"Вне закона" - читать интересную книгу автора (Приходько Олег Игоревич)

15

Светлана гнала, не глядя на спидометр, по крайней левой полосе, заезжая на осевую, не обращая внимания на испуганно шарахавшиеся автомобили, посты ГАИ и нервные световые сигналы встречных машин.

Обида стремительно перерастала в отчаяние, отчаяние — в злость. Притаившаяся в глубинах так и не познанной души злость все чаще давала знать о себе, витала в пустой квартире в часы одиночества, тщетно ища выхода, потом затихала, чтобы вернуться с новой силой в самые непредсказуемые моменты.

Последний год жизни был связан с Пименовым. Вывел на него Светлану все тот же Эдик Аракелов.

Он никогда не выпускал из своего поля зрения Севостьянова. Вербуя его в осведомители, прекрасно знал, с кем имеет дело. Знал и о причастности Алика к ограблению банка, и о его связях с «самостарателями» на прииске, с интересом следил за расширяющимся кругом его криминальных знакомств, перемещениями и ростом капитала. Это доставляло ему удовольствие — так кот играет с мышью, зная, что съесть ее можно в любую минуту. Делиться добычей с органами МВД Эдик не спешил. С них достаточно было уголовной мелочи, щедро поставляемой его агентами. Ничего до поры не говорил и Киреевой. Даже после переезда в Ростов, а затем и в Москву он продолжал наблюдать за Севостьяновым, внедрив к нему своего человека. Засади он его за решетку (а с некоторых пор, после прямого участия в убийстве кассира Таганрогского порта, Севостьянов и вовсе стал ходить «под вышкой»), получил бы Аракелов поощрение в виде звездочки на погонах или медали из дешевого сплава, а то и просто начальственную похвалу. Но Эдик прекрасно понимал, что умение предвидеть перемены сама по себе вещь нехитрая, в складывавшейся к тому времени политической ситуации для этого не нужно иметь семи пядей во лбу. Выигрывал тот, кто умел подготовиться к предстоящим переменам. Брежнева сменил Андропов, Андропова — Черненко, Черненко — Горбачев, и с приходом каждого из них менялось начальство на местах. Так что проку от посадки севостьяновых было немного. Люди, свои люди во всех сферах — от вора и убийцы до директора завода и секретаря обкома — могли помочь чекисту пережить эпоху перемен, не свернув себе шею. Досье на каждого из них становилось самым надежным капиталом.

Аракелов знал, что наступит время, когда воры и убийцы придут к власти и бросятся отмывать преступные деньги. Знал, что закрытые до поры клады никуда не денутся — всплывут: сброшенные с пьедесталов князьки не пожелают прозябать в нищете, ибо смутные времена не для них. Не предвидь он этого — не пережил бы многочисленных за последние годы кадровых перестановок, подобно «честным» своим коллегам, в свое время поощренным и награжденным, а ныне оказавшимся не у дел в расцвете сил.

В картотеке Аракелова Севостьянов был вовсе не самой значительной фигурой. Как он и предвидел, почти все, кто входил в эту картотеку, развернулись теперь вовсю от Тихого океана до Балтики. Того, кто пытался выйти из-под контроля, он сдавал властям, тем самым укрепляя свое служебное положение; остальных вытряхивал как копилки с помощью своих людей, никогда не выходя на прямой контакт. Напомни Аракелов Севостьянову о его обязательствах перед органами, может, и поджал бы хвост завербованный убийца. Но он этого делать не стал, позволил ему разгуливать на московских просторах.

Поначалу Севостьянов стал заниматься скупкой краденых драгоценностей, прихватил пару неудачливых ювелиров. Те были несказанно рады богатому и надежному компаньону, обеспечившему выгодный рынок сбыта. Через них и их клиентуру связи стали расширяться: потянулись к северным золотым приискам, на Кольский полуостров — к жемчугам, в Прибалтику — к янтарным заводам, к лазуриту — в горный Бадахшан, благо граница с Афганистаном оказалась почти открытой на десять военных лет. «Шестерки», которыми успел обрасти Севостьянов за первый же год своего пребывания в столице, шастали по всей стране, скупая дешево и продавая дорого. В поисках зарубежных связей (давно ждал этого Аракелов — не станет же он, в самом деле, золотишко обратно в землю зарывать) Севостьянов едва не попался. Пришлось его отбить, объяснив кое-кому, что тот на крючке и давно числится в списках агентуры: тут-то и пригодилось письменное соглашение о сотрудничестве.

