенельду приказ великого князя спешно возвращаться в столицу Руси.

— Трех коней загнал яз, поспешая к тебе, воевода... — сказал доспешник княжеский. Он был запылен и валился с ног от усталости.

Многоопытный в ратном деле воевода, прошедший через десятки битв больших и малых, не сидел сложа руки. Ладьи были уже изготовлены для спешного похода, но он, подозрительный по натуре своей, не очень-то доверял рассказам Адельберга. Признание могло быть просто хитрой уловкой для отвлечения киевских дружин с древлянской земли. И только приказ Святослава развеял его сомнения.

Накануне Дубор привел под стяг великого князя Киевского три тысячи сторонников и сто грузовых плоскодонных ладей.

— Коней всего пять сотен собрал тебе, — сказал древлянский предводитель. — Сторона наша лесная, табунов больших не держим. Но кони эти добрые...

Он помолчал немного и добавил:

— Возьми и ценя с собой на защиту Киев-града. Вот и гриди мои.

Лицо Свенельда потеплело:

— На доброе дело решился, князь Дубор! Отплатится тебе стремление твое из казны великокняжеской. Беру с радостию!

Позади древлянского вождя стояла его дружина из трехсот рослых, бородатых молодцов: все в добрых кольчугах, с широкими боевыми топорами за поясом. Позади них прямоугольником выстроились ряды сторонников. Вооружены они были беднее, но зато все до единого — с длинными рогатинами на медведя и мощными зверобойными луками.

Свенельд невольно вздрогнул, вспомнив вдруг давнюю битву под Искоростенем. Тогда такие же полубезоружные мужики смело шли на смерть, не единожды яростью своей обращали в бегство прославленных киевских дружинников.

— Вои со всей земли древлянской, — гордо сказал Дубор, по-своему истолковав взгляд Свенельда. — Коль нападет ворог, то оборониться нашей земле нечем будет. Осталось совсем мало ратников. Старики, бабы да ребятишки одни.

— Обороним Киев-град — всю Русь от разорения спасем, — сказал Свенельд. — Пока стоит Киев — матерь городов русских — поостережется немец или лях шарпать землю нашу...

На следующий день, едва заалел восток, боевой караван из четырехсот ладей пошел к Днепру. Впереди на легких челноках сновали Дозоры, а по обеим берегам ходила верхоконная сторожа.

Когда до устья реки Уж оставалось около десятка верст, на отмель левого берега выскочило трое конных. Покрутились на месте особым знаком.

— Сполох показывают, — заметил Свенельду тысяцкий Велемудр.

— Вижу...

По сигналу с переднего струга весь караван стал бросать в воду Упоры. Ладьи растянулись на добрых пять верст.

Похватав луки, изготовив мечи и копья, закрывшись огромными щитами, руссы приготовились к бою.

Велемудр поспешил в челноке к берегу. Всадники ждали его. Между ними виднелся связанный по рукам человек в лосиной справе и волчьем колпаке. У одного из верховых поперек седла лежала двухлезвийная рогатина — обычное оружие древлянского охотника.

— Пошто сполох? — спросил Велемудр.

— Дак ить доглядчик сей недоброе сказывает.

— Пошто повязали?

— Чуть ни то Кирпу рогатиной не пропорол.

— Сказывай, кто таков? — Велемудр уставился на пленника пронизывающим взором угольно-черных глаз.

— Древляне мы... — хмуро ответил тот.

— Вижу, што не козарин. Пошто в драку лез?

— Мыслил — тати полочского князя Рогволода. Те лихие робята: чуть рот разинул — и поминай как звали. От них едина дорога — на рабский базар. А кому охота? Вот и отбивался.

— Киевляне мы, — ответил смущенно Велемудр.

— То и спасло воев ваших, по говору узнали. Не то б покололи всех в лесу-та.

— А ты разве не один?

— Знамо дело... — усмехнулся лесовик. — Эй, Сучкарь, выходь! — крикнул он.

Кусты позади всадников раздвинулись, и на отмель один за другим вышли одиннадцать приземистых диковатых мужиков. Все с рогатинами и тяжелыми луками. Всадники и Велемудр невольно поежились.

— Н-да-а... — только и сказал тысяцкий. Потом спохватился: — Да развяжите ж вы его!

Лесовики тем временем окружили киевлян, сняли колпаки, поклонились. Но Велемудр видел, что рожны рогатин все еще нацелены в их сторону, а в глазах охотников застыла настороженность. Вид огромного каравана, казалось, совершенно не смущал их.

— Ну сказывайте, братие, все, што ведаете, — попросил тысяцкий.

— Плывут по Непре-реке струги ненашенские. Споро бегут.

— Варяги?

— Непохоже навроде бы. У варягов струги длиньше и на носу зверь ощеренный. А это должно полочане. Дак нам все одно. И те и другие горе несут.

— Много их?

— До сотни числом.

— А далече ли?

— Верстах в двадцати вверх.

— Как же вы опередили их пехом-то? — удивился Велемудр.

— Тама излучина верст на сорок, а мы напрямки.

