"Разведчик Николай Кузнецов" - читать интересную книгу автора (Кузнецов Виктор, Брюханова Лидия Ивановна)

Мститель

Прошел десяток дней после убийства имперского советника Геля. Недалеко от места, где был расстрелян деятель рейхскомиссариата, у особняка на Шлосштрассе остановился автомобиль. Из него вышел немецкий офицер. Он встретил шедшего на обед заместителя Коха штатенпрезидента Пауля Даргеля и его адъютанта. Офицер (это был Кузнецов) выхватил гранату и метнул в генерала.

– Вы любите поучать своих солдат-завоевателей, что человеческая жизнь на оккупированной территории стоит меньше, чем ничто!.. Получай, кровавый янычар!

Даргель, увидев надвигавшуюся на него смерть, с не свойственной для его возраста легкостью плюхнулся в кювет. Раздался взрыв. В этот момент что-то ударило в руку разведчика-боевика, и кровь ручейком поползла из-под рукава. Нужно перевязать рану, но до нее ли – кругом враги!

Машина на большой скорости мчалась по улицам города.

Ослабевший от потери крови Кузнецов по прибытии в лагерь явился к командиру и четко доложил о том, как протекала операция по уничтожению фашистского палача. Медведев заметил необычайную бледность на лице Кузнецова.

– Что с вами, Николай Иванович? – спросил он.

– Я ранен осколком гранаты… Граната ударилась о бровку тротуара, и «гостинец» задел меня.

– Немедленно к доктору!..

Партизанский врач, осмотрев рану, нащупал осколок гранаты. Его необходимо немедленно удалить. Осколок лежит острым краем на самой артерии. Это очень опасно. Врач предлагал сделать обезболивающий укол перед тем, как произвести разрез и удалить осколок. Но ослабевший от потери крови разведчик не соглашался. Ему трудно. Однако, сжав зубы, Кузнецов просит:

– Режь так!..

Уговаривать бесполезно. А каждая минута промедления опасна для раненого. И врач делает операцию. И без того бледное лицо Кузнецова еще больше белеет, на скулах появляются желваки. Но он улыбается каким-то своим мыслям.

После операции доктору не терпится узнать, где был разведчик, кем ранен. Кузнецов скупо роняет слова:

– Выполнял народный приговор, бросил гранату в одного сатрапа. Результат гитлеровцы должны сказать завтра. Подождем газеты.

– Но почему вы не разрешили сделать обезболивание?

Усмехнулся:

– А если я вдруг попаду в руки гитлеровцев, в руки гестапо? Там ведь не будут делать такие уколы. Вот и хотел испытать – вытерплю ли боль…

Но гитлеровцы на этот раз умолчали о покушении на Даргеля.

Выстрелы и взрывы в центре города, дерзкие акты возмездия над чинами военной администрации оккупационных властей вызвали среди гитлеровцев панику. Днем в самом центре столицы оккупированной Украины, рядом с резиденцией рейхскомиссара неизвестный в форме офицера вермахта уничтожает представителей генералитета и безнаказанно уходит с места преступления. Кто он, этот неуловимый террорист?

В городе усилен полицейский режим, произведены массовые аресты (из боязни налета партизан), особенно среди освобожденных военнопленных. Усложнились условия работы разведчиков. Фельджандармерия и тайные агенты гестапо на улицах и перекрестках дорог тщательно, почти на каждом шагу, проверяют документы. Патрули назначаются только из немцев. С шести часов вечера движение по городу прекращается; на окраинах Ровно выставляются засады с пулеметами. По улицам патрулируют несколько бронемашин и танков, часть из них в состоянии боевой готовности находится у рейхскомиссариата.

…Фашистская разведка пронюхала через своих агентов о месте расположения партизанского отряда. Кох, взбешенный действиями народных мстителей, приказывает беспощадно жечь села и хутора, уничтожать всех, кто заподозрен в связях с партизанами. «Все будет оправдано фюрером и богом! – поучал он. – Я выгоню из этой страны всех, вплоть до последнего человека! – кричал рейхскомиссар, брызгая слюной, на совещании командующих. – Я пришел сюда не для того, чтобы изливать благодать»…

Это был призыв к тотальному истреблению русских, украинцев и поляков, «противившихся германскому государству».

