Чужеземец

Глухарь токовал совсем близко, но даже зоркие глаза Вела не могли разглядеть его в предрассветной лесной чащобе. Что-то шевельнулось среди мохнатых лап ели. Так и есть — вот он, глухарь, весь виден. Всегда так бывает: смотришь, смотришь — нет птицы! А ведь знаешь, что здесь она. Потом вдруг увидишь. И удивишься. Ведь в то самое места смотрел, а не видел. Это Лесной дух человеку глаза отводит, не дает зверя или птицу добыть. Потом подобреет, снимет с глаз наваждение: бери, стреляй, если смел и ловок. За это Лесному духу добром платить надо, часть добычи отдать.

Не сводя глаз с птицы, Вел ждал. Вот глухарь снова завел свою скрипучую песню. Бить неудобно. Надо сбоку зайти. Глухарь смолк, подняв голову, настороженно прислушался. И Вел тоже замер, не шелохнется, ждет новой песни. Потом прыгнул два раза и снова замер. Птица все ближе и ближе. Вот теперь хорошо бить, удобно: глухарь шею вытянул, крылья растопырил. Снизу, под крыло целить надо…

Дождавшись еще одной песни, Вел поднял лук. Тяжелая, с кремневым наконечником стрела ударила точно. Большая черная птица, обламывая мелкие сучки, рухнула на остатки мокрого, усыпанного хвоей снега. Вел кинулся на нее, придавил. Тут зевать не приходится: бывает, что раненая птица и со стрелой в боку улетит. Гоняйся потом за ней по всему лесу!

Стоя над трепещущей добычей, Вел поискал глазами самое чащобное место, повернулся к нему лицом, сказал как положено:

— Прими, Лесной дух, свою долю. Голову птицы даю тебе!

Наколов на острый сучок краснобровую голову глухаря, Вел выдернул из добычи стрелу, подобрал копье и прислушался. В лесной чащобе неистово и страстно пел еще один глухарь. На моховом зыбуне-болоте отзывался ему второй. Чуть подальше, за прогалиной, — третий. Сквозь темные лапы елей уже просвечивало зарево начинавшейся зари. Ночные тени уползали, прятались под коряги и выворотни. Боится света лесная нечисть. А Вел ему рад. И птицы, кроме филина да совы, тоже рады. Ишь как поют! На все голоса зарю хвалят.

Вел глубоко, всей грудью вдохнул влажный весенний воздух — словно меда напился. Хорошо в лесу! Глухарь на болоте совсем от радости захмелел, поет взахлеб. Можно бы и его взять, но зачем? В роду сейчас пищи много, зимний голод прошел, сыты все. Лучше Вел просто так постоит, голоса птиц послушает, посмотрит, как солнце из земли будет выходить. Ух какой костер заря разожгла! Половина неба огнем полыхает. Вот-вот лопнет земля, разродится, выпустит солнце на волю.

На молодом охотнике была меховая куртка без ворота с короткими, по локоть, рукавами, кожаные узкие штаны, перевитые ниже колен тонкими ремешками, охотничья обувь — кожаницы. Он стоял, очарованно глядя на таинство рождения дня, на извечную битву света и мрака. Всю жизнь борются они между собой. То один, то другой верх берет, а окончательно никто победить не может…

Ярче и ярче пылает костер зари. Все сильнее алеет раскаленный кусочек неба, видный Велу между стволами деревьев. Вот наконец вырвались, прорезали лес солнечные лучи. Взошло, взошло солнце!

— О-го-го-о-о-! — во всю силу закричал Вел, радостно вскинув вверх руку с тяжелым, прочным копьем.

«О-о-о-о!» — откликнулись Лесные духи его голосом.

«Далеко разбежались, в самую глухомань попрятались. Дразнятся, а выйти боятся!» — ухмыляясь, подумал Вел и нагнулся за глухарем.

— Э-э-э-эй! — донеслось вдруг из леса.

Вел вздрогнул. Это не духи. И не Бал. Чужой, незнакомый голос. Чужие люди в лесу! Бежать к жилищу! Предупредить? Нет, сначала надо узнать, что за люди, много ли их.

— Э-э-э-эй!..

Снова кричит. Голос жалобный, слабый. Так на помощь зовут. А может, хитростью в ловушку кто-то заманивает? Осторожно, от дерева к дереву, неслышными шагами охотника Вел стал двигаться ближе к кричавшему.

