"Гроза над Русью" - читать интересную книгу автора (Пономарев Станислав Александрович)5. Единство рождает силуГлава первая Стан сторонников русскихУ городища Змеева расположились боевым станом более двух тысяч сторонников — свободные смерды, закупы, обельные холопы, бежавшие от своих хозяев, и даже тати лесные. Атаман разбойников, медведеподобный мужик, до глаз заросший черной густой бородой, низко поклонился Добрыне и сказал глухим утробным голосом: — Примай в дружину свою, воевода! Не час свару разводить. Обещаем послушание тебе и неистовость к ворогу. Добрыня нахмурился было, но, подумав, махнул рукой: — Становитесь под стяг будятинского десятского Луки Чарика. За огурство[85] — головы с плеч! Разбойники загудели, соглашаясь, и нестройной толпой подались к будятинским мужикам. Лука выслушал атамана, приказал построиться, осмотрел оружие. Все тати лесные были вооружены длинными засапожными ножами, дубинками и короткими копьями. У кого-то был лук с колчаном, полным стрел, а у вожака на левом бедре болтался узкий хазарский меч. — С сего дня буду обучать вас ратному строю, обороне и нападению. Кто строптивиться будет, тому батогами по спине! — Ла-адно... — проворчали тати. Вскоре в сотню Луки прислал Добрыня еще десятка два мужиков с вилами, косами, цепами и рогатинами. Отряд будятинцев расположился кругом возле своего артельного котла. Расторопная рябая баба, здоровенная и горластая, споро раздавала плошки с овсяной кашей. Атаман попробовал было пошутковать с дебелой поварихой, но получил такой отпор, что вмиг оказался на земле, только сапоги сверкнули. — Погладь его ишшо, милушка! — хохотали мужики. — Авось от ласки такой он враз добрее станет... А народ русский, поднятый степной грозой, все прибывал. Поскрипывали тяжело груженные волокуши с припасом, продавливая в рыхлой земле глубокие борозды. Оружейники везли копья, кожаные и железные брони, щиты, кольчуги, мечи; смерды — жито и квас; охотники — копченые окорока, битую птицу, лосиные и оленьи кожи; рыбаки — дары озер и рек. Из киевских гридей Добрыня назначал сотских, и тс сразу пр« ступали к формированию отрядов из прибывающих сторонников Сотский Мина был назначен податным воеводой[86] с приказом обучать смердов и холопов ратному делу и его помощники учили мужиков ходить строем, быстро смыкаться в плотные шеренги, в непробиваемую русскую «стену», делать рывки вперед, не нарушая целоcтности этой «стены». Добрыня ежедневно устраивал потешные бои, гоняя сторонников до седьмого пота. Те молча и безропотно бегали, кололи копьями, отбивались щитами, орудовали секирами и мечами. Вытирая пот с лица, ратники улыбались друг другу — понимали, что здесь, вдали от поля брани, многотрудием своим они уже сейчас отводили острие вражеского меча от своей груди. Главным и привычным оружием лесных жителей были топоры, рогатины и легкие луки. Среди сторонников нашлось немало умельцев, владевших разными ремеслами. Добрыня сбивал из них отдельные ватаги лесорубов, лодейных мастеров и городников. Он назначал старшин по кузнечному делу, кожемякам, возчикам. Всем находилась работа. Свозили к городищу железо, наковальни, мехи, щипцы, кувалды. Все железное, что только можно было отыскать вокруг, будь то лемех сохи или ухват, перековывалось в мечи, секиры, наконечники копий. Из отходов железа и меди ковали наконечники для стрел: шли на них за нехваткой металла и осколки кварца и кость. Под руководством мастеров-кричников ладились помости и гати Мужики черпали из гнилостной хляби болотную руду, свозили ее к глиняным домницам. Подмастерья качали в них воздух мехами