"Тот же самый страх" - читать интересную книгу автора (Карр Джон Диксон)Глава 11. «Скорей!» – кричали стены, когда мы мчались мимо…»Больше полумили по лесу, по дороге, идущей вдоль реки, двуколка с сине-желтыми спицами колес неслась, влекомая норовистой гнедой кобылкой, которая бежала бодрой рысцой. Они въехали на Чейни-Уок, крайнюю улицу в деревушке Челси. Улица была обитаема, но с левой стороны дороги дома стояли только в один ряд, а за ними простирались луга и росли деревья, на которых распускались листья. Дженнифер, с трудом встав на ноги и шатаясь от тряски, изумленно оглядывалась по сторонам. – Но здесь же деревня! – воскликнула она. – Ты хотя бы представляешь, где мы? Филип поднял поводья и хлестнул лошадь по крупу. – В общих чертах. Это Чейни-Уок, она ведет к… – Ройял-Хоспитал-авеню, да? Прямо к Челсийскому инвалидному дому? – Так его станут называть через сто пятьдесят лет. Сейчас же, в соответствии с горвудовским планом Лондона тысяча семьсот девяносто пятого года, вся улица называется Пэра-дайз-роу. Внимательно следи за белыми дорожными указателями. Если мы заблудимся… Но Дженни откинулась на спинку сиденья и оглянулась на клубы пыли за ними. – В том-то и дело! Мы едем не так быстро, как нужно! Фил, может, хлестнуть ее? Нас в любую минуту настигнут! – Не думаю. – Почему? – спросила Дженни, поворачиваясь к нему. – Кажется, я приобрел устойчивую репутацию отверженного, – отвечал Филип, улыбаясь. – Мировой судья прекрасно понимает: двух констеблей недостаточно, чтобы удержать меня. – Они и не удержат, – с горечью согласилась Дженни-фер. – Фил, ну почему ты, когда злишься, непременно должен рисковать? Почему ты непременно должен тянуть и медлить, и лупить полковника Торнтона по голове пистолетом, когда солнце бьет тебе в глаза, а он готов застрелить тебя наповал? – Откуда ты все знаешь? Ты ведь сидела снаружи, в двуколке! Дженни покосилась на него из-под капора: – Милый, неужели ты думаешь, что я каменная? Конечно, я подбежала к окну и стала смотреть. Фил, если бы я так сильно тебя не любила… – Дженнифер прикусила губу. – Да, так что ты там говорил? Нас не схватят? Почему? – Потому что они придумают более надежный план. Дженни, ставлю пять против одного, что через минуту, может, через две нас нагонит всадник. Он будет в гражданском, и лошадь у него будет очень быстрая. Он пронесется мимо галопом, даже не глядя на нас. Как будто снова сбывались зловещие пророчества. Дженнифер уже слышала за ними цокот копыт. – Но кто… – Один из подчиненных судьи. Он поскачет прямиком к мэру на Боу-стрит. И «малиновки» будут ждать нас за полчаса до того, как мы туда попадем. – «Малиновки»? – «Малиновки», «красногрудые»… Ищейки с Боу-стрит! Они вооружены пистолетами, и все как один – настоящие головорезы. На самом деле… Цокот копыт делался все громче. Пыль запорошила глаза, и Дженнифер зажмурилась. Мимо двуколки галопом пронесся всадник в мундире со ржавыми пуговицами, понукавший превосходную арабскую кобылу. – В яблочко! – пробормотал Филип. – С ним нам не тягаться. – Фил! Мне кажется, всем известно, куда мы направляемся. Когда вы разговаривали с Хопвитом, весь дом услыхал про банк Хуксона! – Знаю, – мрачно ответил он. – Вот почему мы и близко не подойдем к банку. – Тогда… куда же мы едем? – Прямиком к Шеридану, в «Друри-Лейн». В первый раз Филип поднял хлыст и хлестнул лошадь. Кобыла затрусила вперед. Филип приподнялся и всмотрелся вправо. – Да, это Пэрадайз-роу, – сказал он. – Там, справа, за кирпичной стеной, находится ботанический сад сэра Ханса Слоуна. Приятно сознавать, что сад по-прежнему будет там и в наше время. Кажется, следующий поворот налево. Если я не успею добраться до заставы Гайд-парка до того, как они вышлют конный патруль, мы пропали. Но вряд ли они вышлют. Дюжина «малиновок» будет