ГЛАВА 13. Термос покойного

Утром того же дня Марк Тодоровски проснулся от стука в дверь. Досадуя на себя, он вскочил, не в силах понять, как сумел так проспать. Немного болела голова и ощущалась резь в глазах. Мельком глянув в зеркало, и убедившись, что вид его более чем плох, Марк открыл дверь. Подбородок он прикрывал полотенцем.

В маленьком холле стояла Марта, зажимая рукой нос, и протягивала ему телеграмму. Далее, не говоря ни слова, она повернулась и ушла в свою комнату, демонстративно хлопнув дверью.

"За что только я деньги ей плачу?" — подумал Марк.

Едва только он развернул телеграмму и прочел ее, как ощутил чувство долгожданной удачи. Слегка опухшее лицо Марка осветилось довольной улыбкой.

В телеграмме некий мистер Кроу предлагал мистеру Тодоровски купить у него информацию по интересующему его делу. Встреча назначена сегодня на девять утра на дороге около заброшенной фермы. Мистер Кроу рассчитывает на полную конфиденциальность.

Марк скорее засобирался, времени оставалось в обрез. Быстро приведя себя в порядок, он не мог только придумать, куда девать термос, содержимое которого он так и не успел проверить. Потом решился и постучал в соседнюю комнату.

Марта сидела и красила ногти, словно это были все дела, которые нашлись у нее в этом городке.

— Я ненадолго уеду, вот эту вещь надо сохранить до моего возвращения.

— Решил чайку попить? — проронила Марта, едва взглянув на термос.

— Не смешно! Это я нашел вчера в машине ювелира. Может, это действительно только термос, но я полагаю, что это тайник.

— Убедительно! — насмешливо ответила Марта. — Давай посмотрим.

Быстро открыла крышку и засмеялась:

— Тебя надули — это обычный термос.

Но Марк верил в свою звезду. Он уставил на Марту палец и твердо потребовал:

— Сохранить до моего возвращения!

***

Этим же утром проснулся и Дарби в своем закутке. Не медля ни минуты, он бодро вскочил. На сегодня планировался обыск. Он спешил выполнить поскорее обход, а потом — к ювелиру. Офис пропавшего тоже надо обыскать, то есть дел по горло.

Едва выйдя на улицу, помощник шерифа заметил куда-то направившегося в своей машине художника. Марк весело помахал ему рукой, но не остановился. Ясно, что у художника все в порядке.

Часам к одиннадцати Дарби закончил обход, то есть объезд, и торопливо заколесил к заветному домику. И только подъехав к нему, вдруг вспомнил, что забыл в участке ключи от дома. Сначала было огорчился, но потом решил, что раз у него официальная бумага, то он может войти в дом любым приглянувшимся ему способом.

Поэтому Дарби зашел не в калитку, а со стороны пустыря, туда, где заколочены три нижних окна.

Там, на месте резвый сыщик обнаружил еще один свой промах: нет у него с собою никакого инструмента. Но возвращаться не хотелось, и он наудачу дернул доски у крайнего к дороге окна. К большому удивлению Дарби, обнаружилось, что они уже были отодраны и едва держались.

То, что обнаружилось внутри дома ювелира, повергло юного сыщика в удивление: весь пол в доме, во всех комнатах был истоптан, и вся мебель сдвинута. Шкафы зияли распахнутыми дверцами.

Дарби с разинутым ртом обошел все, но было ясно, что в доме побывали по меньшей мере несколько посетителей.

"Наверно, Скрэбб с Гунни!" — насупившись, подумал полукоп. Недаром они тут толоклись вчера с самого утра. Ох, надо поспешить!

***

Скрэбб грубо пихнул Гунни в бок и хмуро потребовал:

— Вставай, дубина!

— Зачем это?

— На работу пора, кретин.

— Да рано еще! — заблажил Вонючка.

— А жрать не рано, придурок? — резонно возразил Фунт.

— А чо делать надо? — с обреченным видом спросил несчастный Гунни.

У Скрэбба на все имелся ответ:

— За Дарби следить, идиот!