Он оказался совсем не страшным, этот чужой человек. Изможденный, едва живой, он лежал на поляне, прикрытый сверху изодранной шкурой. Увидев Вела, улыбнулся просительно, протянул к нему руки, показывая пустые ладони, быстро залопотал что-то непонятное. Вел еще раньше обошел вокруг всю поляну, убедился, что засады нет, и теперь смело приблизился к незнакомцу.

Приподнявшись, тот вытащил из кожаного чехла большой, невиданной красоты нож и кинул его к ногам Вела. И опять показал ему ладони: вот, мол, нет у меня больше оружия, делай со мной что хочешь. Вел наступил ногой на нож, не спеша стал разглядывать незнакомца. Был тот совсем еще молод, не старше Вела, но худ и тонок, словно мальчишка. Черные волосы отросли до плеч. На тонкой шее бронзовый обруч. Очень ценное украшение! Видно, могуч и богат род этого человека. И одежда на нем удивительная, хоть и порвана вся. Вел не удержался, потрогал рукой. Толстая. Нет, не из шкуры сделана, не из кожи… А под одеждой на груди четыре глубоких окровавленных борозды с рваными краями. «Зверь лапой достал, — сразу определил Вел. — Еще бы немного — и все нутро вывернул. Аж ребра видны».

Раненый приподнял край шкуры, показал Велу распухшую, как бревно, ногу.

— Вижу, — кивнул тот, — сломана нога. Плохо!

Вел наклонился, стал ощупывать поврежденную ногу. Нет, не сломана. Кость из сустава вышла. Примерившись, он дернул ногу больного. Тот закричал дурным голосом, но тут же улыбнулся, закивал головой: ничего, мол, я понимаю — так надо.

— Кто ты? Из какого рода и племени? — спросил Вел и ткнул себя пальцем в грудь: — Я — Вел, из рода Чаг, племени венов. А ты кто?

— Раб! — тихо, но внятно произнес пришелец и показал на свой бронзовый ошейник.

Вел не ответил. Ноздри его затрепетали, расширились. Пахло зверем. Вел всем телом ощутил его приближение, но не вскочил, ничем не выдал, что почуял опасность. Тревожная тишина повисла над поляной. Только раненый ничего не понял. Увидев, что рука Вела крепко сжала древко копья, он испуганно отшатнулся, жалобно вскрикнул. И тотчас из леса на поляну молча выбросился огромный медведь. Уже на третьем прыжке он мог бы схватить пришельца. Мог бы, да не успел. Прыгнувший навстречу ему Вел с размаху всадил остро отточенный роговой наконечник копья прямо в ямку между грудью и животом зверя. И тут же, уперев комель древка в землю, присел, откинулся назад, чтобы не достали могучие, когтистые лапы.

Трещит, гнется хорошо выдержанное, из крепкой березы сделанное древко. Гнется, но терпит. А зверь наседает, яростно ревет, дышит в лицо разинутой мокрой пастью, тянется лапами, вот-вот достанет. Сейчас бы сзади подскочить, ударить по черепу топором. Да нет рядом Бала! А длинные страшные когти все ближе и ближе… Призывный, отчаянный вопль человека перекрыл яростное рычание зверя: — Ба-ал! Ба-а-а-ал!

— Бегу, Вел, бегу! — откликнулся лес. — Держись!

Но где там держаться! Комель древка медленно скользит по еще не оттаявшей земле. Гнется, трещит копье. И не убежишь, не отскочишь. В глазах от натуги темно стало.

Вдруг полегчало. Медведь свалился на бок. А вслед за ним и Вел, не удержав такую махину. Но тут же вскочил, выдернул копье, замахнулся, чтобы еще раз ударить… Не понадобилось. «Готов!» — понял Вел. И только теперь увидел за тушей зверя лежавшего чужого человека с окровавленным ножом в руке.

— Молодец, Раб! Вовремя ты его.

С треском и шумом на поляну вырвался коренастый, плечистый Бал с поднятым над головой большим каменным топором.

— Готов? — с трудом переводя дыхание, прохрипел он. — А это что за человек?

— Сам не знаю. Неведомо кто. Раб ему имя.