охранять банк Хуксона, пока у них не онемеют шеи. – Фил, – тихо окликнула его Дженнифер, сложив руки на коленях. – Что? – Ты говоришь, мы едем к мистеру Шеридану в «Друри-Лейн»? – Да! Где можно лучше укрыться, как не в огромном театре! – Знаю! И он мне нравится. Но, – Дженни подняла голову, – по-твоему, ему можно доверять? – В данный момент – да. Он – типичный ирландец-идеалист. Драма такого рода его порадует. Кроме того, вчера он тайно передал мне записку, в которой нацарапал что-то вроде: «Будьте завтра с утра в «Друри-Лейн» и верьте мне. ш.» Вот и отлично! До тех пор пока он не осознал опасность, он… – Опасность? Мистер Шеридан? Филип еще раз хлестнул кобылу, пристроил хлыст на место и обернулся назад. – Им меня не взять, Дженни, – сказал он. – Живым я им не дамся! – Фил! Прекрати! – Что прекратить? – У тебя такое выражение лица… Как когда ты выходишь на ринг драться. Оно приводит меня в ужас! – Если черты моего лица, мадам, так огорчают вас… Впрочем, многие боятся подойти ко мне ближе чем на шестьдесят шагов… От его манеры выражаться Дженнифер сделалось еще хуже. Она в отчаянии заломила руки. Ну что поделаешь с таким человеком? – Впереди белый указатель! – воскликнула она. Потянув за левый повод, Филип развернул двуколку влево, и снова они полетели по прямой среди лугов и домов, построенных в один ряд с каждой стороны. Увидев, как огорчена Дженнифер, Филип немедленно раскаялся, принялся просить прощения. Развязав шарф, которым был повязан капор, он страстно поцеловал ее в шею. Потом снова кое-как нахлобучил на нее капор и завязал шарф так туго, что едва не задушил ее. Через секунду он уже благопристойно правил двуколкой, словно какой-нибудь молодой государственный деятель. – Хм! – сказал он. – Ах, Фил… какой ты! – Я собирался сказать… – Боюсь, мне никогда не понять тебя! – А ты постарайся, – посоветовал он. – Меня загнали в угол. Во-первых, убийство Молли. Все считают, что я принял ее за Хлорис. Двое свидетелей, леди Олдхем и лакей по фамилии Смизерс, слышали, как я угрожал свернуть Хлорис шею. Еще один свидетель видел, как я ударил ее по лицу и сбил с ног. Правда, я разбил дверь в ее будуар, думая, что она находится там. Дженнифер пришла в ярость: – Тебе так не терпелось переспать с ней? Ах, Фил, не нужно врать! Я сама слышала, как ты просил ее… Филип опустил голову и мысленно сосчитал до десяти. – Ты, как и другие, – заявил он, – повторяешь то, что ты, по-твоему, слышала, и то, что тебе показалось. Вот в чем беда со всеми свидетелями! – Но ты просил ее… – Нет! Я сказал, есть определенные вопросы, которые нам с нею надо обсудить, причем в ту же ночь! – Вот как! Неужели ты полагал, что… – Знаю, знаю. Хлорис подумала то же, что и ты. Ты ведь хочешь быть беспристрастной? Тогда ты должна вспомнить, что я ее поправил. Я вове не собирался спать с ней, но сказал, что нам нужно кое-что обсудить. – Но что же еще можно обсуждать с такой, как она? Всякий раз, как ты видишь ее, ты хватаешь ее и целуешь. Ты не можешь противостоять ей, по крайней мере физически. Разве я не права? – Нет. Но в этом есть и малая толика правды… – Вот за что я ее ненавижу. – Дженнифер стиснула кулаки. – Вот почему я… – Она вдруг осеклась и переменила тон. – Повторяю, что еще можно обсуждать с такой, как она? – Развод, – ответил Филип. Слово как будто повисло в воздухе на тихой проселочной дороге, где играли дети. Девушка-молочница, несшая на коромысле два ведра с молоком, скорчила гримасу, когда они проезжали мимо. – Развод? – переспросила Дженнифер. – В этом веке? Невозможно! – Нет, возможно! Для развода требуется особое постановление парламента и толстый кошелек, но добиться его можно. Деньги у меня, очевидно, есть – ради развода я потрачу последний фартинг. Я позволю Хлорис самой подать на развод, если