***

Тем временем Дарби поспешно колесил в полицейский участок. Шериф был на месте и в весьма хорошем настроении, так как его копчик сегодня с утра ни на что не жаловался и вел себя примерно. Шериф с аппетитом поедал гамбургеры, которые дома ему запрещали есть под предлогом излишнего веса.

Дарби вскочил в участок с таким встревоженным видом, что у шерифа, едва он глянул на своего помощника, появилось недоброе предчувствие.

— Сэр! Разрешите доложить!! — начал тот со сплошных восклицательных знаков, что само по себе уже было плохой приметой.

Сэр поспешил допить кофе, а то потом, возможно, не удастся.

— Что случилось, дорогой Дарби? — проговорил он, стараясь не поддаваться панике.

— Грабители, сэр! — выпалил тот.

Маккензи поперхнулся. Нет, ему определенно не дожить до пенсии спокойно.

— В доме! У ювелира! Все шкафы открыты и следов натоптано! — воскликнул Дарби, не дожидаясь, пока шериф прокашляется.

— А от меня что требуется?

— Надо осмотреть и магазин! А то и там всё обворуют! — напускал страху Дарби.

Он получил все, что хотел, цапнул со стола связку ключей, забытую им утром, и с шумом унесся.

Шериф перевел дух. Неужели пронесло?!

***

Вчера у юного пинкертона триумф не получился, и будет просто свинством, если сегодня что-нибудь сорвется. Он подкатил к скромной лавочке, громко именуемой ювелирным магазином, и торжествующе огляделся. Никто не явился его поздравлять.

Дарби принялся подбирать ключи от входных замков и вскоре уже входил в магазин. Дарби и сам не знал, что ему предстоит искать, но процесс был так занимателен!

Дешевые колечки, бусы и прочая бижутерия его не интересовала. Он сунулся к шкафу с папками. Там были каталоги, рекламные буклеты, журнал продаж, бухгалтерские отчеты и вся прочая скучная литература.

А все-таки, что искали в доме ювелира? Дарби подозревал, что сокровища. Он заглянул под шкаф, пошарил там и вытащил засохшую корку. Залез на табурет и посмотрел наверху. Ничего.

Теперь его внимание обратилось на скромненький сейф, стоящий на тумбочке. Это был даже не сейф, а так — металлический ящик с ручкой и замочной скваржиной. Он был петлями приделан к стене.

Дарби подобрал ключ и открыл сейф. Внутри была пачка стодолларовых купюр. Это было невероятно много! Столько бывает разве что в банке. Сверху лежал пистолет. Ой, вот так ювелир! Бумаги в папке. И еще папка с бумагами. Дарби извлек все это и поместил в пакет. Потом, как положено, оклеил железный короб желтой лентой. Как он мечтал оклеить что-нибудь жёлтой лентой!

Дарби вернулся в участок через полтора часа. С серьезнейшим видом выложил на стол добычу и предложил шерифу рассмотреть.

— Шеф, у ювелира есть оружие!

— Было… — поправил его шеф. — Ну и что, вот разрешение на него. Ювелиру без оружия нельзя. А вот денег что-то многовато, едва ли у него была такая хорошая торговля. Хорошо бы проверить номера, да ладно, это уже дело федералов.

— Бумаги, шеф. — услужливо подвинул папки Дарби.

— Так, что тут? Финансовый отчет, это пригодится. А это, — он кратко полистал вторую папочку, — можешь выкинуть, или оставить себе, как понравится.

Дарби сгрёб папочку себе.

***

Креветка Джим неторопливо ехал на почтовом грузовике в Миллвилл. Был третий час дня, пятница и впереди светили ещё два выходных дня. Младший почтальон насвистывал приставшую к нему мелодию и время от времени сплевывал в окно.

Прозвище Креветка дал ему вездесущий Фрэнк Макконнехи. Большинство прозвищ в городке пошли от острого языка Фрэнка. Впрочем, мало кто на это обижался, кроме, разве что мисс Амелии, которую он назвал корабельной крысой. Но это уже не прозвище, а ругательство.