То, что на Севостьянова наехали люди Пименова, было для Аракелова полной неожиданностью. Генеральный директор треста «Химволокно» и народный депутат СССР, впоследствии возглавивший акционерное общество «Руно», в секретных списках не фигурировал, но, судя по всему, пользовался высоким покровительством. Дочерние фирмы в Санкт-Петербурге, Киеве, Московской области, на Урале занимались производством полимеров, поставляя значительную часть продукции на переработку в Европу. Севостьянов притих, стал мирно трудиться на скромной должности в технологическом отделе головного завода — не иначе, поглотил его всемогущий Пименов со всем наворованным капитальцем.

Аракелов взял на заметку и его, стал разрабатывать по всем правилам, но не афишируя корыстного интереса. Развод Пименова с женой подсказал ему решение, и вскоре Светочка Киреева отправилась в турпоездку, чтобы познакомиться поближе с одиноким обеспеченным мужчиной, а заодно смыть грехи в теплом Неаполитанском заливе.

Светлане Пименов приглянулся, — вероятно, подоспел возраст для подобных знакомств, с ним она чувствовала себя надежно и спокойно, как когда-то с Аракеловым. Опыт ли, деньги ли его способствовали скорейшему взаимопониманию — разбираться не хотелось. Месяц в фешенебельных гостиницах Неаполя, Рима, Франкфурта, где они закончили отпуск по инициативе Пименова (были у него какие-то дела в Германии), оказался поистине сказочным. Несмотря на занятость, он проявлял заботу о Светлане, угощал дорогими яствами, возил на экскурсии. На какое-то время она даже забыла о своей прошлой жизни.

Пименов никогда не говорил при ней о делах, не приглашал к себе домой на Кутузовский и не позволял ему звонить. Она относилась к их связи бережно, предоставив ему возможность управлять собой и надеясь, что связь эта может оказаться не мимолетной. Пройдет какое-то время, и Пименов обеспечит ей спокойное, безбедное будущее. Омрачало существование лишь постоянное ощущение, что где-то рядом присутствует Эдик, казалось, он даже по ночам стоит у их постели. Она знала: Аракелов пожертвует ею, не раздумывая, и жила в постоянном страхе, что Пименов узнает о ее прошлом и о том, что знакомство их отнюдь не случайно.

Постепенно в ней стала укореняться неведомая доселе злость — на себя, на Аракелова, потом на Пименова, никак не желавшего сокращать дистанцию, на свою неустроенность, наконец, на то, что с каждым днем, месяцем, годом интерес окружающих к ней ощутимо падает и она превращается в некое подобие надоевшей игрушки.

Только через полгода Пименов ввел ее в круг своих коллег. Среди приглашенных на дачу однажды оказался Севостьянов. И хотя бывший стукач был окружен телохранителями и вел себя на равных с хозяином, глазки его плутовато бегали: чувствовалось — узнал, не спокоен, готов услужить.

Накануне у нее был крупный разговор с Эдиком: Светлана просила освободить ее от обязанности докладывать о делах Пименова, на что он ответил не просто отказом, но намекнул на ее вечную зависимость от него самого и того прошлого, что раз и навсегда связало их. И вот тогда-то, в порыве отчаяния, она решила сыграть ва-банк.

Алик не сопротивлялся, выделил ей требуемую сумму по первому требованию. «Значит, Пименову ничего не известно о его связи с КГБ», — поняла она. Осмелев, она дала Севостьянову понять, что если он сболтнет лишнее, то будет иметь дело с Аракеловым, который держит руку на его пульсе и выйти из-под опеки не позволит. Выждав месяц и убедившись, что Севостьяков не собирается предпринимать ответных мер, она потребовала от него новой дани. Затем — еще…

Когда в пименовской среде замелькали хорошо знакомые по газетам и телепередачам лица, Светлана, будучи достойной ученицей Аракелова, не спешила сообщать о них учителю, решив кое-кого приберечь для себя. То, что Пименов, неоднократно заверявший ее в своей любви, обещавший вывезти ее из этой страны (что, впрочем, не мешало ему отказывать ей в деньгах и назначать встречи исключительно по своему усмотрению, превратив ее в «девушку по вызову»), стал вдруг требовать отчета о ее знакомствах и не опроверг необоснованного подозрения зарвавшегося подельника, вначале окатило горькой, жгучей обидой, а теперь породило жажду предпринять ответные действия…

Не снижая скорости, каким-то чудом избежав дорожных приключений, Светлана проскочила пол-Москвы и лихо завернула на стоянку. Гараж ее находился неподалеку от прежней квартиры в Бирюлеве, к машине же она привыкла и предпочитала держать ее рядом, договорившись об охране с вахтерами номерного НИИ.

