"Веселый мудрец. Юмористические повести" - читать интересную книгу автора (Привалов Борис Авксентьевич)

История четвертая, повествующая о том, как Насреддин занимался врачеванием, как бай Абдулла проиграл спор, как был украден и найден ишак, и как дерево разоблачило преступника

Абдурахмана толстый судья хвалил не зря: подслушиватель был очень даровитым подлецом. На следующее утро после тайной встречи у Абдуллы Абдурахман уже сидел во дворе перед лачугой Пулата и ждал пробуждения ходжи.

— Скажи Насреддину, — подобострастно обратился длинноносый к хозяину хижины, бедняку Пулату, — что я пришел издалека только для того, чтобы коснуться до великого ходжи взором!

Выйдя во двор, Насреддин по приметам, которые сообщил ему Икрам, сразу же признал Абдурахмана.

«Нужно сделать вид, что я принял его за друга, — подумал Насреддин. — Всегда в более выгодном положении находится тот, кто знает о враге больше».

Он приветствовал длинноносого и усадил его за еду рядом с собой. Но поесть Насреддину в это утро не удалось. Только он приготовился опустошить миску не особенно жирного плова, как в дом бесшумно, как тень, вошел одноухий слуга Абдуллы.

— Абдулла-бай болен, — молвил он скорбно, — и просит прийти тебя, о знаменитый ходжа, к нему. Спаси, о величайший из мудрецов, его от болей…

— Я не хаким, не лекарь! — замахал руками Насреддин. — Надо звать кого-нибудь из ваших городских врачевателей.

— Слава о тебе катится из одного края земли пророка в другой, — запричитал Абдурахман. — Все знают о твоих великих способностях…

— И еще заболел чайханщик Шараф, — продолжал одноухий. — Он тоже просил зайти тебя, Насреддин.

— Да пусть они все болеют сколько хотят! — рассердился ходжа. — Я не лечу богатых. Я иногда прихожу на помощь беднякам, да и то лишь потому, что у них нет денег, чтобы позвать настоящего лекаря.

— Неужели ты откажешь в помощи человеку только потому, что он богат? — удивился Абдурахман, поводя носом. — Если бы мне кто-нибудь сказал о тебе, о великий и знаменитый, такие слова, я бы ударил его! Нет, Насреддин, ты не можешь отказать болеющим!..

— А еще плохо себя чувствует сборщик податей Улымас, — продолжал одноухий. — Что же передать моему хозяину Абдулле?

— Передай, что я приду к нему, — отодвигая от себя миску с пловом, сказал ходжа.

Через несколько минут Насреддин в сопровождении одноухого и Абдурахмана шагал к дому бая Абдуллы. Шпион и слуга усиленно старались не подавать вида, что они знают друг друга.

«Что-то они задумали, — рассуждал про себя Насреддин. — Вдруг все захотели лечиться, именно у меня. Опасно ходить в логово волков одному, без друзей. Надо на всякий случай захватить с собой свидетелей…»

И, встретив по дороге охотника Вахоба и чеканщика Садыка, Насреддин пригласил их с собой.

— Зачем тебе столько помощников? — заволновался Абдурахман. — Разве они что-нибудь понимают в болезнях?

— Конечно, — сказал ходжа, весело подмигивая друзьям. — Почти столько же, сколько я…

В углу полутемной комнаты, где на груде подушек лежал Абдулла, уже находились оба городских лекаря.

«Хотят посмеяться надо мной! — убедился в своей догадке Насреддин. — Ну ладно, увидим, кто будет смеяться последним».

— Что же мне делать здесь, о правоверные, — учтиво поклонился ходжа, — если возле больного уже находятся такие достославные медики?

— Ох! — застонал Абдулла. — Ты видишь это блюдо, ходжа? Мы вместе с моими гостями — они пришли ко мне не как врачи, а как гости, понял? — съели только что целое блюдо слив. Наверно, это были зеленые сливы… И вот я почувствовал себя очень плохо. И мои друзья-лекари ничем не могут мне помочь…

— Да-да, — согласно закивали чалмами врачеватели, — не можем помочь.

— Откройте окна, — приказал ходжа.

И когда в комнате стало светло, он внимательно осмотрел все углы.

— Придется резать вам животы… всем троим, — » сказал Насреддин.

— Как? — закричали лекари. — Почему?

— Единственный выход, — вздохнул Насреддин. — Вахоб, нож при тебе?

Вахоб достал из-за пояса большой охотничий кинжал.

— Ой-ой! — заверещал Абдулла, вскакивая с подушек. — Что это за средство?

— Ведь вы только что ели зеленые сливы? — спросил ходжа.

— Да, — неуверенно пробормотали лекари.

— А где косточки? — прищурился Насреддин. — Значит, вы съели все блюдо слив вместе с косточками? Ай-яй-яй! Надо срочно взрезать вам животы, о правоверные, иначе вы умрете к вечеру. Проглотить столько костей!

Абдулла растерянно заморгал глазами.

— Резать? — спросил Вахоб, размахивая ножом.

