"Удар из Зазеркалья" - читать интересную книгу автора (Макклой Элен)

Глава тринадцатая

«Дворники» на ветровом стекле начали свой танец, — стаккато — раз-два-три-вжик! — какая-то причудливая, абстрактная пара одноногих танцоров, совершавшая все движения поразительно слаженно, в унисон.

Через чистые, отполированные ими проталины на стекле, похожие на два лунных серпа, Гизела видела расплывчатые огни уличных фонарей сквозь неподвижную пленку дождя, который поливал черный асфальт дороги. Здесь, в автомобиле, она была наедине с собой, в своем уютном маленьком недоступном для воды мирке. Монотонный ритм танцующих «дворников», равномерный гул двигателя оказывали на нее какое-то гипнотическое воздействие, особенно на глаза и уши, убаюкивали ее, клонили ко сну…

Фары выхватили из темноты блестящий щит: «Вы въезжаете в деревню Брайтси». Шоссе становилось главной улицей деревни. Свет горел только в местной аптеке и на заправочной станции. Гизела въехала на заправку и остановилась.

— Не скажете, где находится коттедж мисс Крайль? — спросила она у долговязого сельчанина в джинсах и рубашке-джерси, который больше смахивал на фермера.

— Это в трех милях отсюда, там, за деревней. Как раз между океаном и сосновым бором. Нужно будет потом проехать еще с милю по лесной дороге. Затем на развилке свернете направо и увидите коттедж. Это единственный дом у дороги.

Последний дом деревни стоял на перекрестке двух дорог. Когда она свернула с главной магистрали, мимо промчался другой автомобиль, выскочивший с проселочной дороги в тот момент, когда она выехала на нее. Она сумела различить его густо покрытое каплями дождя ветровое стекло и картонку, на которой было написано большими буквами «ТАКСИ». Встречная машина направлялась к деревне, и вскоре она увидела свет ее фар на шоссе позади себя. Теперь она ехала по ухабистой извилистой дороге, чуть шире обычной тропинки, полагаясь в кромешной темноте только на свет фар. Низкорослые сосны стеной возвышались по обе стороны. Сосновые иголки усыпали почву, забивая подлесок. Оголенные стройные стволы деревьев превращались в подобие органных труб, через которые издавал громкие гортанные звуки бесновавшийся ветер. Уже слышался отчетливый шум морского прибоя, который напоминал ворчание настроенного на игривый лад льва. Казалось, она уехала за тысячу миль от Нью-Йорка.

После очередного поворота дорога внезапно пошла под уклон. Огни фар вдруг выхватили из темноты высокую худосочную фигуру одинокой женщины, которая брела, словно слепая, по левой обочине, и вдруг попала в яркий сноп света. На ней было легкое пальто и темная шляпка. Ее длинная черная тень быстро сокращались в свете фар.

Гизела нажала на тормоза. Колеса вдруг утратили сцепление с грунтом. Словно в каком-то головокружительном кошмаре она почувствовала, как ее автомобиль разворачивает и заносит, что она теряет контроль над управлением. Она сбросила ногу с тормозной педали и начала укрощать руль, который, судя по всему, вздумал обнаружить свой злобный норов. Свет от фар выхватил глухую стену из сосен, полоснул по чьему-то испуганному лицу, белому, как простыня, частично закрытому выброшенной вперед рукой в этом инстинктивном жесте самозащиты. Облик этой женщины четко отразился в ее сознании в это короткое мгновение, точно так, как надолго запоминается что-то увиденное при яркой вспышке молнии: раскрытые губы, отразившие страх глаза, которые глядели на нее в упор. Затем машина, еще раз содрогнувшись, наконец замерла, и свет фар погас.

Гизела сидела тихо и вся дрожала. Через несколько секунд она вновь обрела дар речи.

— Фостина! Где ты?

Никто ей не ответил. Не было слышно ни звука, лишь та же тягостная песнь ветра, шелестение дождя, гул прибоя. Но ведь это было лицо Фостины, она его четко видела. Она видела ее застегнутое наглухо голубое пальто и коричневую фетровую шляпку. Может, она нечаянно сбила ее? И она сейчас лежит в канаве без сознания или даже умерла?