Джим, как и прочие ребята, прибегал в детстве к Фрэнку, чтобы получить забавную деревянную игрушку. Он был самый маленький среди одногодков, бледный от перенесенной ветрянки и с яркими, почти красными, волосами. С тех пор он вырос, стал длинным и по-прежнему нескладным парнем всё с теми же почти красными волосами, стоящими жестким ёжиком. В свои двадцать четыре года он служит младшим почтовым работником. Его задача — через день привозить почту из Д. И разносить письма, телеграммы, почтовые извещения и пр.

Креветка Джим, завидев издали заброшенную ферму, тихонько запел в голос, потому что почти прибыл к месту. Дорога была пустынной. Только около поворота на ферму, на пыльную грунтовую дорогу, стоял знакомый автомобиль художника, Марка Тодоровски. Прокатывая мимо, Креветка посигналил и помахал рукой водителю, который сидел в машине.

Марк не ответил и Джим покатил дальше. Проехав метров тридцать, он остановился и посмотрел в зеркало, потом дал задний ход и медленно вернулся назад.

— Мама! — слабо выдохнул Креветка.

Он вышел, прихватив с собой пустой брезентовый мешок, который валялся на сиденье.

Марк сидел в машине, откинувшись на подголовник, словно отдыхал. Голова его слегка свесилась влево, а во лбу точно между глаз темнело маленькое пулевое отверстие, почти без крови. Глаза закатились. Борода оторвалась и висела вместе с усами на груди подобно траурной манишке. У Марка Тодоровски оказалось молодое лицо.

Испытывая тошноту, Креветка Джим прикрыл голову мертвеца брезентовым мешком. Не успеешь доехать до городка, как к трупу слетятся пернатые хищники.

Он вернулся к машине, покатил в город и вышел у полицейского участка.

Новость, принесенная почтовым служащим, поразила шерифа Маккензи, словно молния. Хорошенькое дело, трупы множатся, как кролики! Что за гнилое место стал этот милый городок! Куда теперь изволите девать труп? В такую жару он быстро превратится в пюре.

Маккензи быстро и решительно взялся за телефон, и спустя час прибыла помощь из Д. Специалисты принялись фотографировать и обмерять, спрашивать и записывать. Дарби молча стоял в стороне и любовался на профессиональную работу.

Кутерьма с трупом улеглась, и в Д. увезли в черном пластиковом мешке то, что еще сегодня утром было Марком Тодоровски. Шериф с оханьем отправился пораньше домой, поскольку от всего происшедшего у него опять разболелся проклятый копчик. Уходя, он подозвал к себе Дарби и, насупившись, сказал ему следующее:

— Ты вот что, сынок, сходи-ка ты к этой, как ее, ну к сестре его, скажи там… в общем… Скажи так: мол, мисс Марта, вы не волнуйтесь… Нет, не так. Скажи лучше, что он, мол, погиб… Нет, черт, не то! Ну, короче, скажи: хана художнику вашему, и всё тут! Что за жизнь пошла, Господи!

Шериф удалился с ворчанием, а Дарби некоторое время стоял неподвижно, поскольку так и не получил точных инструкций. Потом неохотно поплелся к дому миссис Оливии. Он очень не любил приносить плохие вести. Идти, к сожалению, было недалеко. У дома, где проживал невезучий художник, уже стояла его машина. Из двери выбежала сестра Марка и резким движением забросила в салон дорожные сумки.

— Мисс Марта! — неуверенно позвал Дарби.

Конечно, нельзя с ней говорить так грубо, как предложил шериф, но с другой стороны, сообщить тяжкую весть придется.

— Меня нет, я уже свалила! — бросила она ему, не глядя.

— Я пришел, чтобы сообщить вам… - начал было Дарби.

— Ничего мне не надо сообщать, я уже все знаю! — нетерпеливо оборвала его Марта. — Я так и говорила ему, что добром все это не кончится.

Дарби был удивлен ее манерой. Как-то не вязалось это с сестринскими чувствами.

— Вы хотите сказать, что он был плохой художник? — совсем растерялся он.

— Художник?! — девушка засмеялась. — Никакой он не художник, это только прикрытие, по-вашему — легенда. Он — частный детектив. Был. — поправилась странная сестра.

