Глава 6. Верная погибель

На избушку они выехали неожиданно. Только что плутали по тёмному лесу, отмахиваясь от низко висящих веток сосен, как попали на маленькую тёмную поляну, закрытую со всех сторон стоящими, как частокол, елями. Те склоняли свои тонкие вершины к замшелой крыше ветхого домика с рогатой драконьей головой на стрехе, отчего казалось, что лес нацелился зубастой пастью на чёрную от старости избушку. Воздух на поляне словно застоялся — до того он был неподвижен и пропитан острым запахом хвои. Из тьмы леса выползала сырость, а трава на полянке казалась седой, как на подходе к эльфийской дубраве. Вдобавок ко всему, избушка была явно на куриных ножках — она приподнималась над землёй, опираясь лишь на два толстых пня, мёртвые корни которых оплели всю поляну. А на пороге сидела, свесив ноги в драных калошах и держась за крюковатый посох, старая карга и насмешливо смотрела на двоих путешественников.

— Что, голубки, забрались в мой лес, а выбраться не сумели? — спросила она, скаля длинные жёлтые зубы.

Лён в замешательстве посмотрел на Долбера — обращалась-то старуха к нему, а дивоярца не удостоила и взгляда.

— Прости нас, бабушка. — смиренно поклонился Долбер. — Мы искали ночлега, да от людей отбились.

— А разве не видели на развилке каменную бабу? — недовольно спросила ведьма. — Шли бы прямо по широкому пути, зачем сюда свернули?

Путники переглянулись: если столб у поворота и есть каменная баба, то развилки там точно не было.

Судя по всему, они опять угодили в гости к очередной бабе Яге, а в такие приключения Лён уже попадал и выходил из них без труда. Баба яга — это просто одичавшая колдунья, которая что-то не поделила с белым светом и отправилась в добровольную ссылку с тем, чтобы делать пакости всем проезжающим в силу своего нелюдимого характера и скандальных манер.

Лён невольно улыбнулся, представляя, что сейчас последует за нестандартной вступительной частью. На его улыбку ведьма откликнулась очень своеобразно: она остро сверкнула глазом и снова оскалила в улыбке свои крепкие кривые зубы.

— Дело пытаешь, али от дела лытаешь? — с ехидной миной спросила она.

— Нам нужно спасти принцессу и наказать её похитителя. — сказал Лён и снова вспомнил, как это уже было однажды, когда он с Пафом искал пропавшую Наташу и пробивался в цитадель Лембистора. Как давно это было!

— А, тогда давайте баньку истоплю да блинов напеку. — не оставляя своей клюки и не двигаясь с места, приторно-ласковым голосом сказала ведьма.

— Спасибо, бабушка. — просто отозвался Долбер и тут же спешился.

— Эй, Долб, ты что делаешь? — встревожился Лён, но тот уже шёл к старухе, словно его тащили на верёвке.

— Ах, сладенький мой! — хрипло заворковала ведьма, касаясь своими чёрными скрюченными пальцами лица Долбера, отчего тот, как подкошенный, упал на колени.

— Стой, ведьма! — свирепо проговорил Лён, доставая свой дивоярский меч — тот с грозным гулом вырос из маленькой иголки и исторг потоки света.

— У-уу, дивоярец! — вскочила с места старая колдунья. — Кого пугать надумал?

Она выбросила в сторону Лёна длинную тощую руку с хищно скрюченными пальцами, и словно пелена окутала его сознание. Свет помутился в его глазах, и только пульсация, внезапно возникшая в пальце левой руки, не позволила ему утратить чувства. Лён погрузился словно в подобие лимба — безмолвный, тусклый мрак.

Проснулся он среди ночи — в забранное толстой решёткой маленькое оконце светила яркая луна. Помещение, где он оказался, было низеньким. Земляной пол и толстые брёвна стен, поросшие длинным мхом.

Он поспешно ощупал себя, проверяя, не потерял ли свой меч. Но дивоярская сталь была при нём — она снова обратилась в иголочку и мирно покоилась за отворотом кафтана. Тогда Лён достал её, обратил её в кинжал и попытался разрезать стены своего узилища. К удивлению его, дивоярская сталь не брала ветхое на вид дерево. Не брала она и решётку оконца.