Командующий карательными войсками генерал Ильген по приказу Коха разрабатывает операцию против партизанского отряда полковника Медведева. В Ровно по вызову Коха была послана специальная экспедиция карателей во главе с генералом Пиппером – «мастером смерти», как его прозвали фашисты. Молодчики Пиппера огнем и мечом прошлись по многим городам и селам в европейских странах, там, где отряды сопротивления выходили на смертельную борьбу с гитлеровскими захватчиками.

Расчет карателей был прост. Встречая праздник седьмого ноября, партизаны перепьются. Ранним утром их можно будет взять голыми руками… «Надеюсь, восьмого ноября я смогу лично побеседовать с командиром партизан. – Этого «медведя» вы должны доставить мне живым!» – заявил фон Ильген.

Планы карателей стали известны советским разведчикам. Хвастливую болтовню Ильгена подслушала Лидия Лисовская, которая по заданию нашей разведки устроилась работать у фон Ильгена экономкой.

О коварном замысле гитлеровцев узнал и Кузнецов, разговорившись в ресторане с одним жандармским офицером. После обильного угощения тот проболтался разведчику об операции, в которой будет участвовать.

В отряд полетело предупреждение.

…Пришедший в Ровно разведчик Лисейкин нашел Бурима и передал ему приказ командира Медведева немедленно явиться в отряд.

Бурим отправился в центр города в надежде увидеть Кузнецова. Ему повезло. На одной из улиц он встретил знакомую машину. За рулем сидел Струтинский. Кузнецов, заметив Бурима, взмахнул рукой. Это означало: следуй на квартиру. Бурим так и сделал. Вскоре прибыл и сам Кузнецов.

– Что случилось? – спросил он.

– В город прибыл Лисейкин. Мне приказано завтра направиться в отряд.

– Завтра ты сначала перекрасишь машину, а потом мы доставим тебя под самый «зеленый» маяк,[17] – заявил Кузнецов.

Ранним утром на другой день, выполнив поручение, Василий Бурим вышел за город в надежде, что Кузнецов и Струтинский скоро нагонят его в пути. Но позади оставалось уже километров шесть, а машина не показывалась. Наконец послышался шум мотора. Это был Струтинский. Почти на ходу Бурим втиснулся в авто.

В машине, кроме Бурима, находились еще три пассажира: Лисейкин, мать и отчим партизана Петра Мамонца. Шесть человек! А машина рассчитана на четверых. Незаметно проехали Млыновское шоссе и выбрались на асфальт автомагистрали Ровно – Луцк. Казалось, теперь машине будет легче. Но проехали еще километров десять, и мотор автомобиля надсадно загудел.

– Лопнет! – засмеялся Бурим.

– Что? – спросил Струтинский.

– Лопнет мотор.

– Не бойся, – в тон Буриму шутливо ответил Коля Струтинский. – Разве мало у немцев машин?! Лишь бы у тебя краски хватило!

Авто с партизанами вскарабкалось на горку. И здесь все шестеро увидели, что по обе стороны шоссе идут каратели, прочесывавшие близлежащие к дороге хутора. Буриму стало не по себе. А вдруг немцы остановят машину?…

Кузнецов взглянул на Бурима, заметил его волнение и сказал, показывая в сторону карателей:

– Если они, Вася, придерутся к нам, так мы им такой концерт устроим, что фрицы и в Берлине о нем рассказать не сумеют!.. – Высунувшись в окно машины, Кузнецов начал напевать: «Ля-ля-ля!» – о какой-то пастушке, собирающей цветы для своего жениха.

Поведение разведчика вернуло Буриму спокойствие, и он весело отозвался:

– С вами, ребята, и погибать не страшно.

Но это уже было лишним. Слова Бурима услыхала мать Петра Мамонца и перепугалась. Пришлось успокаивать женщину.

Кузнецов, оставаясь по-прежнему невозмутимым, снова полушутя обратился к Буриму:

– Сбрось фуражку, если уж не на немца, так хотя на голландца будешь похож!.. – И, высунувшись из окна, подставив лицо бодрому осеннему ветерку, продолжал напевать немецкую песенку.