Войдя в квартиру, она первым делом налила полстакана виски и выпила залпом, затем встала под горячий душ — верное средство успокоиться. Закутавшись в толстый махровый халат, прошлась по квартире, заглянула зачем-то в шкаф, до отказа забитый нарядами на все случаи жизни, достала из холодильника банку маслин — просто так, чтобы занять себя чем-нибудь, но желанное успокоение не наступало, значит, попытка уснуть будет тщетной. Большие настенные часы с маятником пробил и десять. Светлана с грустью подумала, что могла завтрашний выходной провести на природе, а вот теперь из-за нелепого, трусливого подозрения своего опекуна должна сидеть в этой богато обставленной клетке и выть от тоски. Выпив еще, она почувствовала, что расслабилась, мозг начал работать с привычным спокойствием. «Не хватает еще стать алкоголичкой», — усмехнулась она про себя и взяла трубку радиотелефона.

— Это я. Ты дома?

«В машине. Случилось что-нибудь?»

— Грустно.

«Человеку грустно, когда ему нечем заняться».

— Спорное утверждение, но я бы не возражала заняться с тобой любовью.

«Ты пьяна?»

— Отчасти.

«Я так и понял. Кажется, мы договорились о…»

— Не только ты договаривался со мной об односторонней связи. Только вы все забываете, что я тоже живой человек.

«Все меня не интересуют. Короче, чего ты хочешь?»

— Чтобы ты увез меня хотя бы на эту ночь. Иначе я вскрою себе вены.

В трубке воцарилась тишина.

«Не валяй дурака. Выходи к Новослободской, я подберу».

Она стала одеваться,

— Тварь! Ах, какая же тварь! Подберет он меня. Впрочем, почему бы и нет? Уже подобрал. Черт с ними со всеми! — выбрасывая из шкафа платья, цедила ока сквозь зубы.

Платье выбрала самое вульгарное: с глубоким декольте и разрезом до бедер. Поверх надела норковую шубу вразлет — а'ля путана из «Метрополя».

— Подбирайте! — усмехнулась Светлана, оглядев себя в зеркало.

«Ауди» Аракелова стояла с включенным двигателем у поворота на Селезневскую. Светлана ввалилась в салон, закинула ногу на ногу и закурила.

— И как это называется? — хмыкнул Эдик, направляясь в сторону ЦТРА.

— «Прощай, молодость» называется, — с вызовом ответила она, выпустив струю дыма в его сторону.

Он опустил стекло.

— Рассказывай, — потребовал Аракелов, нахмурившись.

— Захотелось с тобой проститься. Если тебя это не устраивает, можешь меня убить, мне все равно. Больше прошу меня не тревожить, я жить хочу.

— Где, в Шахтерске?

— Не пугай.

— Что же ты там делать станешь, Светик-Семицветик? Райкома-то, чай, уже нет? Да и возраст у тебя, прямо скажем, не комсомольский.

— Свободы хочу! Через пять лет я уже никому…

— Да ты и сейчас никому не нужна, можешь на сей счет не обольщаться, — оборвал он ее и включил сигнал поворота. — У тебя за душой — ноль.

Обжигая пальцы, она погасила полсигареты в пепельнице.

— Ах… вот, значит, как?!.

— Да, милая, да. И ты это сама прекрасно знаешь. Что, бросил тебя твой Пименов?

Она молчала. Слезный ком вдруг подступил к горлу, мешал говорить.

— Твой, — только и смогла выговорить.

— А ты на что надеялась, дурочка? — засмеялся вдруг Эдик. — Если у тебя и есть кто-то постоянный в этой жизни, так это я. Цени, а то разозлюсь ведь.

Они подъехали к гостинице «Северная», где за ФСБ был зарезервирован «люкс» для встреч с агентами. Эдик поставил машину на стоянку.

— Давай-ка пропустим по стопочке в ресторане да пойдем баиньки, да? — он погладил ее по голове, точно маленького ребенка.

Она отшатнулась, хотя прекрасно понимала, что и на этот раз будет так, как он скажет. Но этот раз будет последним. Теперь у нее есть пусть небольшой, но все же свой счет в Швейцарском банке, о котором Аракелов не знает, и она может уехать в любую страну — не все ли равно, где выходить на панель? Едва ли он станет доставать ее и дальше, для него она — эпизод, одна из многих, нужных до тех пор, пока сами изъявляют желание сотрудничать.