— Эй! — позвал Лён, приникнув к глубокому проёму и пытаясь разглядеть, что там, снаружи.

До него донёсся фыркающий звук — это Сивка отозвался на зов хозяина.

А где же Долбер?!

— Гранитэль! — обратился Лён к перстню. — Что тут происходит? Почему мой меч не берёт дерево?

— Не знаю. — растерянно отозвалась принцесса. — Мне неизвестно ничего, что могло бы противостоять силе твоего меча. Разве что…

— Что? — нетерпеливо заторопил принцессу Лён.

— Если только то, что вы тут встретили, не превосходит древностью сам Дивояр. Тогда это особенная магия.

— Древнее Дивояра?! — Лён был изумлён. — Но что же это?

— Эльфы. — кратко ответила принцесса. — Тогда я не могу помочь тебе, даже, если попытаюсь нарушить условие Жребия.

Он был поражён: эта баба Яга, эта старая карга и эльфы! Эльфы! Нет, этого не может быть! Эльфы прекрасны, а эта просто омерзительна!

Его отвлёк от мыслей лёгкий звук, донёсшийся вместе с ночной сыростью и ветром от оконца.

Над оконцем что-то тихо проскрипело, словно отворилась дверца. Потом сверху свесились две босых ноги — это явно были не ноги старой ведьмы, поскольку та было тоща и черна, а эти ноги могли принадлежать девушке.

Волнуясь от случайного прикосновения к тайне, Лён попытался усмотреть в окошко — что же там, наверху? Выходило по соображениям, что над ним дверь избушки, а человек сидит на крыльце. Но под крыльцом, он точно помнил, не было никакого подвала — оно висело в воздухе, а под днищем избушки виднелись только два столба. Теперь же он смотрит из подземелья на то место, на которое они с Долбером вышли, когда явились на поляну.

Послышалось тихое ржание, в ответ ему послышалось второе, и на освещённую тихим лунным светом полянку легко вынеслись два коня — Сивка и Каурка. Они были рассёдланы и свободны от узды. Куда девались вещи путников — тоже неизвестно. А вместе с ними пропали и волшебные предметы.

Кони заиграли. Босые ноги сверху убрались, зато послышалась тихая речь — звучал молодой и нежный голос. Он произносил какие-то слова, разобрать которые было невозможно, но вместе с тем поляна начала преображаться. Седая жухлая трава расправилась, поднялась, а из неё выросло множество мелких белых цветочков — они замерцали слабым светом, как осколки перламутровых раковин, и стали источать необыкновенно тонкий аромат. Лес вокруг словно задышал, ели распрямились. Таинственно-сладкий призыв звучал в тепле ночи. В ответ на эту молчаливую песню, в ответ на дивный голос с порога лесной избушки раздались лесные голоса — запели ночные птицы, неистово заквакали лягушки, на полянку выскочила лиса, одурело завертелась, ловя свой хвост, и тут же с тявканьем кинулась прочь. Тогда из леса вышел Долбер.

Он медленно шёл по поляне, а вокруг его ног качали головами белые цветы. Он был бос и гол по пояс. Светлые волосы Долбера распушились и окружали его лицо золотистым ореолом. Он подходил всё ближе, и изумлённый Лён видел из своего окошка, что глаза Долбера зачарованно смотрят куда-то поверх крыльца. Он был крупнее Лёна и гораздо сильнее физически. Теперь же лунный свет словно смотрелся в его лицо, стекал по светлой коже плеч, выделяя и обрисовывая гладкие мышцы. Долбер и раньше был красавец, теперь же в свои девятнадцать он выглядел сказочно прекрасным. Казалось, для него расцвела ночными огоньками тёмная поляна. Для него пели ночные птицы и светила полная луна.