Каратели не обратили на машину никакого внимания.

Автомобиль благополучно проехал до окраины леса, и «пассажиры» следом за Лисейкиным поспешили на маяк, а Кузнецов со своим неразлучным другом Николаем Струтинским отправились обратно в Ровно.

На маяке группу встретили партизаны во главе с Борисом Сухенко. Прибывших усадили у тлеющего костерка и насели с расспросами. Партизанам не терпелось узнать, как живут советские люди в городе, как ведут себя оккупанты. Долго в ту ночь сидели они. Люди партизанской заставы, несмотря на тяжелые условия, жили дружно, как родные братья, неусыпно несли свою службу.

Наутро к маяку прибыла большая группа партизан, и Бурим вместе с ними и своими спутниками двинулся в далекий путь – к отряду. Пришли на стоянку только под вечер. Переночевали в палатке штабной разведки, а утром в сопровождении Лисейкина отправились в столовую. Не успели сесть за стол, как лес застонал от выстрелов и разрывов гранат. Начался бой с карателями, подошедшими к лагерю.

Нападение карателей не было неожиданностью для партизан. Командование было осведомлено о готовящейся операции, и когда Пиппер со своими головорезами появился недалеко от лагеря медведевцев (в деревне Берестяны), партизанская разведка уже знала силы противника и маршрут его следования. Партизаны приготовились к обороне. У лесных завалов карателей встретили пулеметным и автоматным огнем.

Силы врага превзошли ожидания. Пиппер привел с собой два берлинских полицейских полка, роту СС из штурмовой бригады, части 14-й гренадерской дивизии СС «Галичина» и другие подразделения. На партизан обрушила смертоносный груз авиация, их начали обстреливать из пушек и тяжелых минометов.

Гитлеровцы старались потеснить партизан, чтобы, ворвавшись в лагерь, посеять панику, расколоть отряд и завершить разгром. Бой длился с раннего утра до позднего вечера. Исход сражения решила вовремя посланная к деревне Берестяны, во фланг карателям, рота Виктора Семенова. Партизаны, находившиеся в лагере, услыхали пулеметную стрельбу и с криком «ура» бросились в атаку.

Не выдержав натиска, каратели бежали. В лагерь начали поступать трофеи: пушки, минометы, снаряды, патроны. Вечером шум соснового леса прорезали одиночные выстрелы: народные мстители выискивали и уничтожали заплутавших в лесу карателей.

Немногие из гитлеровцев, пришедшие «поохотиться на русского медведя», унесли свои ноги. Большинство осталось лежать в могучем лесу. Здесь наконец нашел свою смерть черный головорез генерал Пиппер.

Вспоминая об этих днях, Василий Андреевич Бурим рассказывает:

«После победного боя меня вызвали в штаб и приказали отправиться в город и доложить разведчикам, подпольщикам о разгроме экспедиции карателей. Я вышел ночью, на второй день, 10 ноября 1943 года, был уже в Ровно. Дома застал Николая Ивановича. Веселый, оживленный, он встретил меня радостным восклицанием:

– Ну, Вася, как тебе понравился бой?! Дали «дрозда» фрицам, будут теперь знать, как в русский лес «по партизаны» ходить. Пошли по шерсть, а вернулись стрижеными!..

– Сотни их там, этих карателей, валяется в лесу, – подтвердил я.

– Знаю, все знаю от самих гитлеровцев, – отозвался Кузнецов. – Они уже два дня оплакивают своих головорезов».

Немецко-фашистская оккупация принесла на Украину неисчислимые страдания. Фашисты беспощадно расстреливали советских людей; военнопленные красноармейцы умирали в лагерях от холода, голода, болезней и изнурительной работы.