— Я уже чувствую себя лучше, — сказал Абдулла. — Да, я почти совсем выздоровел!

Абдурахман понял, что надо спасать положение:

— Припомните — может быть, вы сами выбрасывали косточки в окно? Или слуга, — тут шпион толкнул одноухого в бок, — не спросив вас, выбросил их?

— Конечно! — падая на подушки, радостно застонал Абдулла. — Мы совсем забыли: слуга выбросил их! То есть мы их выбросили в окно! То есть и он выбрасывал, и мы выбрасывали…

— Да-да, — подтвердили лекари. — Косточки тут ни при чем. А так как сливы были незрелые, то надо лечить внутренности.

— Тогда я пропишу ему капли для глаз, — сказал ходжа.

— Но у него болит живот, — прошамкал один из врачевателей. — При чем тут глаза?

— Если бы больной видел нормально, то он мог бы различить зеленые сливы от спелых! — рассмеялся Насреддин.

— Постой! Если капать капли в здоровый глаз, — ужаснулся один из лекарей, — то можно ослепнуть!

— Но ведь Абдулла болен, — удивился Насреддин, — и пригласил меня лечить его! Значит, он верит мне, а не вам!.. Приготовь пузырек с глазными каплями, — подмигнул ходжа чеканщику Садыку.

— Мне лучше, — снова вскочил с подушек Абдулла. — Я здоров! Не надо мне твоих глазных капель! Да будет с тобой благодарность аллаха, ходжа!

— Вот как надо лечить! — сказал, усмехаясь, Насреддин. — Теперь пойдем к чайханщику Шарафу!

— А вы что стоите? — грозно спросил Абдулла у лекарей. — Разве вы не слышали — заболел Шараф! Идите к нему вместе с нашим целителем Насреддином…

Грустный Абдурахман плелся рядом с ходжой. Лекари старались не отставать от Насреддина. Вахоб и Садык замыкали шествие.

Ходжа был неутомимым ходоком. Его шустрая стариковская походка казалась неторопливой, медленной, но даже многие молодые с трудом догоняли Насреддина, если он спешил.

По дороге к чайхане Насреддин догнал ростовщика Керима. После всего того, что произошло с его другом муллой, Керим решил избегать Насреддина. Вот и теперь: заприметив, что ходжа догоняет его, Керим ускорил шаг, надеясь, что успеет юркнуть в благодатную тень караван-сарая и избежать встречи с ходжой.

— Эй, Керим! — крикнул ходжа. — Подожди! Но ростовщик заторопился еще пуще.

— Керим! — закричали Вахоб и Садык вместе. — Ты что, оглох? Тебя зовет Насреддин!

Но Керим даже не обернулся.

— Ростовщиков надо звать не так. — Насреддин приставил ладонь ко рту и сказал: — Керим! Чур, эти деньги на одного! Ты только задел кошелек ногой, а я его подобрал!

Керим сразу же обернулся к ходже. И с такой же скоростью, с какой только что убегал, стал приближаться.

— Где? — едва переводя дух, спросил он — Я… задел… кошелек… я заметил… я видел…

— Я тоже думал, что это кошелек, — печально вздохнул ходжа. — Но, оказалось, это камень.

— Почему же ты не отзывался? — спросил Вахоб ростовщика.

— Плохо слышу, — проскрипел Керим. — Старость… Беды… напасти…

— Но слово «кошелек» ты услыхал сразу, хотя ходжа произнес его тише других слов! — усмехнулся Садык.

— Я звал тебя, — сказал Насреддин, — чтобы поговорить о долге моего друга Икрама. Говорят, что ты поведешь его к судье?

— Он не платит мне долга, — вздохнул Керим. — А у меня такое несчастье, мне так нужны деньги…

— Что же у тебя произошло? — посочувствовал сострадательный Вахоб.

— Дома у меня было пятьдесят мер пшеницы, — запричитал Керим, — и вдруг я узнаю — мыши все съели! Все! До единого зернышка! Как же я буду жить этот год?! Чем я прогневал аллаха?!

— У меня тоже было однажды пятьдесят мер пшеницы, — почесывая бородку, молвил ходжа. — Но пока мыши узнали об этом, я сам ее съел. Мыши Керима Должны быть величиной с ишаков. Ведь всего десять Дней как собрали урожай! И съесть за это время пятьдесят мер зерна не так просто для мышей обычного размера…

— Пусть мои мыши будут величиной хоть с верблюдов, — разозлился Керим, — но твой друг Икрам пойдет со мной к судье и заплатит весь долг сполна! Иначе его отправят в горы долбить камень!

— Икрам заплатит тебе завтра или послезавтра.

— А тебе, ходжа, известны помыслы аллаха? — злобно спросил Керим.

— Не все, но многие, — усмехнулся Насреддин. — Аллах надоумил Икрама, как стать богатым.

При этих словах встрепенулся не только Керим, но и Абдурахман, и едва передвигающиеся по жаре лекари. Может быть, ходжа действительно знает способ разбогатеть?