Она молча вышла из машины, побрела к ресторану. Швейцар встал было на ее пути, но, увидев Аракелова, отскочил и раскланялся.

Ресторан был полон. Кавказцы, бизнесмены со шлюхами и шпаной в качестве телохранителей задымили зал, вели себя вызывающе шумно; от сплошь уставленных импортным дерьмом столов рябило в глазах. Подошел метрдотель.

— Столик? — справился он подобострастно.

— Коньяк в номер, — приказал Эдик и, подхватив Светлану под руку, повел прочь.

В номере она сняла шубу, рухнула на широкую кровать. Аракелов сел в изголовье, закурил, ожидая, что она сама расскажет о том, что вывело ее сегодня из равновесия.

— Хочешь уехать? — вдруг спросил он.

— Куда, Боже мой?! — проговорила она в подушку. — Туда, где тебя нет?

Аракелов подумал, что в таком состоянии она становится не только ненужной, но и опасной.

— Успокойся, я сказал! — повысил он голос.

Постучал официант. Принес «Камю» и корзину с фруктами, повинуясь жесту, оставил все на столе и удалился. Светлана встала, шатаясь, поплелась в ванную. Эдик откупорил бутылку, достал бокалы из буфета, выпил и устало откинулся в кресле, закрыв глаза и прислушиваясь к шуму льющейся воды.

— Так что там у вас стряслось? — спросил он, стараясь казаться равнодушным.

Светлана села на кровать, взяла свой бокал.

— Кто-то следил за дачей, — сказала она в никуда, отхлебнув коньяк.

— Кто?

— Оставил им труп и исчез.

— Чей труп? — насторожился Аракелов. — Говори толком, не тяни кота за хвост.

— Чалого.

— И что?

— А то, что Севостьянов подал Пименову идею, будто это я навела.

— Кого?

— Спроси чего полегче.

— Откуда ты знаешь?

— Пименов сказал.

— И про Севостьянова.

— Нет. Но кто же тогда? Ему такое в голову не пришло бы.

— Севостьянову-то какой интерес?

— Сам знаешь, какой. Боится он меня, убрать хочет. Пимен ведь не знает, что он твой стукач. Там у них неприятности, какой-то товар арестовали, представитель фирмы на Украине застрелился. Переполох, одним словом. Я думаю, что Севостьянов воспользовался случаем.

— Думаешь или знаешь?

Она налила себе еще коньяку.

— Важно, что Пимен в это поверил. Выпытывал, кому я о нем говорила, с кем общаюсь и все такое прочее.

— Кто там еще был?

— Погорельский с Дьяковым. Ради них и собрались. Поили, ублажали, в баке парили. Они и сейчас там, Пименов про убийство им не расскажет, конечно.

— Кто такой Погорельский?

— Федор Иннокентьевич, из Управления администрации Президента. А Дьяков…

— Этого я знаю, мэровский. Какое он имеет отношение к «Руно»? Акционер?

— Все там… акционеры, — поморщилась Светлана и, погасив сигарету, допила коньяк. — Все, Эдичка. Я туда больше ни ногой. До тех пор, пока там будет Алик, по крайней мере.

— Много пьешь! — прикрикнул Аракелов. — Кто еще был? Из совета акционеров? Гольдин был?

— Да Гольдин — дешевка, подставное лицо.

Появление неизвестного, который следил за дачей, не понравилось Аракелову. Он скинул пиджак, распустил галстук и нервно прошелся по номеру.

— Этот… убийца — ваш человек?

— Делать нашим людям больше нечего, кроме как за дачей доморощенного мафиози следить.

— Не такой уж он доморощенный.

— Пусть тебя это не волнует. Пименов обещал позвонить?

— Да.

— Когда?

— Не сказал.

Эдик замолчал, обдумывая ситуацию. Нужно было во что бы то ни стало узнать подробности этого убийства. Он понимал, что люди Пименова беспокоятся не меньше и сделают все, чтобы узнать, кто следил за ними. Другой вопрос, как уговорить эту истеричку раскрутить Пименова на информацию.

Светлана, опасаясь, что он отвезет ее обратно домой, спешила надраться. Оставаться одной сегодня было страшно. Он понял, с силой вырвал у нее бокал, расплескивая коньяк на покрывало, допил. Потом взял себя в руки, сел у ног Светланы и провел ладонью по ее груди.

— Хватит истерик, — сказал он примирительным тоном. — Я отвезу тебя утром. Алика предоставь мне.

