ТЕХНИЧЕСКАЯ ОШИБКА

Прендергаст, — отрывисто сказал Начальник Отдела, — сегодня, очевидно, возникнет вопрос с контрактом XB2832. Присмотрите за этим делом, хорошо?

— Разумеется, сэр.

Роберт Финнерсон умирал. Два-три раза в жизни ему казалось, что он вот-вот умрет. Он боялся и изо всех сил гнал эту мысль от себя; но теперь все было по-иному. Он не протестовал, потому что не было никаких сомнений в том, что время пришло. Но и сейчас он не мог смириться с неизбежным, хотя в глубине души ощущал, как приближается бессмысленная гибель.

Какая глупость — умереть в шестьдесят лет, хотя, по его мнению, и в восемьдесят было бы не намного умнее. Получается, что схема, по которой живое существо обретает мудрость, оказывается крайне неэффективной. Что это означает? Да то, что кто-то другой пройдет тот же процесс обучения, на который у него, Роберта, ушло шестьдесят лет, и, как и он, окажется в преддверии конца. Неудивительно, что прогресс так мало ощутим — далеко ли продвинешься, если все время топчешься на месте!

Роберт лежал в тишине в полутемной комнате, откинувшись на подушки, и ждал конца. Его не оставляла мысль, что система бытия, в сущности, порочна. Великим ученым стоило бы заняться этим всерьез — если бы, конечно, они не растрачивали себя на решение проблем менее важных вплоть до того времени, пока не окажутся в его положении. А тогда обнаружится, что поздно что-либо делать.

И поскольку эти мысли, сменяя одна другую, не переставали кружиться у него в мозгу, он вряд ли смог бы сказать, когда именно понял, что уже не один в комнате. Роберт повернул голову, чтобы увидеть, кто пришел. Сухощавый человек ученого вида пристально рассматривал его. Лицо человека не было знакомо Роберту, но это почему-то не удивило его.

— Кто вы? — спросил Роберт Финнерсон.

Посетитель ответил не сразу. Он казался ровесником Роберта. Лицо доброе, но ничем не примечательное, волосы седые, поредевшие. Манеры скромные, а взгляд, устремленный на Роберта сквозь очки в тонкой золотой оправе, внимательный.

— Умоляю вас, не волнуйтесь, мистер Финнерсон, — ответил он.

— Я нисколько не волнуюсь, — раздраженно ответил Роберт. — Я просто спрашиваю, кто вы.

— Моя фамилия Прендергаст, но это, в сущности, не имеет значения…

— Я не знаю вас. Что вам нужно?

Прендергаст скромно ответил:

— Мои работодатели хотели кое-что предложить вам, мистер Финнерсон.

— Сейчас уже поздно предлагать мне что бы то ни было, — отозвался Роберт.

— Да, разумеется, о большинстве предложений можно было бы сказать именно так, но я думаю, что наше сможет заинтересовать вас.

— Не представляю себе, каким образом… хотя скажите, в чем дело.

— Видите ли, мистер Финнерсон, мы… то есть, мои работодатели… обнаружили, что вы… э-э-э… что ваша кончина назначена на 20 апреля 1963 года. То есть на завтра.

— Да, — произнес Роберт тихо, удивляясь собственному спокойствию. — Я и сам думаю точно так же.

— Совершенно справедливо, — заметил его собеседник. — Но мы располагаем информацией, что вы против этого… э-э-э… назначения.

— Да! — повторил мистер Финнерсон. — Как тонко подмечено! Если это все, что вы собирались мне сказать, мистер Пендльбасс…

— Прендергаст, сэр. Нет, мне просто хотелось показать вам, что мы вполне понимаем ситуацию. Мы также сознаем, что вы человек со значительными средствами, но, как говорится, с собою не возьмешь, мистер Финнерсон.

Роберт Финнерсон пригляделся к посетителю повнимательнее.

— К чему вы клоните? — спросил он.

— Все очень просто, мистер Финнерсон. Моя фирма готова предложить вам пересмотреть назначение… за некоторое вознаграждение.

Состояние Роберта было далеко от нормального, и невероятное предложение не удивило его. Он не испытывал и тени сомнения. Только спросил:

— Какой пересмотр… и какое вознаграждение?