— Надо посадить вдоль своего забора и заборов своих друзей репейник, — хитро поблескивая глазами, начал Насреддин. — И каждый раз, когда стадо будет проходить мимо колючек репейника, на них будут оставаться клочки овечьей шерсти. Шерсть надо собирать и делать из нее кошмы и циновки… Эго прибыльнее, а главное почетнее, чем тот грабеж бедняков, которым занимается наш достопочтенный Керим.

— Тьфу! — сплюнул ростовщик. — Кто слушает тебя, тот становится ишаком!.. А Икрама я сошлю в горы, если он не успеет к завтрашнему дню разбогатеть на репейниках!..

И Керим юркнул наконец в благодатную тень караван-сарая.

— Хе-хе! — покрутил носом Абдурахман. — Хорошая шутка, о великий и мудрый ходжа! Шутка, достойная Насреддина! Колючки! Шерсть! Хе-хе!

И длинноносый в подхалимском рвении залился своим похожим на бульканье кипящего на очаге чайника смехом.

Ходжа свернул в чайхану.

Увидев его, чайханщик Шараф застонал так громко, что посуда на полках жалобно зазвенела.

— Что с тобой? — после положенных приветствий спросил ходжа.

— Болезнь волоса, — ответил Шараф, кося глазом в сторону лекарей.

— О великий аллах! — воздели руки вверх лекари и Абдурахман.

— Я ел лед с хлебом, — продолжал заученной скороговоркой Шараф. — Я…

— А ел ты за свои деньги или за чужие? — спросил вдруг Насреддин.

— Меня угощали, — ответил Шараф.

— Вот ты другой раз и не забывай: угощенье чужое, а живот-то свой! — сказал ходжа. — А болезнь волоса — это болезнь ишаков. Значит, тебя нужно лечить по-ишачьему. Прежде всего тебя надо перенести из дома во двор, в стойло. Затем два дня кормить овсом… Послушай, Шараф, тебе не кажется, что ты выздоравливаешь?

— Да, — сказал чайханщик, — я себя значительно легче чувствую… — И он погладил лысую, как коленка, голову.

— Может быть, я пойду к другим больным? — спросил Насреддин.

— Спасибо тебе, ходжа, за помощь, — отозвался Шараф — я уже выздоровел… почти… Как говорят мудрецы: когда знаешь причину болезни, это значит — ты наполовину здоров…

Когда Насреддин вместе со всеми вышел от чайханщика, его уже ждал на улице ишак в богатой сбруе.

— Мне приказано отвести тебя к больному Улымасу, — сказал слуга ходже.

— Правильно! Сборщик податей живет далеко, — взобрался на ишака Насреддин, — а мои старые ноги уже плохо ходят.

— Но почему ты сел задом наперед? — спросил Абдурахман. — Ведь это неудобно.

Насреддин задумчиво пощелкал пальцем по бороде:

— Каких страданий не примешь ради вежливости! Ведь если сесть как следует, то я буду ехать спиной к вам. Если же вы пойдете впереди, а я поеду сзади, то вы будете спиной ко мне. А когда я сижу так, может обижаться только осел.

И, подмигнув длинноносому, ходжа затрусил вдоль улицы.

По дороге к Насреддину то и дело обращались лекари, стараясь уличить ходжу в слабом знании великого искусства врачевания.

Насреддин отделывался шуточками.

Так, например, ходжу спросили: не знает ли он для лечения глаз иного средства, кроме капель?

— Когда у меня болели зубы, — лукаво ответил ходжа, — то я не находил лучшего средства, как вырвать их.

Потом лекари остановились возле полноводного арыка.

На берегу сидели мальчишки и болтали ногами в воде.

Вода тихо струилась, ветерок рябил ее, ребятишки смотрели-смотрели в арык, да и заспорили.

— Наши ноги перепутались! — сказал один.

— Это мои! — показывая на колеблющееся отражение в воде, кричал другой.

— Как же мы разберемся теперь, какие ноги чьи? — всхлипнул третий.

Лекари остановились на берегу и стали придумывать способ, как узнать, кому принадлежат ноги.

— Вахоб, — обратился к охотнику ходжа, — помоги детям найти свои ноги. — И он так красноречиво прищелкнул пальцами, что мальчики насторожились.

А когда охотник дал первому мальчишке щелчок по затылку, то вся компания вскочила на ноги и быстро! умчалась прочь от арыка.

— Вот каким способом можно найти ноги, — сказал, Садык лекарям.

— Но так не поступают настоящие ученые, — оправдывались лекари. — Ученый должен сначала найти объяснение происшедшего, затем…

— А как найти объяснение странной болезни Улымаса? — спросил ходжа.

Понуро шагавший подслушиватель оживился: а вдруг кто-то сообщил Насреддину заранее о болезнях! Абдуллы, Шарафа и Улымаса? Тогда понятно, почему ходжа так легко обходит ловушки!

— Откуда ты знаешь, о учитель, — залебезил длинноносый, — что уважаемый сборщик податей болен странной болезнью? Может быть, тебе уже кто-нибудь сказал что-нибудь?