Обзор из окошка на мгновение перекрыло — это сверху бесшумно кто-то спрыгнул и двинулся навстречу юноше. Тогда глазам узника предстала тонкая, но сильная и гибкая фигура — то ли девушка, то ли молодая женщина. Её длинные серебряные волосы отсвечивали в лунном свете, а платье походило на тонкое кружево, сотканное из речных лилий — так оно мерцало и переливалось. На голове у девушки был венок из кувшинок, а второй такой же она надевала на светлые кудри Долбера.

— Русалка! — в отчаянии воскликнул Лён. — Заманила-таки!

Он помнил, что Долбер ещё в школе у Фифендры боялся один ходить к реке, потому что за ним неизменно охотились русалки. Он даже днём боялся, а тут полнолуние!

— Долбер, не слушай её! — крикнул Лён, что было сил, но звук не пробился сквозь решётку — он словно утёк в бревенчатые стены, растворился в земляном полу.

А русалка уже обнимала Долбера, она смеялась переливчатым серебристым смехом, от которого мурашки пошли по телу и хотелось вырваться на волю и бегать босиком по свежим ночным травам. Хотелось броситься в прохладную речную воду и веселиться там. Хотелось обнимать нежный девичий стан и целовать ласковые губы. Хотелось видеть себя в родных глазах, ощущать скольжение тонких пальцев по лицу. Кровь бурлила и будила желания. Ты слишком долго ждёшь чего-то, Лён! Ты нерешителен, ты скован, ты слишком привык оберегать себя! Тебя слишком повязало чувство долга, ты похож на старика! Ты просто дивоярец, Лён!

Он заметался по сырой темнице, не зная, что сделать, что предпринять. С одной стороны он дико завидовал Долберу, а с другой — так же дико боялся за него. Русалка же! Утопит парня!

А эти двое кружились по поляне и смеялись, и вместе с ними радостно смеялся лес. Потом внезапно сорвались с места и убежали, лишь удаляющийся серебристый смех русалки да баритон Долбера ещё некоторое время тревожили ночную тишину.

Лён упал на сырую землю и в отчаянии закрыл лицо руками. О, Жребий, Жребий, не дай погубить товарища!

Потом вдруг резко сел, потому что вспомнил: там, у развилки трёх дорог! Этот Камень! Ясно вспомнилась надпись, проявившаяся в нижней части. Она гласила: друга потеряешь.

Да что здесь за стены?! Не лимб же, в самом деле!

Бешено вскочив с места, Лён кинулся с мечом на стены, яростно кромсая их, но, не заметил, как оружие в его руке исчезло, и он колотит толстые дубовые брёвна просто кулаками. В темнице не было ни следа двери — непонятно, как он вообще попал сюда.

— Долбер! — закричал узник в окошко. — Долбер, не слушай её, уходи!

В ответ лишь нескончаемое пение невидимых ночных птиц — пели они где-то в стороне и своим пением заглушали его голос.

— С чего я взял, что Жребий сохраняет жизнь Спутнику? — горько спросил он сам себя. — Мне никто этого не обещал. Я лишь видел, как Долбер получил смертельное ранение, исчез, а потом снова появился — жив и здоров.

— Насколько я понимаю, ты действительно ошибся. — ответила Гранитэль. — Но, если я ничего не смогу сделать для тебя — я ограничена Жребием — то для твоего товарища вполне могу.

— Что ты можешь сделать? — припал губами к перстню Лён.

Внезапно Каурка прекратил играть со своим собратом. Он тревожно оглянулся и с громким ржанием кинулся в ту сторону, где скрылся Долбер и русалка. Следом кинулся и второй конь. Над поляной вспыхнули и закружились яркие огни, они собрались в тучку и полетели туда же.

— Что это?

— Я бужу его. — сказала Гранитэль. — Он очарован.

Внезапно ветром рвануло верхушки сосен и елей. Что-то с шумом прилетело со стороны и закрыло лунный свет в окошке. Белое лицо с горящими звёздами глаз приникло к решётке.

— Не делай этого. — угрожающе сказал низкий грудной голос.

— Отпусти его. — ответила во тьме подвала Граниэль.

