"Из неопубликованного при жизни" - читать интересную книгу автора (Балтрушайтис Юргис)"Уже вечереет... Спустился туман..." Уже вечереет... Спустился туман. У берега тише шумит океан... Рыбак, утомленный дневною тревогой, Плетется с добычей к избушке убогой И, полный признанья, бросает он взор На моря родного туманный простор... И берег уснувший угрюмо лежит, Одна лишь высокая ива не спит... Покорная ветру, над шумной пучиной Качает надломленной бурей вершиной И шепчется тихо с прибрежной скалой О вихрях промчавшихся ночи былой. ...Едва они уйдут, борцы и властелины, Как юрко проползет по их следам, как тать, К орлиным гнездам карлик из долины — И кто поможет бремя жизни приподняться! Их голос громовой умолкнет глухо, жалко... Живую весть с наджизненных высот Людская память, сонная весталка, Как праздное сказанье переймет... И скоро вздорный внук, весь в дедовском наряде, На чахлый лоб надвинув шлем его, Пойдет расхаживать на пошлом маскараде... Великий, — вот удел величья твоего!.. "Нарядно выстлав дол, взбегая на холмы..." Нарядно выстлав дол, взбегая на холмы, Красуйся, шелести, зеленый океан! Твой радостный простор мой дух освобождает От горькой слепоты незнанья моего, И в полноте восторга сердце постигает Премудрость Пахаря и Замыслов Его. Всю горечь дней моих и боль душевных ран, Поникнув пред Творцом, смиренно забываю, И с шелестом твоим свой тихий вздох сливаю. Красуйся, шелести, зеленый океан! "В полдень мы были высоко в горах..." В полдень мы были высоко в горах — Вместе забыли мы рыночный прах. Все мы имели: простор впереди, Гордую веру в груди! В этот святой, торжествующий час Мир был наряден и светел — для нас. Миг торжествующий нас приобщил Богу живому мечтаний и сил. Пока наш день и светел и росист И ум пылает замыслом рассветным, Мы всей душой, как вешний нежный лист, Впиваем луч с упорством беззаветным... В уступах Утра много ступеней, И много сил у жизненного чуда, Чтоб нам уйти от ужаса теней,— Не спрашивать, зачем, куда, откуда... И вот бегут певучие часы, Вот пламя в сердце, звучность в каждом слове, И свой расцвет у каждой полосы, Как если б мир раскрылся к жизни внове... Но в каждый миг мы ближе к высоте, Где ждет нас полдень, отдых перевала, Где на раздельной каменной черте Иных морей зеркальность задрожала... Здесь в первый раз простор необозрим,— И в первый раз, у грани поворота, Над всем, что было-будет, мы парим На краткий миг, как капли водомета... Но миг прошел, и нам уже нельзя Внимать речам полуденного звона, И видим мы, как падает стезя В томительных извилинах уклона... Вдали, внизу, — на темном горном дне,— Как серый желоб, тянется ущелье,— И трудно нам на каждой крутизне, И молкнет крик недавнего веселья... "Как водопад, дробящийся о скалы..." Как водопад, дробящийся о скалы, И громок и красив наш пламенный порыв... И всяк из нас, как путник запоздалый, Подходит к торжеству угрюм и молчалив. День подвига, желанный миг победы, Едва прошел, мы горько жаждем сна — Добыча же другим... Мы слишком домоседы, Чтоб вдаль идти, пока нам жизнь красна. Одно усилие, и человек бессильный Исчерпан весь, ни сил, ни жажды нет... О, снизойди скорей, огонь плавильный, И переплавь расслабленный наш свет! "Я светлый оникс — я лежу в земле..." Я светлый оникс — я лежу в земле — В мучительной и мерзостной темнице, А ты, мертвец, обрадовался мгле И траурной дешевой колеснице. Я свет свой жаждал жизни расточить, Навеки замкнутый под слоем чернозема, И силюсь в темноте сорвать его печать, А ты, зарю забыв, лежишь в земле, ты — дома. "Я видел надпись на скале..." Я видел надпись на скале: Чем дальше путь, тем жребий строже, И все же верь одной земле, Землей обманутый прохожий... Чти горечь правды, бойся лжи. Гони от дум сомненья жало И каждой искрой дорожи — Цветов земли в Пустыне мало... Живя, бесстрашием живи И твердо помни в час боязни: Жизнь малодушному в любви Готовит худшую из казней. Одиноко пробегает В поле пыльная тропа,— Грузно землю попирает Утомленная стопа... Под холодным серым небом Только вспаханы холмы, Кто ж навстречу выйдет с хлебом Для скитальческой сумы?! Поле... поле... Мир просторен! Всюду пашни в стороне,— Много Пахарь бросил зерен, Много ль будет на гумне?! Ждут посевы всхода, роста... Скоро ль грянет летний гул?