— Сегодня странный день, — прищурился ходжа. — Болеют только богатые, и болезни у них странные. Я уверен, что и Улымас страдает от необычного недуга…

Абдурахман изобразил на лице своем полное недоумение и даже удивленно покрутил носом. Лекари, великолепно слышавшие разговор, сделали вид, что поглощены своими мыслями.

Насреддин понял, что отгадал. И к нему вернулось веселое настроение: странных болезней, вроде тех, которыми были «больны» Абдулла и Шараф, он никогда не боялся.

Слуга Улымаса, драный и худой, молча шагал рядом с ишаком.

— Сколько тебе платит Улымас за работу? — спросил его чеканщик Садык.

— Он мне ничего не платит. Только одевает и кормит.

— Если он тебя так же кормит, как одевает, — усмехнулся Вахоб, — то почему ты еще не умер с голоду?

Слуга Улымаса хотел что то ответить, но в это время ишак свернул за угол и очутился возле дома сборщика податей.

Улымас жил на самом краю города. Дом его стоял среди сада, к которому примыкал большой загон для скота. Ведь сборщик податей часто вместо денег берет налог натурой — баранами, овцами, коровами, даже лошадьми и верблюдами. И прежде чем отправить скот в стада великого эмира или пресветлого бека, Улымас старательно отбирал лучших баранов, овец, верблюдов и оставлял их себе. Он заменял породистого барана каким-нибудь недокормленным барашком и радостно потирал руки.

Ходжа знал, что Улымас, несмотря на тучность и дородность, человек сильный, здоровый. Поэтому Насреддина интересовало: что же за болезнь придумали ему Абдулла и лекари? Очевидно, они надеялись на то, что ходже не удастся «вылечить» его так же легко, как Абдуллу и Шарафа.

«Болезнь» оказалось сложной и редкой — именно одним из таких недугов, которые больше всего и любил «врачевать» Насреддин: Улымаса терзали… грехи.

— Все горит, — жаловался он, — все болит… Грехи меня гложут. Очень мне нехорошо!

— Садык, — обратился Насреддин к чеканщику, — у тебя с собой волшебный бурдюк?

Садык догадался, что «волшебным» ходжа называет самый обыкновенный кожаный мешок для вина, который чеканщик носил постоянно с собой вместе с инструментами. В бурдюке обычно Садык держал воду для питья — иногда ведь приходилось работать в таких местах, где нет колодцев.

Насреддин встретил чеканщика как раз в тот момент, когда тот направился к колодцу за студеной водой, а так как Садык пошел сопровождать ходжу, то бурдюк так и остался пустым.

Вместе с Вахобом Садык поднес бурдюк Насреддину.

— Дуй что есть мочи в этот мешок! — сказал ходжа Улымасу. — Чем больше ты будешь дуть, тем больше грехов из тебя выйдет. Дуй изо всей силы! Ты покраснеешь, тебе будет трудно, но зато ты избавишься от тяжести внутри… Только дуй очень сильно, иначе в тебя войдут все те чужие грехи, которые сидят в бурдюке.

Улымас дул, дул, дул до тех пор, пока весь не побурел от натуги и на лбу у него не показались градины пота.

— Еще! — кричал Насреддин.

— Еще! Сильнее! — кричал Вахоб и Садык. Бурдюк надулся, стал похож на большую дыню. Улымас задохнулся, вытаращил глаза и без чувств повалился на пол.

Лекари с ненавистью смотрели на ходжу. Абдурахман осунулся, и казалось даже, что нос его от огорчения стал еще длиннее.

— Ну, еще будем дуть? — невинно спросил ходжа, когда Улымас немного отдышался.

— Нет! — злобно посмотрев на лекарей и Абдурахмана, отрезал сборщик податей. — Так и умереть можно… Я чувствую себя хорошо… Все грехи вышли…

— Ну, кто еще сегодня болен в городе? — сказал Насреддин. — Может быть, верный слуга аллаха, мой друг мулла? Или почтенный Нурибек, владелец караван-сарая? Или…

Ходжа, лукаво щурясь, перечислил еще нескольких местных богачей.

Выяснилось, что все здоровы и в помощи Насреддина не нуждаются.

— Тогда я пойду доедать свой плов, — объявил Насреддин.

Как и договорились ночью, в том случае, если ходжа успешно справится с врачеванием, Абдулла попробует одержать победу над ходжой в споре. Поэтому, не успел ходжа поесть и выйти на улицу, как бай Абдулла вышел ему навстречу.

Они встретились возле чайханы. Бай был настроен весьма воинственно.

— Я хочу спорить с тобой на что угодно и о чем угодно, — молвил Абдулла.

— Спорить, так спорить. На пять баранов, — сказал ходжа. — Кстати, как чувствует себя мой друг мулла? Я что-то его давно не встречаю на улицах…

— Какое мне дело до него! — отмахнулся Абдулла.

— Давай поспорим, что я поведу тебя к колодцу и ты вернешься назад, так и не напившись воды? — щелкнув себя по бороде, сказал Насреддин.

Абдулла подумал — нет ли тут подвоха? — и согласился:

— Но ты не должен сажать меня в мешок, связывать…

— Пальцем не трону! — поклялся ходжа.