— Ну, существует несколько вариантов на выбор, — объяснил Прендергаст, — но в вашем случае мы бы рекомендовали Возвращение в Прошлое. Это одно из наших самых выгодных предложений, испытанное на множестве людей, оказавшихся в ситуации, сходной с вашей и высказавших пожелание «если бы только можно было прожить жизнь сначала».

— Я понял, — произнес Роберт. Ему вспомнилось, что он когда-то читал о подобных договорах, и ситуация перестала казаться совершенно невероятной. — А цена?

Прендергаст позволил себе продемонстрировать легкое неудовольствие.

— Вознаграждение, — сказал он, слегка выделив это слово голосом, — вознаграждение в случае Возвращения таково: первый взнос составляет семьдесят пять процентов капитала, которым вы сейчас обладаете.

— Семьдесят пять! Как называется ваша фирма?

Прендергаст покачал головой.

— Вам не удастся вспомнить название, хотя наша фирма весьма старинная. У нас были — да и сейчас есть — именитые клиенты. В прежние времена мы работали, применяя… я думаю, вы бы, наверное, назвали это бартером. Но по мере развития коммерции мы меняли методы. И сейчас нам кажется более подходящим иметь капитал, который можно вложить в дело, чем скапливать у себя души — да еще при их теперешней низкой рыночной цене. Это большой шаг вперед во всех отношениях. Мы получаем заметную прибыль, а от вас ничего не требуется, кроме денег, с которыми вам все равно пришлось бы расстаться. И вы можете продолжать считать свою душу принадлежащей именно вам, насколько позволяют законы страны. Ваши наследники будут слегка разочарованы, только и всего.

Последнее замечание ни в коей мере не расстроило Роберта Финнерсона.

— Мои наследники уже который день кружат около дома, словно грифы. Меньше всего я боюсь огорчить их. Давайте обсудим подробности, мистер Снодграсс.

— Прендергаст, — терпеливо поправил посетитель. — Хорошо, как правило, платеж осуществляется следующим образом…

Какой-то каприз — или нечто похожее на каприз — побудил мистера Финнерсона наведаться на Сэндс-сквер, где он не появлялся столько лет. Иногда его тянуло посетить знакомые места, но, казалось, для этой экскурсии никогда уже не найдется времени. Сейчас же, в результате чудесного исцеления, изумившего всю родню, Роберт Финнерсон впервые за многие годы располагал несколькими совершенно свободными часами.

Он отпустил такси на углу площади и постоял немного, осматриваясь кругом со смешанным чувством. Все оказалось совсем не таким большим и нарядным, как помнилось ему. Все стало меньше — такое ощущение часто испытываешь, очутившись спустя годы в городе своего детства; к тому же всю правую сторону, где раньше стоял его дом, теперь занимало новое здание, которое подчеркивало, насколько ветхими сделались георгианские террасы, двадцать — тридцать лет назад пережившие бомбежки.

Но если окружающее, казалось, несколько ссохлось, потускнело, то деревья, покрытые свежей листвой, напротив, заметно выросли, хотя их стало меньше. Яркими красками горели тюльпаны на отлично ухоженных клумбах — прежде они здесь не росли. А самой заметной переменой было то, что в сад, ранее закрытый для всех, кроме владельцев, теперь получил доступ любой, так как кованая ограда, столько лет хранившая его от посторонних, в 1941 году пошла на строительство укреплений, а потом так и не была восстановлена.

Погрузившись в воспоминания, пребывая в легкой меланхолии, мистер Финнерсон перешел улицу и начал прогуливаться по знакомым тропинкам. Он ощутил и радость, и грусть, убедившись, что полускрытый за деревьями домик садовника остался на месте и выглядел точно так же, как пятьдесят лет назад. Его огорчило, что исчезла скамейка, некогда окружавшая толстый ствол знакомого дерева. Он шел не спеша, замечая то и это, вспоминая одно и другое. Воспоминаний нахлынуло столько, что вскоре он пожалел, что пришел. Сад был хорош — лучше, чем когда бы то ни было,— но для мистера Финнерсона наполнен призраками. Видя окружающее убожество, он еще сильнее жалел об ушедших славных временах.

