"Малыш с Большой Протоки" - читать интересную книгу автора (Линьков Лев Александрович)

БОЙ У БОЛЬШОЙ ПРОТОКИ

Если посмотреть на это место с птичьего полёта, то взору предстанет такая картина: река, стиснутая холмами, круто сворачивает на чужую соседнюю сторону, оставляя на советской земле Большую протоку. Граница идёт дальше уже не по реке, а заросшими тайгой холмами.

Капитан Яковлев, младший сержант Серов и ефрейтор Нуриев лежали над обрывом в зарослях ивняка. Да, Ермолай стал уже сержантом, а Рабиг — ефрейтором!

Утро наступало тихое, ясное. С безымянного острова доносился шум драки, затеянной сороками; стремительно носились стрижи, оглашая воздух дружным пронзительным визгом. Заросли хорошо скрывали трёх пограничников, а им с обрыва были видны и река, и противоположный берег от излучины до мыса, за который сваливалась побледневшая луна. В голубоватом свете отчётливо выделялись узкие листья ивы. Звенели комары. Зелёные фуражки и чёрные голенища сапог превратились в серые от комариных крыльев. Шея, уши, лицо и руки покраснели и покрылись волдырями. В такое время таёжные жители не выходят из домов без дымокура или густой сетки, надетой на голову. Да ведь не пойдёшь же на охрану границы со шлейфами дыма и в затуманивающих зрение сетках! А специальный пахучий состав, которым намазались пограничники, не очень-то пугал комаров. Только ветер или ливень могли развеять их полчища, но деревья были недвижимы, а чистое июльское небо не обещало влаги.

Однако даже кровопийцы-комары не могли испортить в это утро хорошего настроения. Накануне Ермолай получил сразу несколько писем: два из Ивановки — от отца и старого учителя Фёдора Ильича, с Северного флота — от Антона Курочкина, от Бориса Пахомова из Павловки и из Челябинска от Нины Долгих. Чего греха таить — первым хотелось прочесть Нинино письмо, и всё же Ермолай удержался и отложил его напоследок.

Отец сообщал такие новости, что не сразу даже поверилось.

В сельском клубе показывали на днях перед «Повестью пламенных лет» кинохронику о лётчиках: как они живут, учатся, готовятся к полётам в заоблачные выси. Все, кто сидел в зрительном зале, с великим удивлением узнали в лётчике-инструкторе Се-рёгу Варламова, своего бывшего колхозного шофёра. Того самого балагура Серёжку, который ловко управлялся с автомашиной, лихо пел под гармошку частушки, неплохо стоял в воротах футбольной команды и считался в районе хорошим секретарём комсомольской организации, — да мало ли таких колхозных ребят! Верно — в армии он выучился на лётчика-истребителя, но кто бы мог подумать, что он сам станет учить будущих лётчиков.

Вторая новость касалась семьи: сестрёнка Маруся собирается выходить замуж. Жених — известный Ермолаю Никита Бауков. Прошлой осенью Никита вернулся из армии механиком и сейчас заведует колхозными мастерскими. Мария хлопочет на птицеферме. Совет им да любовь! Намеревались сыграть свадьбу летом, но отложили. Такой нынче богатый урожай — не до гуляний, поспеть бы управиться с уборкой.

«И мать наша, Марфа Васильевна, — заключал отец, — категорически сказала, что без тебя свадьба не в свадьбу. Ведь тебе, Ермоша, по осени домой!»

Подумать только, Маруся — невеста! А давно ли под стол пешком ходила! Алёнка — и с ней не шути — в третьем классе! Нарисовала в отцовском письме космический корабль «Восток-10» и приписала сбоку: «Я хочу в космос!»

Старый учитель тоже упоминал Серёгу Варламова: «Будет замечательно, если наш Серёжа добьётся ещё больших успехов в авиации, дело это великое! Однако нельзя забывать и о делах земных, о нашем великом строительстве. Вашему поколению предстоит осваивать не одно околосолнечное пространство, а и по-настоящему проникнуть в глубь земных недр, стать хозяевами несметных богатств морей и океанов».

Мудрый, добрый Фёдор Ильич! Как деликатно он объяснил, что в шахматной задаче, сочинённой Ермолаем, не одно решение, а целых три.