— Готовь баранов! — захихикал Абдулла. — Идем! Не теряя времени, спорщики поспешили к колодцу.

Но едва они подошли к воде, как Насреддин хлопнул себя по лбу и рассмеялся:

— Ну и дураки мы! А свидетели?

— Какие свидетели? — удивился бай.

— Обычные. Как же иначе мы установим, кто выиграл?

— Правильно, — согласился Абдулла. — Пойдем в чайхану, возьмем кого-нибудь.

И спорщики вернулись к чайхане. Едва только они переступили ее порог, как Насреддин сказал:

— Ну, теперь давай баранов.

— Каких баранов? — возмутился бай.

— Мы у колодца были?

— Были, — согласился Абдулла.

— Воду ты из него пил?

— Нет.

— Значит, я выиграл! Гони баранов к Пулату во двор!

В чайхане раздался дружный смех. Нельзя было не рассмеяться, взглянув на ошеломленного бая. Лицо его то чернело, то краснело, то становилось желтым.

— Говорил я тебе, — сказал ростовщик Керим: — не связывайся с этим нечестивцем…

— Давай еще спорить! — заорал Абдулла. — На десять баранов!

— Давай, — улыбнулся ходжа, — Кстати, Керим, тебе погонщик Икрам должен сумму денег, равную стоимости пятнадцати баранов. Так вот ты возьмешь эти пятнадцать голов у Абдуллы!

— Но я же еще не проиграл спор! — загрохотал Абдулла. — Мы же не договорились, о чем будем спорить!

— О чем хочешь, — вздохнул Насреддин, — мне и твоим бывшим баранам все равно.

— Давай спорить о том, что тебе больше ни разу не удастся меня сегодня обмануть! — предложил Абдулла.

— Хорошо, — согласился ходжа. — Но только я хочу быть честным — ведь что-то я должен поставить на спор со своей стороны? У меня нет десяти баранов. Договоримся так: если я выигрываю, то получаю десять баранов, кроме тех пяти, что я уже выиграл. А если выигрываешь ты, то я даю тебе тысячу орехов. Больше у меня ничего нет.

— Пусть будет так, — сказал бай.

— Тогда ты жди меня тут, а я должен сбегать домой, принести орехи, — выходя из чайханы, сказал ходжа.

Абдулла и его друзья пили чай и ждали Насреддина. | Прошел час. Два. Три. Четыре.

— Он испугался меня! — шумел Абдулла. — Знайте все о трусости Насреддина!..

на следующее утро Абдурахман распустил по городу слух, что у дальнего колодца уже три дня караванщики ведут спор с приезжим купцом и что они ждут Насреддина, который один лишь может рассудить их.

Ходжа сразу же стал собираться в путь.

И когда он приехал на базар, чтобы купить еды в дорогу, Абдулла уже ждал его возле лотка лепешечника.

— Ну, где мои орехи? — спросил он.

— Какие орехи? — удивился ходжа. — Ты хочешь сказать: «Вот твои бараны?»

— Правоверные! — зарычал бай. — Вот он, обманщик Насреддин…

— Да, я вчера дважды обманул почтенного бая, — подтвердил ходжа.

— Один раз ты обманул меня, нечестивец! А потом удрал за орехами и пропал… Я ждал тебя четыре часа…

Весь базар знал о споре и внимательно слушал бая. Но когда Абдулла сам сознался, что Насреддин заставил его четыре часа зря прождать себя, то поднялся такой шум, какой бывает в небе при сильной грозе.

— Неужели ты не понимаешь, — объяснил Керим-ростовшик, — что, раз Насреддин заставил тебя быть посмешищем и четыре часа ждать его зря, он обманул тебя! Говорил я — не связывайся с ходжой…

— Давай баранов! — шумел базар. — Давай баранов!

Абдулле пришлось отдать ходже пятнадцать баранов, а тот передал их тут же Кериму, в уплату долга Икрама.

Среди базарной сутолоки осталось незамеченным исчезновение Длинного Носа. Только что он стоял рядом с Насреддином — и вдруг его не стало. Раз Абдулле не удалось посрамить ходжу в споре, то нужно было пускать в ход последнюю из заготовленных ловушек: кражу ишака.

На эту кражу Абдулла, толстый судья и их друзья возлагали большие надежды. Подручные Абдурахмана выполнили все очень четко, как и положено профессиональным мошенникам, имеющим опыт придворной жизни.

Абдурахман посоветовал ходже ехать к колодцу кратчайшим путем: по старой, заброшенной дороге. Насреддин, разумеется, принял этот совет недоверчиво. Но друзья подтвердили: действительно, по старой дороге ближе вдвое, хотя часть ее придется идти пешком: ишак может поломать ногу среди мелких ям и колдобин.

Длинный Нос и строил свои расчеты именно на том, что Насреддин вынужден будет некоторое время вести ишака под уздцы.

Возле старого засохшего дерева Насреддин слез с ишака, взял его за повод и, думая, как обычно, о чем-то своем, пошел по расковыренной каменистой дороге. Пройти надо было немного, а дальше путь уже снова становился пригодным для верховой езды.