Завоеватели грабили плодородную украинскую землю, вывозя хлеб, мясо, масло и сало, грабили фабрики и заводы, отправляя в Германию промышленное оборудование. В одной из своих победных реляций гауляйтер Кох доносил, что за два года оккупации с Украины было вывезено для нужд фатерлянда продукции сельского хозяйства и промышленности на несколько миллиардов марок. В Германию на фашистскую каторгу было отправлено свыше миллиона человек. (Эти и некоторые другие данные взяты авторами из материалов Нюрнбергского процесса над гитлеровскими преступниками и польской прессы, освещавшей суд над Эрихом Кохом в 1958–1959 гг.).

Грабежом местного населения, природных ресурсов и национальных богатств Украины ведал заместитель рейхскомиссара по общим вопросам, руководитель конторы «Пакетаукцион» генерал Герман Кнут. Его любили в гестапо: он был известен как деспот и человеконенавистник. За муки и слезы людей генерал-грабитель должен был понести суровую кару.

…С помощью офицера рейхскомиссариата (это был голландский коммунист, выдававший себя за немца) установили, в какое время генерал Кнут должен выехать из своей конторы.

Кузнецов и Струтинский поставили свою машину метрах в пятидесяти от небольшой улочки, по которой Кнут в автомобиле должен проехать на главное шоссе. Трое участников операции: Кузнецов, Струтинский и голландец были в военной немецкой форме, а четвертый – разведчик Корицкий – в штатском.

Первым заметил автомобиль генерала голландец. Но, бросая гранату, он замешкался и промахнулся. Выручил Кузнецов. Его граната попала в лобовое стекло и разнесла передок «оппель-кадета». Машина, проскочив несколько метров, ударилась в забор. «Для порядка» разведчики прошили «оппель-кадет» выстрелами. Через какие-то доли минуты группа сидела уже в «адлере». Машина несла боевиков… в центр города. На военных складах, находившихся невдалеке, поднялась стрельба.

Изобретательный разведчик Николай Иванович Кузнецов только дважды повторил один и тот же прием покушения на немецких военачальников. На этот раз все было сделано по-другому. В акте возмездия участвовало несколько человек. Приметы всех, описание трех военных (тем, кто их мог заметить) сделать было трудно. Скрываясь, Кузнецов не поехал за город, он знал, что у всех застав дежурят патрули и контрольные посты фельджан-дармерии. «Адлер» затерялся в городе. Разведчики укрылись на квартире у Яна Каминского.

Так был совершен еще один акт возмездия.

Оценивая действия народного мстителя, уместно напомнить слова, которые были сказаны в этой связи командиром отряда полковником-чекистом Медведевым. Речь идет «…не о храбрости, а о чем-то несравненно более высоком – о способности человека к самопожертвованию, к обдуманной, сознательной гибели во имя патриотического долга… Кузнецов находился к тому же в исключительно сложных условиях, требовавших для совершения акта самопожертвования гораздо больших душевных сил, чем обычная боевая обстановка. В бою человек, идущий на подвиг, чувствует локоть товарища, слышит вдохновенное, захватывающее «ура!», он охвачен тем общим воодушевлением, подобием азарта, что неизменно возникает в атаке. Но за линией фронта, в оккупированном городе человек идет на подвиг один в стане врагов. Здесь ничто не стимулирует этот подвиг, кроме мыслей и чувств самого человека. Каков же должен быть строй этих мыслей и чувств, чтобы в этих условиях совершенно сознательно, преднамеренно, по заранее разработанному плану, совершить акт возмездия…»

Советская Армия успешно развивала наступление. Предвидя изменение обстановки в городе, Кузнецов в ноябре сорок третьего года выполняет несколько сложнейших операций.

Служба безопасности сбилась с ног, отыскивая неуловимого мстителя. И уходить от врагов с каждым днем становилось все труднее и труднее. Кузнецов и Струтинский не раз замечали, что во время проверки на контрольно-пропускном пункте или в дороге военным патрулем немцы записывали номер их машины. Это означало, что гитлеровцы быстро сносились с военными организациями и ведомствами и проверяли, есть ли там машина с номером, подобным номеру «адлера», на котором раскатывает гауптман Пауль Зиберт.

Кузнецова и его друга Струтинского в таких случаях не раз выручала выдержка и хладнокровие при встрече с врагом лицом к лицу. Отъехав на безопасное расстояние от патруля, Струтинский останавливал «адлер» и менял номера у машины. На пропускном пункте города ждали «адлер» серого цвета с номером «ВН2-32-12», но автомобиль с подобным номером не проходил. Вот почему машины Пауля Зиберта так часто меняли свои «приметы»: и цвет, и номера.