Распечатав конверт с почтовым штемпелем «Павловка», Ермолай не сразу вспомнил, кто же такой Борис Пахомов, чьё имя и фамилия были обозначены на обратном адресе. «Ба! Да ведь это же тот самый паренёк, которого довелось спасать во время лесного пожара!» С грамматикой у Бориса не всё пока ладно — вместо «товарищ» пишет «товаришч», но тут нечему и удивляться: родители-староверы до восемнадцати лет не пускали парня в школу. Удивительно другое — за два года вчерашний сектант стал трактористом, окончил школу колхозных механизаторов, вступил в комсомол.

«А для вас товарищ Серов в благодарность пишу мой стих, — старательно выводил каждую букву Борис Пахомов.—

Тайга огнём грозила Хотела сжечь меня Но есть другая сила Она меня спасла. Зовут ту силу дружбой Она всего сильней. Я с помощью той дружбы Стал равным средь людей».

Не беда, что Борис плохо ещё знаком с грамматикой, — познакомится!

И про своего младшего братишку Варсонофия не забыл написать Борис: Варсонофий (сразу и не выговоришь, какие имена давали староверы) — ученик, пионер. До чего же приятно и радостно знать, что ты помог людям…

Антон Курочкин, по своему обыкновению, прислал фотокарточки: вот Антон старшина первой статьи, вот он делает стойку на турнике, вот Антон на набережной города Осло: «Ходили с дружеским визитом в Норвегию!»

Прислала свою фотокарточку и Нина Долгих. Курносая, востроглазая, а на блузке орден «Знак почёта». «Мы ждём вас к нам на тракторный. Обязательно приезжайте!» — приглашала Нина. Славная девушка Нина! Только куда же ехать Ермолаю? Его ведь и в Ивановке ждут не дождутся.

Вчера на заставу приехал новый заместитель на-чальника по политической части, старший лейтенант Воронько. Он и привёз из отряда полную сумку писе.м. И во всех письмах — счастливые вести. Мария Петровна Яковлева получила сообщение из заочного пединститута о том, что она допущена к защите диплома; родные Рабига с гордостью сообщали, что его старший брат Керим — знатный башкирский нефтяник— награждён орденом Ленина; Анатолий Сысоев весь расцвёл, засиял, узнав из письма о полном выздоровлении сестрёнки. (На радостях Ермолай тут же простил Сысоеву все его прошлые выходки.) Больше всех, кажется, радовался старшина Петеков. Конечно, он не плясал от радости, не показывал всем, как Ра-биг, своего письма, но серые глаза его прямо-таки светились, и нос смешно морщился. Даже румянец проступал на бледном лице.

Коле Ивлеву каким-то образом удалось узнать, что, оказывается, осенью к старшине приедет невеста из Архангельска и ему обещают квартиру в новом доме, построенном неподалёку от казармы. «У Петекова есть невеста?» — Ермолай от изумления даже рот раскрыл. А вообще-то «сухаря» Петекова давно уже не существует в воображении Ермолая. И он рад за парторга…

Ермолай задумался, отгоняя веточкой назойливых комаров, и не сразу почувствовал, что капитан Яковлев тронул его за локоть.

— Товарищ сержант, посмотрите, что происходит на сопредельной стороне в кустах у пяти отдельно стоящих берёз. У вас глаз зорче. По-моему, там всадники. — И он протянул Серову бинокль.

Ермолай внимательно вгляделся: точно — пятеро вооружённых всадников, в штатском. Двое спешились и сгружают с коней какие-то свёртки. Маскируются, а всё-таки, видно. Никаких населённых пунктов поблизости там нет, кругом тайга да болота, но зато можно по сухопутью приблизиться к советской границе. Подозрительная возня! Не иначе, как ночью следует ждать гостей. Днём-то они, безусловно, пойти не рискнут.

Ровно в семь часов утра на смену наряду Яковлева прибыла новая группа пограничников. Спустившись с обрыва в лощинку, Яковлев, Серов и Нуриев отвязали от осинок коней и поехали на заставу. Капитан был задумчив и за всю обратную дорогу не произнёс ни слова. «Неспроста он задумался, неспроста», — подумал Ермолай, направляя Ездового вслед за яковлевским Орликом вниз по тропе.

Днём Яковлев несколько раз говорил о чём-то по телефону с полковником Сусловым, а к вечеру — Ермолай к тому времени успел выспаться как следует — вызвал к себе старшего лейтенанта Воронько, старшину Петекова и долго с ними совещался. В ночь на охрану границы направились усиленные наряды. Во главе одного из них поехал сам капитан, другой возглавил старший лейтенант.