Кража была совершена так ловко, что Насреддин ничего не заметил. Первый вор — а это был брат муллы Хасан — снял с ишака недоуздок и надел его себе на шею. Второй вор тихо увел ишака в сторону, а затем спрятал его в находящейся поблизости пещере.

Так они и лавировали среди ям: ходжа, а сзади — вор.

Только когда Насреддин собрался вновь взгромоздиться на своего четвероногого спутника, он обнаружил вместо ишака… средних лет мужчину довольно отвратной внешности.

— Кто ты? — спросил изумленный ходжа.

— О Насреддин, — со слезами ответил мужчина, — я твой ишак! Неужели ты не узнаешь меня? И-аа, и-аа…

«Интересно, во что обратится эта затея!» — оправившись от удивления, подумал ходжа.

Он обошел вокруг «ишака», потрогал уши, поискал под халатом хвост. Потом развел руками:

— Да, у тебя есть что-то общее с длинноухим. Расскажи мне, что же произошло с тобой, о мой верный ишак?

— Я долго был твоим ослом, — утирая пот со лба, начал мошенник. — Помнишь, ты купил меня на базаре в Хиве…

«Положим, я только говорил всем, что я купил ишака в Хиве, — усмехнулся про себя ходжа, — а на самом деле мне подарили его в Коканде. Ну ладно, что-то мы услышим дальше…»

— А знаешь ли, хозяин, как я стал ишаком? — продолжал мошенник. — Началось с того, что я был непочтителен со старшим братом, потом перестал слушаться свою мать. И она прокляла меня однажды в припадке гнева. Она сказала так: «Чтоб ты стал ишаком, нечестивец! И чтоб ты попал в услужение к такому же нечестивцу и вероотступнику, как ты сам!» Великий аллах! Я тут же стал обрастать шерстью, конечности мои превратились в копыта, и вместо человеческой речи я стал кричать по-ишачьи: «И-аа, и-аа!» И самое печальное, что я родом из этого города! Я ходил по родным улицам и кричал «и-аа, и-аа», призывая родных. И никто не откликнулся. Отпусти меня, великий и мудрый Насреддин, к родным! И сам обратись душой к аллаху, который во славу веры творит чудеса на глазах твоих.

— Конечно, — весело сказал Насреддин, — я должен был бы доехать на тебе до дальнего колодца, где меня ждут караванщики…

— Да тут же рядом! — испуганно произнес «ишак». — Ты и сам дойдешь.

— Тебе как ишаку это расстояние кажется близким, а мне, старику, далеким. Может быть, ты обернешься еще раз ишаком, довезешь меня до места, а потом уж будешь устраивать превращения?

— О ходжа! — взмолился Хасан. — Ведь моя судьба в руках аллаха! От него, а не от меня зависит, кем быть!

— А не сообщил ли тебе аллах, — спросил ходжа, — сколько времени тебе недостает, чтобы обратиться в святого?

— Нет, — растерялся мошенник, — не сообщил…

— Ну так я тебе покажу прямую дорогу к святости — с этими словами Насреддин начал прутом стегать «ишака», и тот, запутавшись в ишачьей сбруе, даже не мог увертываться от ударов.

— Будь почтителен со старшими! — приговаривал Насреддин. — Слушайся матери! Веди себя хорошо! Не обманывай! Не воруй! Не мошенничай! И тогда ты из простого человека превратишься в святого! Будешь святым ишаком!

— Ой-ой-ой! — кричал брат муллы, стараясь вырвать из рук ходжи уздечку.

— Ах, ты еще недоволен?! — вскричал ходжа и, ловко взгромоздившись на вора, погнал его вдоль дороги. — Беги веселее! Покажи, чему ты научился, побывав ишаком! Теперь я понимаю, кто меня послал к дальнему колодцу! Ишаки вроде тебя!

Так ходжа и въехал в город верхом на воре.

…Все сразу же узнали о пропаже ишака. Город только и говорил об этом.

«Аллах не любит Насреддина! — прошамкал мулла, впервые после случая с «дарами» появившийся в мечети. — Раз нечестивцев посылают на мучения к ходже — значит, ходжа ничем не отличается от шайтана…»

«Насреддин проклят, — заявил Абдулла, — раз у него среди бела дня пропадают ишаки».

«Не имейте дела с этим неверным!» — призывал толстый судья.

А на следующее утро на базаре охотник Вахоб увидел ишака Насреддина. Его продавал какой-то незнакомый человек. Продавец пытался скрыться, но подоспевший Икрам задержал его, а Вахоб отправился за ходжой. Да, сомнений не было: продавался ишак Насреддина. Но как доказать, что это именно он? В глазах посторонних все ишаки одной масти похожи друг на друга, как кошки ночью. То, что серый радостно приветствует своего хозяина и даже узнает его среди толпы, ничего не доказывает. Можно и чужого ишака приучить узнавать кого угодно.

Сам ходжа мог определить по одному ему известным приметам, что это его собственный ишак. Но этого было недостаточно для суда.