Дарби выпучил свои небольшие глазки. А Марта расщедрилась еще на несколько язвительных фраз:

— И фиговый же детектив он был! Пока украденных собак разыскивал, все было хорошо, но ему надо было ввязаться в поиск сокровищ! — она с досадой махнула рукой.

Надо сказать, что на скорбящую сестру она мало походила. Дарби всё дивился.

— А ваш брат… — и не успел закончить.

— Он мне не брат. — сухо возразила резкая особа. — Он — мой босс, а я — его секретарша. Была. — снова поправилась она. — Эх, Тодоровски, и что тебе собачки не нравились? Пуаро несчастное!

Она завела двигатель.

— Мисс Марта! — кинулся вслед Дарби. — Я хотел спросить… У вас не осталось каких-нибудь улик?

— Слушай, парень, меня сегодня федералы уже доставали. Если в вашей конторе есть какие-то секреты друг от друга, то это уже не ко мне обращаться. Мне нечего тебе передать. Слушай, мне некогда тут с тобой беседовать, а то явится тот тип, что моего Перри Мейсона замочил, и меня заодно еще замочит!

— Мисс Марта, подождите! Перри Мейсон — это настоящее имя Марка?

Мнимая сестра жалостливо посмотрела на невежественного деревенского детектива, покрутила у виска пальцем, выжала газ и быстро укатила.

Дарби остался столбом стоять на месте, осмысливая неожиданно свалившуюся ему в руки информацию.

Из дома вышла миссис Оливия Доу. Она поспешно освобождала комнаты от следов пребывания незадачливого детектива.

Увидев Дарби, домохозяйка подошла к нему и со вздохом сказала:

— Дорогой Дарби, мне очень жаль, всё же он был неплохим человеком, хотя и очень странным. Знаете, он ведь заплатил за весь месяц, а прожил здесь всего неделю.

Ей было очень не по себе оттого, что она так много ругала своего жильца в последние дни, да еще на людях. Называть покойного Марком, как живого, было как-то странно. А говорить "он" — тоже неудобно. Поэтому миссис Доу компенсировала неловкость глубокими переживаниями. К тому же сестра покойного вела себя уж очень непристойно.

— Миссис Оливия, — траурным тоном обратился к ней Дарби, — не осталось ли после него каких-нибудь бумаг, документов? Может, вещи какие?

— Никаких документов или бумаг я у него не видела. Только вот вчера он явился ночью и в руках у него был какой-то старый термос.

— Спасибо, благодарю. — потерянно произнес Дарби.

Старый термос был совсем не то, что он надеялся найти. Но миссис Оливия уже подала зеленый пластиковый цилиндр. Дарби неудобно было отказываться, сам ведь напросился. Можно выкинуть его в мусорный бак около участка.

Так он и сделал, когда дошел. Дарби замахнулся и с силой послал поцарапанный цилиндр в металлический бак. Тот ударился о стенку, и внутри него лопнуло стекло. Крышка слетела, и вместе с осколками веером выпали листы бумаги.

Дарби подпрыгнул, оглянулся, не видит ли кто, и поскорее нырнул в бак. Выскочил с добычей и рысью понесся в свой заветный угол.

***

Фунт и Полпенни целый день добросовестно просидели в лопухах у дома ювелира. Они старательно исполняли работу, но Дарби не явился. Часа в три наблюдатели выбрались из засады и уселись на бордюре. Подождали еще с час. Шеф всё не ехал.

Медленно они поплелись к кондитерской. Братцы стояли перед дверью и смотрели по сторонам: где же их благодетель и кормилец?

Из кондитерской показалась полная миссис Варески.

— А где мистер Тодоровски? — жалобно спросил Гунни.

Миссис Варески всхлипнула:

— Ох, мистер Тодоровски… Нет больше бедного мистера Тодоровски!

— Он уехал? — растерялся Скрэбб.

— Если бы уехал! — она вздохнула. — Подождите, я сейчас вам вынесу поесть.

Добрая кондитерша вынесла целый пакет сладких плюшек и по горсти конфет.

— Идите, дети, помяните бедного Марка.

Братья Дак ничего не поняли, они уселись в сторонке и занялись едой. Только потом Скрэбб сказал:

— Жалко, что его больше нет.