— Кто из вас, робята, на струг со мной пойдет? Надобно все в подробностях воеводе обсказать. Там и князь ваш, Дубор.

— Повязан, чать? — мрачно осведомились древляне.

— Миром идем под Киев-град, степняка бить.

— А ?! Ну коли так, поехали... — сказал тот лесовик, которого пленник назвал Сучкарем.

Велемудр приказал всадникам зорко следить за неведомым флотом, а сам с Сучкарем поплыл к передней ладье...

Воеводы обсудили новость. Свенельд распорядился спешно идти к Днепру и перенять встречный караван. Киевляне быстро загородили стрежень могучей реки и изготовились к битве. По знаку Свенельда четыре тысячи комонников разделились — половина переправилась на левый берег Днепра, а другая осталась на правом, схоронившись в прибрежных зарослях. На Две версты вверх против течения, за поворот ушли десять самых быстрых стругов, для того, чтобы, если это враг, заманить его в ловушку. Ну а если друг, то встретить с честью...

Потянулись томительные часы ожидания.

«Ежели это варяги, — размышлял Свенельд, — добра от них в такой час ждать нечего...»

Давно это было — его, тогда еще молодого хафдинга[101] норманнов, ждала смертная кара на родине викингов. Конунг Эйрик Кровавая Секира посчитал молодого ярла Свенельда причиной всех бедствий, обрушившихся на Норвегию. Суд из двенадцати заседателей согласился с мнением конунга, имя которого наводило ужас на подданных. Вина Свенельда сводилась однако к тому, что он был богат, удачлив в битвах и очень популярен среди морских бродяг — викингов. А Эйрик не терпел соперничества даже среди родни — прозвище «Кровавая Секира» он получил за убийство всех своих братьев.

По закону преступника Свенельда должны были убить молотом Тора в четверг. Четверг у норманнов считался днем бога Тора.

Но бог-кузнец, бог-воин не допустил несправедливости — руками друзей Свенельда он разбил оковы и заодно покарал самого конунга: Свенельд в стычке раскроил Эйрику череп тем самым оружием, которое дало прозвище тирану.

На трех дракарах хафдинг бежал из родных мест. Выбор — куда — был сделан давно: только руссы могли надежно защитить его от мести Харольда, сына убитого Свенельдом Эйрика...

Поэтому сейчас Свенельд с волнением ждал встречи с неизвестным флотом. Если это его соплеменники из враждебного клана, то киевский воевода поступит с ними безжалостно. Сил у него для этого достаточно. Правда, вряд ли воины из клана Харольда осмелились бы забраться так далеко в русские пределы — они не могли не знать, сколь велика здесь сила Свенельда. Но мало ли что... Сто дракаров — это шесть тысяч норманнских мечей! Такую силу Новгород мог и не удержать. А викинги и с менее значительными силами захватывали целые страны. Совсем недавно Карл Третий вынужден был уступить им изрядную часть своей территории, которая сейчас зовется Нормандией. За это короля прозвали Простоватым. А ведь тогда к берегам Франкии пристали всего три десятка дракаров...

Свенельд сам был норманном по крови и по повадкам, поэтому твердо решил скорее утонуть, чем пропустить врага к Киеву. Свою славу первого воеводы он не намерен был уступать никому.

Но вот наконец-то из-за поворота вынырнул челнок. Гребцы подняли сигнал «свои».

— Полоцкий князь Рогволод с вой многими идет к тебе на подмогу немского царя ратовать, — доложил гонец от полочан, тысяцкий Колес.

— А где ж брат мой, князь Рогволод? — спросил воевода.

— Стал на упруги. Ждет дозволения прийти, — ответил Колес. — Доглядчики наши узрели вас еще часа три тому.

— Хитер князь! — рассмеялся Свенельд. — Велемудр! — позвал он. — Пойди, позови князя Рогволода с почтением для беседы... И ты езжай с ним, — приказал воевода полоцкому витязю.

Вскоре головной струг полоцкого князя причалил к Свенельдовой ладье. Старые друзья обнялись. Они были одногодки и даже чем-то походили друг на друга: оба высокие, плечистые, усатые.

Свенельда полоцкий князь считал своим, любил и во все времена поверял ему свои тайны, поскольку был его кровным братом — это он, Рогволод, спас когда-то молодого хафдинга от ярости Эйрика Кровавой Секиры.

Варяги могли говорить откровенно.

— Слыхал, слыхал! — воскликнул Свенельд. — Рад безмерно рождению дочери. Как нарекли?

— Рогнедою...

Свенельд опустил непокрытую голову.

— Благодарю, — сказал он растроганно,— что именем моей матери нарек ты дочь свою. Благодарю... В Киев-граде припасен у меня добрый поминок.

— А я сыну твоему Люту поминок с собой прихватил, — ответил Рогволод. — Вот он, — и поднял обеими руками тяжелый франкский меч в узорчатых ножнах.

Свенельд шутливо отстранился.