из козьей кожи, а когда плавка подходила к концу, они по знаку маете ра разбивали печь, подхватывали щипцами малиново-жаркие крицы, укладывали их на наковальни. Ухали один за другим молоты, веером разлетались искры. За считанные минуты масса раскаленного металла превращалась в двухпудовую гладкую лепешку. Кузнецы точными ударами рассекали ее на равные доли, превращая их после долгой ковки в обоюдоострые мечи, боевые секиры, в шлемы и нагрудники. Металл, кованный в жарком пламени, называли харалужным... Ну а если в ночи раздавался дробный перестук копыт и летели сквозь тьму огненные круги... то в страхе молились сторонники, которым казалось, что сам бог небесного огня Сварог пишет огненным перстом своим на черном покрывале ночи колдовские магические знаки: это на холодном ветру закаливались клинки будущих мечей. Когда сталь остывала, мастер подгонял уставшего коня к кузнице и уже на свету рассматривал металл, постукивал по нему пальцем, слушал внимательно и по одному ему только известным признакам определял качество закалки. Если она не удавалась, кузнец снова разогревал полосу, выбегал с ней на воздух, вскакивал на свежего коня и летел по поляне, вычерчивая раскаленным клинком огненные круги... Таким образом создавалась знаменитая русская сталь — буссть. Клинок из буести прорубал кольчугу и не ведал преград из щитов и броней. Только самые искусные мастера могли создавать такие клинки. Их уважали, боялись, им воздавали всяческие почести, ибо во все времена и у всех народов искусное ремесло ценилось превыше всего. А во времена суеверий помимо всего кузнец считался волшебником и колдуном! Около Добрыни остановился сгорбленный седой старик. Он был в таком возрасте, до которого доживает только носитель добра. Все злое в нем, если и было, давно умерло. Обрамленное сединами лицо старца источало одухотворенность и спокойный свет мудрости. Но он. подошедший к порогу Псрунову, не внушал чувства неизбежного — жизнь, неуемная и буйная, горела в его лучистых светлых глазах, искрящих добро. Ибо только добро есть символ вечной жизни! В правой костистой руке старик держал длинный посох, за плечами висел на лямках холщовый мешок. Добрыня невольно соскочил с коня, склонился в поясном поклоне. — Кто ты еси, внучек? — спросил ласковым голосом старик. — Так, ста, дедушка, воевода яз княжецкий, а по имени Добрыня, — почтительно ответил витязь. — Ты-то мне и нужон, внучек. Подмогни-кось котомку снять. Добрыня подошел, снял мешок с плеч старика. Тот вздохнул свободнее и даже немного распрямился. — Вот и ладно. А теперича, добрый молодец, вынь из котомочки, што в ней лежит. Витязь развязал лямку и вынул длинный сверток. Развернув его, увидел меч старинной работы. Одного взгляда было достаточно, чтобы определить качество клинка — черная сталь отливала золотистыми искрами. Вокруг уже собралась толпа любопытных. Среди ратников нашлось немало знатоков. — Буесть из Дамаскии! — восхищенно воскликнул один из кузнецов. — Нет, мил человек, — возразил старик. — Чудный меч сей на Руси кован, Нагибой-мастером. — Кто же владеет славным оружием сим? — спросил Добрыня дрогнувшим от волнения голосом. — Был сей меч-кладенец в моей деснице. Не раз поднимался он на заступу Руси, и серым волком утекал от него ворог по яругам[87]. — Кто ж ты еси, дедушка? — Имени моего, чать, уж не помнят на святой Руси. В иные времена был яз витязем славного князя русского Оскольда и звали меня Политой. Изумленный шепот пробежал по рядам ратников: ведь князь Аскольд правил Киевом в середине прошлого века. Значит, старик Давно уже переступил через