***

— Вот так-то! — глубокомысленно изрек некий мистер Шутник, проводящий всё свободное время в пивной. — Был человек, и нет его!

С ним охотно согласились господа Трепач и Выпивоха:

— Помянем!

Печальная, однако, история, джентльмены!

***

Ничего этого четверка юных следопытов не знала. Они были на озере у самого входа в тайну. За одни только сутки им открылось так много, что они даже не знали, что с этим делать. Стало ясно, что Корона — это дорога к сокровищам. А кого это слово не сведет с ума? Откуда тут могли взяться сокровища? Кто из запрятал? Зачем? И кто, скажите, этот Юджин Мартиросса и его высокомерные родичи?

Но это всё вещи второстепенные. Всем этим можно заняться потом, сидя дома на диванчике. Но сейчас перед всей четвёркой красовался массивная каменная крышка и под ней, возможно, находится не только тайна, но также и труп. Страшно! И, что еще ужаснее, так это мысль: не там ли скрывается убийца!

— Ничего не страшно! — возразил Эдди, щелкая зубами от возбуждения.

Они сумели все вчетвером забраться в пещерку. Ребята, согнувшись, стояли на камне, а девочки сидели в лодке и подавали советы.

Поднять крышку даже посредством лебедки оказалось весьма не просто. Было не на что опереться ногами. Мальчишки пыхтели, но не могли сдвинуть крышку даже на сантиметр. Она как приросла к камню. Плита была монолитной, без отверстий, только слегка выпуклый рисунок короны. А по ободку шли выступы высотой в дюйм.

— Может, она отворачивается? — с нервным смехом предложила Минди.

— Несерьезная девочка! — с упреком сказал Вилли, и тут же попытался вместе с Эдди крутануть плиту.

К великому изумлению всех присутствующих, она поддалась! Двинулась с сухим шуршанием по кругу, потом раздался щелчок и край крышки приподнялся.

— Получилось! — с блестящими глазами обернулся к девочкам Вилли.

Эдди от изумления безмолвствовал. Его идея и вдруг дала какой-то результат!

— Тяните давайте! — взмолилась Джейн.

Трос легко пошел вверх, и тяжёлая плита стала принимать вертикальное положение. Открылся чёрный зев колодца, откуда потянуло холодом. Отчаянные кладоискатели скучились на краю бездонной дыры, держась друг за дружку, чтобы не упасть. Им было жутко. При слабом свете самодельных факелов стали видны серые стены, уходящие в бездну. Немного ниже виднелась каменная скоба.

Эдди бросил вниз пустой коробок из-под спичек. Никто не уловил звука от падения его.

— Надо уходить, — с сожалением констатировал Вилли. — ставим диск на место, а то свалимся вниз.

Вместе с Эдди, который в этот день совсем онемел, они привинтили крышку обратно и в несколько приемов, переправляясь на берег по двое, выбрались из пещеры.

На берегу было блаженно тепло и некоторое время ребята отогревались.

— Какие всё же мы идиоты все. — огорчённо произнес Эдди. — Простое дело — фонарик, так ведь и тут промашка!

— Завтра вернемся со снаряжением. — успокоил его товарищ.

— И куртки возьмем. — планировала Минди.

— И, само собой, фонари! — добавила Джейн.

Все были в потрясении от открытий сегодняшнего дня. Мог ли кто знать, что в их неказистой местности скрываются такие чудеса!

***

Дарби заперся со своими драгоценными бумагами у себя в чуланчике и принялся их перебирать, не зная, с чего начать. Постепенно он успокоился и начал внимательно рассматривать добычу.

В термосе находились два документа. Один был напечатан на неизвестном языке. Даже не напечатан, а переснят. Второй — на английском — юный сыщик вполне мог прочитать. Каждый из них был сшит скрепкой и содержал несколько листов с текстом на одной стороне.

В папке, изъятой во время обыска у ювелира в офисе и честно полученной от шерифа, опять было два документа, и опять же — один на неизвестном языке, а второй — на английском. Если бы Дарби был посообразительнее, он бы догадался, что это один и тот же документ на разных языках. Скорее всего — английский — это перевод. Пока же он пожалел, что ему не все доступно к прочтению.

