"Малыш с Большой Протоки" - читать интересную книгу автора (Линьков Лев Александрович)

ГЛАВА СЕДЬМАЯ ПЕСЕНКА СПЕТА

Трудно узнать в этой обледенелой, засыпанной снегом шхуне красавицу «Хризантему». Бушприт превратился в огромную, неуклюжую ледяную болванку, мачты и реи тоже обледенели. Снасти смёрзлись, провисли под тяжестью снега. Даже рында{Рында — корабельный колокол.} и та в снеговой шапке. Вокруг «Хризантемы» громоздятся торосы. Они сжали её, наклонив на левый борт.

Не видно на местах расторопного экипажа, не отдаёт с мостика команды шкипер. Если бы не дымок, поднимающийся из железных труб, над носовым кубриком и над камбузом да не занесённая снегом фигура человека с автоматом через плечо у двери в тот же камбуз, — можно было бы подумать, что на «Хризантеме» давно уже никого нет, что это мёртвый корабль.

— У камбуза — Алексей Кирьянов, — объяснил капитан третьего ранга, когда я опустил фотографию.

— Почему же он оказался на «Хризантеме» один?

— Фактически оказался один, — с всегдашней своей точностью поправил Баулин. — Первое время нарушителей в кубрике сторожил и боцман Доронин.

— Это та самая операция у мыса Туманов?

— Она самая, — кивнул Баулин. — Ох, и переволновались за трое суток все мы на базе! Рацию «рыбаки» успели испортить, самолётам мешала непогода, и мы никак не могли узнать, что же происходит на «Хризантеме». — Баулин вдруг довольно усмехнулся. — Больше уж «Хризантема» никогда не будет водить нас за нос.

— Она затонула?

Цела-целёхонька.

— Тогда я ничего не понимаю, — осталось признаться мне…

В ту зиму свирепые январские циклоны разломали лёд в Беринговом море, и его понесло к Курильской гряде. С каждым днём льды наваливались с севера всё гуще и вскоре начали забивать бухточки и узкие проливы между островами. Громоздясь друг на друга, они раздроблялись с пушечным грохотом, образуя у берегов гряды торосов.

В сравнении с материковыми морозы были не так уж злы — двенадцать-четырнадцать градусов, но на океанском сквозняке стоили тридцати. Волны, обрушиваясь на корабль, стыли на студёном ветру, покрывая толстым слоем льда фальшборт, палубу, надстройки, орудия. Корабль тяжелел, погружаясь глубже ватерлинии. Скалывание льда превращалось чуть ли не в беспрерывный аврал.

Четыре часа вахты тянулись как вечность, время отдыха пролетело мгновенно. В сушилке не успевали просыхать панцири-плащи и бушлаты, кок не успевал кипятить обжигающий чай.

Одним словом, плавать в эту пору было крайне трудно, но плавать было необходимо.

Пересекая разными курсами заданные ему квадраты, «Вихрь» только что сбросил за борт несколько тонн сколотого льда. Наступило очередное хмурое утро. Капитан третьего ранга собирался сдать вахту помощнику и спуститься в каюту, чтобы хоть часика два, да поспать, когда вперёдсмотрящий доложил о появлении в наших водах «Хризантемы». Впрочем, тотчас же увидел и сразу узнал её по рангоуту и сам Баулин. Высокие, слегка наклонённые к корме фок-и грот-мачты, изящные длинные реи, гордо вздёрнутый над заострённым форштевнем бушприт придавали шхуне тот особый щеголеватый вид, который так ценят истые моряки. Старая знакомая!

Шхуна вынырнула из-за скалистого мыса необитаемого островка, ритмично постукивая своим стосорокасильным «симомото». До неё было меньше кабельтова — метров сто, и Баулину даже показалось, что черноволосый шкипер в треухе из меха лахтака осклабился во весь рот. «Смеёшься?!» — Баулин вмиг вспомнил все неприятности, которые пришлось претерпеть из-за этой нахальной шхуны.