Разведчик Кузнецов ходил по острию ножа. Его частые наезды в город показались одному из офицеров рейхскомиссариата подозрительными, и тот решил, что гауптман Пауль Зиберт сотрудник английской разведки. Пришлось Кузнецову убрать со своего пути «любознательного» немецкого офицера.

Каждый час, каждую минуту разведчик должен находиться в состоянии боевой готовности, быть начеку. Он подвергается непрестанной опасности. Но это еще не все. Кузнецов работал в оккупированном советском городе в мундире гитлеровского офицера. И как же было трудно ему носить личину фашистского поработителя, выступать перед родными советскими людьми, перед соотечественниками, стонавшими под ярмом оккупации, в роли ярого врага своей Родины и народа!..

В Ровно с ним произошел такой случай.

…По главной улице города – Немецкой – с гордо поднятой головой и видом довольного своими успехами в жизни человека дефилировал, «печатая шаг», гауптман, его сопровождали два хорошо одетых господина. Одного из них многие в городе знают как крупного коммерсанта Яна Багинского, о другом кое-кто поговаривает, что человек с живыми пронзительными глазами – агент гестапо.

Самодовольный гауптман вышагивал, не глядя по сторонам, и случайно, не заметив встречную старушку, толкнул ее. Старушка споткнулась, упала… Заметив это, гауптман порывисто обернулся, маска надменности и холодного презрения к окружающему вдруг сошла с его лица, будто растворилась. Он сделал движение к старушке, чтобы помочь ей подняться.

Два господина, шедшие с офицером, почти одновременно коснулись его локтя. Кареглазый, коренастый «господин» предостерегающе шепнул:

– Николай Иванович! Что вы?! Фашист-офицер не будет поднимать какую-то старушенцию.

Гауптман, продолжая прогулку, пошагал дальше. А старушка привстала и голосом, полным отчаяния, обиды и слез, пробормотала ему вслед:

– Эх, вы!.. Ироды. Моего сына убили да еще меня, бедную, не оставляете здесь в покое. За что сбили с ног?

Аль я вам помешала?… Щоб у вас очи повылазили! Щоб ваша маты бильше вас не бачила!

Тогда Кузнецов остановился и говорит:

– Я не могу, не могу!.. Мне хочется подойти к ней и поцеловать. Это ж наша, советская женщина!.. Нет, не могу я больше! Приду в отряд и попрошу автомат. Буду драться, как все, как наши партизаны. Надоела мне эта форма, надоела мне эта фашистская шкура!..

– Николай Иванович, но ведь у нас никто другой не сделает то, что делаете вы. – Начал было разуверять Кузнецова «господин Багинский» – разведчик Гнидюк.

– Я прекрасно понимаю все, – прервал его Кузнецов. – Но если бы вы, хлопцы, знали, как мне тяжело…

Это был единственный случай, вспоминают бывшие партизаны, работавшие вместе с легендарным разведчиком, когда Николай Кузнецов вышел из ненавистного ему образа и потерял самообладание.

В тот же день разведчик уехал в лагерь. Нужно было отдохнуть. Здесь, в лагере, он мог размобилизоваться. Это значило, что человек, проведший многие сутки среди врагов, живший там на предельном напряжении нервов, мог позволить себе передохнуть, отвлечься, спокойно поспать.

После доклада командиру Кузнецов прошел в штабную палатку. Вечерело. Тени уже окутывали землю. В чуме, где жили радистки, слышался грустный малиновый перезвон гитары. Девчата пели о далекой недостижимой любви, о нежной девичьей улыбке и глазах… В стройный мечтательный хор вплелся красивый мужской тенор.

«Парни в гостях», – мысленно отметил Кузнецов, засыпая.

А песня крепла, ширилась и, будто выпорхнув из чума на крыльях, поплыла в осеннем воздухе над лагерем.

Николай Иванович любил эту песню. Она так о многом говорила ему!..