она захочет. С другой стороны, ее связь с Торнтоном дает мне все козыри для борьбы. – Филип снова вынул из гнезда хлыст и стегнул лошадь. – Но как могу я сейчас затевать бракоразводный процесс? – продолжал он. – Меня обвиняют в убийстве, и я бежал от служителей закона. Наконец, ты не понимаешь, как крупно я влип. Вчера в Карлтон-Хаус я высказал обвинения, весьма опасные для дела вигов в целом. – Принц Уэльский? Его тайный брак? Он может… – Нет. – Филип покачал головой. – Принц не жесток. Он ни за что не прикажет тайно убить меня; на такой шаг не пойдут и его советники. Все слыхали о его тайной женитьбе на миссис Фитцхерберт. Но никто не может это доказать. Они боятся документального свидетельства. – Но они, разумеется, могут… – Нет, Дженни. Они в безвыходном положении. Если они подадут на меня в суд за клевету, мне придется разыскать священника, который проводил церемонию (он еще жив) и почти всех свидетелей. Виги ни за что не рискнут выступить против меня в суде. Но ведь меня обвиняют в самом обыкновенном, неполитическом, так сказать, бытовом убийстве! Ты понимаешь, что будет, если меня сейчас схватят? – Я… – Все говорит за то, что я убил служанку по ошибке, приняв ее за жену. Улики против меня очень серьезны. Я угрожал ей, я ударил ее, я разбил ее дверь и задушил ее в темноте. Дело передадут в палату лордов. Виги используют все свое влияние. Сам старый король, сумасшедший, как Шляпник (Сумасшедший Шляпник – персонаж известной сказки Льюиса Кэрролла «Алиса в стране чудес». (Примеч. пер.) , но притом несгибаемый сторонник семейных ценностей, будет следить за ходом процесса из Виндзора и потребует, чтобы его лорды проголосовали так, как он им укажет. И через две недели меня повесят в Тауэре! – Филип щелкал хлыстом, не прикасаясь к крупу кобылы. – Но я им не дамся, Дженни! – продолжал он. – Я буду скрываться до тех пор, пока не найду истинного убийцу. Ты знаешь, что перевес не на моей стороне. И… будет очень разумно не оставаться со мной. – Ах ты, идиот! – вскричала Дженни. – По-твоему, я могу бросить тебя… сейчас?! – Я должен был спросить. Двуколка повернула направо, на Кингз-роуд, и Филип сосредоточил все свое внимание на дороге. – Это не все, – продолжал он, откашлявшись. – Вынужден сказать тебе… Я многое вспомнил о моей прошлой жизни. Я знаю, как меня зовут на самом деле. – Фил! – Милая, – сказал он, – помнишь то пошлое колечко, которое я подарил тебе на память после нашей первой встречи? – Помню ли? – вскричала Дженни. – Да я ношу его не снимая! – Сунув руку под корсаж платья, она вытащила тонкую золотую цепочку, на которой висело кольцо. – Разве я не говорила тебе о нем вчера, Фил? Там выгравирован очень странный герб и латинский девиз. – На гербе, – сказал он, – звезда и сокол. А девиз – «Et ego ad astra». Это герб и девиз Гленарвонов. Я действительно лорд Гленарвон, Дженни! Мое полное имя – Филип Маддерн Клаверинг. Я был лордом Гленарвоном, когда мы с тобой встретились в Риджентс-парке много лет назад. Ему трудно было смотреть на нее. Филип правил очень осторожно – дорога пошла в гору, мимо зелени и домиков на Кингз-роуд, где переменчивое апрельское солнце спряталось перед дождем. Прошло немного времени, и Филип рискнул покоситься на свою спутницу. Дженни смотрела вперед, прижимая губы к кольцу. Она плакала. – И ты не смел признаться мне? – Дженни! Не надо! – Ни разу не признался? – Что было толку хвастаться? Я никогда не пользовался титулом. У меня не было денег, кроме той малости, что я зарабатывал на ринге. И я не мог – физически не мог! – рассказать тебе. Неужели мои слова так тебя огорчают? – Нет. Не очень. – Тогда скажу кое-что еще. Если мое признание действительно огорчит тебя, прокляни меня раз и навсегда. Но вначале позволь задать тебе вопрос. Ты помнишь нашу другую