Капитан Андрей Петров любил войну. Профессионал, выпускник высшей школы контрразведки, он пять лет провел в Афганистане и рано понял, что только в бою человек способен проявить себя в полной мере, только с оружием в руках может оправдать земное предназначение. Перемены, положившие конец этой войне, он не принимал. Не мог смириться с мирным прозябанием, с без времени размытым, но таким привычным образом врага, и продолжал искать его в Карабахе, Тбилиси, Москве до тех пор, пока его не уволили из органов. Уволили, как он считал, несправедливо, подло, в угоду амбициям перестроившегося начальства, не считаясь ни с его высоким профессионализмом, ни с боевыми заслугами, двадцати шести лет от роду.

Оружия Петров не сложил, партбилета не сдал и безработным пробыл недолго. Уязвленное самолюбие, талант сотрудника службы безопасности и физическая сила не остались незамеченными. Было бы слишком несправедливо столько лет тренировать тело и закалять характер, чтобы вот так просто сдаться и провести остаток дней в воспоминаниях и нужде.

К счастью, в обществе всегда есть люди, способные по достоинству оценить достоинства тех, для кого война продолжается всю жизнь. Ему не понадобилось искать «горячие точки» на истерзанном теле бывшей своей державы или, превратившись в мстителя-одиночку, пускать под откос поезда. И в киллеры Андрей не пошел — никогда не считал себя убийцей. Он продолжал верить, что справедливость восторжествует, общество, вышедшее из гранитных берегов социализма, вернется в свое русло, а как скоро это произойдет, зависит во многом и от него. Скоты уже наглядно продемонстрировали, что они могут собой представлять в периоды расслаблений. Скот потому и скот, что не придерживается морали и живет, как живется, не изнуряя себя тренировками и напряжением мысли. А он, Андрей Петров, из тех, на ком держатся остатки дисциплины и здравого смысла.

Однако убеждениями своими он ни с кем не делился, карты раскрывать не спешил, да и вообще многословностью не отличался. Зная себя и выработав стратегию поведения в кругу единомышленников, в лидеры не стремился. «Каждый человек — на своем месте» — единственный принцип, определяющий здоровье общества, считал он. Охотиться на людей Петров предпочитал вместе с «акулами». Будучи не лишенным гордости, действия свои согласовывал с теми, кто платил деньги. «Акула», которую он взялся сопровождать по жизни, оценила совокупность его достоинств сразу, и вскоре за главным специалистом по охране бизнеса Андреем Петровым закрепилось прозвище Барракуда.

Он не возражал. Ему оно нравилось. Не нравилось другое — то, что хозяин стал слишком резок в последнее время и напрочь лишал телохранителя самостоятельности. Это ущемляло его достоинство. Он продолжал терпеливо сносить окрики, выполнял все прихоти патрона, зная подноготную его раздражительности, и все же в том негласном поединке, который навязал Язону Севостьянов, втайне желал победы последнему. С одной стороны, это должно было приструнить распоясавшегося Язона, с другой — давало шанс выгодно отличиться в поиске утечки информации.

Сегодня на улице Барракуды был праздник. Увидев, как Киреева выходит из дома в наряде шлюхи, он не поверил своим глазам. Неужели любовница Язона, одетая-обутая, обласканная и обеспеченная им, промышляет по ночам в качестве «бабочки»?!.

Барракуда не спеша поехал за ней следом. Прохожие провожали ее презрительными (или завистливыми?) ухмылками. «Хондой» Киреева не воспользовалась, пошла к метро, и по тому, как привычно ввалилась в «ауди» на Селезневской, Барракуда догадался, что машина стояла здесь не случайно и встрече предшествовал телефонный разговор.

Он проводил парочку до гостиницы «Северная». Дождался, когда они выйдут из ресторана, не пробыв там и пяти минут. Вопреки ожиданию, увидел, что рестораном дело не ограничилось, и черноволосый, военной выправки мужчина повел Кирееву вверх по лестнице, не иначе — в номер.

Барракуда не был бы профессионалом, если бы поспешил доложить Язону о неверности его возлюбленной. Он обошел «ауди» — модель 1986 года, в которой сигнализация не предусматривалась. Наличие в салоне радиотелефона еще ничего не означало — обладательница собственной «хонды» и норковой шубы могла позволить себе спать с «крутыми», для которых подобные игрушки — в порядке вещей. А вот при виде пластиковой карточки с надписью «ВСЮДУ» на ветровом стекле Барракуда почувствовал, что становится теплее.