— Какой ты невоспитанный! — сказал Насреддин, гладя ишака по холке. — Опять не был почтителен со старшими! Опять не слушался матери! Значит, мои уроки не пошли тебе впрок?

«Владелец» ишака не хотел идти к судье, но Икрам и охотник Вахоб внимательно смотрели за ним, чтобы не сбежал.

— Если я получу назад моего ишака, правоверные, — объявил Насреддин, — то я его тут же продам за одну монету! Да-да, за одну монету, чтоб только он не мучил меня больше своими превращениями!

Возле дома судьи продавец ишака опять предпринял попытку удрать, но Вахоб успел схватить его. При этом охотнику досталась увесистая оплеуха.

— Не давай сдачи, мой друг, — сказал успокаивающе Насреддин и положил свою руку на плечо Вахобу. — За эту оплеуху этот человек ответит на суде.

— Да что мне судья! — закричал было Вахоб, но Насреддин снова удержал его.

— Не ради аллаха, ради меня ты можешь потерпеть? Сам рассчитаешься с этим владельцем моего ишака, если судья попытается оправдать его.

В расчеты толстого судьи, очевидно, не входило судебное разбирательство ишачьего процесса. Поэтому, как только он увидел Насреддина и его друзей, то сразу спрятался.

Но ходжа, по-стариковски дальнозоркий, успел заметить голову судьи в окне.

— Судьи нет дома, — сказал слуга. — Он ушел на базар.

— Скажи своему хозяину, — ответил Насреддин, — чтобы он, уходя на базар, не оставлял своей головы в окне, а то люди думают, что он дома.

Слуга не нашел что ответить, а Насреддин вместе со всеми вошел в дом.

Толстому судье пришлось волей-неволей выйти навстречу пришедшим.,

— Вечно ты все путаешь! — закричал он на слугу. — Я дома!

Насреддин любовно оглядел роскошные комнаты и спросил:

— Ай какой огромный дом! Ай, какой красивый дом! Кто-нибудь скажите мне, что это за дворец?

Толстый судья усмехнулся:

— Это караван-сарай, ходжа. Разве не видишь?

— Вижу, вижу… Ох, большие же тут ишаки живут! Какие у них уши!

— Насреддин! Тебе дорого обойдется оскорбление судьи! — запыхтел толстяк.

— А как ты догадался, кого я назвал ишаком? — спросил Насреддин. — Почему никто не обиделся, только ты обиделся?

— Насреддин! Ты забываешь, что невиновные сюда не приходят! — торжественно объявил судья.

— Я тут второй раз в жизни, — ответил ходжа, — а ты сидишь тут с утра до вечера. Так кто же из нас более виноват: ты или я?

— Тьфу! — Судья запыхтел от возмущения так, что ветер пошел по комнате.

Ходжа подробно рассказал историю ишачьих превращений.

Судья слушал внимательно, многозначительно иногда произносил «да», «так», «о аллах!».

— И я думаю, — закончил Насреддин, — что один из куликов — вот этот человек. Недаром он все время хотел удрать и даже подрался с Вахобом. А этот ишак — мой. Я его отличу среди тысячи.

— Ничего я не знаю, — отпирался вор. — Ишак этот мой, я его купил позавчера на этом же базаре… Я приезжий, остановился в караван-сарае.

Но Насреддин стоял на своем. Судья пытался обить его вопросами и советами:

— Нужно ходить по старым дорогам не одному, а со спутниками… Надо иметь запасного ишака!.. Следует при покупке ишака приглашать муллу — он определит, оборотень это или нет.

И таких глубокомысленных соображений судья высказал великое множество. Наконец Насреддин потерял терпение и закричал:

— Ты рассуждаешь совершено правильно, о мудрейший из мудрых и справедливейший из справедливых! Стало быть, во всем виноват только я один! А вор — так он ни при чем?

— Или помутился твой рассудок, ходжа, — раздраженно воскликнул судья, — или тебе приснился дурной сон? Чего ты хочешь от невинного человека? Мой совет: уходи домой и прекрати свои жалобы, которые могут вызвать к тебе лишь сожаление друзей и насмешки врагов!

— Вот что, — сказал Насреддин: — у меня есть свидетель.

— Какой? — испуганно спросил вор.

— Одинокое дерево на старой дороге. Оно видело, как меня обворовывали мошенники.

— Ух! — облегченно вздохнул вор. — А я-то думал… Не знаю я никакой дороги и никакого дерева!

— Я же не могу вызвать дерево в суд! — развел руками толстый судья. Он оглядел битком набитую любопытными комнату и запыхтел от смеха: — Вы слышали, правоверные? Насреддин связан с джиннами. Он берет в свидетели сухое дерево!

— Икрам возьмет коня и съездит к этому дереву… Икрам, подъезжай к сухому дереву на старой дороге и скажи ему: «Судья приказывает тебе прийти в суд». И оно придет.

Слушатели ахнули.

— Еще не успеет лысый расчесать волосы, — сказал Икрам, — как я буду на месте!

И через мгновение топот его коня послышался на улице.