Он начал с того, что полегче, то есть с листков из термоса. С первой строки он понял, что это письмо.

"Сарториус К. Пазола, — д-ру. Давиду Менге. Барселона, 19…г.

Дорогой друг, с прискорбием вынужден Вам сообщить, что лицо, о состоянии здоровья которого Вы справлялись, в прошлом году неожиданно скончалось. Я, будучи адвокатом покойного в течение уже двух десятков лет, полагал, что нахожусь в курсе всех его текущих дел. Каково же было мое удивление, когда, разбираясь в бумагах покойного, я обнаружил некий документ, который пролил некоторый свет на происхождение состояния этого почтенного семейства, которому я оказывал посильные услуги. С Его Светлостью меня связывали, можно сказать, дружеские узы, чего я никак не могу сказать об остальных членах Его семьи. Князья Мартиросса даже среди своего круга отличаются высокомерием и холодностью.

Поэтому вместе со смертью князя я немедленно поспешил оставить их родовое поместье.

Но спустя некоторое время я заподозрил, что смерть Его Светлости не была естественной. Несмотря на почтенный возраст, он был сухощав в кости, но весьма крепкого сложения.

Незадолго до своей кончины он призвал меня к себе и, обращаясь по своему обыкновению с благородной простотой, доверил мне некоторый документ.

Князь выразил пожелание, чтобы я со всевозможной осторожностью разобрался в деле, которое, как он опасается, может бросить тень на потомков столь благородного рода.

Наша беседа происходила в кабинете Его Светлости, где он говорил без всякой опаски быть услышанным кем-либо еще, кроме меня. Во время беседы он подвел меня к некоему месту в помещении, о котором я намеренно умолчу, и открыл тайник. Из тайника он достал ларец черного дерева и рукопись в сафьяновом футляре. Все это он положил передо мной на стол.

— Друг мой, — доверительно обратился он ко мне, — за многие годы я имел возможность убедиться в искренности вашего отношения ко мне, поэтому надеюсь рассчитывать на вас, как на единственного человека, которому я могу доверить прошлое нашего рода. Я связан клятвой и не могу уничтожить эту рукопись, свидетельствующую, если она не лжет, о позорном происхождении нашего состояния. Но я не могу и доверить ее никому из своих потомков, поскольку по завещанию нашего предка, Дамиана Мартироссы я могу передать ее с клятвой только прямому потомку мужского пола нашего рода. У меня же, как вы знаете, нет сына. Поэтому я препоручаю ее вам с тем, чтобы вы хранили ее вместе со страшным талистаном, имеющим силу проклятия, посредством которого мой предок связал клятвами семерых несчастных и их потомков. Я, потомок Дамиана Мартироссы, освобожусь от клятвы вместе с моей смертью. Но вместе со мной угаснет и наш род.

И далее князь поведал, что из рукописи я пойму, что, возможно, по сию пору где-то находятся в плену клятвы и проклятия семь родов. И он желает, чтобы запоздалое освобождение для них все-таки наступило. Он не знает, как именно это должно произойти, но полагает, что сами невольники клятвы ждут некоего события, которое их отпустит на свободу. Сам же он своей скорой смертью положит начало этому.

Я принялся было выражать протест столь странному пророчеству о своей смерти, разве что Его Светлость пожелает наложить на себя руки. Но Князь ласковым жестом заставил меня замолчать и только сказал:

— Смотрите!

И открыл шкатулку.

Там, поверх пожелтелого пергамента лежал большой ключ. Он бережно достал его и показал мне. У вещи была очень странная форма, вернее украшения. Мне бросилось в глаза рельефное изображение короны.

— Это я отдаю Вам на хранение.

Я был рад, что он более не поминает о скорой смерти. Как оказалось, я ошибался.

Князь повернул ключ другой стороной. На обороте короны была Звезда. И она почти совсем почернела.

— Это восьмой знак — для Мартироссы, знак смерти.

Я опять начал возражать, но Его Светлость, настойчиво вручил мне и ларец, и рукопись. И попросил меня немедленно удалиться до тех пор, как не произойдут некоторые события, о которых он говорил.