«Хризантема» нередко шныряла близ Курил, явно занимаясь не столько хищническим ловом рыбы, сколько разведкой, и ловко уходила от пограничников, ни разу ещё не попавшись им в советских водах. Как-то она якобы ловила горбушу напротив мыса Скалистого и, вовремя успев выбрать сети, удрала от «Вихря» в нейтральные воды; потом «Хризантема» — боцман Доронин уверял, что он узнал её тогда, — пользуясь густым туманом, вильнула перед «Вихрем» в Малом проливе и выбросила за борт анкерок, тот самый, который Доронин и Кирьянов достали с отмели. В дубовом бочонке были обнаружены киносъёмочный аппарат с телеобъективом и пять кассет с отснятой плёнкой — улика (попадись «Хризантема»!) была бы неопровержимая. Безусловный шпионаж!

«Интересно, что ты сейчас у нас забыла? — глядя па «Хризантему», хмурился Баулин. — За рыбой на сей раз пожаловала? Не выйдет!»

Но тут же Баулин понял и всю серьёзность обстановки: метрах в полутораста левее «Хризантемы», как гигантский занавес, надвигался туман. Такой туман, наплывающий резко обозначенными полосами, явление редкое вообще и особенно в холодное время года, но факт оставался фактом. «Хризантема» свернула с курса и ринулась навстречу туману, как перепуганный ястреб.

Колоколом громкого боя на «Вихре» была объявлена боевая тревога, в машину дана команда: «Полный форсированный!» На фалах подняли сигнал по международному коду: «Требую остановиться!»

Никакого впечатления! «Хризантема» продолжала нестись к спасительному туману. Не остановила её и зелёная ракета.

Баулин знал, что шхуна хорошо приспособлена для плавания в битых льдах: у неё окованный форштевень, противоледовая обшивка из дуба, стальной руль. Неужели опять удерёт? В густом тумане, во льдах поймать её будет трудно. Ещё пара минут — и «Хризантема» войдёт в этот туман…

Баулин пошёл на крайность: дал предупредительный выстрел из носового орудия.

Шхуна тотчас застопорила ход.

«Следовать за нами!» — подняли сигнал на «Вихре». «Следовать своим ходом не могу, сломалась машина», — ответил шкипер «Хризантемы», хотя всего минуту назад «симомото» стучал без перебоев.

Уже в полосе тумана «Вихрь» подошёл к шхуне и, высадив на её борт осмотровую группу, взял «Хризантему» на буксир.

Юркий черноволосый шкипер не каялся, не извинялся, он только зло сказал, что очутился в советских водах из-за тумана.

— Из-за тумана? Но ведь туман только-только нагрянул, — возразил Баулин.

Однако шкипер продолжал гнуть своё: он будет протестовать, он не виноват, виноват туман. И опять старое: «Хризантема» не собиралась ловить рыбу. Советские пограничники могут убедиться — в трюмах ни одной рыбёшки. Сети сухие, уложены в ящики в форпике.

Наглость шкипера могла бы вывести из себя даже глухонемого. Баулин, заложив руки за спину, барабанил пальцами о ладонь.

Рыбы действительно в трюме нет; сети действительно сухие и уложены в ящики, но зачем всё же понадобилось «Хризантеме» заходить в советские воды? Туристская прогулка? Тогда где же путешественники? Ах, шкипер тренирует молодой экипаж? Обучает молодёжь плаванию в сложных метеорологических условиях, обращению с локатором, эхолотом и радиопеленгатором? Допустим. Но как же можно выходить в учебное плавание с неисправной машиной?

— Двигатель в полной исправности, — доложил Баулину боцман Доронин. — Нет подачи в топливной магистрали.

Двигатель новенький, а хитрость старая, шитая гнилыми нитками: пока «Вихрь» подходил к «Хризантеме», «молодые рыбаки» постарались насовать в трубопроводы всяких затычек.

Механик не видел, как это сделали? Очень похвально для опытного, аккуратного механика!..

Кожаная заграничная куртка с застёжками-«молниями» на механике новенькая. И все крепыши матросы почему-то в новеньком американском шерстяном белье, будто японцы разучились сами делать отличное бельё.