Русалка за решёткой немного поколебалась. Она заглядывала в узилище, но Лён отполз к дальней стене — он чувствовал идущую от этого существа грозную и мощную силу, какой никогда не чувствовал ни от Гонды, ни от Брунгильды.

— Иначе — что? — спросила женщина.

— Иначе — смерть. — ответил перстень.

— Ты кто?

— Я осколок Вечности, Живой Кристалл.

Женщина резко отшатнулась от решётки и заметалась по траве — казалось, белая лиса кружится и ловит свой хвост. Потом она снова приникла к окошку и сказала:

— Я отпущу его. Но, до утра он мой.

— Живым и невредимым. — предупредила Гранитэль.

— Живым и невредимым. — ответила лесная ведьма.

***

Утренний свет полоснул в глаза, и Лён почувствовал, что глубокий сон без сновидений оставляет его, как уходит от солнечных лучей туман.

Он резко сел и огляделся.

Та же поляна, пасутся лошади, лежат кучей их мешки и сёдла. Рядом мирно дышит Долбер, одетый в свою одежду и обутый. Лишь на траве увядая, испускал запах гнили, венок из речных лилий.

Избушка испарилась. Не было и следов от двух пней, которые поддерживали её в воздухе, исчезли даже корявые корни, что оплетали всю поляну. Взгорок был чист, а ели словно отступили дальше.

— Долбер, ты живой?! — обрадовано растормошил друга Лён. Тот открыл мутные глаза и некоторое время не понимал, что с ним, где он находится и зачем его зовут. Увидев товарища и оглядевшись, он со стоном опустил обратно на землю голову и закрыл глаза.

— Как было всё чудесно… — проговорил он.

— Ну да, всё просто замечательно. — ответил Лён. — Лежал бы сейчас на дне реки и кормил собою раков.

— Ты никогда не испытывал этого? — спросил Долбер, не открывая глаз.

— Нет. — кратко ответил Лён, понимая, о чём идёт речь.

— Тогда ты не понимаешь. — сказал товарищ, поднимаясь с травы.

— А как же принцесса? — язвительно спросил Лён, направляясь следом за Долбером к лошадям и поднимая с земли своё седло.

— Давай скорее уходить отсюда. — ответил стремительно трезвеющий спутник.

"Если бы не мой перстень, посмотрел бы я, как ты выпутался!" — мрачно подумал Лён, задетый тоном товарища. А тот молча затянул подпругу и вскочил в седло.

— И куда нам ехать? — спросил он.

В ответ на его вопрос в стороне безмолвно развели тяжёлые ветки ели и полегла высокая трава. Тогда глазам предстала узкая тропа, уводящая прочь с поляны.

— Видать, она тебя сильно полюбила, раз помогает выбраться отсюда. — заметил Лён.

— Как раз наоборот. — вздохнул товарищ. — Она сказала, что я мог бы вечно оставаться с ней.

— Она лгала. — холодно ответил Лён. — Явился бы другой, и ты бы прыгал светлячком над тропой, по которой он шёл бы к смерти.

Долбер вздохнул и склонил голову. Он погнал коня вперёд, отчего-то обижаясь на друга.

— Кто она была такая, Гранитэль? — тихо спросил Лён свой перстень, пока не слышит спутник.

— Нечто, оставшееся от прежнего мира. — ответила принцесса. — Нечто, что раньше было прекрасным лесным духом, а после исчезновения великого народа постепенно превратилось в зло. Это не обыкновенная речная русалка. Русалки не утопленницы — они речные духи.

— Почему мой меч подвёл меня? — требовательно спросил он.

— Лён, — мягко отвечала Гранитэль. — Это не твой меч, он лишь доверен тебе. Он до тебя принадлежал другим волшебникам. Его путь столь долог, что я не знаю его начала. У твоего меча есть собственная воля, и, если он не пожелал рубить стену лесной избушки, значит, у него была на то причина.

— Кому он принадлежал?

— Тем, кого ты видел на бесконечной дороге. — неохотно ответил голос Гранитэли. — Его владельцами были Гедрикс, Финист и Елисей. Но до Гедрикса он принадлежал кому-то, кого я не знаю.