Гизела включила фонарик и медленно начала водить желтоватым пятном света возле автомобиля и на дороге. Выбоину, в которую она угодила, уже затянуло жирной грязью. Дождь почти смыл следы ее покрышек, отпечатавшихся в сырой, размытой глине. Никаких других следов не осталось, никаких отпечатков обуви. Она въехала на обочину и направила свет фар на сосновые иглы, толстым слоем лежащие перед автомобилем. Они давно слежались, затвердели и были скользкие, как лед. Вероятно, они скапливались здесь годами.

Она уже не звала Фостину. Выйдя из автомобиля, она прошла несколько метров в обоих направлениях по обочине. Там никого не было. Она не заметила в грязи никаких следов. Никаких пятен крови. Ни потерянной перчатки, ни нечаянно сломанного каблука, — ровным счетом ничего.

Она замерзла и промокла до костей. Снова забралась в машину. Включила зажигание, нажала на стартер. Двигатель не реагировал, словно боялся нарушить тишину. «Короткое замыкание, — подумала она. — Поэтому, наверное, и погас свет». В темноте она ощупью отыскала сигареты и закурила. Впервые в жизни запах табака вызвал у нее тошноту. Только сейчас она поняла, что отнюдь не холодом, не ветром и не дождем объясняется такое ее состояние. Нет, это был страх.

Она снова взяла в руки фонарик и сумочку. Вышла из машины. Отсюда было гораздо дальше до деревни, чем до дома Фостины. Но ей в данный момент позарез нужна была деревня, с ее светом, теплом, людьми, телефоном. С обеих сторон на нее взирали все те же сосны, а все тропинки, которые могли указать ей путь, превратились в жидкую грязь. Она пошла назад, не имея ни малейшего представления, куда могло ее вывести выбранное наобум направление.

Через несколько минут ей показалось, что гул прибоя стал более отчетливым. Она снова включила фонарик. Внизу под ногами грязь постепенно уступала место песку, а строй деревьев становился все реже. Вдруг между стволов она заметила свет и пошла прямо на него.

Бор закончился, и теперь она шагала между двумя большими дюнами, покрытыми чахлой растительностью. Свет исходил из какого-то дома, стоявшего на другой дюне на небольшом расстоянии от нее. Она все отчетливее слышала гул океана, он, казалось, все время приближался к ней, но там, где по ее представлениям должен был находиться океан, висела черная пустота беззвездного неба. Вдруг ее охватили сомнения. Но, преодолев страх, она решительно зашагала песчаной тропинкой по направлению к дому.

При свете, заливающем переднее крыльцо, она разглядела частокол из выкрашенного белой краской штакетника, которым был обнесен сад с растущими в нем дикими розами, восковницей и оливковыми деревцами. Она миновала широко распахнутые ворота и пошла к дому по другой, тоже песчаной тропинке. Дом был сбит из некрашеной дранки, ставшей оловянно-серой из-за воздействия жаркого солнца, а также хлестких ветров, несущих с океана брызги соленой воды и крупицы песка. Ставни и оконные рамы были белые, — уютный домик, смахивающий на сухонькую старушку в тафте с серебряным отливом и белыми игрушечными перчатками. Вдруг Гизела сбилась с шага. Свет, падавший на дюны, на самом деле, как оказалось, исходил из холла. Передняя дверь была открыта и свободно раскачивалась взад-вперед на петлях, чуть слышно позванивая связкой ключей, свисавшей из замочной скважины.

Поднявшись на крыльцо, она снова остановилась и торопливо позвала: «Фостина! Фостина!»

Никто ей не ответил. Она сделала еще шаг вперед, вошла в холл и замерла. Там ярко горела электрическая лампочка под белым сатиновым абажуром в металлическом обрамлении. Светильник стоял на телефонном столике, там, где лестница делала поворот. Приглушенный, такой домашний свет падал на белые доски и белые обои с большими зелеными листьями. Другого источника света в доме не оказалось.