жизнь? – Н-нет… Почти не помню. – Например, не была ли ты актрисой? – Почему ты спрашиваешь? – С тех пор как мы нашли друг друга вчера вечером, я все время подмечаю жесты, манеру говорить, голос… не знаю! Возможно, дело в том, с какой легкостью ты переняла нравы и обычаи восемнадцатого века, как ты вошла в Карлтон-Хаус – как будто провела там всю жизнь. Почему-то ты ассоциируешься у меня с театром. И потом, когда ты сегодня утром цитировала «Ромео и Джульетту», я почти уверился в этом. Ты была актрисой? – Да, наверное. Но у меня нет… ассоциаций, как у тебя. Небо потемнело. По пологу двуколки ударили первые капли дождя. Дженни все так же крепко сжимала в руке кольцо; ее серые серьезные глаза показались ему огромными. – Что еще ты собирался мне сказать? – быстро спросила она. – Тот дом, «Пристань». Он тебе незнаком? Тебе не кажется, что ты уже бывала там прежде? – Нет, никогда. Но я ненавидела и боялась его, не могу сказать почему. – В прежние дни, когда мы с тобой были вместе, я жил там. Дом обветшал и разваливался. Перед ним находится чей-то теннисный корт, а с южной стороны вырос целый жилой квартал, так что реки почти не видно. Но я узнал дом. – Филип взял себя в руки. – Буду с тобой откровенен, Дженни. Тогда я был женат. На Хлорис или женщине, очень похожей на Хлорис. Дженнифер не отводила по-прежнему серьезного взгляда. – Да, – спокойно сказала она. – Я так и думала. – Ты так и… – Ах, Фил, что же еще? Ты никогда не занимался со мной любовью в общепринятом смысле слова, хотя я могу сказать, что ты любил меня так же сильно, как я любила тебя. Как я хотела близости с тобой! Но ты всегда был безупречным джентльменом, вот я и подумала… Дождь усиливался, но ни один из них этого не замечал. – Та, другая Хлорис, – с усилием выговорила Дженнифер, – та, из нашей другой жизни… Ты любил ее? – Нет. То есть… в определенном физическом смысле… – Да, да! Я поняла. Я имела в виду… – Нет, не любил. Поскольку у меня был титул, она решила, что у меня есть деньги. И вышла за меня замуж. Мне и в голову не приходило обсуждать с ней денежные вопросы. Вот какой я был наивный! Когда она обнаружила, что я беден, она превратилась в холодную мегеру. Слушай, Дженни! – Филип охрип. Чем больше проблесков и завес приоткрывала ему память, тем крепче сжимал он одной рукой вожжи, а другой – руку Дженни. – Как только я увидел шкаф, за которым скрывается потайная лестница, я начал вспоминать. Ты была права – вся история проигрывается заново. Убийство действительно произойдет через сто пятьдесят лет. Хлорис – или как ее тогда звали – будет тайно выбираться по ночам к мужчине, чье имя я даже не могу вспомнить, и оставлять вместо себя служанку, чтобы та притворялась ею. Кто-то, пытаясь задушить Хлорис, убьет ее горничную. А обвинят меня. За исключением того, что тогда в истории не будут принимать участие выдающиеся личности, все будет точно так же. Я – обвиняемый. Слышишь, как дождь барабанит по крыше двуколки? Мы с тобой вместе бежим под дождем – совсем как в той, другой жизни. – Нет, Фил, – мягко возразила она. – Нет?! Почему? – Должно случиться что-то еще. В том-то и ужас, хотя я понятия не имею, что нас ждет. Сейчас мы еще не в самом безнадежном положении, главный ужас впереди. Но, когда мы будем сбегать по какой-то лестнице, он нас настигнет. – Что нас настигнет? – Не знаю! – Хорошо. – Филип мрачно кивнул, выпрямился и снова взялся за поводья обеими руками. – Пусть настигает! Что же касается Хлорис – и из той, и из из этой жизни… – Д-да? – Дженни, цепочка у тебя на шее застегивается? Ты можешь отстегнуть колечко? – Надеюсь, ты не собираешься отнять его у меня? – Нет. Только на секунду. Дженни нащупала дрожащими пальцами застежку, расстегнула ее и передала Филипу кольцо, вдруг ставшее для него необычайно