— Подождем, — сказал судья, и торжествующая улыбка скривила его губы: где ж это видано, чтобы дерево ходило! На этот раз, кажется, старик Насреддин проиграл тяжбу!

Пока ждали Икрама, Насреддин помог судье разобрать одно запутанное дело.

Один дехканин рубил дрова. А другой стоял рядом с ним и покрикивал: «Правильно!», «Сильнее руби!», «Вот так!».

А когда дрова были нарублены, то он сказал первому:

— Я тебе помогал — прошу мне заплатить. Сколько ты мне дашь за помощь?

— Ничего, — сказал дровосек.

— Хорошо, — согласился «помощник».

И вот теперь они оба стоят перед судьей.

— Я хочу получить «ничего», — сказал бездельник, — Он же обещал мне!

Судья морщил лоб, вздыхая, пыхтел, снова и снова заставлял рассказывать обстоятельства дела. Наконец Насреддин не выдержал.

— Да позволено будет мне, недостойному, вмешать, — сказал он. — Дело очень простое…

— Ну, посоветуй, — милостиво согласился судья. — Как бы ты решил его?

— Раз обещал, — обратился к дровосеку ходжа, — то нужно давать.

Бездельник приободрился, поправил чалму, подбоченился.

Насреддин подошел к дровосеку и сказал ему что-то на ухо. Тогда тот смело подошел к ковру, на котором сидел судья, и приподнял угол.

— Смотри, что там лежит между ковром и полом? — спросил он жалобщика.

— Ничего, — отвечал тот растерянно.

— Ну, так возьми это «ничего» и отвяжись от меня!

— Правильно, — сказал кисло судья. — Вы в расчете. Уходите. А дрова оставь мне как плату за разбирательство.

— Иди, иди вместе с. дровами, — сказал Насреддин, — а я сам заплачу судье. И за свое дело, и за твое.

— Что-то долго нет твоего дерева, — усмехнулся судья.

— Да… Как ты думаешь, — обратился Насреддин к вору, — мой Икрам доскакал уже до этого сухого дерева?

— Нет, наверно, еще не доскакал, — подумав, ответил вор. — Смотря какой дорогой… Еще рано…

И тут вор спохватился, но было уже поздно.

— | Ты же говорил, что не знаешь никакого дерева? — Насреддин хитро взглянул на изменившегося в лице судью, — А?

Тут произошло неожиданное: вор, как взбесившийся бык, ринулся на людей, столпившихся в дверях, и они испуганно посторонились.

Зрители не успели ахнуть, как он исчез.

— Вот тебе и владелец ишака! — проговорил ходжа. Ну, судья, послать погоню за вором? Кажется мне, он кое-что знает о делах некоторых здешних жителей! Или ты уже установил истину?

— Забирай своего паршивого ишака и уходи, — сказал судья.

В это время в комнату ворвался запыхавшийся Икрам.

— О, ходжа, — сообщил он, — дерево не слушает твоих приказов!

— Мой друг, оно уже побывало тут, — ответил ходжа, — и засвидетельствовало, что ишак наш.

— А моя оплеуха? — воскликнул Вахоб. — Насреддин, ведь этот вор дал мне оплеуху, пока я его вел сюда! Ты же знаешь! А теперь он удрал!

— Цена оплеухи — одна монета, — сказал судья. — Поймаешь вора — получишь с него.

— Мы посоветуемся…

Насреддин что-то успокаивающе сказал Вахобу, и тот подошел к толстому судье.

— Одна монета, одна монета! — замахал руками судья. — Платит тот, исчезнувший…

Вахоб размахнулся и ударил судью.

— Уау! — взвыл толстяк.

— Когда исчезнувший вернется, тогда вы с него получите одну монету, — сказал Вахоб.

И все присутствующие, кроме взбешенного от злости и боли судьи, весело вышли на улицу.

— Теперь тебе придется продать ишака за одну монету, — печально сказал Абдурахман. — Насреддин, ты же поклялся!

— Да, — согласился ходжа. — Но я продаю его вместе с кошкой.

— Я куплю, — вынырнул откуда-то ростовщик Керим. — Ишака и кошку. Кошка стоит монету — самая хорошая цена, и ишак — тоже монету. Вот тебе две монеты, ходжа…

— Э-э, нет! — Ходжа отвел руку Керима с деньгами. — Ишак стоит одну монету. А кошка — двести. И продаются они только вместе. Двести одна монета с тебя.

— Эй, ходжа! — закричал судья, свешиваясь из окна. Толстяк держался за щеку, и глаза его пылали местью. — Мы еще посчитаемся с тобой, ходжа!

И судья скрылся, прежде чем ходжа успел что-либо ответить.

— Устал я, — вздохнул Насреддин. — Надо отдохнуть денька два… А потом…

— А что будет потом? — спросил Абдурахман, преданно глядя в глаза Насреддину. — Ты опять задумал что-то, о великий и мудрый?

Ходжа усталыми глазами оглядел длинноносого и вздохнул:

— Мы обязательно посоветуемся с тобой о наших будущих планах, о наш искренний друг!