вековую черту! И теперь все, к чему обращался его взор или прикасалась рука, приобретало особый смысл, предрекая удачу и счастье... — Витязь Полита, а кому ж ты принес сей меч славный? — спросил Добрыня. — Тебе, богатырь. Ибо в тебе яз разглядел молодость свою. — Разве нет у тебя детей да внуков, дедушка Полита? Пошто ты даришь сей добрым клинок чужому человеку? — спросили рядом. — На святой Руси нет у меня чужих, — ответил старый витязь. — Все вы дети, внуки и правнуки мои... А на твоем челе, богатырь, — обратился он к Добрыне, — зрю яз жребий светлый. Много подвигов свершишь ты во славу Руси. Отдаю тебе мой меч... — Старик на мгновение замолк и со вздохом закончил: — А как срок твой придет, так передай клинок сей в десницу доброго богатыря. Пускай, разя ворогов, трудится он вечно во славу земли Русской! — За Русь! — прогремело над толпой и молнии сотен клинков сверкнули в ратном салюте. — Во славу витязя Политы! Пер-рун! Когда клики смолкли, старый богатырь сказал, улыбнувшись: — Ну вот и ладно. Спокойный яз теперь. Пойду... — Куда ведет тебя путь твой, славный витязь русский? — Туда. — Полита поднял перст к небу. — В дружину грозного Перуна! Все, што положено мне было по судьбе моей, сделал яз на земле светлой. Прощайте, друзи! Буду ждать каждого из вас в черед свой за братчинным столом бога-витязя. А меня уж заждались товарищи трудов бранных и князь мой Оскольд. Старик повернулся и зашагал по лесной тропе. Через минуту кусты скрыли его... — А ведь это был сам Перун, — молвил кто-то с суеверным страхом. — Верно! Не могла длань человеческая отковать клинок сей, — поддержал его рябой кузнец в кожаном переднике. Добркня заметил на лезвии надпись, вгляделся и прочитал вслух: — «Яз заступник Святой Руси в деснице витязя Политы Буславича. Дар князя Аскольда». — Нет, братие, не бог он, а богатырь земли Русской!.. Вечерело. В сгущающихся сумерках продолжали стучать молоты, взметая ввысь мириады ярких искр, — Русь ковала оружие! Возле одного из костров пузатый мужик вдруг ухватил какого-то парня за ворот ветхой рубахи и завопил истошным голосом: — По слову воеводы Ядрея!.. Беглый холоп он! Вяжи его! Дер-жи-и-и! Парень, широкоплечий и высокий, стоял, вжав голову в плечи, и не пытался сопротивляться. Сторонники окружили их. Раздались голоса: — Ты, кровопивец, отпусти парня по добру... — Ишь вцепился, ако клещ! Кто-то ухватил пузана за пояс, пытался оттащить от холопа. А атаман татей, недолго думая, вкатил ему звонкую затрещину в ухо. Мужик покачнулся, но парня не отпустил. — Ка-ара-а-у-ул! — завопил он, получив удар по второму уху. — У-убива-а-ют!!! Добрыня верхом на коне въехал в свет костров. Сторонники, ворча, расступились. — Кто таков?! — грозно спросил воевода. — Так ить... — испугался пузач. — Воеводы преславного Ядрея тиун есмь... — Пошто смуту разводишь?! — Так ить... обельный холоп от... — Он кивнул на парня. — Беглый как есть. Повязать его да батогов... — Батогов, сказывашь? Будут батоги, — пообещал Добрыня. — Пошто не оружный ты?! — вдруг рявкнул он, свесившись с седла. — Где вой твои?! Пошто приказ княжецкий не сполняешь?! К битве с ворогом не справен? Отвечай! — Так ить... пресветлый болярин, немощен язмь... И колотье в боке и-и... — А ну-ка, братие, выбейте из него батогами всю хворь разом! Дважды повторять приказ не пришлось — уж больно натерпелся простой народ от корысти и засилия вездесущих тиунов. Да и Добрыня юность свою нелегкую вспомнил. Стегали Ядреева приказчика со смаком, с прибаутками, весело. После полусотни хлестких поцелуйных ударов гибкими ивовыми прутьями Добрыня