важным. Замотав поводья вокруг рукоятки хлыста, он пустил лошадь медленным шагом. Они пересекли Слоун-сквер и стали подниматься по Слоун-стрит по направлению к Найтсбриджу. Из жилетного кармана он извлек маленький, сверкающий бриллиантами ободок. – Носи это, – сказал он, надевая кольцо с гербом и девизом на средний палец ее левой руки, – пока я не подыщу тебе лучшего обручального кольца. А это, – он надел на нее кольцо с бриллиантами, – настоящее обручальное. Раз весь мир, и даже время, против нас, мы установим собственные законы! С этого момента ты – моя жена. Ты согласна, милая? – Ты знаешь, что согласна! Только… – У тебя возникли сомнения? – Ни единого. Только, пожалуйста, немного помолчи! Совсем чуть-чуть! Филип кивнул. Он все равно не мог бы говорить, так как к горлу подступил ком. Он размотал поводья и посмотрел вперед. Дженнифер, развязав газовый шарф, отбросила капор назад и нежно положила голову ему на плечо – так мягко и нежно, как будто она спала. Ком у него в горле стал больше. Дождь почти не замочил их. Капли отскакивали от изогнутого полога двуколки. Но дождь усиливался, а немощеная дорога делалась скользкой. Осторожно! Филип повернул направо и въехал на мост Найтсбридж. Странный, зеленый, чужой мир вдруг предстал перед ним во всем величии необъятного Гайд-парка. Он был совершенно не похож на знакомый ему Гайд-парк: деревьев было очень мало, а трава кустилась неопрятными холмиками. И тем не менее прошлое вдруг стало настоящим; прошлое так же обладало острыми клыками и готовилось броситься на него. Если он хочет выжить, ему нужно напрячь все силы и понять, кто же убийца. Он не убивал Молли. Тогда кто убил ее? Ему смутно казалось, что в другой жизни он почти – почти! – разгадал тайну; он почти все решил, и все же… Филип постарался воспроизвести в памяти как можно подробнее обстановку комнаты, в которой он вчера ночью разговаривал с Молли. Он вспоминал пышное убранство, длинные зеркала, выцветшие алые обои, потухший камин. Он постарался как можно отчетливее вспомнить огромную кровать под балдахином, накрытую золотым покрывалом, горящие свечи, а в голове кровати… Филип резко дернулся, как будто его обожгло. Дженнифер по-прежнему подремывала у него на плече. – Фил! – прошептала она, уткнувшись ему в шею. – В чем дело? О чем ты думаешь? – Об убийстве. Теперь выпрямилась и Дженнифер. – Какой же я болван и дурак! У меня в руках с самого начала были все средства для защиты, только я ничего не замечал! – Какой защиты? – Во-первых, – он словно вглядывался в прошлое, – подумаем, что на самом деле произошло. Все твердят, будто бы я «разбил дверь». Это неправда, что нетрудно доказать. Я нанес по двери один сильный удар кочергой и пробил филенку. Молли откинула засов и впустила меня… И спальня, и будуар в то время были ярко освещены. Правда, мои обвинители уверяют, что в обеих комнатах было темно. На том и строится весь их расчет! Значит, Молли отперла дверь. В полной темноте я по ошибке принял ее за Хлорис и задушил. Как же, по их мнению, это должно было произойти? Войдя в спальню, я не сразу набросился на Молли. Значит, я крался по темной спальне, заставленной мебелью, обошел кровать и отрезал довольно длинный кусок шнура от звонка. Затем отыскал Молли в темноте и сделал свое черное дело. А она послушно позволила задушить себя! – Но ведь… – Невозможно, моя дорогая, – сказал он спокойно. – Этого не смог бы сделать ни один человек на свете: его жертва обязательно бросилась бы бежать и перебудила бы весь дом. Все обвинения основаны на том, что убийство было совершено в темноте, – будь там хоть искра света, я бы понял, что передо мною не Хлорис, а Молли. Дождь плясал и барабанил по крыше двуколки. Дженнифер, приложив руки к вискам, поправляла выбившиеся пряди. – Значит, нам не нужно убегать? Ты