В левой стороне сада уцелел холмик, памятный ему. Считалось, вспоминал он, медленно поднимаясь, что это фрагмент укреплений, которые должны были защитить Лондон от роялистских атак.

Среди кустарника, разросшегося на макушке холмика, стоял деревянный садовый стул. Любопытство потянуло мистера Финнерсона спрятаться здесь, как он прятался полвека назад. Носовым платком он смахнул с сиденья пыль и голубиный помет. Усевшись на стул, он ощутил такое облегчение, что подумал, не переоценил ли он свои силы. Он чувствовал себя непривычно усталым…

Тишину нарушил девичий голос.

— Бобби! — кричала она. — Бобби, где же ты?

Мистер Финнерсон нахмурился. Голос мешал ему. Он постарался не обращать внимания на повторившийся зов. Вдруг над верхушками кустов показалось хорошенькое девичье личико, обрамленное полями темно-синей соломенной шляпки, синие ленты завязаны бантом под подбородком. Брови девушки были сдвинуты.

— Так вот ты где! Почему же ты не откликаешься, когда я зову?

Мистер Финнерсон оглянулся, чтобы посмотреть на ребенка, к которому она обращалась, но никого не обнаружил. Поворачиваясь, он заметил, что стул исчез, сам он сидит на земле, а верхушки кустов стали намного выше, чем были до сих пор.

— Пойдем скорее. Пора пить чай, — добавила девушка. Казалось, она смотрит прямо на мистера Финнерсона.

Роберт взглянул вниз и вздрогнул. Вместо брюк в тонкую полоску он увидел синие саржевые шорты, круглую коленку, белые гольфы, мальчишеские ботинки. Он качнул ногою, и детский ботинок пошевелился. Потрясенный своим открытием, он оглядел себя и увидел коричневое пальтецо с большими плоскими медными пуговицами. И в тот же момент понял, что смотрит на мир из-под полей желтой соломенной шляпы.

Девушка, издав нетерпеливый возглас, пробралась сквозь кусты и оказалась перед ним — стройная фигурка в длинном темно-синем плаще. Она наклонилась. Рука, по самое запястье закрытая жестким обшлагом, вынырнула из складок плаща и крепко взяла его за плечо. Няня помогла ему встать на ноги.

— Пойдем скорее, — повторила она. — Понять не могу, что с тобой сегодня случилось.

Выбравшись из кустов, она взяла его ручонку своей и вновь позвала:

— Барбара, пойдем.

Роберту не хотелось смотреть на Барбару. Внутри у него все сжалось, словно в ожидании боли. Но он все же обернулся. И увидел фигурку в белом пальтишке, со всех ног бегущую к ним по траве. Барбара походила на большую куклу. Роберт не мог отвести от нее глаз. Он совсем забыл, что она когда-то была такой хорошенькой и веселой и могла бегать не хуже других детей.

Никогда в жизни ему не снилось ничего прелестней. Никакой бессмыслицы, никакой путаницы. Изумительный сон. Все кругом как настоящее. С четырех сторон тихую площадь окружали дома, похожие один на другой, различавшиеся только цветом. Вокруг слышались звуки, давно им позабытые: стук копыт, легких и тяжелых, скрип и дребезжание повозок. В этот мерный шум вплетался перезвон цепей и упряжи, а с соседней улочки доносился когда-то знакомый мотив шарманки. Клумбы с тюльпанами исчезли, круглые скамейки, как прежде, опоясывали толстые старые стволы деревьев, высокая ограда, точно такая, как помнилась ему, охраняла сад от чужого вторжения. Роберту хотелось остановиться и вновь как следует рассмотреть все кругом, но это оказалось невозможным.

— Ну-ка, поспешите, — послышался сверху голос. — Вы опаздываете к чаю, и вряд ли кухарка станет вас ждать.

Пока няня отпирала и снова запирала калитку, пришлось подождать, потом, держась за ее руки, они пересекли улицу и приблизились к знакомой входной двери с медным молотком. Как ни жаль, но им пришлось войти через боковую дверь, а не в этот замечательно красивый подъезд.

В детской все было так, как прежде. Он остановился, чтобы оглядеться хорошенько.

— Роберт, сейчас не время мечтать, — торопил все тот же голос.