остановил расходившихся мужиков. — Ну што, сердешный, прошли ли хвори твои? Аль колотье в боке донимает ишшо? — спросил он тиуна ласково. — Ох, прошли, пресветлый болярин-князь. И колотье как рукой сняло. Смилуйся, вели им отступиться, душегубцам! — А это кто? — Добрыня указал на обельного холопа. — Так ит... Суржа, пресветлый болярин-князь. — Беглый холоп, речешь? — Не-о-о... — Так-то Суржа энтот убежал Русь от ворога спасать! — громко и зло заговорил Добрыня. — Живот свой положить на поле бранном. А ты-и-и!.. — воевода так посмотрел на тиуна, что тот пал ниц как подкошенный. — Да ведаешь ли ты, што яз прикажу повесить тебя, ако пса шелудивого, за неисполнение воли княжецкой?! — Смилуйся, князь-батюшка, леший попутал! — не поднимая лица от земли, слезно просил тиун. — Немедля поутру, — уже спокойнее продолжал Добрыня, — штоб все мужики в голове с тобой были здесь, оружны!.. А добро Ядреево оборонять хватит баб да стариков. Грабить вас ноне некому, бо и тати лесные все тут. И берегись, коль не сполнишь приказ мой! Повешу! Пшел вон, короста лешачья! Тиун мгновенно исчез, как будто тут его никогда не было. — Ловко смылся! — расхохотались ратники. — Исполать тебе, воевода!.. . Сторонники еще обсуждали столь необычное происшествие, когда к их костру подошел слепой старец с гуслями за спиной. Рука его покоилась на плече мальчонки-поводыря. — Мир вам, люди добрые! — звучно молвил старик. — Милости просим к трапезе нашей! — ответил в наступившей тишине Лука Чарик. — Благодарствую за приют ласковый песнотворцам русским, — отозвался старый гусляр, с помощью мужиков усаживаясь на чурбак. Тотчас гостям наложили в плошки вареной полбы, дали по ломтю житной лепешки и по бараньей кости с мясом. Старик, а вместе с ним и мальчик бросили по кусочку от каждого яства в огонь костра — дань покровителю песенников богу Велесу — и неторопливо принялись за еду. Кругом благоговейно молчали. Сказитель былин в гостях — честь великая! В мирное время каждый старался завлечь его в дом, посадить в красный угол, накормить самым лучшим. Даже в тереме княжеском гусляры принимались почетно. Хмурились иной раз сильные мира сего, слыша дерзкое слово правды, скрежетали зубами от ярости: но кто же осмелится тронуть сынов Велесовых? К дарам и богачеству сказители былин были, как правило, равнодушны, поэтому свободны, как птицы. Чаще всего старые песенники сами когда— го были удалыми богатырями, отлично знали дружинную среду и потому в тревожное, бранное время были вдвойне принимаемы, ибо умели зажигать сердца для битвы, как никто другой. Когда песнотворцы-странники справились с полбой и бараниной, им с поклоном поднесли ковш вареного меда. Вой русские ждали почтительно, когда трапеза кончится и потечет сладкая и хмельная для души сказка-былина про богатырскую силу, удаль и смекалку... — Пошто, русичи, закручинились? — спросил старый гусляр, обтерев усы. — Али рык зверя лютого слышите, али ворон над вами надсмешку чинит? — Дак ить скоро битва грядет с козарами да печенегами. Кто ведает, чья голова скатится от меча вострого? — сказал поротый старшой и тяжело вздохнул. — Пока есть человек, он не горем жив! — поднял руку гусляр. — Кто ж хоронит себя прежде времени? Русь на битву идет со веселием: сим сердца врага затрепещивает! А не спеть ли вам песнь удалую? И какая ж вам больше по сердцу? — Сказывают, в иные времена жил на Руси славный богатырь Полита Буславич, — подал голос Лука. — Не ведаешь ли ты были про него? — Были такой не ведаю... А вот сказ светлый о могуте[88] том ходит по святой Руси. — Так поведай нам сказку сию! |
||
|