Зачем же на этот раз «Хризантема» пожаловала в советские территориальные воды? Ответ на вопрос нашёлся не сразу, но он оказался как нельзя более убедительным.

Обыскивая один из отсеков носового трюма шхуны, Баулин — он сам возглавил осмотровую партию— обратил внимание на то, что отсек этот как будто бы на метр короче других. Измерили соседние— точно: короче на семьдесят сантиметров. Глухая поперечная переборка при простукивании загудела, как днище пустой бочки. Что же за ней?

Громкие протесты шкипера ни к чему не привели: Баулин приказал взломать переборку. Впрочем, пускать в ход топор и ломики не пришлось: боцман Доронин обнаружил дубовые клинья, загнанные между внутренней обшивкой борта и верхним и нижним брусьями продольной переборки. Стоило вытащить клинья, и ложная поперечная переборка отвалилась сама собой. За ней находился потайной отсек, до половины заполненный какими-то тщательно упакованными приборами, аккуратно свёрнутыми оболочками малых воздушных шаров, лёгкими контейнерами и стальными баллонами.

Картина ясная: «Хризантема» никогда не была гидрографическим судном и не несла метеорологической службы. А если бы даже и несла такую службу, то зачем же упрятывать научные приборы в тайник? И зачем снаряжать воздушные шары-зонды американскими автофотоаппаратами с телеобъективом и автоматическими телепередатчиками? Оборудование явно разведывательного назначения!

Шары предназначались для запуска в наше, советское воздушное пространство — тут нечего и гадать! Вопрос в другом — не успела ли «Хризантема» уже запустить несколько таких шаров-шпионов? И кто из команды руководил их запуском? Конечно же, не этот юркий шкипер.

Однако всё это будет выяснять уже не Баулин. Задача «Вихря» — задержав нарушителя границы с поличным, доставить его в пограничный отряд. И доставить как можно скорее, пока не испортилась вконец погода.

Баулин невольно прислушивался к шороху и скрежету за бортом: льды всё напирают и напирают. Должно быть, где-то к северу тайфун разломал огромное ледяное поле. Вот о борт ударилась крупная льдина, ещё одна. Шхуна задрожала от киля до клотика. А «Вихрь» ведь почти не приспособлен к плаванию в ледовых условиях, металлическая обшивка его корпуса не так мягко пружинит, как деревянная, усиленная дубовыми обводами обшивка «Хризантемы».

Поднявшись из трюма шхуны на палубу, Баулин понял, что заниматься «симомото» уже нет времени: льды окружили суда со всех сторон.

— Останетесь со старшиной первой статьи Кирьяновым на шхуне, — приказал Баулин боцману. Трюм с отсеком-тайником был задраен и опечатан, команду шхуны заперли в носовом кубрике, переброшенный с «Вихря» буксирный трос закрепили за кнехты на носу шхуны.

Разумеется, Баулин строго-настрого наказал боцману, чтобы ни одна душа из экипажа «Хризантемы» не пробралась в трюм: там вещественные доказательства того, что шхуна заслана в советские воды с преступными целями. На сей раз юркому шкиперу не увильнуть от суда!

С трудом развернувшись в битых льдах, «Вихрь» лёг курсом к. острову Н. Похолодало. Туман отступил перед крепчающим морозом, волнение не больше трёх баллов, и Баулин прикинул, что часа через три, не позже, сторожевик будет на базе.

Время от времени поглядывая за корму, капитан третьего ранга видел там кланяющуюся волнам «Хризантему», Алексея Кирьянова на баке и радовался, что на этот раз всё обошлось как нельзя более удачно. Теперь песенка разбойничьей шхуны спета!

Можно бы наконец-то спуститься в каюту, ну да успеем отдохнуть и дома. Он только попросил вестового принести в рубку термос чая «погорячее и покрепче».