полностью оправдан? – О нет! – произнес он с той же самой язвительной улыбкой. – Если они заметят изъян в своих доказательствах, – а они его непременно заметят, – они могут повернуть дело совсем по-другому, и тогда мне придется еще тяжелее. – Но как они могут повернуть дело в другую сторону? – Ну вот, например… Что, если я заранее подрезал шнур от звонка? Дженнифер собралась что-то сказать, но вовремя остановилась. – Понимаешь? До того как Хлорис приезжает в «Пристань», я иду к ней в спальню и режу шнур. Он у меня наготове. Я так ломлюсь в дверь, что любой, кто находится внутри, обязательно ее откроет. И вот в темноте я… – Прекрати! Пожалуйста! – Я просто показал тебе, в чем можно меня обвинить. – Значит, у тебя нет выхода? – Нет, есть! – парировал он. – Я могу доказать свою невиновность полностью, доказав всего один пункт. И этот пункт, Дженни… – Филип вдруг замолчал. Натянув вожжи, он пустил лошадку очень легким галопом. – Застава Гайд-парка! – пробормотал он. – На первый взгляд все тихо. Достаточно уплатить подорожную… Но если сюда уже дошли вести с Боу-стрит… Очевидно, вести еще не дошли. Длинные белые ворота со скрипом растворились, Филип заплатил шестипенсовик дружелюбному пожилому охраннику в бакенбардах, который изъяснялся на таком простонародном языке, что они почти ничего не поняли. Вроде бы сторож отпустил комплимент в адрес Дженнифер и величественно поклонился, когда их двуколка отбыла в сторону поросшей зеленью загородной Пика-дилли. – Какой еще пункт? – не сдавалась Дженнифер. – Что ты собираешься доказать? – Извини, милая. Сейчас не время. – Почему? Филип смерил ее загадочным взглядом: – До сих пор мы встретили очень мало экипажей. Не успеем мы проехать и половины Пикадилли, как начнется движение, и оно будет все сильнее и сильнее. Я не правил лошадьми с детства – не хочу столкнуться или стать участником уличного происшествия, которое привлечет к нам внимание… и… – Что? – Дженни, постарайся не обижаться на оскорбления. Стисни зубы покрепче и терпи. – Какие оскорбления? Он не ответил. Но вскоре она все поняла. Поездку, которая продолжалась почти час, Дженнифер впоследствии старалась вычеркнуть из памяти, как ночной кошмар, которого никогда не было. Однако все было реально, как и каменные булыжники, живо, как система канализации. Она, разумеется, слышала и читала и даже однажды или дважды видела то, что называется трущобами. Однако она и помыслить не могла, и менее того – не могла представить своим осязанием и обонянием те трущобы, что лежали вокруг Грейт-Ньюпорт-стрит. Хотя ей было все равно, чем занимаются их обитатели, ее слух восставал против того, что они говорили. Непристойность уличной брани, не заглушаемой даже скрипом колес по булыжнику, так смутила ее, что она не поднимала глаз. Она чувствовала, что Филип так же смущен. Не обошлось и без происшествий. Несмотря на прекрасное знание карт, Филип забыл, что в то время нельзя было проехать от Ковентри-стрит на Лестер-Сквер. Нужно было ехать кругом, по Уитком-стрит. Один раз в давке они сцепились колесами с другой двуколкой. И потом, на узком выезде с восточной стороны Лестер-Сквер, Филип встал и обменялся парочкой ужасных ударов хлыстом с кучером наемного экипажа, который пытался прижать его к линии каменных тумб, обозначавших границу тротуара. Спор закончился тем, что Филип с размаху хлестнул кучера по губам. Брызнула кровь, и показалось, будто рот у его противника разъехался до ушей. Зеваки разразились хохотом. Филипу по чистой случайности удалось направить их двуколку в проем между двумя тяжелыми подводами и удрать в самые жуткие трущобы. Дженнифер закрыла глаза. Ей казалось, что ее сейчас вырвет, однако ее даже не стошнило. Несмотря ни на что, она твердо решилась не выказывать ни страха, ни отвращения. Она