Глухое тиканье привлекло внимание Гизелы к старинным круглым часам, висевшим на противоположной от двери стене. Они показывали двадцать минут двенадцатого. Рядом с ними начинала свой изгиб внутренняя лестница, образуя какую-то вдохновенную траекторию, свойственную водопаду, — вся из дерева, окрашенного в белый цвет, застланная мшистым зеленым ковром. У самого подножия стояли два ободранных чемодана, те самые, которые Фостина взяла с собой, уезжая из Бреретона.

Медленно Гизела начала продвигаться к арочному входу, расположенному справа от нее. В глубине она увидела две жилые комнаты, разделенные двустворчатой дверью, сделанной наподобие высокого французского окна, — прямоугольные стекла в узких деревянных рамочках. Первая комната освещалась лампой, стоявшей в холле. Во второй, расположенной еще дальше от арочного проема, было сумеречно, там властвовали причудливые тени.

Гизела еще раз громко сказала: «Фостина! Это я, Гизела. Где ты?» Полная тишина в доме казалась ей просто невыносимой. Гизела нарочно резким движением бросила на маленький столик в первой жилой комнате сумочку и фонарик, чтобы этот звук привлек к ней внимание. Никто не отозвался. Она обвела взглядом комнату, пытаясь найти выключатель, и, наконец, обнаружила его на стене с той стороны стола. Она обогнула стол, подняв руку вверх по направлению к кнопке, но вдруг ее нога наткнулась на что-то мягкое. Она остановилась. У нее перехватило дыхание. Она почувствовала удушье.

На полу, лицом вниз, лежала Фостина Крайль. Она, вероятно, здесь и упала, когда пыталась заглянуть в дальнюю комнату. На ней было ее неизменное наглухо застегнутое голубое пальто, а шляпка валялась рядом.

Левая рука, подтянутая к самому плечу, была в кожаной перчатке. Правая лежала на голове, словно она хотела отразить удар. На ней не было перчатки. Она лежала рядом с раскрытой сумочкой, из которой вывалились на пол пудра, помада и кошелек. На одежде не было никаких следов дождя или пятен крови. Даже чулки и подошвы туфель были чистыми и сухими.

Лицо закрывали ее прекрасные светлые волосы.

Гизела опустилась перед ней на колени.

— Фостина! Тебе больно? Я ударила тебя бампером?

Трясущимися руками она никак не могла отыскать пульс на уже холодной руке. Но это еще ничего не значило. Во время войны, когда она училась на курсах медсестер, она не могла часто найти и свой собственный.

Мягким движением руки она убрала волосы с ее лица. Оно было таким же бледным, ненакрашенные губы раскрыты. Больше всего напугали Гизелу ее глаза. Она лежала с открытыми веками, с сильно расширившимися зрачками, которые глядели в пустоту. Когда Гизела повернула ее голову к свету, веки не шелохнулись, зрачки не сократились. Она поняла, что Фостина мертва. Но на ее теле не было ни синяков, ни ран. На одежде не было ни отметины от пули, ни следов ножа. Не было заметно ни капельки крови.

Гизела вскочила на ноги и нажала на кнопку выключателя. Но свет не загорелся. Она посмотрела вверх, на потолок, а затем снова на выключатель. Его рычажок нужно было двигать либо вверх, либо вниз. Теперь он находился в нижнем положении, где стояли три буквы — ВКЛ. Но свет тем не менее не горел.

Она медленно обвела взглядом всю комнату, словно пытаясь задать вопрос этим стенам, которые, конечно, были свидетелями того, что здесь совсем недавно произошло. Лампа в холле продолжала гореть, и свет от нее, просачиваясь через арку, падал на бело-зеленые обои и мебель, обитую розовым штофом. Отсюда она отлично слышала, как разбиваются океанские волны о берег, и больше ничего, даже биения собственного сердца, которое, вероятно, в эту минуту чуть не выскакивало из груди. Гизела была почти уверена, что одна во всем доме, хотя, конечно, она не могла целиком поручиться за это.

Увидев на столике в холле телефон, она подбежала к нему.