— С отдаленного погоста Наклоненный крест мелькнул... Извиваясь одиноко, Там кончается тропа,— Кто же там почил до срока, Кто не дожил до снопа?! "Уже в долинах дрогнул трепет томный..." Уже в долинах дрогнул трепет томный... Как изумруд, сияет мурава... И дольше день зиждительно-истомный, И светлым зноем пышет синева... И снова жизнь могуча и нова! И человек, забыв о грани темной, Слагает в песню светлые слова, Чтоб славить жизнь и труд ее поземный... О, нежный ландыш! Божий василек! Кто вас таким сиянием облек, Чтоб усыпить людской души сомненье!.. О, вешний луг! Пошли и мне забвенье И, дрогнув тайной радостью в груди, Ко мне дыханьем силы снизойди! "Весна не помнит осени дождливой..." Весна не помнит осени дождливой... Опять шумит веселая волна, С холма на холм взбегая торопливо, В стоцветной пене вся озарена... Здесь лист плетет, там гонит из зерна Веселый стебель... Звонка, говорлива, В полях, лесах раскинулась она... Весна не знает осени дождливой... Что ей до бурь, до серого томленья, До серых дум осенней влажной тьмы, До белых вихрей пляшущей зимы?! Среди цветов, средь радостного пенья Проворен шаг, щедра ее рука... О, яркий миг, поверивший в века! "Наши севы, наши всходы..." Наши севы, наши всходы Смерть пожнет своей косой,— То, что мы слезами годы Поливали, как росой... Средь полей необозримых Туча с неба водит тень... Мир — простор хлебов озимых... Все — на некий дальний день. Звонко их весна разбудит, Будет в жатву жизнь красна, Только пахаря не будет На святом пиру зерна... "Твой знак пред жизнью — вереск гор..." Твой знак пред жизнью — вереск гор. Из синевы его убор... Его лазурный, долгий век Красив в росе, красив сквозь снег... Пыланье розы, цвет гвоздик Угрюмо чахнет в серый миг... А он упорно, дни и дни, Стократ наряднее в тени — Зане он в мире знак живой Того, кто явлен синевой. Немая грусть все беспредельней, Загадочней тоска в мольбе — В моей душе, в твоей часовне, Где все молитвы — о тебе... И с бегом часа все бескровней Живая жажда полноты — В моей душе, в твоей часовне, Где в снах и думах — только ты... Koгдa, дрожа, я мерю зачастую Всю дрожь свою, В тебе, поэт, все ту же боль святую Я узнаю... И полно сердце ревностным приветом Душе твоей, Чтоб был твой жребий красен пестрым цветом Часов и дней,— Чтоб ты умел, в дороге дольней мира, Скорбь превозмочь, Когда, в пыли, друг друга встретят сиро — Душа и Ночь! Дрогнул и грянул безбрежно, Землю сзывая на вече, Колокол силы живой,— Будут от вести мятежной Сталью невольничьи плечи, Скованный дух — тетивой! Вот оне, грозные стрелы, Реют и ранят смертельно, Молния — красный их след! В каждой груди оскуделой Всходит заря беспредельно, Вечное солнце и цвет... Пепел проклятья на старом: Горькая быль — на погосте, Темное время — в гробу! Славьте новь жизни! И с жаром Славьте бессмертные кости Павших за зов на борьбу! Прахом распались оковы,— Русь, как единая грудь, С верою в жребий свой новый Ринься в свой солнечный путь! В рабстве служили невзгоде Все твои степи, края,— Будет отныне в свободе Грозная сила твоя! Трижды Бог помочь державе — Родине в пору забот... Царствуй в величьи и славе, Русский свободный народ! 14 апр.1917 г. Живой тоске не нужно больше слез... Глухим прибоем дышит у могилы Ушедшего теченье пестрых дней, Но вещий дух, как радуга живая В росе эемли, цветет бессмертно в нас... С тех пор, как плакал колокол угрюмый, Уже глубоко мир преобразился И трепетно — — до сердца своего — Земля свои законы изменила, И правит жизнью новая судьба. Но в Нем, чья доля — прах в глухом гробу, Не больше ли могучего деянья, Чем в нас, свой жребий алчно создающих, Тоскующих по солнце беззакатном, Чтоб наконец был долог русский день? И если б кто был послан отвалить Тяжелый камень, гроб Его замкнувший, Он в темном прахе Смерти не нашел бы... Почивший Зодчий в вечности воскрес И ширит в жизни звездное сиянье, Стезю бессильных в мощь преображая... Он с нами был средь трудной тени утра, Он нам предрек лазурь и глубь полудня, Он будет нам вечернею звездой — И в сиром сердце нет ненужных слез! I Пока ты, весь средь славы горной, Bceгдa на новь вещей глядишь, Я с грустью тку