открыла глаза, но тут же закрыла их снова. По мере того как они продвигались на восток, пелена черного дыма становилась все гуще и гуще. Ей показалось, что вокруг стало тише и лошадка передвигается теперь легкой рысцой. Она во второй раз открыла глаза. Филип, слегка дрожа, тем не менее легко и непринужденно сжимал в руках поводья. Он улыбнулся ей улыбкой из прошлого. – Надеюсь, мадам, – заявил он в самой официальной манере, приличествующей восемнадцатому веку, – вам не сделалось дурно? Что ж, пора и ей играть свою роль! – Что вы, сэр, отчего же мне должно быть дурно? Ведь подобное зрелище мы видим всю жизнь. (Правда ли? Неужели утонченные леди, пахнущие розами, знают о том, что творится на расстоянии чуть больше мили от их вылизанных порогов? Разве что по ночам, когда они ездят в театр, но они путешествуют в закрытых каретах или портшезах.) – Где мы, сэр? – Это Длинный Акр, и мы приближаемся к его концу. Скоро мы подъедем к «Друри-Лейн». Вот сейчас повернем направо и окажемся на Грейт-Рассел-стрит, перед старушкой «Друри». Сама улица, хотя и не считалась трущобами в полном смысле слова, была мрачной, застроенной высокими, закопченными домами. Филип прикусил губу. – Однако, – продолжал он, – у меня есть и плохая новость. Чем ближе мы к театру, тем ближе и к полицейскому участку на Боу-стрит. Пожалуйста, смотри внимательно: если заметишь красный мундир и белые гетры, да еще и пистолет за поясом… Почти тут же они увидели того, о ком он говорил. Их кобылка, еле дыша после шестимильной пробежки, трусила по булыжникам Друри-Лейн. Завернув на Грейт-Рассел-стрит, они сразу увидели небритого сыщика, который куда-то устало брел впереди них. Грызя яблоко, он проталкивался сквозь толпу ребятишек, жаждавших посмотреть и пощупать наручники у него за поясом. Двуколка проехала мимо, и сыщик оглянулся. Впереди слева на узкой Литл– Рассел-стрит уже виднелся огромный купол театра «Ройял» – таково официальное название театра «Друри-Лейн». – Филип, – Дженнифер говорила тихо, не шевеля губами, – наверное, у них есть и приметы нашей двуколки? – Ну и что? Мы проехали мимо дюжины двуколок такого же цвета. Но здесь нет почтовых станций, и… Лошадь остановилась. И тут же двое чумазых мальчишек, которые вечно рыскали в округе, надеясь, что удастся заработать, придержав чью-нибудь лошадь, выбежали из-под портика. Филип спрыгнул с подножки и обошел двуколку кругом, чтобы помочь Дженнифер спуститься. Остановившись на углу, сыщик внимательно смотрел на них, скаля гнилые зубы. – Осторожно! – приказал Филип мальчишке, схватившему лошадь под уздцы. – Есть где-нибудь поблизости приличная конюшня? Оба вскрикнули, что есть. – Конюшня Барти, командир! На Уобэн-стрит, что насупротив паба «Лев и ягненок», вон где! – Править умеете? Оба мальчишки закивали. – Вот вам флорин. Отведите ее к Барти да велите почистить как следует. Скажите… от его светлости. Флорин на лету поймал мальчишка постарше. Он прыгнул в двуколку и распутал вожжи. Его товарищ не двинулся с места. Держа уздечку, мальчишка разинув рот смотрел наверх, на крышу узкого и чопорного дома напротив. – Эй! Командир! Глядите-ка! Филип повернулся и посмотрел наверх. Солнце почти не проникало в узкий колодец улицы. Но он разглядел отполированное дуло мушкета, высунувшееся из-за одной трубы. Потом он увидел еще один мушкет… и еще… Не говоря ни слова, Филип швырнул Дженнифер на мостовую, и сам бросился сверху, прикрывая ее. Мушкеты выстрелили разом. Лошадь захрипела от ужаса, стала рваться и едва не сбросила мальчишку. Похоже, на крышах засела целая дюжина стрелков. Грохот выстрелов эхом отдавался у них над головами; с фасада театра «Ройял» посыпалась каменная крошка. Сыщик с Бру-стрит, стоявший на противоположном конце улицы, бросил яблоко и как будто окаменел. |
|
|