— Зато, возможно, знает демон! — воскликнул Лён так громко, что Долбер недоумённо обернулся.

— Возможно, знает. — отозвалась принцесса. — Чем больше я наблюдаю Лембистора, тем более убеждаюсь, что он слишком много знает о Селембрис для простого демона из лимба. Я полагаю, он раньше был волшебником и довольно сильным. Но, отчего-то оказался в лимбе, а в лимбе даже самые мощные маги теряют память и становятся бледными тенями, которые мутно грезят своей прежней жизнью и никак не могут вспомнить, кто они такие.

От этих тихих слов принцессы Лёна охватило скверное предчувствие, он вдруг осознал, как его дурачил демон, скрывая свою подлинную сущность. То он прикидывался молодым и безрассудным Фазиско Ручеро — ведь тот вызывал у Лёна подлинную симпатию. То принял обличие дурашливого и легкомысленного оранга. Теперь он поплотился в сложный и противоречивый образ степного авантюриста Кирбита — насмешника и озорника. Создавалось впечатление, что демон умело манипулирует слабостью и незнанием Лёна, его сдерживает лишь страшное оружие — дивоярский меч — и магическая сила Гранитэли. Поэтому демон только забавляется, подставляя Лёна и его товарища всяким неожиданностям.

— Я думаю, мы не случайно попали в этот лес. — раздумывал он вслух. — И не случайно Кирбит покинул нас. Мне кажется, он пытался избавиться от Долбера.

— Вполне возможно. — подтвердила Гранитэль. — Он явно нацеливает тебя на Ромуальда.

— Это не жертва. — решительно заявил Лён. — Квитунковый, конечно, тип вздорный и даже неприятный, но он не негодяй.

— Вот погоди, Лембистор постарается доказать тебе иное. — ответила принцесса.

Да, это было похоже на правду. Тогда следует ожидать появления пана Квитункового на их с Долбером дороге. Уж демон постарается столкнуть их с соперником! Ах, ты! Вот почему он покинул прежнюю компанию! Лембистор постарался провести молодого пана стороной от зачарованного леса, чтобы тот не попался русалке и не был ею утоплен! Ай, Кирбит, ай хитрец! Подсунул ведьме Долбера, а Ромуальда спас!

Лён подбодрил коня и догнал товарища.

— Послушай, Долбер. — примирительно сказал он. — Давай забудем это происшествие. Мало ли чего в пути да ещё в Поиске может приключиться!

— Давай! — обрадовался тот, тут же избавляясь от своей печали.

— Самое время подкрепиться. — подхватил Лён, указывая на оставшийся позади пограничный столб, слабо напоминающий каменную бабу. Дорога далее сворачивала в сторону — вдоль крутого обрыва, а перед глазами раскинулась широко панорама долины, пересечённой рекой и речками, ручьями, дорогами, украшенной мостами. И посреди семи холмов красовался белокаменный город с высокой стеной, с башнями. За городской стеной возвышались золочёные крыши царского дворца. Это было то место, откуда они выехали неделю назад.

***

В городе их, понятно, никто не ждал — жениховские заезды прекратились. Но, два товарища основательно устали от ночёвок в лесу и где придётся. Долбер ещё не оправился от шока, и все его мысли занимал только Ромуальд, который наверняка сейчас гораздо ближе к цели. И проклятый Кирбит, который тоже своим путём подбирался к цели — незадачливый жених был твёрдо уверен, что их бывший спутник намеревается овладеть царевной, для того и стащил перстенёк.

Лён же соображал, чем им расплатиться за ночлег, есть ли у них хоть что-то ценное в сумках. Отдавать в уплату магические вещи нельзя, да их и едва ли примут. Кто знает, в почёте ли тут маги?

Так они двигались на своих уставших лошадях сквозь толпу, которая отчего-то выглядела весёлой и оживлённой — все куда-то шли. Наконец Лён не выдержал и спросил у одного прохожего с довольно простой физиономией: не праздник ли в городе?