Он отправился за стол, продолжая озираться по сторонам и узнавать старых друзей. Деревянная лошадка-качалка с облупленной нижней челюстью. Высокая каминная решетка и коврик перед нею. Три перекладины на окне. Выстроившиеся рядком игрушечные домашние животные. Газовая лампа, мягко шипевшая на столе. Календарь с картинкой, изображающей трех пушистых котят, а под ними черные и красные буквы и цифры: МАЙ 1910. «Тысяча девятьсот десятый, — подумал он, — значит, мне должно быть семь лет».

Когда они уже заканчивали еду — не слишком аппетитную, но, несомненно, полезную — Барбара спросила:

— Теперь мы пойдем к маме?

Няня покачала головой.

— Нет. Ни ее, ни папы нет дома. Я думаю, они заглянут к вам, когда вернутся, — если будете хорошо себя вести.

Сон продолжался, невероятно подробный и яркий: купание перед сном, укладывание в постель. Давно забытое возвращалось к нему, удивляя своей реалистичностью. Няня на минуту оторвалась от своих дел, чтобы заметить:

— Что-то ты тихий сегодня. Как бы не заболел.

Роберт лежал в знакомой комнате, которую освещал лишь слабо мерцающий ночник, и пытался понять свои ощущения. Сон длился уже долго — хотя так бывает, самое запутанное сновидение может уложиться в несколько секунд. Может быть, это какой-то особый сон, а в конце концов он проснется на стуле в саду. А может быть, он умирает и, как говорится, вся жизнь проносится перед ним, только, по счастью, проносится так медленно… Возможно, он переутомился, что ни говори, ведь он еще недавно был серьезно болен.

Роберту вспомнился сухопарый человечек ученого вида, Пендл-какеготам, нет, Прендергаст, всплыло в памяти. Тут его как ударило — он даже сел на постели, дико оглядываясь кругом. Он ущипнул себя — так всегда делают, чтобы проверить, спишь или бодрствуешь, — и похоже было, что не спал. Роберт вылез из кровати и осмотрелся. Пол под ногами был твердым, воздух — прохладным, ровное дыхание спящей Барбары доносилось из ее кроватки. Постояв несколько минут, он в замешательстве снова залез в постель.

Люди часто говорят: «Если бы только можно было прожить жизнь сначала». Именно об этом толковал Прендергаст…

Смешно… просто бессмыслица, конечно, а кроме того, жизнь начинается не с семи лет, к тому же это противоречит всем законам природы… нет, невозможно. Но если предположить… просто предположить, что один шанс из миллиарда…

Бобби Финнерсон лежал тихонько, обдумывая эту невероятную возможность. Он неплохо преуспел в жизни благодаря только собственным способностям, но теперь-то, обладая знанием, чего только он не сможет достичь! Заняться радио, производством пластмасс, синтетики всех видов… зная о двух грядущих войнах, о буме, который последует за первой… и о кризисе 1929 года. Представляя себе направления развития промышленности. Имея сведения об оружии второй мировой войны до того как она начнется, будучи готовым к наступлению атомной эры… Он припоминал всю разрозненную информацию, накопленную за пятьдесят лет… В чем же тут хитрость? Он озабоченно размышлял: должен быть непременно какой-то подвох, что-то, препятствующее передаче его полезных знаний. Нельзя переиграть историю. Но что же может ему помещать предупредить, к примеру, американцев о Пирл-Харборе или французов о военных планах Германии? Что-то должно остановить его, но что именно?

Когда-то он читал нечто подобное… кажется, о параллельных мирах?

Нет. Этому всему нет никакого объяснения, несмотря на необыкновенное сходство с реальностью. Пусть он ущипнул себя, все равно это сон, всего-навсего сон… или нет?

Спустя часа два скрипнули половицы. Тихо приоткрылась дверь, из коридора упал луч света и тут же исчез, когда дверь затворилась. Бобби, лежа тихонько и притворяясь, что спит, прислушивался к осторожным шагам. Когда мать наклонилась над ним, он открыл глаза. И не поверил им. Она была так красива в вечернем платье, с сияющими глазами, так молода — совсем девочка. Она смотрела на него, легкая улыбка блуждала на ее губах. Он протянул руку и коснулся гладкой щеки матери. И вдруг его молнией пронзило воспоминание о том, что ждет ее. У него перехватило дыхание.

