НАКАНУНЕ ПРЕМЬЕРЫ

Театр, у которого крыша — небо, а пол — земля, открыл сезон в конце июня. Не было билетов, а следовательно, не было и безбилетников. Чтобы созвать зрителей, мы прибегли к запрещённому методу: к живой рекламе. С утра, когда по всем дворам начинается оживлённое движение людей, спешащих на работу, мы разделились на три группы. Кета с маленьким братишкой Ромкой возглавляла первую. Их рекламой был петух Красный Гребень, который должен был звонким кукареканьем приветствовать прохожих и привлекать внимание к плакату: Спешите! Завтра открытие театра зверей нашего дома!

Петух выкрикнул два раза «кукареку» и сыграл на гуслях, потом его разморило, и он стал часто дышать, напугав Ромку. Ромка от скуки требовал пить, но так как Кета не могла покинуть свой пост, он пригрозил ей, что будет кричать сам, как петух, и немедленно раскудахтался. Устав быть петухом, Ромка протяжно затянул:

— Хочу пи-ить, да-ай пи-ить! Да-ай!

Он тянул своё «да-ай» жалобно и невыносимо долго, и теперь на них уже обращал внимание каждый прохожий.

— Девочка! Ты зачем обижаешь малыша? — говорили Кете сердобольные люди.

А Ромка, чувствуя поддержку, заливался плачем:

— Да-ай!

В первом этаже, поблизости, хлопнуло окно, и донёсся ворчливый голос:

— Безобразие! Распустили детей. С утра отдохнуть не дают!

Ромка смолк, зато петух встрепенулся, и троекратное «кукареку» с гулким эхом прокатилось по двору.

— Ах, вы опять за своё? Ну погодите!

Над Кетиной головой снова послышался стук оконной рамы, а через секунду разъярённая тётенька выскочила из подъезда. А Кета с петухом под мышкой и Ромкой на буксире мчалась в свой двор.

Вторая группа вернулась не так быстро. Мише Агафьину сопутствовал успех.

Наш дрессированный поросёнок оказался на редкость удачной рекламой. Он танцевал вальс. Разворачивал пятачком плакатик. Бил в барабан.

Оставалась третья группа. Мы начинали тревожиться. Было уже далеко за полдень, а Лёня Тютькин всё не возвращался. На разведку в близлежащие дворы отправился Миша. Вскоре разведчик вернулся. Он принёс несколько вороньих перьев и разорванный плакат, где уцелело лишь одно слово: «Спешите!» Лёне было поручено рекламировать театр в сопровождении бульдога и вороны. Ворона должна была выдавать программки, а бульдог лаем оповещать час начала спектакля. Однако — ни Лёни, ни его ассистентов.

«Что с ним случилось?» — тревожно думала я.

— Вот и попробуй тут с Лёнькой открыть театр! — сердилась Кета.

— А может, он не виноват, может, с ним что случилось! — вступился Миша.

Мы все отправились на поиски.

— Вы не видели мальчика, такого рыженького, с бульдогом?

— Нет, — отвечали в одном дворе.

— Нет, — отвечали в другом, и только в третьем сказали, что рыженький пробегал мимо, но без бульдога, во дворе не останавливался.

Что же произошло?

Гадать долго не пришлось, потому что из-за угла выскочила незнакомая дворняжка, за ней Гром, а за ним Рыжик. Он на ходу издали кричал: «Держите!»

Пропустив дворняжку, мы врассыпную бросились наперерез бульдогу.

— Уф! — с трудом перевёл дыхание Лёня.

— Ну?

— Что случилось?

— Где ты был? — тотчас посыпались на него вопросы.

— Уф! — вздохнул он и, погрозив бульдогу кулаком, проворчал: — С этим Громом только и жди неприятностей! Сначала всё правильно шло. Ворона первая начала. И крылья подрезаны, а ка-ак полетит в сторону! Я ловить! Гром за мной! А прохожие решили, что он на меня бросается. И давай за ним, а он от них. Три квартала гнался за ним! Я бы раньше догнал, но ведь сначала он просто так побежал, а потом увидел чужую собаку, и тут уж пошло… Как припустился! Хорошо ещё, что собака в нашу сторону завернула… А то… — Не обращая внимания на провинившегося Грома, Лёня сел прямо на асфальт.

Из-за пазухи у него тотчас выскочила ворона.

— Ну, чего расселся! Работы сколько ещё, а у нас всего один день остался, — скомандовала Кета.

— Светопреставление! — всплеснул руками Миша, поддразнивая Кету.

Конечно, когда началось наше первое представление, или, по-театральному, премьера, я нервничала: ведь и номера и артисты были зрителям знакомы до мелочей; репетиции происходили у всех на глазах. Но по тому, как, зная и наперебой рассказывая друг другу каждый следующий номер, они глядели спектакль, я поняла: театр полюбили. Теперь я не стану описывать тот день.

Для нас он был большим и счастливым.

Мы щедро отдали маленьким зрителям свой труд и увидели, что плоды его приносили радость. Прочтите нашу афишу.