— Конечно, праздник! — ответил тот, нисколько не удивясь. — А вы наверное, приезжие? Наверно, в царские палаты? Опоздали, женишки! Царевна упорхнула!

На лице обоих путников выразилось такое изумление — даже Долбер вышел из своего горестного ступора. Горожанин однако истолковал эти мины несколько неверно. Он явно наслаждался возможностью довести до сведения нерасторопных женишков суть событий.

— Кончилась дармовая кормёжка. — охотно объяснял он. — А то три года продыху не было от женихов. Теперь вот уже неделю гуляем.

Он махнул рукой и поспешил вместе с толпой в сторону шумливой и многолюдной площади.

— А то бы, господа хорошие, оставили бы лошадей да тоже погуляли! — крикнул он напоследок. — Забудьте про царевну, на что вам эта каменная девка!

— Послушай, Лён, — сказал Долбер. — Мы ведь не будем оставаться здесь надолго? Пусть мы заблудились, а, скорее всего, нас закружил волшебный лес, или русалка отомстила, но мы ведь поедем дальше — искать царевну.

В его голосе не было твёрдой убеждённости — второй раз он слышал из чужих уст про каменную девку. А кто ещё из женихов, кроме них и Ромуальда, отправился на поиски пропавшей царской дочери?

— Подожди-ка, Долбер. — нетерпеливо ответил Лён. Он перебросил поводья товарищу, а сам спешился.

— Погоди немного, я быстро. — сказал он спутнику, скинул с себя кафтан, сунул его в седельную сумку, туда же шапку, и затесался в толпу.

Дело в том, что на площади среди прилавков со всякой снедью, среди простых народных забав, вроде столбов с привязанными наверху сапогами, он разглядел яркий фургон с разноцветными флажками. Это явно были балаганные артисты, а Лён уже имел успех в качестве иллюзиониста.

— За фокусы огненной магии и превращение воды в вино сколько даёшь? — спросил он у немолодого цыгана с красным платком на голове. Тот сразу почувствовал опытного человека — окинул Лёна критическим взглядом и потребовал:

— Докажи.

Огоньки, бегающие по пальцам, его вполне устроили.

— Две монеты. — сказал он.

Лён дунул, и платок на голове цыгана вспыхнул.

— Пять. — быстро ответил тот, скидывая в момент сгоревшую повязку.

Артист огляделся — что бы ещё поджечь в хозяйстве циркачей?

— Десять! — испугался держатель балагана. Он сообразил, что этот господин в видавшей виды рубашке является самым настоящим огненным магом и с расценками знаком.

— Реквизиты за твой счёт. — предупредил Лён.

— Что?

— Ну дай какую-нибудь хламиду поярче. — с досадой пояснил фокусник. Он торопился начать представление, его уже захватила лихорадочная атмосфера праздника. Ох, как он выступал у мутузников!

Когда Лён упругой и лёгкой походкой вышел на помост, толпа стихла — видно, что сейчас будет представление. На лицо подлинного мага, когда он в настроении, стоит посмотреть, а Лён чувствовал небывалый душевный подъём. Ему уже знакомо ощущение от множества взглядов, смотрящих в ожидании чуда.

Он не стал играть с маленькими язычками, а сразу резко развёл в обе стороны руки и окутался огненным плащом. Он танцевал по помосту, сам себе создавая музыку — огненный гул послушной ему стихии, — а огонь послушно повторял все его движения. Он снова с упоением запускал в воздух красных журавлей и заставлял плыть огненные каравеллы. Когда Лён наигрался вдоволь со своей волшебной силой, он был счастлив и охотно всем устроил выпивку — превратил в красное вино воду в вёдрах.

Толпа была в восторге — все кинулись хлебать дармовое угощение, хотя держатель балагана и пытался сделать на этом последнем фокусе нового артиста выручку.

Лён раскланялся и собрался уйти, чтобы получить плату.

— Эй, а я ведь его знаю! — крикнул кто-то из толпы. — Он из женихов!