Молодые охотники склонились над пришельцем. Тот лежал словно мертвый. Из потревоженных ран на груди обильно сочилась кровь.

— Что будем делать? — деловито спросил Бал. — Накормим его или убьем?

Вел задумался. Конечно, чужого человека, появившегося в охотничьих угодьях рода, следует убить. Но этот человек не охотник. К тому же он спас его, Вела. Правда, и Вел его тоже спас. Так что оба квиты, и это можно забыть. Закон говорит, что пришельца не обязательно убивать. Можно и накормить, принять его в род.

— Нет, Бал, мы не станем его убивать.

— Как знаешь. Ты старший. Но посмотри, какое у него ожерелье, какой нож! Они могли бы стать нашими…

— Вся добыча принадлежит роду! — жестко напомнил Вел. — Мне не хочется убивать этого человека. Он не охотник и не знает наших обычаев. Но он сделал то, чего не успел сделать ты.

— Я бежал изо всех сил, — обиженно сказал Бал, — но был слишком далеко от тебя.

— «Топор и копье всегда должны быть вместе!» Или ты забыл этот закон охоты? Ну хорошо. Свежуй медведя, а я попытаюсь унять кровь пришельца.

Отыскав молодую липу, Вел погладил ее рукой, тихо сказал:

— Не сердись! Придется мне взять часть твоей кожи. Сама видишь, чужому человеку надо раны перевязать.

Сделав на стволе глубокий надрез острым кремневым ножом, Вел хорошенько оббил кору древком копья, содрал длинные полосы нежного, сочащегося влагой луба. Хорошо бы еще целебной травы к ранам приложить. Но какая сейчас трава? На земле только-только проталины появились. А мох силы против ран не имеет. Придется их одним лубом перевязать да крепким словом заговорить. Вел не раз видел, как мать заговаривала кровь и врачевала раны охотников. Но самому еще не приходилось, хотя нужные слова он помнил твердо. Их нельзя перепутать: вся сила от этого пропадет.

Обнажив грудь Раба, он еще раз подивился смуглой коже и худобе пришельца. Как только в нем жизнь держится? Крепко его зверь задел, много крови ушло. Вел положил на раны короткие, широкие лоскутки луба, прибинтовал их более длинными и узкими полосками. Вырвал из своей куртки жильную нитку, взял ее за концы обеими руками, приложил к забинтованной груди раненого. Потом, повернув голову на восток, громко прокричал:

— Солнце и Вода, идите сюда! Раны закрыть, кровь остановить. Вложите в нитку силы избытку. Нитка разорвись, кровь остановись!

Вел разорвал нитку и, довольный, поднялся. Кажется, все было сделано правильно. Теперь можно и Балу помочь. Но тот уже и один справился. На шкуре, развернутой на земле, лежала жилистая туша медведя.

— Ох и большущий! Еще не видал таких. Но старый очень, жира совсем нет, — с сожалением сказал Бал.

— Недавно из берлоги вылез. Откуда жиру быть? — кивнул Вел. — Ничего, будем печенку и сердце есть. А шкуру домой отнесем. Мех плохой, но кожа сгодится.

Разрезав медвежье сердце, Вел половину его протянул очнувшемуся пришельцу.

— Вот, Раб, половина сердца медведя, которого мы вместе убили. Съешь — станешь сильным, как этот медведь!

Но тот лишь замотал головой:

— Нет! Надо… жарить… варить. Огонь нужен.

Вел удивился: кто же носит с собой на охоту огонь? Он представил себе, как подкрадывается к добыче с привязанным за спиной горшком с горячими углями, и расхохотался. Ну и чудак этот Раб! Нет, на охоте никто не ест жареного мяса. Это только в жилище, у очага, можно жареным и вареным лакомиться.

— Ты должен поесть, Раб. Иначе злые духи совсем иссушат твое тело, и ты умрешь. Каждый человек, каждый зверь должен есть. Все, кто живет, все едят. И духи тоже едят. Даже умершие, по ту сторону жизни, тоже нуждаются в пище.