Мать обняла его и притянула к себе, успокаивая тихонько, чтобы не разбудить Барбару.

— Ну, что ты, мальчик мой. Ничего не случилось. Я разбудила тебя, Бобби? Плохой сон приснился?

Он вздохнул, но ничего не ответил.

— Ничего, дорогой. Сон — это всего лишь сон. Забудь его и усни снова.

Она поправила ему одеяло, легко поцеловала и пошла к кроватке, где мирно спала Барбара. Спустя еще минуту она удалилась.

Бобби Финнерсон лежал тихо. Глядя в потолок, он пытался решить головоломку, размышлял, строил планы.

На следующее утро, в субботу, предстояло спуститься вниз, к родителям, за деньгами на карманные расходы. Бобби испытал легкий шок при виде отца. И не только из-за высокого воротничка и доверху застегнутого пиджака с маленькими лацканами, скорее, из-за отсутствия в его облике индивидуальности. Отец оказался гораздо более заурядным молодым человеком, чем Бобби помнил. Тут же присутствовал дядюшка Джордж, очевидно, в роли гостя на уик-энд. Он сердечно поздоровался с Бобби.

— Приветствую вас, молодой человек. Черт побери, да ты вырос с тех пор, как я видел тебя в последний раз! Похоже, ты скоро начнешь всерьез помогать нам в нашем деле. Как ты, не против?

Бобби не ответил. Ведь нельзя же ответить: «Ничего из этого не получится, потому что отец погибнет на войне, а ты по собственной глупости разоришь нас».

— Ты идешь сегодня в школу? — не отставал дядя.

Бобби задумался — ходит ли он в школу? Выручил отец.

— Пока что он по утрам ходит в детский сад.

— Чему тебя там учат? Кого из английских королей ты знаешь? — продолжал допрашивать дядюшка Джордж.

— Полегче, Джордж, — вступился отец Бобби. — Ты-то сам сумел бы назвать их, когда тебе было семь лет? А сейчас скольких припомнишь?

— Ну, во всяком случае, он знает, кто у нас сейчас король, правда ведь, старина? — спросил дядюшка Джордж.

Бобби колебался. У него было неприятное предчувствие, что вопрос с подвохом, но он все же решил попробовать.

— Эдуард Седьмой, — сказал он и тут же по их лицам понял, что ответ неправильный.

— То есть я хотел сказать, Георг Пятый, — торопливо поправился он.

Дядя Джордж кивнул соглашаясь. Бобби вышел из комнаты, зажимая в ручонке шестипенсовик. Оказывается, сыграть свою роль не так-то просто. Он решил никому ничего не говорить до тех пор, пока не будет чувствовать себя совершенно уверенно, пока не разрешит свое главное сомнение: что именно ему известно — то, что может случиться, или то, что непременно должно? Если только то, что должно, ему уготована роль Кассандры, но если то, что возможно… тогда… тогда многое удастся изменить.

Вечером они собрались пойти поиграть в сад. Дети вышли из дома через боковую дверь, Бобби помог маленькой Барбаре спуститься по ступенькам, что было для нее занятием весьма трудоемким. Няня задержалась перемолвиться словом с кухаркой. Дети подошли к краю тротуара и остановились. Путь был свободен, одна только двуколка мясника быстро приближалась к ним. Бобби взглянул на нее, и вдруг страшная сцена возникла в его памяти ярко, точно живая фотография.

Он схватил сестренку за руку и потащил ее назад, к ограде. В этот момент лошадь испугалась и понесла. Барбара споткнулась и упала, а лошадь была уже совсем рядом. Страх придал Бобби сил, и он потащил Барбару через тротуар. У ворот и он споткнулся, но не выпустил ручку сестры. Оба успели перебраться за ограду. В тот же момент прямо над ними раздался страшный стук копыт, колесо врезалось в ограду, блестящие тонкие спицы рассыпались кругом. Возница, вылетев со своего сиденья, издал отчаянный вопль, и вот уже лошадь умчалась, волоча за собой остатки упряжи, а весь товар валялся на мостовой.