Ермолай был включён в группу старшины Петекова. Старшина заставы редко выезжал на охрану границы, и то, что он тоже возглавил один из нарядов, подтверждало — сегодня всего можно ждать.

— Ни пуха вам, ни пера! — кивнул Ермолаю Коля Ивлев; он оставался на заставе дежурным.

Как всегда, помахали им платочками Мария Петровна и Олежек. Всем было понятно — предстоящая ночь может оказаться тревожной, так же, как вполне вероятно, что она пройдёт и спокойно, тихо и её не вспугнёт ни один выстрел.

Группа старшины Петекова должна была занять позицию в полукилометре к западу от того обрыва, где предыдущей ночью находился наряд Яковлева. Глубокая, заросшая осинником и березняком лощина пересекала здесь границу под прямым углом.

Оставив лошадей в лозняке, пограничники разделились на две группки: Серов и рядовой Бровка замаскировались в кустарнике на левом склоне, немного отступя от рубежа; сам же старшина с ефрейтором Нуриевым выдвинулся ближе к погранзнаку, чтобы, в случае перехода границы чужаками, взять их в полукольцо.

Сотни раз бывал Ермолай в ночных нарядах, и всегда его охватывало при этом душевное волнение. Разве точно предугадаешь, где, когда и как пойдёт нарушитель? Разве известно, один появится нарушитель или их будет несколько? И чем они будут вооружены?

Тихо в ночном лесу, безмолвно. Только бегущий по дну лощины ручеёк журчит мелодично, не зная ни минуты отдыха. Ещё никого не видя, Ермолай услышал едва различимый, мягкий шорох. «На лошадях кто-то, копыта обвязаны тряпками». Шепнул Бровке:

— Приготовиться!..

Границу пересекли по лощине несколько всадников. «Пятеро», — подсчитал силуэты Ермолай.

Бровка так шумно дышал, что пришлось успокаивать:

— Ничего, ничего, держись!..

Много раз вступал Ермолай в вооружённые схватки с. нарушителями границы, но сразу пятерых видел впервые. Сердце колотится — за версту слышно. И мокрый весь. Даже ладони, сжимающие автомат, стали'влажными.

Почему же старшина не даёт условного выстрела? Хочет пропустить нарушителей поглубже в тыл, чтобы отрезать им путь к отступлению? Тут же гулко, раскатисто громыхнули две автоматные очереди. В свете огневых венчиков, заплясавших у стволов, на мгновение отчётливо возникли из ночного мрака чужие лошади и всадники.

— Стой, руки вверх! Бросай оружие!.. — раздался громкий, властный голос старшины.

«…верх, верх!.. аи, аи!.. ужие, ужие!..» — подхватило команду эхо.

Не бросили враги автоматов, начали стрелять.

— Огонь! — скомандовал Ермолай.

Бой был скоротечным. Не больше пяти минут продолжался бой. Двое из нарушителей были убиты наповал. Трое попытались прорваться обратно, но наперерез им били автоматы старшины и ефрейтора Нуриева.

Ошалевшие от грохота, пришпоренные лошади понеслись вскачь. Враги стреляли по вспышкам, как

по мишеням. Ещё один нарушитель вывалился из седла, раскинув руки. А одна пуля — всего одна маленькая пулька — пробила грудь старшине…

Петеков пришёл в сознание под утро, после операции. Вся застава вышла провожать его к вертолёту.

— Малыш, — тихо позвал Петеков.

— Я слушаю вас, товарищ старшина, — склонился Ермолай к осунувшемуся, белому как снег Пете-кову.

— Домой поедешь в долгосрочный отпуск, передай от меня привет твоему бате. Понравился он мне тогда в госпитале. Помнишь? Я ведь не спал, не хотел вам мешать… И ещё вот слушай… Мой совет — в партию тебе пора вступать.

— Я не поеду в долгосрочный, — зашептал Ермо-лай, — я на границе останусь, на сверхсрочную.

Петеков не слышал последних слов — опять потерял сознание.

Вертолёт ритмично подрагивал, гудел. Над кабиной дружно ревели лопасти огромного пропеллера. В иллюминаторы лился утренний свет, были видны в голубом небе гигантские веера перистых облаков, а внизу бескрайняя зелёная холмистая равнина — тайга…