Придя домой, я рассмотрел внимательно ключ и прочел пергамент. В жизни не видел столь…"

Дарби обнаружил нехватку листа, поскольку никак не мог по смыслу связать окончание предыдущего с началом следующего. Он посетовал, но продолжил чтение.

"… как мне кажется, имел возможность приблизиться к архивам князей Мартиросса. Сейчас он свободен от своей должности при библиотеке, поскольку прискорбное событие последовало очень скоро после моего отбытия. Спустя неделю после нашего с князем разговора в кабинете, он внезапно умирает, как было сказано в заключении, от разрыва сердца.

Я полагаю, немало найдется молодых даже людей, которые, ни разу не болея в жизни, могут внезапно скончаться, но эта смерть была лишь началом. Спустя полгода в Венеции, прямо во время карнавала, скончалась старшая дочь князя. А еще месяц спустя погибает младшая. Род Мартиросса перестал существовать, поскольку ни одна из дочерей князя не имела детей. Состояние его унаследовали зятья.

Гибель рода Мартиросса освободила меня от обязательства хранить тайну, и я намереваюсь обратиться к Вам, как ближайшему другу князя в юные его годы, чтобы вы посодействовали раскрытию сей тайны. Ибо, мне кажется, что доверив мне хранение документа и талисмана, князь заведомо совершил ошибку. Я — крючкотвор, но никак не исследователь истории. Вы же, при Вашей эрудиции можете решить, как именно следует поступить в данном случае.

Заранее Вам признателен, Ваш Сарториус К. Пазола."

Дарби пришлось очень трудно, поскольку стиль документа явно слишком тяжел для него. Он привык к более легкому чтению. К детским и юношеским приключенческим повестям, например. Но бравый сыщик мужественно, прочитывая одну фразу несколько раз, сумел преодолеть весь текст и вместить в свою не слишком талантливую голову (очень мягко сказано!) вполне достаточно. Ему стало необычайно интересно. История некоего князя, правда, совсем не вписывалась в местные события, но зачем-то Марк держал у себя эти бумаги.

Документ из сейфа ювелира содержал довольно много страниц. Сначала юный полукоп с обычным для него энтузиазмом взялся читать английский текст. Но не тут-то было! Дело почти сразу заколодилось. Хотя документ был отпечатан, но с первых же строк Дарби застрял в вязком, витиеватом стиле документа, который был озаглавлен так:

"Сия летопись о Дамиане Мартироссе, опальном испанском дворянине, приговоренном к смерти дважды и дважды успешно избегшем наказания, дважды предателе и дважды проклятом своим отцом и своим высочайшим покровителем, написана его другом, соратником и верным слугой, Марвеллом Костагрю."

Прочитав три раза заголовок, Дарби вспотел. Если вся эта летопись написана таким стилем, то ему полгода надо потратить, чтобы прочесть ее. Он вдруг явно ощутил потребность в соратнике, как выразился этот Костагрю. Только где же найти соратника, если у него и друзей-то нет, не то что у этого испанского висельника Дамиана.

"Ну вот что, — решил про себя незадачливый пинкертон, — я буду заниматься слежкой, а вечером помаленьку читать, как получится."

Он очень рассчитывал узнать из документов, куда девался Пак. Поэтому такой план вполне его устроил.

Итак, во-первых, в активе имеются двое без вести пропавших и один покойник. Ювелир занимался какими-то темными делишками. Про свиновода вообще ничего не известно. А художник оказался на самом деле частным детективом.

Во-вторых, в дело замешано какое-то сокровище (так еще интереснее!), какой-то покойный князь, однофамилец с предателем Мартироссой и до всего этого было дело старому мистеру Дейчу, ювелиру. Не за всей ли этой компанией охотился Марк Тодоровски? И кто такой Перри Мейсон?

Дарби вдруг забеспокоился: как бы и ему не досталось за то, что он полез в эту историю. Нет, определенно нужен друг и соратник.

Он вздохнул и загасил свет.

***

Едва занялся рассвет, над сонным городком высоко пролетел белый голубь, он держал направление к низкой горной гряде, расположенной южнее озера Кристального.