У самого помоста торчали царские стражники — они заняли самые лучшие места и больше всех успели познакомиться с вином. Разгорячённые весельем, выпивкой и собственной властью, солдаты полезли на помост, чтобы схватить артиста. Но, Лён скользнул в фургон за занавески, выскочил с другой стороны и налетел на старого цыгана.

— Плати давай. — сказал он торопливо.

— Как платить?! — заупрямился тот. — Тебя стражники ловят. Мне теперь ответ держать. Испортил ты мне дело!

— Плати давай! — разозлился Лён. Он торопился скрыться от царских слуг, понимая, что был неосторожен. Надо было хотя бы маску надеть!

— Иди ты… — бросил цыган, падая на землю и ловко закатываясь под фургон. А с обеих сторон уже, выставив перед собой топорики, бежали стражники в красных долгополых кафтанах. Его брали в клещи.

Они уже предвкушали потеху. Ничем особенным этот человек виновен не был, но хмель в крови и многодневное веселье побуждали к безрассудству и озорству. Умаявшись целыми днями шататься среди торгующих, навещать весёлые палатки и всяческие народные забавы, устав вымогать деньги у балаганщиков, которые беспрекословно подчинялись при виде красного кафтана, они искали новых впечатлений. Вот это как раз тот случай, когда можно было позабавиться от души. Стражники уже предвкушали удовольствие: посмотрим, как господин артист справится с такой реальной вещью, как стальной топорик — это вам не ловкость пальцев!

Стражники уже не бежали, а просто подходили — шестеро пьяных вооружённых людей с сытыми маслеными рожами. Человек, которого они взяли в круг, оглянулся, но бежать некуда — за спиной фургоны, из-под которых скалились в ожидании потехи продувные смуглые физиономии, а спереди на него смотрели острые наконечники на навершиях топориков.

Внезапно резко дунул ветер — откуда он взялся среди ясного солнечного дня даже непонятно. Потом с неба обрушился на землю воздушный поток такой плотности, что вздул с земли тучу пыли. Эта пыль закружилась в бешеном вихре вокруг стоящего в неподвижности человека. Потом широкая воронка разделилась на несколько отдельных воющих вихрей, и они пошли вразнос, подхватывая стражников, подбрасывая их в воздух, быстро переворачивая их и раскидывая далеко по сторонам.

Фургоны задрожали, когда серый поток грязи и мусора дунул под их днищами. Порывом урагана сорвало парусину и пошло швырять во все стороны жалкие цыганские пожитки. Люди покатились по земле, крича от ужаса, а повозки стали крениться набок и упали одна за другой. Никто уже не видел, как из центра урагана взлетела к небу крупная сова.

Переполох на площади. Все носятся, орут, прилавки падают, люди валятся, товары разлетелись. Всеобщее столпотворение. Поэтому некому было особенно смотреть, как в стороне, у каменной стены дома, села на землю белая сова и тут же превратилась в человека.

Лён изумлённо смотрел на то, что сам и натворил. Он не собирался делать ничего подобного — просто в какой-то момент почувствовал ярость. Эти шестеро мордоворотов ему напомнили банду Мордатого — те же ужимки и прыжки. Лён только смутно помнил, что в тот момент он был зол и на обманщика-цыгана, и на эту наглую свору, которая беззастенчиво пользуется своим, так сказать, служебным положением. И вдруг его пальцы словно ухватили ветер, он машинально, не отдавая себе отчёта, швырнул этот плотный поток в наступающих. А в следующий момент ему казалось, что ураганные вихри есть продолжение его рук, что он сам есть ветер. Его вдруг словно разделило с этой алчной человеческой суетой — они стали ему так противны! Мгновенная ярость и желание снести этот отвратительный муравейник, хотя лишь час назад он думал, что ему здесь нравится. Теперь делать уже нечего: самое лучшее — тихонько испариться.

Он огляделся в поисках товарища и увидел, что Долбера уже утаскивают с площади. Его стащили с лошади другие красные кафтаны, связали ему руки и уводят, а следом двое верхом на Сивке и Каурке сопровождают эту процессию. Лён хотел броситься вслед, но тут его повалила бегущая толпа.