За годы службы на границе частенько приходилось сталкиваться с врагом, вступать с ним в схватку, испытать не мало и поражений и побед, но почему-то именно сегодняшняя победа казалась Баулину наиболее значимой. И он вспомнил, как безошибочно угадывала всегда Ольга его тревоги и, ничего не выспрашивая, умела успокоить его. Как бы рада была она сейчас за него… Как они были счастливы, счастливы их солнышком Маринкой, счастливы всей жизнью, которая выпала на их долю…

От резкого ветра на глаза навернулась слеза. Сморгнув её, Баулин схватился за бинокль. «Этого ещё не хватало!» С юго-запада неслось сизо-свинцовое растрёпанное облако. Шквал! Минут через пятнадцать— двадцать он пригонит с собой вздыбленные океанские волны.

Не будь за кормой «Вихря» шхуны, Баулин поставил бы его встречь шквалу. Но «Хризантема» беспомощна: машина не работает, у штурвала один боцман Доронин. Кругом битые льды. Шквал, без сомнения, оборвёт буксирный трос. Нельзя рисковать ни людьми, ни шхуной… «Вихрь» находится неподалёку от необитаемого скалистого островка. Там есть бухточка. Нужно завести туда шхуну и поставить на якорь. Баулин отдал необходимые команды.

За несколько минут до того, как налетел шквал, Доронин и Кирьянов успели отдать якорь за скалистым мыском. Для второго судна места в бухточке не было, и «Вихрю» пришлось выйти в открытый океан.

Баулин рассчитывал, что, как только пройдёт шквал — ну, через полчаса, через час, — «Вихрь» вернётся к острову и снова забуксирует шхуну. На деле же всё обернулось иначе: шквал принёс с юго-запада потоки тёплого воздуха, с севера вместе с битыми льдами шли массы холодного. Они столкнулись, и начался затяжной ледовый шторм. Температура упала до минус восемнадцати.

Двое суток боролся «Вихрь» с волнами, ветром и битыми льдами, поневоле отходя к югу. Когда же шторм утих наконец, обледенелый сторожевик не смог пробиться к бухточке: путь преграждали торосы…

— Веселей, чем у бабушки на свадьбе! — усмехнулся Доронин, оттирая щёки и уши.

Наступал ранний январский вечер, а шторм и не думал утихать. Нечего было и надеяться, что «Вихрь» вернётся сегодня за «Хризантемой». А бухточка скорее походила на ловушку ставного невода, чем на спасительную гавань. От океана её отделяла невысокая каменистая гряда, шириной, метров семь, не больше. Ударяясь о гряду, огромные волны перехлёстывали через неё и окатывали притулившуюся шхуну холодным, тяжёлым ливнем.

Выбивая на обледенелой палубе чечётку и отчаянно размахивая руками, Алексей никак не мог согреться.

Дверь носового кубрика сотрясалась от беспрерывных ударов. «Ловцы» вопили, что они замерзают, что они голодны, требовали затопить печку и дать им горячий ужин. Изо всех голосов выделялся пронзительный фальцет шкипера.

— Образованный господин, — кивнул Доронин на дверь: шкипер выкрикивал ругательства и на японском, и на английском, и на русском языках. Вперемежку с бранью он требовал, протестовал и взывал к гуманным чувствам советских пограничников.

— Две недели в нервном санатории, и синдо{Синдо — шкипер (японск.).} будет здоров, — пробормотал сквозь зубы Алексей.

— Плюс два года за решёткой, — уточнил Доронин.

Однако шутки шутками, а нужно было что-то предпринимать. Приказав Алексею встать с автоматом на изготовку у двери в кубрик, Доронин притащил из камбуза корзину угля и, вежливо предупредив японцев, чтобы не шумели зря, передал им уголь и коробок с двумя спичками. Когда в железной печке затрещал огонь, Доронин потребовал коробок обратно: «Со спичками баловать не положено».

Вскоре разгорелась и печка в камбузе, был разогрет бульон из кубиков и чай.

Бульонные кубики, галеты, шоколад говорили пограничникам не меньше, чем новенькое заграничное бельё экипажа: обычно ловцы и матросы японских шхун питаются вонючей солёной треской и прогорклой морской капустой.

— Усиленный рацион шпионского образца, — буркнул Доронин.