С той же виноватой улыбкой пришелец отвязал от пояса небольшой кожаный мешочек, достал из него обгоревший древесный гриб, кремень и кусок незнакомого Велу металла. С трудом приподнявшись, он приложил к грибу кремень, затем ударил по нему куском металла. Из кремня выскочили искры. Раб еще раз ударил. На обгорелом грибе зажглась красная точечка. Раб подул на нее, приложил к тлеющему месту сухой мох, еще раз подул. Мох задымился, потом вспыхнул чуть видимый огонек. Раб добавил еще мха. Огонь стал сильнее. Все правильно: если кремнем по кремню бить — огонь добыть можно. Но нужно долго бить. В их племени костры раздували от горячих углей или добывали огонь древним, священным способом — вращая заостренную деревянную палочку. А чтобы вот так, легко и быстро, огонь добывать… Этого никто не умел!

— Хорошо, что мы не убили его, — покачав головой, сказал Бал. — Сильный колдун. Надо задобрить его хорошей едой.

И Бал бросился в лес собирать сучья для большого костра.

Поджаренную на углях медвежью печень Раб съел охотно. И половину сердца медведя тоже съел. Щеки его порозовели. Он приложил руку к груди, склонился, обхватил руками ноги Вела и прижался к ним лбом. Очень непонятные обычаи у племени, откуда пришел Раб. Кто же так благодарит за еду? Но обычаи требуют уважения, и Вел не стал отнимать у пришельца свою ногу в грязной и мокрой обуви, сделанной из цельного куска толстой кожи.

Отогревшийся, полный благодарности Раб, лежа у костра, пытался рассказать о себе. Говорил он с трудом подбирая слова, но все же Вел и Бал поняли, что он и еще один человек, по имени тоже Раб, ушли из своего очень большого и сильного племени. Почему ушли — непонятно. Видно, поссорились с кем-то или законы рода нарушили. Но выходило так, что тот, другой Раб, возрастом много старше этого Раба, был из какого-то здешнего рода, из того же племени, что и Бал с Белом. Тот старший Раб и научил этого молодого Раба немного говорить на языке венов. Шли они по лесам вдоль больших и малых рек очень долго. Целое лето и половину зимы шли. Когда снег стал глубоким, построили себе жилище. С весной снова в путь тронулись. Три дня назад погнался за ними вот этот зверь…

— Медведь! — сказал Вел, кивнув головой. — Сейчас они злые, голодные. А этот — старый. Кабана и сохатого ему не поймать, вот и напал на человека. Сам напал. Поэтому, когда убили его, Вел с Балом не стали Лесного духа благодарить. Пусть это не удивляет Раба. Они с Балом законы охоты знают.

Этот свирепый зверь, продолжал Раб, напал на них ночью, схватил и унес старшего Раба, а он, младший Раб, раненный, убежал. Долго блуждал по лесу, упал, ногу попортил. Ждал, когда придет зверь и съест его. Потом услышал крик человека…

Вел и Бал сидели у костра, ели мясо, а Раб, утомившись, уснул. Решили кончать охоту, нести раненого в родовое жилище. Знающий человек. Такой нужен роду.

Сделав носилки, Бал и Вел постелили на них шкуру медведя мехом наружу. Можно было отправляться. Лежавший у костра Раб бредил, метался в жару. То одной, то другой рукой пытался сорвать с шеи бронзовый обруч, словно тот душил его.

— Наверно, в это ожерелье вместо доброго злой Дух вселился, — задумчиво произнес Вел. — Видишь, как мучает Раба, душит его?

— Снять надо этот обруч.

— Как снимешь? Узкий он, голова не пролезет.

— Ломать придется. Жалко! Очень красивая вещь. Но и оставлять нельзя. Задушит он Раба.

Вел осторожно потрогал обруч, примерился пальцами. Крепкий. И застежки никакой нет. Как его надевали?

— Я ломать обруч стану, а ты, Бал, смотри: если выскочит Дух, гони его, бей. Слышишь?

— Не бойся! Я его топором.

Вел поплотнее взялся за обруч, поднажал. Не поддается. Тогда Вел почти всю силу в руки вложил. Никак! У Раба голова набок свесилась, глаза выпучились, вот-вот задохнется. Вел навалился изо всей силы. Обруч, не выдержав, хрустнул и распался на две половинки. Но Дух не выскочил. Может, он невидим? На всякий случай Бал помахал вокруг топором:

— Прочь идите, злые силы. Я вас!

Нет, ничего не случилось. Вел склонился над раненым. Тому явно стало легче. Значит, правильно сделали: очень злой Дух сидел в ожерелье Раба.