свой день повторный, Влачу в тоске ночную тишь. Нам, братьям, жребий дан различный: Твой каждый час — что хлеб пшеничный, И с ним ты крепок, с ним ты — царь... А мне мой миг — кроха, сухарь, Не в меру жесткий, слишком черствый! Но как бы я ни звал порой Цвет дня ненужною игрой, Храня в груди завет: “Упорствуй”, Приемлю скудость, боль, суму И верю часу моему... II И как не веровать смиренно, Что в суете путей людских Есть звездный знак на яви бренной, И входит вечность в беглый миг... И если нужно божьей воле, Чтоб застонала грудь от боли, Пусть жребий мой волной огня, Как ризой, облечет меня... Привет земным слезам и горю! И в терниях, служа кресту, В простор веков да возрасту И в трудных пытках да ускорю …………………………………. …………………………………. III Кто жрец? И кто — огонь суровый? Чьи дни — как плавный воск полей? Не знаю... В храме жертвы новой Я весь — и пламя и елей... И всей душою обделенной Я пламенею умиленно — На свет и боль тоски святой — Неугасимой полнотой... И как судил мне жребий строго, Та власть, в чьей воле — все пути, Я буду жертвенно цвести У заповедного пopoгa, Где сердце ждет полдневный зной И весь безмерный круг ночной... "Есть некое святое принужденье..." Есть некое святое принужденье, Насилие, чья пытка благотворна, Как только благо — горький меч творящих Новь бытия во славу бытия. Так нужно нам, так вечной правде нужно, Чтоб тайна мира вечно колосилась, И в божьем мире были беспрерывны Ступени праха к Богу своему. Иначе кровь и смерть не перестанут. Кто принял боль, кто весь приемлет жертву, Тот благостно познает навсегда Живое чудо нового Крещенья. Земные братья, близок час рассветный, Кончайте же пустынную тропу, Бросаясь слепо в воды Иордана, И будет в мире молодость души. Открылось солнце бытию — И вновь, венчая грудь мою, Цвел миг, и в нем я был в раю... И были в сердце все цветы, И вдруг возник, на зов мечты, Час неизбывной полноты... Взошла полночная волна, И звездным светом в глубь без дна Была душа облечена... И был бездомный дух в огне... Отсель лишь тлеет в тишине Зовущий душу сон о сне... Земной поклон земле былой, Где свет зари сменился мглой И зной полудня стал золой! Нездешний миг уже вдали... Но были звезды, сны цвели В безмолвных омутах земли! Велик был в жизни клич его громовый К восстанию униженных земли — И вот уже от молний правды новой Венцы — во прахе, скипетры — в пыли! И вот уже от дум его бессонных, Где пестовал он славу бытию, Светло восходит солнце обделенных И закален час истины — в бою! Он жил в плену, но в мире всепобедней Рать малых мира шла на торжество, И в час возмездья Первым стал Последний И не преидет царствие его! Пусть с верой в солнце правды беззакатной В глухом гробу он ранее остыл, Чем пал на мир тот молот благодатный, Что им впервые грозно вскинут был. Но вещий дух и сердце на чужбине На жертвенник свободы возложив, В свершении надежд своих отныне Ликующе он в нас пребудет жив... Пройдут века, погаснет срок за сроком — Не отцветут зацветшие поля! Он победил в гробу своем далеком... Свят прах его, легка ему земля! Андрею Белому Вот вновь нам знак, вот вновь зарницы — Слепое сердце, только верь — Исполнилось, что праху снится, В плену приотворилась дверь! Аминь! Цветет венец терновый Вселенской Вечере отсель, Благослови свои оковы И будет время — колыбель... Исходит в мире бремя горя И мера скудости земной, Чтоб ты, ручей в безмерность моря, Стал утренней его волной! "Чем больше в мире я живу..." Чем больше в мире я живу, Тем меньше знаю слов — Дух — звездный призрак наяву, Дух — звон колоколов... И оттого в житейском сне, Творя вражду и спор, Молюсь безмолвно тишине, Немым обрывам гор... Цветет ли свет моей тоске, Иль миг приемлет тьму — Аминь! На смертном языке Heт имени ему... Весь мой напев — как бездны вечной ночи Средь вечных льдов... Он — там, где жизнь гнетет всего жесточе Сирот и вдов... И где судьба разит своей лавиной Людей, как мух... На зов же кроткой песни соловьиной Я — нем, я — глух... Мой дух к певучести не клонит Весенний хмель, Он — там, где Смерть глухие смерчи гонит, Грозу, метель... Он — там, rge света-счастья — искры-крохи, Где — жизнь: терпеть,— А про цветы, про блестки, грезы, вздохи,— Не стану петь! |
|
|