Сами они с Алексеем по очереди поужинали в камбузе. В том же камбузе они будут и отогреваться по очереди. Через каждые два часа. Так решил боцман.

Сняв гакобортный и бортовые фонари, Доронин дополна заправил их маслом, зажёг и поставил на палубе, прикрыв с боков бухтами манильского троса и парусами. Из шкиперской кладовой были извлечены запасные парусиновые плащи.

— Теперь нам сам «Егор, сними шапку» не страшен, — сказал боцман, первым заступая на ночную вахту.

— Какой Егор? — не понял Кирьянов.

— Так мой батя норд-ост кличет.

Ночь прошла спокойно, если не считать того, что волны окатывали и окатывали шхуну, и она обледенела, потеряв всю свою недавнюю красоту. Раз десять принимался падать снег, и пограничники не успевали очищать от него фонари.

Зато с рассветом неприятности посыпались, как горох из худого мешка. Бухточку начало забивать обломками льда. Они с грохотом громоздились друг на друга, подпирали шхуну, и та заметно накренилась на левый борт. Крепкий корпус потрескивал, в кормовом трюме обнаружилась течь. Если бы двигатель работал, можно было бы пустить в ход мотопомпу, но «если бы», как известно, в помощники не годится.

Кое-как законопатив трещину паклей и откачав воду ручной помпой, Доронин поспешил на стук и вопли арестованных к носовому кубрику.

— Роске! Роске! — звал явно перепуганный шкипер. — Летаем воздух! Бомба! Ба-бах! Будет взрыв!

— Тихо! — прикрикнул Доронин. — Говорить реже и точнее.

«О какой бомбе вопит синдо? Во время обыска на «Хризантеме» не было найдено ни одной бомбы…»

И тут Доронина осенила догадка. Это действительно вроде бомбы! В трюмном отсеке, под фонарной и малярной кладовкой, хранятся банки с карбидом. Обычно рыбаки заправляют карбидом плавучие фонари на ставных неводах «Ако-Мари». По ночам фонари обозначают линии невода, оберегая его таким образом от судов. Соединись карбид с водой — взрыв!

Что делать? Выбросить банки с карбидом за борт нельзя, они разобьются о тросы — опять-таки взрыв или пожар…

Вспотев от страха и тяжести, Доронин перетащил все банки в штурманскую рубку. (Алексей в это время стоял на часах.) Теперь, даже если шхуна полузатонет и ляжет на грунт, вода не дойдёт до карбида. Доронин измерил глубины по бортам шхуны и несколько успокоился: вода не покроет и палубы.

Ликвидировав «очаг возможной опасности» — так он назвал склад карбида, — боцман перелез через фальшборт на торосы и сфотографировал «Хризантему».

— Для отчёта, — объяснил он Алексею.

С запада бухточку обступили отвесные скалы, со стороны же океана низкая каменистая гряда не могла препятствовать шторму творить все, что ему вздумается Фока-рей, утяжелённый льдом и снегом, не выдержал одного из порывов девятибалльного ветра, переломился и с треском и звоном полетел вниз. Раскачиваясь на смёрзшихся вантах, он со всего размаха ударил Доронина в грудь, и тот свалился, как подрубленный.

— Не волнуйся, Алёха! Ключицу перебило, — прошептал боцман подбежавшему Алексею…

Так Алексей фактически остался один против тринадцати здоровенных озлобившихся парней. Правда, парни были заперты в кубрике, но ведь им нужно носить и уголь и пищу…

Через иллюминатор в тамбуре кубрика японцы видели, как был ранен боцман. Видели они, и как Алексей унёс его в камбуз.

Скоро ли кончится этот окаянный шторм? Скоро ли подойдёт к острову «Вихрь»? Да и сможет ли он вытащить «Хризантему» из этой ледяной ловушки?

Вернувшись на пост к кубрику, Алексей услышал, что кто-то зовёт его по имени. Уж не спит ли он, стоя на ногах?

— Алексея! Эй, Алексея, ходи сюда близико… Вот в чём дело! Его зовёт шкипер. Должно быть,

он слышал, как они с Дорониным разговаривали.