— Сам вручишь. На пятый день месяца изока рождение Люту приходится. Как раз три годика будет. Лучшего дара на подстягу, чем меч викинга, и быть не может. Схорони, брат, поминок сей до поры.

Свенельд подозвал Велемудра:

— Веди караван. А яз погостюю в лодии брата моего названного.

— Сполню, воевода! — бойко ответил тот. — Эй! На парус, друзи! Дайте знак к движению! Комонникам знамено — берегом поспешать! Сторожа водная, на челнах вперед!

Десяток челноков ринулся вниз по Днепру.

— Гонца спошли под Киев-град, — распорядился Свенельд. — Где-то под Дорогожичами стан Добрыни должон быть. Пускай сыщет его доспешник наш...

На струге Рогволода опасаться было некого. Полоцкий князь окружил себя верными людьми — в основном варягами. Под плеск воды, скрип уключин и шорох ветра в парусе, побратимы разговорились. Смелым речам помогало доброе германское вино.

— Я мыслю, брат, — начал полочанин, — что пристало время извести корень Игорев. Степняки в сем деле подмога нам. Сничто-жим змеиный род, с хаканом казарским мир учиним, и стол великокняжеский в наших руках. Кому, как не тебе, володеть отчиной Олеговой?

Свенельд задумался, покусывая кончик длинного уса. Молчал долго, потом ответил:

— Нет! Этот час не про нас. Ежели бы Святослав битву сию ладил с одной дружиной своей, тогда можно было бы пытать удачу. Ряду Полчному, болярам да старцам градским все едино, кто великий князь — Святослав ли, яз ли. Им своя выгода дороже — мошну набить. Им удачливый в войне князь нужон, ибо гридям сие — злато и иная добыча ратная; купцам — прибыток в торговле рабами и иным чем; ну а о болярах и говорить нечего.

— Кто ж на Руси удачливее тебя в войне? — удивился Рогволод. — Святослав щенок еще. Правда, машет он мечом изрядно. Да разве сравниться ему с тобой?

— Не о том речь, как кто мечом машет... — возразил Свенельд. — Слава моя высока, слов нет. И не Святослава или Ольги страшусь яз. Есть сила много могутнее — народ! — Это слово Свенельд как бы вколотил в нить разговора, произнес отрывисто и громко. — Да, не изумляйся, это так. Святослав поднял на битву со степью народ: смердов, холопов, люд работный. Им, коим терять нечего, окромя укруха аржаного хлеба пополам с толченой корой древесной, им, голым да босым, война не нужна, ибо она не несет им ничего, окромя горя да крови. И они все сделают, чтоб задавить ее... Яз не единожды водил дружины в поход. Там, в чуждых пределах, руссы рубятся вяло, а на своей земле — яростно! Смерти не страшась! Черный люд русский сломает хребет степным ханам. А впереди сейчас в глазах и устах народных Святослав свет Игоревич, а не мы...

— Ну и пускай себе! Все едино поход степняков нам на руку!

— Нет, брат мой! Святослав нынче для народа русского, што твой Перун Громоносящий и Защищающий. Пусть даже мы убьем его и с помощью Степи захватим Киев-град. Это сотворить можно — сил хватит. Но нам не удержаться тогда на этой земле. Руссы, ты плохо их знаешь, станут воевать с нами и год, и два, и десять лет. А если понадобится — так и сто. Но наш род искоренят до последнего колена. Вспомни Рюрика, бежавшего за море. Вспомни Олега — так и не простила ему Русь смерти киевских князей Оскольда и Дира. А уж как высоко летала слава покорителя Царьграда! Чать, куда ярче моей та слава была. В веках останется. Правил Олег Вещий в Киев-граде — Великую Козарию трепетать заставил, сколько данников у нее отнял, а умер в Старой Ладоге. И еще неясно, от укуса ли змеи... Руссы называют нас находниками. А меня — Черный Ворон Сантал!.. Может и мне руссы славу воспоют после того, как убьют: они очень любят мертвых правителей, но живых — никогда! Впрочем, и мертвых поносят иногда...

— Я про это ведаю.

— То-то, брат Рогволод; плохое время выбрал ты для измышления своего. Ныне Русь ако десница сжатая. И сейчас нам всем надобно на Степь обрушиться. Чем скорее вызволим Русь из беды, тем ближе будем к власти единоначальной... Ждать надобно, брат Рогволод. Власть чаше всего в тиши сменяется. Для этого звон мечей да кровь великая не надобны...

— А я в Киев-град своих людей загодя спослал, чтоб подмогнули хакану, — ухмыльнулся Рогволод.

— Зря! Проведает Святослав — не сносить тебе головы! Даже яз помочь не смогу. Больно уж скор на руку волчонок.

— Что ж, сделанного не воротишь. Буду начеку...

— Сражаться тебе, брат, со степняками надобно так, чтоб любая хула отпала от тебя. Святослав-князь отвагу любит и простить за это может все.

— Спасибо за добрый совет. Трусом я никогда не был. — Рогволод тяжело вздохнул и закончил: — Буду рубить головы козарские да печенежские, раз так дело повернулось. А по мне бы...