Бобби выбранили, но он воспринял это философски и не обиделся, понимая, что и няня, и все остальные порядком напугались. Он молчал и думал. Они не знали, а он знал, что должно было случиться. Знал, что Барбара лежала бы на мостовой, заходясь криком от боли, с ногой, искалеченной настолько, что хромота останется навсегда и отравит ей существование. А сейчас она вполне здорова и ревет от испуга и от нескольких царапин.

Вот и ответ на его вопросы. Бобби ощутил некоторую неуверенность…

Задумчивость мальчика взрослые сочли результатом потрясения и делали все возможное, чтобы развлечь его.

Но и улегшись спать, Бобби не переставал обдумывать случившееся. И чем больше он думал, тем ситуация казалась ему сложнее.

Он вмешался в чужую жизнь. Избавив Барбару от хромоты, он совершенно изменил ее будущее. Больше он уже ничего не сумеет для нее сделать, так как не имеет ни малейшего понятия о том, что теперь ее ждет…

Он начал раздумывать над судьбой отца. Если бы удалось устроить так, чтобы отец не оказался именно в том французском городке, где его настиг разорвавшийся снаряд! Тогда он не погибнет и мама не вступит в этот ужасный второй брак. И дядюшка Джордж не останется один и не разорит их, да и все семейные дела пойдут совсем по-другому… и все остальное…

Бобби все еще ворочался в постели. Это будет не так просто, как он себе представлял… Это вообще будет непросто.

Если его отец останется жив, это изменит жизнь всех людей, имеющих к нему отношение, расходясь, точно круги по воде. Вряд ли это будет что-то значить для истории… но какое-нибудь другое событие может оказаться значимым. Предположим, будет получено предупреждение о готовящемся убийстве в Сараево?..

Да нет же, надо держаться подальше от таких происшествий. По возможности не менять хода событий, используя преимущества, которые дает знание, но вмешиваться очень осторожно и как можно меньше. Это сложно… действительно, сложно…

— Прендергаст, у нас претензии. Весьма серьезные претензии к XB2832, — сообщил Начальник Отдела.

— Мне очень жаль, сэр. Я уверен…

— Вашей вины тут нет. Это опять напутали парни из Психиатрического отдела. Пойдите и устройте им головомойку за то, что они не провели операцию как следует. Скажите, что этот тип уже переместил средоточие нескольких жизней — да нам еще чертовски повезло, что всего нескольких. Пусть ребята сделают все, что надо, да поживее.

— Хорошо, сэр. Я уже иду.

Бобби Финнерсон проснулся, зевнул и сел на постели. У него было ощущение, что сегодня особый день, то ли Рождество, то ли день рождения — но нет, не то и не другое. Он сегодня собирался что-то сделать — если бы только вспомнить, что. Бобби оглядел комнату. В окно лился солнечный свет, кругом все было как обычно. Он взглянул на кроватку, в которой мирно спала Барбара. Потихоньку спустил ноги на пол, осторожно зашлепал босиком через комнату. Ему хотелось дернуть сестру за маленькую торчащую косичку.

Что ж, совсем неплохое начало дня.

Становясь старше, Роберт время от времени снова испытывал это ощущение, но никогда не мог объяснить его. Похожее чувство — что он уже был в каком-то месте, уже переживал нечто подобное, хотя на самом деле этого не могло случиться — иногда посещало его. Как если бы жизнь не была такой прямолинейной и очевидной, какой кажется. Иногда что-то знакомое мелькало в разговоре, в делах, которыми он занимался, — как будто это уже происходило с ним раньше…

Эти явления наблюдались не только в юности. В более зрелом возрасте он изредка совершенно неожиданно вдруг испытывал то же самое. Особенность психики, объясняли врачи. Не такая уж редкая, добавляли они.

— Прендергаст, мне кажется, контракт XB2832 снова пришло время продлять.

— Да, сэр.

— Должен вам напомнить, что в прошлый раз произошла небольшая техническая ошибка. Лучше будет, если вы заблаговременно свяжетесь с Психиатрическим отделом.

— Хорошо, сэр.

Роберт Финнерсон умирал. Два-три раза в жизни ему казалось, что он вот-вот умрет. Он боялся…