— Что надо?

— Иди близико. Важное разговор. Обязательно. Алексей подошёл к двери кубрика, держа палец на спусковом крючке автомата.

— Важное разговор, — учтиво продолжал шкипер. — Твоя холодно. Иесть саке, водка. Мало-мало пей — холод нет.

— Чёрта с два! — усмехнулся Алексей. — Плохо! Твоя хочет деньги?

— Что? — возмутился Алексей. — Молчать!

— Зачем молчать?.. — Шкипер заговорил торопливее: — Положение их скверное: ледовый шторм будет продолжаться ещё дней пять, если не все десять. Продуктов хватит на два дня, угля — от силы на сутки. Они все умрут от голода или замёрзнут. Замёрзнет и раненый боцман Семён. Выход только один: Алексей должен выпустить из кубрика его, шкипера, и радиста. Они починят рацию и вызовут какое-нибудь судно. Если не придёт судно, то они спустят две шлюпки и поплывут, куда им надо. В шлюпках есть баллоны с воздухом, и шторм им не страшен. Шкипер заплатит Алексею двадцать тысяч рублей. Деньги есть деньги.

— Молчать! — гаркнул Алексей и зашагал поперёк обледенелой палубы, от фальшборта к фальшборту: четырнадцать шагов в одну сторону, четырнадцать — в другую.

Он насчитал две тысячи восемьсот шагов, а из-за двери кубрика всё ещё доносился зудящий голос шкипера:

— Зачем такой молодой человек хочет замёрзнуть? Разве у красивого Алексея нет невесты, которая его ждёт? Неужели у Алексея вместо сердца стеклянный поплавок и ему не жалко боцмана?..

Алексей сбегал в камбуз, укутал боцмана парусиной, пододвинул к нему корзину с углём, чайник с водой, пачку галет.

— Управитесь без меня, товарищ боцман?

— Управлюсь, Алёша. Отдать носовые! Слева по носу неизвестное плавсредство!.. — У Доронина начался бред.

Прибежав обратно к носовому кубрику, Алексей увидел, что «рыбаки» успели выдавить стекло в иллюминаторе и стараются сбить запор рейкой, сорванной с потолка.

— Отставить! Вниз! — крикнул Алексей, наводя на иллюминатор автомат.

Прошла вторая ночь. Минул второй день. Шторм всё ещё неистовствовал. Палуба «Хризантемы» стала горбатой ото льда, по ней нельзя было ходить. Обжигая на морозном ветру руки, Алексей с великим трудом протянул от кубрика к камбузу обледенелый трос, закрепил конец и ходил, держась за него.

Чтобы нарушители не смогли выломать дверь, он подпер её обрушившимся фока-реем, навалил около якорь-цепь. Пищу передавал японцам через иллюминатор, туда же вмеето угля совал изрубленную обшивку фальшборта.

— Ремонт шхуны на мой счёт! — отвечал на протесты шкипера.

Третья ночь прошла для Алексея, как в угарном сне. Он почти не чувствовал ни рук, ни ног. Губы задеревенели, обмороженные щёки облупились. Всё лицо опухло от холода.

Но он всё ж таки смог, как положено по уставу, отрапортовать капитану третьего ранга, когда тот пришёл к острову на ледоколе.

— Такая вот история, — закончил свой рассказ Баулин.

— Что же вы сделали с «Хризантемой» и с её командой?

— Мы лично ничего не делали. Мы только отбуксировали её в Энск, — сказал Баулин. — Шкипера судили там за шпионаж. А «Хризантему» конфисковали. Документов ведь на ней никаких не было. А если б и были — какой владелец признается, что это он посылал шхуну со шпионским заданием? — Николай Иванович помолчал. — Документов не оказалось, владелец не признался, а кто хозяин — яснее ясного: дельфины к нам шары-разведчики не засылают… Да, я забыл сказать: до того как мы её задержали, «Хризантема» успела-таки выпустить два шарика. Их подбили наши истребители… Словом, они летели к району, фотографии которого мы вовсе не намерены дарить кому-нибудь на память.