"Птица-Радость. Рассказы о голубиной охоте." - читать интересную книгу автора (Гроссман Марк Соломонович)

Застёжка-молния

Нет, честное слово, мои юнги требуют невозможного! Каждый день подавай им новую историю о голубях. А где набрать столько историй?

Ну, ладно. Если покопаться хорошенько в памяти, можно что-нибудь вспомнить.

А что всё-таки рассказать?..

Думал я, думал — ничего не придумал.

Звонок в прихожей.

Ну конечно, они, мои морские волки! Ага, новичок с ними? Ну, попадёт мне на орехи сегодня!

Тяну время — с новичком знакомлюсь. Кто? Откуда? Витька Голендухин? Очень хорошо. В восьмом классе? Очень хорошо. Пять пар голубей. Очень неплохо. Послушать пришёл? Очень... Вот это — не очень хорошо. Рассказывать-то мне нечего.

Новичок немножко волнуется. Первый раз в гостях — всегда не очень уютно. Открывает и закрывает новичок застёжку-молнию на своей рубашке.

И вдруг мне в голову приходит счастливая мысль!

— Так вот, юнги, жил-был на свете один голубишка, Тимохой звали. И родители у него были приличные голуби, и деды его, и прадеды — все жили как следует и всё, что им положено, выполняли. А Тимоха был недоумок и лентяй, каких свет не видывал.

Полетают птицы, сядут на голубятню и сразу за пёрышки принимаются: чистят их, гладят, жиром смазывают. Только Тимоха ничего не делает: разляжется на железной крыше, бока на солнышке греет.

Повздорят голуби, подерутся, растреплют перья и опять час, а то и два приглаживаются, приводят себя в порядок. Один Тимоха лодырничает.

И вот — мало ли, много ли времени прошло — стал Тимоха не голубь, а ёж: перья во все стороны торчат, опахала на них порваны, ворсинки спутаны.

Раз сидели птицы на крыше — отдыхали. Старые голуби и стали на своём голубином языке Тимохе говорить:

«Смотри, парень, как бы греха с тобой не случилось. Не ровён час, беда нагрянет».

Отмахивается Тимоха от стариков:

«Я сильный, я на своих крыльях от любой беды уйду».

И сказать не успел — вдруг засвистело над крышей: вот она — беда!

Голуби — на крылья и врассыпную кто куда! Вмиг ни одного не стало.

Промчался над крышей серпокрылый сокол-сапсан и тоже исчез. А где пролетел, там в воздухе след остался: пух да поломанные, рваные перья...

Опасность прошла — опять на той же крыше собрались голуби. А одного нет: Тимохи. И куда делся, так никто и не видел.

Вот какая история, юнги...

Сидят мои морские волки, переглядываются.

Чёрт знает что такое! Вместо истории какую-то сказочку подсунули! Несолидно получается.

Пашка Ким говорит:

— Это вы всё, наверно, выдумали, чтобы несознательные мальчишки причёсывались и умывались. Только напрасно. Мы умываемся. И даже солёной водой.

Тьфу ты, куда повернуло!

— Какой там солёной водой?

— Соль кладём в воду, чтоб всё было как в море.

Махнул я рукой:

— Не сказка это, ребята. И вовсе тут никакой морали для вас нет. А ответьте мне лучше на два вопроса. Первый: почему Тимоха на обед соколу попал? Второй: чем это перо, — я взял маховое перо со стола, — на Витькину «молнию» похоже? Кто скажет?

Морские волки наморщили лбы, переглянулись.

Молчат.

Витька Голендухин руку первый поднял:

— Разрешите?

— Давай, давай, какое тебе разрешение!

— Перья у Тимохи не в порядке были. Это — первое. А второе — лодырь Тимоха.

— Ну, не очень-то будешь лодырем, когда тобой пообедать хотят!

— Тогда не знаю.

— А ты, Паша?

— На «молнию» перо не похоже. Это тоже сказочка. А Тимоха — лодырь, ясное дело.

— Ну, вот что, юнги, садитесь-ка поближе. Сам объясню. Сначала на второй вопрос ответ. Вот — маховое перо. Посерёдке — стержень. Пустой. Раз пустой, значит, лёгкий. От него опахало идёт — ворсинки друг с дружкой соединены. Насовсем соединены или не насовсем?

Самый маленький — Аркашка Ветошкин — закричал, чтобы не опередили:

— Насовсем!

— Не насовсем, — возразил Пашка. — Если б насовсем — не разъединялись бы.

Пашка взял перо и разъединил ворсинки в трёх местах.

Я пригладил перо. Вернул его Пашке:

— Куда разрывы делись?

Перо снова гладкое, сплошное. Исчезли разрывы.

— Конечно, вы не раз это видели. Разрывы ворсинок у голубей — частое дело. А вот как поврежденья исчезают, вряд ли кто из вас заметил. Тут-то и заключается самое главное. Ведь как это происходит? Голубь ворсинки на пере растрепал, — смотришь, прошёлся клювом по перу — и нет разрыва. Отчего это? Ну, вот хоть ты, Виктор. Как ты думаешь?

Витька молчит, косится на Пашку: «Друг ещё! Подсказать не можешь! Не урок ведь!»

А Пашка делает вид, что не замечает этого взгляда. Подсказать надо, а что подсказать? Сам не знает.

— Ну ладно, давайте с другой стороны зайдём. Что случится, если опахало пера будет насовсем сплошным? Кто ответит?

Витька объяснил с полным знанием дела:

— Птица во всякую погоду летает. Ветер бывает, буря или, скажем, град. Или голубь крылом зацепится за что-нибудь. Или подерётся с другим голубем. Разорвётся опахало — считай, всё перо уже ни к чему. Жди линьки, когда новое вырастет.

Я обрадовался:

— Очень верно, Виктор! Ну, а если б каждая ворсинка была сама по себе, не скреплялась с другой? Тогда что?

Витька немножко подумал и сказал:

— Тогда воздух будет проходить между ворсинками, и птица не сможет лететь: нет хорошей опоры.

— Видите, юнги, какая трудная задача стояла перед природой. И цельное опахало нельзя делать, и отдельные ворсинки не годятся. Как же решила природа эту задачу?

Я достал из стола лупу, дал ребятам:

— Посмотрите на перо.

А через сильную лупу на пере вот что видно: сплошное, чуть волнистое поле. Только тонкие темноватые полоски видны — там, где сцепляются ворсинки.

— Ух! — говорит Аркашка. — Ловко устроено! По бокам у ворсинок — тонкие реснички. А на ресничках — острые крючочки. Крючочки одной ворсинки за крючочки другой ворсинки зацеплены. Ни дать ни взять «молния» на Витькиной рубашке! Ясно, как голубь ворсинки скрепляет, — добавляет он задумчиво. — Погладит ворсинки на месте разрыва, крючки за крючки зацепятся — вот и опять опахало целое.

— Ну, здорово! — говорит Витька и с уважением смотрит на маховое перо. — Вот какое чудо природа сотворила!

Пашка задумчиво трёт стриженую ершистую голову и что-то бормочет про себя.

— Ты о чём?

— Про голубишку того думаю. Дурак Тимоха был и неряха. Перья свои не приглаживал. «Молнию» свою не застёгивал.